ГЛАВА VIII
Однако человек предполагает, а Господь располагает. В один из дней в ворота постучал гонец:
— Боярин, к воеводе!
Пришлось седлать коня и в сопровождении верного Федьки-занозы отправляться к воеводе.
После взаимных приветствий воевода меня огорошил:
— Пришёл твой черёд, Георгий, Игнатьев сын, службу у засечной черты нести. Место у нашего поместного ополчения давно определено — недалеко от Нижнего, где Волга и Сура сливаются. Ну да не заблудишься, туда же и знакомец твой старый, с кем ты в походах бывал, тоже отправляется.
— Не Тучков ли?
— Он самый. Припасы на дорогу свои берёте, а там уж — на государевом прокорме. Быть на месте со своими дружинами малыми надлежит аккурат к Покрову Пресвятой Богородицы.
— Так тут времени всего ничего осталось!
— Ежели враг нападёт, ты тоже мешкотно сбираться будешь? Боевой же боярин, видел я тебя в бою, за ополчение не стыдно было.
— Только же домой вернулся, деревней заняться надо, стройку затеял.
Плещеев повысил голос:
— Торговаться вздумал? Не я велю — указ государев пришёл, разрядным приказом доставленный, на три месяца, день в день!
Воевода взял со стола пергамент, для убедительности потряс им в воздухе.
Вышел я огорчённый. Только в деревне дела закрутились, дома отоспался-отъелся — опять в дорогу. Да и времечко не очень удачное — зарядят дожди, нахлебаемся в дороге грязи. Вещи зимние с собой брать придётся.
Постой, постой, на три месяца, начиная с Покрова, с первого октября. Это нас сменят как раз первого января, дорога две недели, значит — домой попаду к Крещению. Хороша прогулка!
Прямо от воеводы я поскакал в свою деревню. Если есть неотложные дела, надо поговорить с Андреем, денег ему оставить на нужды. Поговорили, и я сразу решил посетить Никиту — благо ехать было недалеко. Проезжая по улице, я залюбовался избой Терентия. Мало того, что наличники были резные, так семейство ещё и покрасило их. Домик выглядел просто как игрушка. «Молодец Андрей, — мысленно похвалил я своего приказчика, — додельного мастера нашёл».
Проскочив мост, мы оказались на земле Тучкова. А навстречу — он сам, собственной персоной скачет в сопровождении двух холопов. Мы остановились и, спешившись, обнялись. Холопы деликатно держались в стороне.
— Слышал новость? В дозор нас определяют на засечной черте.
— Слышал, сейчас только от воеводы. Давай вместе выезжать, всё веселее ехать будет.
— Сам предложить хотел, да и воевода посоветовал тебя взять — ты ведь там не был, и где дозоры стоят, не знаешь.
— Истинно так.
— Одежду зимнюю себе и холопам возьми. Менять уже в январе будут — холода там в это время стоят, стужа лютая, снега по пояс. Валенки на всех припасти не забудь, бо в сапогах ноги поотморозите.
Мы попрощались, уговорившись о дне выезда. Оставшуюся неделю я мотался как угорелый. Одежду у холопов проверил — нет ли худой, валенки на всех купил, Федьку за провизией послал. Груза набиралось изрядно. Не поместится всё в перемётных сумах, придётся пару заводных лошадей под груз брать. А лошадей получалось уже восемь, да на каждую — овса, да сена хоть немного. Телегу же брать никак не возможно — с нею месяц добираться будем, да и мороз со снегом если ударит, то уж не телега, а сани надобны. И куда ни глянь — всюду хозяйский глаз нужен. Не догляжу чего дома — так в дозоре не докупишь. В общем, пороха свежего подкупил, свинца. Пистолетов пару на торгу подобрал — раньше всё руки не доходили. Так время и пролетело.
Утром я проснулся с мыслью — сегодня выезжаем. Мы не спеша поели, кухарка пирогов свежих в перемётные сумы всем положила.
К полудню застучали по улице копыта. Я выглянул. У ворот спешивался Никита, за ним стояла кавалькада всадников. Я вышел из дома, поздоровался.
— У тебя сколько заводных? — спросил я у Никиты.
— Пять — груза больно много, — пожаловался Никита.
— И у меня две.
Я скомандовал своим холопам, они взлетели в сёдла и выехали со двора. Тучковские ратники встретили их со смехом, с подначками:
— Долго спим, братцы! Мы уже пыль глотать устали, а они вон — принаряженные!
Я попрощался с Еленой, с Васяткой, вскочил на лошадь, и мы тронулись в путь.
Ехали с Никитой бок о бок, сзади — ратники. Только недавно я проезжал этой дорогой из Нижнего и снова возвращаюсь.
— Ты чего смурной. Георгий?
— Дел недоделанных много осталось.
— У меня тоже. Только выбрось всё из головы. Теперь три месяца мы на службе государевой — о другом голова болеть должна.
— Ты в который раз в дозоре?
— Четвёртый уже. Зимой хорошо — снега по пояс, кони в нём вязнут, татары по зимним лагерям сидят, в юртах, набегов не делают. Вот летом был — беда просто. Мы одно место стережём, а они в десяти верстах рядом просочатся. За каждым кустом ведь ратника не поставишь. Наша задача простая: увидел войско чужое — шли гонца к воеводе. Если шайка малая прорывается — попробуй сам разбить, гонца шли к соседям — они помогут. Вот и вся хитрость. Всё остальное время спи да ворон считай. Всё равно зимой в деревне делать нечего, так что не горюй. Вернёмся — целый год никуда более не пошлют, если только не война. А за дозор на засечной черте государь серебром платит, как за войну.
Так мы и ехали, и всю дорогу Никита меня учил, что да как делать. «Ладно, на месте осмотрюсь — пойму», — решил я.
Через несколько дней на перекрёстке дорог воины увидели сожжённый постоялый двор, где мы с Фёдором выдержали нападение татарской шайки. Я взглянул на пепелище. Постройки рядом с домом уцелели, но жители окрестных деревень растащили доски от конюшни и сараев.
— По пьяни, небось, сожгли, — высказал предположение Никита.
— Да нет, дело было так… — И я рассказал Никите о происшедших здесь трагических событиях. Обернувшись, я увидел, что и Фёдор, горячо жестикулируя, рассказывает об этих событиях дружинникам.
— Бог тебя уберёг, — дослушав, заявил Никита.
Через десять дней мы подъезжали к Нижнему. Переправившись на пароме через Волгу — моём бывшем пароме, поскакали дальше.
Вот и Сура. Мы свернули влево, на восход, и вскоре оказались в небольшой деревушке, где и располагался походный воевода.
Встретили нас радушно. А как же иначе — смена прибыла, конец долгому сидению на заставах.
Мне отвели участок засечной черты, за которую я отвечал — разумеется, со своими ратниками. На заставе была небольшая избушка, по границе проходил маленький ручей. Три версты в одну сторону, две — в другую. Вроде и невелик участок, а пойди его оборони, когда у тебя всего пять ратников.
Никите достался участок по соседству. Пока не было дождей, мы верхом объехали вверенный нам участок. Ещё никогда я не чувствовал такой ответственности. Ведь пройдёт враг по моему участку — и пойдёт грабить и убивать.
Я сразу выставил по одному дозорному — влево от избы на версту, вправо — на две. По крайней мере, если и появится враг, они успеют быстро сообщить. Все ратники были в кольчугах и имели при себе мушкеты.
Осмотревшись несколько дней, решил я наблюдательную вышку поставить. С неё зрить удобно — видно далеко, и ратников в дозор посылать не надо, распыляя силы.
Мы срубили три высоких сосны, обрубили сучья, лошадьми притащили хлысты к избе. Вкопали хлысты в землю, прибили лестницу, соорудили из жердей площадку с навесом. Трудились все, за исключением тех, кто был в дозоре.
И вот вышка готова.
Я залез на площадку. Видно далеко — вёрст по пять-семь в каждую сторону. Даже крышу избы, где стоял в дозоре Никита, и то видно.
С этих пор посылать ратников в дозоры я не стал, но один из холопов с утра до вечера стоял на вышке, зорко наблюдая за местностью.
Жизнь облегчилась. Холопы все при мне и всегда готовы к бою. Побаивался я за холопов, когда они в дозор уходили. Что стоит из лука или самострела бесшумно снять дозорного? Некому будет остановить врага — переходи тогда границу, углубляйся на русские земли. А с вышки видно далеко — хотя бы воеводу упредить можно, послав гонца, да и самим приготовиться к отражению нападения.
День шёл за днём, и вскоре, выйдя из избы, я зажмурился от ударившей по глазам ослепительной белизны. Снег выпал! Дождей не было, морозы не стояли, а снег — вот он. Изо рта шёл парок, а ручеёк у берега покрылся тонкой коркой льда.
Ратники поверх кольчуг накинули тулупы, а дозорный на вышке нёс службу в валенках — стоять неподвижно было холодно.
А через неделю снега за ночь выпало по колено, местами сугробы были по пояс. И мороз ударил серьёзный — по ощущениям — ниже двадцати.
Я регулярно обходил вверенный мне участок. На снегу ведь любой след виден — тут лисица мышковала, тут волк пробежал — матёрый, отпечатки лап крупные. Но следов человека не было.
— Успокойся, боярин, кто по снегу пойдёт? Татары сейчас в тёплых юртах сидят, кумыс пьют, девок лапают. Если и найдётся больной на голову, так он по дороге поедет, хоть по санному пути.
По санному пути — это понятно, только реки встали, покрылись льдом так, что он уже всадника с лошадью спокойно выдерживал. Что мешает неприятелю по льду реки двигаться? Снег с середины реки ветром сдувает, лёд ровный, как стекло. За одним только смотреть надо — как бы в полынью не угодить. Так она обычно издали видна — тёмное пятно, парок над ним.
А может, я перестраховываюсь? У татарских коней копыта не подкованы, по льду скользить будут. Это у русских на зиму подковы шипастые ставят — вроде зимней резины на машину. По льду, по укатанному снегу конь ходко идёт, не оскальзывается.
Прошёл месяц. Мы пробили, протоптали в снегу тропинки вдоль засечной черты. Ходили к соседям — в первую очередь, к Никите Тучкову, и к соседям слева, с Великого Устюга — они подальше дозором стояли, Договорились о сигналах: коли дым от заставы увидели, стало быть — нападение, на помощь спешить надо; сложенные дрова для костра были всегда наготове, заботливо прикрытые лапником.
От скуки ратники запросились на охоту.
— Хорошо, ступайте вдвоём, но — далеко не уходить.
Вернулись ратники к вечеру, довольные удачной охотой. Принесли двух битых зайцев — неплохой приварок к однообразной казённой еде. Свежей убоины мы не ели с того дня, как заступили в дозор. С этих пор я иногда отпускал двух любителей охоты за дичью. Им — развлечение, всем — сытная добавка к обеду.
А однажды примчался Тимьян, в одиночестве и запыхавшийся.
— Боярин, мы там кабана завалили — здоровенный! Самим не донести. Разреши лошадь взять.
— Бери, только чтоб ноги не сломала, а то домой пешком пойдёшь.
— Мы осторожно.
Сияющие от радости охотники заявились часа через два. Лошадь еле дотащила к дозорной избе кабана. Мы его вчетвером с трудом подняли.
Ужин получился знатный. Мясо жарили, варили и наелись от пуза. А большая часть туши висела на суку на верёвке. В избе не положишь — тепло, на снегу не бросишь — росомаха или волк полакомятся дармовщинкой. Так что мы просто воспользовались старым дедовским способом.
Мясом объедались неделю, из копыт и головы сварили холодец. На выброшенные потроха и обрезки слетелось воронье, оглушительно каркая и устраивая драки. Ратники с интересом наблюдали за ними — делать было всё равно нечего.
Иногда, чтобы самому не заплесневеть, я проводил с ними занятия — на саблях, ножах, рассказывал о воинских хитростях, о маскировке, взаимодействии с товарищами. Было бы неплохо пострелять, освежить навыки, да я побаивался, что соседние дозоры всполошатся — на морозе звуки далеко разносятся.
Где-то через неделю после удачной охоты дозорный с вышки закричал:
— Вижу всадника на реке, в нашу сторону скачет.
Что-то интересное: за всё время сидения нашего на засечной черте это — в первый раз.
Я схватил мушкет, взял с собой Фёдора, и мы поспешили к реке. Действительно, справа по льду реки в нашу сторону во весь опор мчался всадник. Пока он ещё был далеко, и нельзя различить — чей он? Татарин или наш? Если наш, чего по пограничной реке скачет — или случилось что?
Всадник приблизился, и я разглядел лохматую лошадёнку, татарина в тулупе и лисьем малахае. За спиной виднелся саадак с луком.
Делать тебе здесь нечего — чужие тут появляться не должны.
Я улёгся в снег, прижал мушкет к дереву для устойчивости. Фёдор, глядя на меня, проделал то же самое. Чёрт, далековато до всадника — метров сто пятьдесят, практически — запредельно. Прицельная стрельба из мушкета пулей возможна метров на пятьдесят — семьдесят. А тут — двойная дистанция, да ещё и цель быстро движется.
Я вынёс упреждение, повёл стволом перед всадником, нажал спуск. Громыхнуло сильно, приклад привычно ударил в плечо. Всадник продолжал скачку, лишь погрозил нам кулаком.
Но всё-таки я куда-то попал. Конь начал замедлять бег, и метров через пятьдесят сначала остановился, потом упал на бок. Татарин успел соскочить.
— Стреляй, Федя, пока он стоит!
Федька выстрелил. Мимо! Было хорошо видно, как пуля угодила в лёд реки, выбив сноп ледяной крошки.
Татарин сплюнул в нашу сторону и побежал дальше.
Наши лошади — в конюшне, пока за ними сбегаешь, пока оседлаешь — не догнать татарина, спрячется где-нибудь. Бегом догонять — у него слишком большое преимущество в дистанции. А стрелять уже невозможно — оба мушкета разряжены. Так и ушёл татарин.
Федька сбегал к убитой лошади, осмотрел, вернулся назад.
— Пуля в лёгкое угодила, потому она не сразу пала, — заявил он. — Даже седла на лошади нет, — сплюнул холоп. — Вообще-то я в татарина целил, а не в лошадь. Далеко уж очень было, потому и промахнулся.
— Где же промахнулся! И так выстрел удачный — на таком-то расстоянии. Я и близко не попал.
История эта имела своё продолжение. Через два дня мои любители охоты пошли за дичью, но вскоре вернулись назад.
— Боярин, следы от сапог на снегу. Идут от Суры, в тыл — нас обходят стороной.
— Двое остаются здесь, один, как всегда, на вышке. Вы двое — со мной, показывайте, где след видели. С собою взять мушкеты.
Мы быстрым шагом, почти бегом направились в лес. Мы бы и побежали, да снег глубокий не давал, и так через пару сотен метров пот по лицу градом катился.
— Вот! — остановились ратники и указали на след.
Я присел, внимательно оглядел следы. Шёл один человек — след не утоптан, как это бывает, когда по следу одного идут несколько человек. Явно татарин — следы сапог без каблуков, скорее всего — зимние ичиги.
— За ним! — Меня охватил охотничий азарт.
Чего татарину в наших тылах делать? И как он сюда без лошади забрался? Не тот ли это татарин, лошадь которого я подстрелил несколько дней назад?
Следы шли широким полукругом вокруг нашего зимовья и выходили прямо к нему.
У избы послышался шум. Мы кинулись туда. На снегу перед избой лежал молодой татарин, на нём сидел мой холоп и вязал ему руки.
— Стервец, с ножом на меня кинулся, вот — тулуп пропорол, такую хорошую вещь испортил.
— Ты кто таков, что здесь делаешь? Татарин молчал, только зло смотрел исподлобья.
— Ну молчи. Поднимайте его, пошли — отведём к воеводе, пусть он сам с ним разбирается.
Мы с ратниками привели его к воеводе, сдали с рук на руки. Поговорили с воеводой о службе, а в обратную дорогу холопы прихватили полмешка крупы и сухари.
— На других участках спокойно, только вот у тебя лазутчик объявился. Ничего, у нас мастера есть — заговорит. За службу — спасибо.
И снова потянулись унылые однообразные дни.
Снега прибавлялось, и я с тревогой ожидал уже скорой смены. Как-то мы на лошадях отсюда выберемся?
Наконец, через две недели прибыла смена, причём пришла она не с тыла, а прискакала по льду Суры.
Сначала о войске известил дозорный. Мы уже всполошились было, да разглядели русских. В сторону нашей заставы отвернули всадники, и вскоре мы уже обнимались с новыми дозорными.
— Ты глянь, Иване, вышка появилась. Удобно.
— Вы откуда будете?
— Тиверцы мы. Как служба?
— Скукота.
— Оно и хорошо. Нам срок плохой выпал. Как раз по весне менять будут, грязищи — по брюхо коня. Вы-то сейчас по льду, полдня — и Волга уже, там поспокойнее, да и дороги санями накатаны.
Холопы быстро собрали вещи в изрядно похудевшие перемётные сумы, взнуздали застоявшихся коней, а от Суры уже кричал Никита:
— Эй, Георгий, где вы там?
Мы выбрались через сугробы на лёд реки и пустили коней в галоп. Скакать было удобно — лёд ровный, со старым снегом поверх, следы прошедших тиверцев видны хорошо — можно скакать, не боясь угодить в полынью.
К исходу второго дня мы вышли к Нижнему Новгороду и вздохнули спокойно. Всё-таки Сура— река пограничная, можно ожидать любой злопакости со стороны татар. А здесь — исконно наша земля.
На ночь остановились на постоялом дворе и пробыли там ещё и следующий день. Очень уж по бане соскучились. Умываться-то на засечной черте умывались, но вот целиком помыться не удавалось — бани там не было.
После бани я как будто помолодел, кожа дышать свободно стала. Все приободрились. Впереди дорога и дом. Дом для воина, бывшего в длительной отлучке — это всё. Домашняя еда, баня, девки и чувство спокойствия. На заставе ведь всё время в напряжении…
А дальше ехалось веселей, с каждой пройденной верстой — ближе к дому. Поспели мы как раз к Крещению. Морозы ударили сильные, а потом три дня сыпал снег. Все дороги перемело, и я был доволен, что непогода не застала нас в пути. Всем боевым холопам выдал жалованье и объявил неделю отдыха.
Федька-заноза исчез и заявился к концу недели — без денег и исхудавший, словно мартовский кот. То-то было разговоров, смеха и подначек со стороны холопов, но Федька только отмалчивался.
Тогда же случился у меня не совсем обычный спор. Сидел я с подьячим Степаном в трактире, обсудили мы с ним дела, выпили немного. А за соседним столом купцы удачную сделку отмечали. И до того купец один разошёлся — дескать, тройка у него такая, что никто обогнать ни на чём не может.
— Ни на чём? — не выдержал и вмешался я.
— Как есть! Давай поспорим!
— Давай, только уговор — дай мне сроку две недели.
Мы ударили по рукам при свидетелях. На кон поставили пятьдесят серебряных рублей. Сумма по тем временам внушительная — можно было купить небольшое стадо коров.
А задумал я проучить хвастуна буером. Есть такая зимняя забава — спорт даже, только не очень известный. На узкую лодку — вроде байдарки — ставится мачта с парусом, сзади снизу лодочка ставится на поперечину с двумя большими железными полозьями, вроде коньков, а спереди — по центру — один конёк на железной оси, к которой крепится румпель. Служит он для управления буером.
Видел я когда-то соревнования таких буеров. При хорошем ветре и умном рулевом такие несерьёзные с виду конструкции могли достигать и ста километров в час.
Не откладывая дела в долгий ящик, я на торгу купил узкую и лёгкую лодку-долблёнку, плотник приладил мачту, укрепил её растяжками. Небольшой косой парус из холстины швеи на торгу сшили за день. Кузнец, изготавливая коньки, немного затормозил, затачивая их камнем — наждачных кругов-то не было.
Через два дня буер был готов. Стоял он у замёрзшей пристани, среди судов. По причине несудоходного сезона затон и пристань были пустынны, и поэтому за мзду малую я легко договорился со сторожем — присмотреть и за моим буером.
Чтобы не смешить народ, я выходил практиковаться в управлении им по ночам. Да и ветер ночью был обычно устойчивым.
Управление носовым коньком трудности не представляло, а вот косой парус помучил поначалу Конечно, если бы я раньше плавал на любом парусном судне, опыт помог бы. Сейчас пришлось осваивать заново.
Сторож, видя мои неуклюжие попытки, дал несколько ценных советов и получил полушку. Дела пошли лучше, и через неделю я управлял буером довольно сносно.
Оставалось два дня до оговорённого срока. Я отмерил шагами километр, воткнул в снег ветку. Проехал от одной ветки до другой, отсчитывая вслух секунды — секундомера, как и часов, у меня не было. Пересчитал — получилось что-то около шестидесяти километров в час. Неплохо. Лошадь, даже очень резвая, больше тридцати пяти-сорока не даст. Я успокоился. Теперь только за ветром дело. Если в день состязаний будет безветренная погода, я проиграл пятьдесят рублей.
Елена встревожилась моими еженощными отлучками. И то — днём отосплюсь, на ночь ухожу. Она стала подозревать меня в том, что я нашёл себе полюбовницу, о чём и спросила в лоб.
— Нет, Лена, всё узнаешь через два дня.
Домашних в свой прожект я не посвящал.
И вот настало воскресенье. Я встал с волнением в груди — как-то сегодня получится? Посоветовал своим домашним, а также холопам выйти на лёд реки, пояснив, что буду состязаться с купцом в скорости. Все заинтересовались и стали дружно собираться.
Я попросил Фёдора запрячь мне старого мерина.
— Боярин, ты что? Какая на нём скачка? Он токмо повозку таскать может, да и то шагом.
— Федя, сделай, как прошу, и иди к пристани.
Фёдор долго бурчал, запрягая мерина. На нём я и отправился к трактиру — все уговаривались встретиться именно там.
Тройка с купцом уже была на месте. А ещё стояло множество народа, чем я был смущён и немного раздосадован. Оказалось, купец рассказал о нашем споре своим знакомым, те — своим. А если добавить к этому Степана, который также поделился новостью с товарищами, то такой толпе можно было уже и не удивляться. Тем более что зимой делать было нечего, и особых развлечений не было — разве что на Масленицу, так до неё было ещё далеко.
Увидев меня, подъезжающего на мерине, народ засмеялся. Смеялись долго, от души, показывая на меня пальцами, хлопая себя по ляжкам, смеялись до икоты, до слёз.
Я с невозмутимым видом спешился.
Купец подошёл, отвесил поклон первым — всё-таки я был на ступень выше в сословной иерархии.
— Здрав будь, боярин.
— И тебе доброго здоровьичка на многие лета, купец!
— Готов ли состязаться, как мы уговаривались?
— Готов. Поехали на реку, на лёд.
Я сел на мерина, купец залихватски свистнул, и тройка сорвалась вперёд, обдав меня снежной пылью. Кони у купца были и впрямь хороши — гладкие, мощные, горячие.
Народ пошёл за нами.
Я намеренно ехал неспешно.
Люди на улицах интересовались — что происходит, и, услышав, что предстоят состязания на спор на большие деньги, присоединялись к толпе. Народу становилось всё больше, толпа обрастала новыми зрителями, как снежный ком.
Мы выехали за городскую стену. Толпа мигом выстроилась по берегу Сухоны, стараясь занять пригорки, чтобы было лучше видно.
Купец на тройке уже съехал на лёд, и кони его в нетерпении били копытами, высекая подковами ледяную крошку.
Я спустился на мерине на лёд.
— Гонки не на мерине будут — у меня лодочка с парусом.
Купец аж со смеху покатился.
— Боярин! Что-то ты какой-то странный. Сначала на старом мерине приехал, теперь про лодочку разговор ведёшь. На реку посмотри — где ты воду видишь? Али победить не сможешь, так отговорки придумываешь?
— Так ты согласен?
— Конечно!
— Тогда посылай своих людей, пусть отмеряют шагами расстояние, сколько хочешь — версту, полверсты.
Купец махнул рукой, что-то проговорил подручным. Я же подъехал к пристани, отдал мерина Федьке.
— Боярин, ты и вправду победить его хочешь?
— Вправду, а что?
— Это же купец Толмачёв. У него самолучшие кони, его ещё никто обогнать не мог. Спорили многие, да никто не выиграл. Зря ты, боярин, спор затеял.
— Я же не на коне обогнать его хочу.
Фёдор изумился.
— А на чём? Не бегом ли?
— Нет, вот на этой штуке. — Я показал на буер.
— На этой лодочке — да по льду? Воды же нет, как же вёслами по льду? Ты часом не заболел ли, боярин?
— Так, разговоры прекратить. Иди на берег, оттуда тебе всё видно будет.
— Эх, боярин. Я в тебя так верил, что рубль на тебя поставил.
— Постой-постой! Какой рубль, о чём ты?
— Дык, боярин, спорят на вас. Глядючи на мерина твоего, все поставили на купца.
— А на меня?
— Двое всего. Я, да ещё один дурак нашёлся.
— Федя, озолотишься сегодня! Не унывай!
— Ага, это ещё по воде вилами писано.
Фёдор сел на мерина и отъехал.
Я вытолкал лёгкий буер к старту, уселся. Купец на лёгких санях стоял рядом, поглядывая пренебрежительно.
Я послюнил палец и поднял его, пытаясь таким образом определить направление ветра и его силу. Слабоват ветер — посильнее бы.
Между нами встал один из друзей купца.
— Готовы?
Мы кивнули.
— Поехали!
Купец кнутом хлестанул коренного. Лошади рванули так, что купец чуть не опрокинулся на спину.
Я поднял за верёвку парус. Он хлопнул пару раз, надулся, и буер медленно стронулся с места, постепенно набирая скорость. Ох и медленно! Краем глаза я видел, как мужики на берегу Сухоны подбрасывают шапки, до меня доносились крики:
— Чудит барин, ни в жизнь не догнать!
Буер медленно, но верно наращивал скорость, и дистанция между мной и купеческими санями медленно, но верно сокращалась. Вот осталось пятьдесят метров, двадцать, десять. Кони шли ходко, а купец охаживал их кнутом и свистел, ровно соловей-разбойник. Буер же шёл бесшумно, и когда я сравнялся с санями купца, тот от неожиданности чуть вожжи не выронил. Лицо его из радостно-восторженного сразу стало озабоченным.
А буер всё набирал и набирал ход. На моё счастье, ветер подул сильнее, временами его порывы приподнимали правый задний конёк надо льдом, и мне приходилось всем телом ложиться на правый борт, чтобы буер не перевернулся. Можно было бы приспустить парус, но тогда бы упал ход, а купеческая тройка дышала в спину. Однако такую гонку и кони долго не вынесут — сани стали медленно отставать, я же ускорял ход.
Давно уже остались позади зрители, берега реки были пустынны, и лишь впереди стоял один из купцов и размахивал шапкой. Я пролетел мимо него, и лишь через несколько долгих секунд финишировали сани купца. Я приспустил парус, развернулся, подъехал.
Разгорячённый гонкой и раздосадованный поражением, купец сбросил шапку и топтал её ногами, потом заехал кулаком по морде кореннику.
— Животину-то за что бьёшь?
Купец перестал бить коня, выматерился, развернулся и поехал обратно.
— Эй, а как же я? — закричал купец, что замерял версту.
— Садись за мной, — великодушно разрешил я.
Лодочка буера была мала, купец смог лишь усесться сверху, свесив ноги.
Я поднял и развернул по ветру парус, мы тронулись и набрали ход. Ветер бил в лицо, выжимая из глаз слёзы. Очки-консервы бы сюда, вроде мотоциклетных, да где их взять.
По пути мы ехали рядом с Толмачёвым на тройке, он лишь обиженно отвернулся.
Купец, наблюдавший гонку на финише, спрыгнул с буера, вскинул руки, подошёл к берегу.
— Победил боярин Михайлов! — громогласно провозгласил он.
Толпа обиженно загудела, зато мои холопы и домочадцы радостно заорали.
Лена и Васятка бросились ко мне, но их опередили холопы. Они схватили меня за рукиг за ноги и стали подбрасывать в воздух.
— Отпустите, идолы! — захохотал я. — Уроните!
Меня поставили на ноги.
— Эй, а мои деньги! — вспомнил Федька и кинулся в толпу. Вскоре он вернулся с полной пригоршней денег. Лицо его сияло от радости и удовольствия.
— Надо же, боярин! А я тебе не поверил. Зато теперь я при деньгах. Справу себе новую куплю, пистоль как у боярина да седло украшенное. Все девки мои будут!
Холопы заржали.
— Кто о чём, а Федька о девках
Васятка забрался в буер.
— Здорово едет — мы видели, как ты его обогнал. Я говорил мамке, что ты первым придёшь, а она не верила.
Ко мне подошёл купец Толмачёв в сопровождении других купцов — свидетелей, присутствовавших в трактире при споре. Прилюдно купец вытащил мешочек с монетами и вручил мне.
— Это кто же такую мудрёную штуковину измыслил? — спросил он.
— В чужих странах видел, — соврал я.
— А не продашь?
— Зачем тебе буер?
— Буер — это что?
— Вот же он! — показал я на дело рук своих.
— Эх, боярин, выгоды своей не видишь. По-катушки детворе устроить зимой, а ежели по правде — почту возить. Места в нём мало, да идёт ходко. Посчитай сам — ежели за почтовых лошадей надо шесть денег платить за двадцать вёрст, то во сколько это до самой Москвы обойдётся? А лошадей на ямах менять? Тут же ветер сам гонит. За два дня до столицы добраться можно. Продай!
— Сколько дашь?
Купец поднял глаза к небу, подсчитывая что-то в уме.
— Два рубля.
— Побойся Бога, купец!
Мы поторговались, и за пять рублей я продал ему буер.
Купец отсчитал деньги, а я вкратце рассказал, как им управлять. Купец заулыбался.
— Вот поеду в Новгород, там у меня знакомец есть — с ним поспорю, кто первый придёт. Жаться не буду — сто рублей на кон. Глядишь — покупку окуплю, да с прибылью буду.
Я лишь подивился деловой хватке купца.
— Батя, ты же обещал меня на буере этом покатать, а сам продал, — заныл Васятка.
— Так мы себе новый построим — ещё лучше этого!
— Правда? Вот тогда снова утрём нос купцу!
— Утрём, Васятка.
Народ медленно расходился с берега реки, оживлённо обсуждая мою диковинную лодку и неожиданные результаты гонки. До меня доносились отдельные слова, но, как я понял, мысли всех были сосредоточены на выигранных мною деньгах.
Как ни странно, после этих гонок меня стали узнавать на улицах, а на торжище я стал прямотаки уважаемым человеком. Вот ведь странность — деревню из руин поднял, а как был просто боярином, так им и остался. А тут — сделал буер да выиграл на нём в гонке деньги — и популярен, как какая-нибудь нынешняя поп-звезда.
Чтобы не обмануть в ожиданиях Васятку, я вновь купил лодочку-долблёнку, причём, когда покупал, продавец хитро прищурился:
— Опять чего удумал, боярин?
Я отшутился, а продавец, не торгуясь, сделал скидку.
Будущий буер я также поставил на коньки, но теперь придумал к нему ещё и тормоз. Нажал на рычаг — снизу, с днища, высовывается железный прут и тормозит о лёд. А вместо мачты с парусом сшил нечто вроде парашюта, только квадратного, и прикрепил его тонкими верёвками к корпусу.
Когда я выкатил на лёд уже готовую конструкцию, вокруг собралось множество любопытствующих. Люди стояли немного поодаль и с интересом разглядывали буер.
Я уселся на скамейку буера, слегка отпустил стропы — парашют надулся и потащил буер по льду. А когда я был на середине реки, отпустил стропы до конца. Ветер заполнил купол полностью. Буер понёсся по льду, слегка подпрыгивая на наледи. Ветер свистел в ушах, обжигал щёки и выдавливал слёзы из глаз. Даже на глазок скорость была выше, чем у моего первого буера, причём изрядно.
Я подтянул стропы, испробовал тормоз. Буер встал. Я развернулся и отправился в обратную дорогу. И сразу почувствовал разницу — на ветер под углом купол тянул хуже.
Всё-таки я посадил за собой Васятку, и мы поехали по реке. К нашему удивлению, вскоре показалась моя деревня. На лошади в Смоляниново скакать и скакать, а тут — по льду, как по асфальту. Здорово! Пожалуй, у меня теперь есть зимний транспорт.
Я зашёл в деревню, коротко переговорил с Андреем, и мы пустились в обратный путь. Теперь я сидел сзади, а буером правил Васятка. Сначала не всё получалось гладко — буер рыскал, но когда мы подъехали к причалу, парень уже освоился. Сам ловко подтянул стропы, погасив купол, и затормозил. Пацан сиял, как новый рубль. А как же? В городе ни у кого такого нет!
Пожалуй, буду брать Васятку в поездки на буере — пусть учится, привыкает. Плохо только, что буер одноместный. А двухместный делать — тяжеловат получится, корпус деревянный. Сюда бы пластик да алюминий.
Дома только и разговоров было, что о поездке. За ужином Васятка все уши прожужжал Елене о буере. Пора, наверное, вводить парня во взрослую жизнь — боярская стезя далеко не такая сладкая, много надо знать и уметь.
Следующим днём было воскресенье, и мы отправились в церковь на службу — так заведено было на Руси. Ощущал я себя русским, православным, и службы посещал, не то сочли бы безбожником. Пожертвовал церкви от выигранных на спор денег десятину — пять рублей, что было в русских традициях. Десятую часть от прибыли жертвовали все — купцы, ремесленники, крестьяне, воины.
Еще пять рублей мы потратили на торгу. Надо было и Елену приодеть, и Васятку — всё-таки боярыня и боярский сын. Пусть и не столбовые дворяне, но не след в старом ходить. Лене я выбрал лазоревый сарафан, обильно украшенный вышивкой, кику шёлковую, бархатную безрукавку, Васятке — ферязь тонкую, летнюю, порты с гашником, жупан и мягкие башмаки из козьей кожи. А уж мимо лавки златокузнеца жена пройти просто не смогла. В цвет кики выбрала себе понизь из бисера, а я добавил шейную гривну.
Дома оба вертелись перед зеркалом, примеряя обновы. Воистину — хочешь поддерживать благосклонность женщины — балуй её подарками.
Меж тем пришла весна с её ледоходом, разливом рек и непроезжими дорогами. Я был рад, что Андрей успел завезти в деревню соль, перец, и ещё кое-что по мелочи. Мука, зерно, крупы были теперь свои, все припасы хранились в амбаре.
Как только дорога подсохла, я на коне отправился в деревню — ведь не был там месяц. Ещё подъезжая, услышал стук топоров и увидел многолюдье на пригорке. Я направил коня туда.
На каменном фундаменте, заложенном ещё осенью, уже красовались четыре венца брёвен. Я обрадовался: церковь начала строиться — знак добрый.
— Андрей, — поздоровавшись с приказчиком и холопами, спросил я, — откуда столько народу?
— Делать сейчас в поле нечего — сеять рано, а к Тучкову в церковь нашим ходить далеко, вот и решили люди помочь плотнику. Думаю, дней через десять со стенами закончим.
Подивился я, но и обрадовался. Не деревня будет, а село. Теперь загвоздка только в священнике да колоколе.
— Андрей, о церкви подумали, а об избе для священника и его семьи?
— Сделаем, только покажет пусть, где ставить.
Мы обговорили хозяйственные мелочи, и я поскакал в город. Вёрст через десять обогнал интересную процессию. Лошадь тащила гружёную повозку, а к ней была привязана за оглобли ещё одна повозка, в которой сидели дети. Обочь шли мужики с бабами.
Я остановился, развернул лошадь.
— Здоровьичка всем!
В ответ — поклоны, нестройное: «Здравствуй, барин».
— Не барин я — боярин. Откуда путь держите?
— Из Литвы проклятой, совсем паны да ксендзы замучили.
— Сбежали, стало быть?
Мужики втянули головы в плечи, затравленно глянули на меня.
— Совсем житья не стало. Батрачили с утра до ночи, а детям есть было нечего.
— А что лошадь одна на две повозки?
— Так вторая пала в дороге — сена не припасли: пан траву запретил косить, а новая не выросла.
— Чем на жизнь зарабатывали?
— Тебе-то, боярин, какой в том интерес?
— Стало быть, имею, коли спрашиваю. По моей земле едете.
— Бортник я, — глухо сказал один.
— А я — медник, колокольчики да била делал.
Хм, а не взять ли их себе в холопы?
Бортник, или по-современному — пчеловод — нужен. Весь мёд уйдёт на постоялый двор — медовуху делать, сбитень, сыто, да и зимой просто так есть можно. С медником, конечно, сложнее.
— Ко мне в холопы или закупы пойдёте?
Мужики переглянулись, пошептались.
— А условия какие?
— Избы каждому дам. Бортник пчёлами заниматься будет. А медник, коли захочет, пусть своим делом занимается, а не захочет — пусть землю пашет.
— Своим делом хочу заниматься — у меня на телеге весь инструмент есть. Дед мой, отец — все медниками были.
— Прибыль — пополам. Бортник мёд сдавать на постоялый двор будет — он на перекрёстке стоит, вы его проезжали. Это выгодно — в город возить не надо, время тратить, мыто платить. Всем в деревне распоряжается мой приказчик, Андрей. За вами долгов или других грехов нет ли?
— Упаси Бог!
— Тогда поворачивайте назад — тут недалеко Смоляниново будет. Спросите Андрея, скажете — я устроить велел.
— Спасибо, боярин. Как звать-то тебя?
— Георгий Михайлов.
Брать российских беглых крестьян нельзя — только в Юрьев день, да и то, если долгов за душой нет. Нарушение карается штрафом изрядным. С порубежниками проще: нет долгов перед прежним хозяином — тогда и вины нет. Государство нуждалось в рабочих и ратных руках.
Я ехал и посвистывал. Нежданно-негаданно я приобрёл для себя холопов. Забегая вперёд, скажу, что этой весной из Литвы и Речи Посполитой крестьян и мастерового люда бежало на Русь много. Конечно, их ловили порубежники литовские, возвращали панам, били нещадно, но люди продолжали убегать целыми семьями.
Холопов я больше не брал — чтобы их прокормить, нужна была земля, а её у меня было уже маловато. Взял бы боевых холопов, да где их найти? Чтобы подготовить из молодого парня бойца, надо вложить в него много труда, денег и времени.
Литва постоянно беспокоила Русь набегами, наши отвечали тем же — обстановка была тревожная. Стал я задумываться — чем бы усилить свой отрядик? Случись война, ратников я мог потерять за несколько минут — видел я это, когда встречный бой с литвинами случился. Тогда Бог миловал — мы в хвосте колонны были, удар пришёлся по другим.
Пушку приобрести? Никакой манёвренности не будет — тяжела, на телеге возить надо.
В те времена пушки стояли в основном в крепостях, на неподвижных лафетах, а те, что брало войско в походы, перевозились телегами, часто в разобранном виде. Ствол снимался с лафета и грузился на одну телегу, лафет — на другую, на третьей подводе везли ядра, на четвёртой — порох и пыжи. В общем, одна пушка требовала целого обоза и кучу обслуживающего персонала. Нет, пушка не годится для меня.
Миномёт? Где взять станки для изготовления мин? Да и ненамного он легче пушки. В одной подводе поместится, но подвода от верхового отстанет в походе сразу, теряется смысл.
На память пришли китайские петарды и шутихи — ими очень увлекался в своё время Петр Великий. А не попробовать ли и мне?
Дома я сел за бумагу, начал делать рисунки. Ракеты я многократно видел, представление приблизительное имел. Головную часть могут кузнецы сделать из листового железа, начинить её порохом; сзади, за боевой частью — отсек с порохом для двигателя, для стабилизации — деревянный хвостовик. С чего пускать? А сделаем небольшую деревянную треногу, на неё — жёлоб деревянный, обитый жестью, чтобы не загорелся от пороха.
Не откладывая дело в долгий ящик, я сразу занялся претворением замысла в жизнь. Загрузил работой кузнеца и плотника, благо — мастеровые жили в моём квартале.
Через неделю всё было готово.
Фёдор погрузил станок на свою лошадь, я взял ракету в руки и уселся на свою. Мы выехали из города. В боевую часть порох я не закладывал — засыпал песок для веса. Оказалось — очень разумно поступил.
Отъехав на пару вёрст, мы остановились в поле, поставили треногу. Я установил в жёлоб ракету.
— Федька, отойди подальше и лошадей с собой забери, не дай Бог — перепугаются.
— А чё будет-то, боярин?
— Сам не знаю, посмотрим.
Я поджёг фитиль и бросился убегать со всех ног, затем упал на землю. Огонь по фитилю подобрался к ракете, зашипело, повалил дым, ракета рванулась с треском, взмыла невысоко, сделала несколько зигзагов и упала недалеко от меня.
Я чуть не перекрестился. Хорошо, что перестраховался — песок засыпал в головную часть, а то бы рвануло.
Подбежал Фёдор.
— Боярин, что это было?
— Неудачный пуск ракеты, Федька.
— Первый блин всегда комом, — с видом знатока заявил Федька. — А для чего эта штуковина нужна?
— Вместо пушки, врагов на дальней дистанции разить.
— Эвона как!
Мы собрали треногу, захватили ракету.
По-моему, я сделал несколько ошибок. Первое — тяжела головная часть, всё-таки железо. Сделаю-ка я её из дерева, а для улучшения боевых свойств перемешаю порох с обрезками железа. Второе — для полёта надо положить в двигательный отсек побольше пороха: я обратил внимание, что горело и шипело недолго, буквально — две-три секунды. И третье — к деревянному хвостовику надо приделать стабилизатор. Я прикидывал — что и как.
У настоящих ракет стабилизаторов три или четыре. Столько поставить я не могу — жёлоб мешать будет. Два — наверное, мало, ракета будет стабилизироваться только в одной плоскости. А медник на что?
Я собрался, вскочил на коня и рванул к себе в деревню. Андрей поселил их всех пока в одну избу — за неимением свободной. Когда я вошёл, то чуть не оглох — детей было много, все бегали и кричали.
Медник был на месте. Мы обсудили с ним, где мастерскую ставить, где — избу. Потом я поделился своей проблемой.
— Это же просто, это не беда. В деревяшке пилой пропил продольный делаем, вставляем туда кусок листовой меди — у меня есть неотожжённая, она прочная, не гнётся. Ежели отжечь — мягкая, как глина, станет.
Говоря всё это, мастеровой сделал пропил в дереве, вставил кусок меди. Получилось неплохо. Я отдал деньги — всё-таки медь не моя, из его запасов. Прикинул: если ракет будет немного — терпимо, если много делать — выйдет дорого, медь — металл не дешёвый.
Итак, хвостовик готов, теперь возьмёмся за головную часть. Отсек для пороха с железками был сделан, а двигательный отсек надо оставить железным, только дырок сзади сделать побольше для истечения пороховых газов.
Через пару дней новая ракета была готова, и мы вновь выехали на испытания. На этот раз всё прошло удачно. Ракета зашипела, пустила струю огня, клуб дыма и стартовала. Поднявшись метров на сто и оставив за собой дымный след, она упала метров за двести пятьдесят, а может — и все триста.
Я вскочил на коня, заботливо подведённого Федькой, и мы рванули к ракете.
Головная деревянная часть её разбилась, из неё высыпался песок. Порох по весу легче песка, стало быть — ракета полетит дальше.
Изменять направление полёта легко — направляй треногу с жёлобом в нужную сторону. А с дальностью как? Можно сыпать пороха в двигательный отсек больше или меньше — соответственно, двигатель будет работать меньше или дольше, но в условиях боя это мешкотно.
Остаётся ещё вариант — менять угол возвышения треноги. А для этого надо делать приспособление в виде винта. Однако сложно, кузнец может и не осилить. Решение пришло сразу — просверлить в ножках треноги ряд последовательных отверстий и поставить поперечину, на которой будет лежать жёлоб. Исполнение грубое, и менять угол возвышения можно будет только ступенчато, а не плавно, но зато как просто. К тому же ракета — не пушка, ею невозможно поразить точечную цель, ею стреляют по массовым скоплениям противника, потому отклонение ракеты в сторону или по дальности на пятьдесят метров роли не сыграет.
Я заказал ещё с десяток ракет, и когда они были готовы, взял несколько штук и снова выехал в поле. Устанавливал разные углы возвышения и пускал ракеты. Получилось, что можно стрелять на дальность от ста пятидесяти до трёхсот метров. То, что надо. В последнюю ракету я засыпал в головную часть порох — правда, без железа. Пустил. На месте падения раздался взрыв, причём и я и Федька заметили, что ракета взорвалась, немного не долетев до земли. Видно — фитиль коротковат, а в принципе — нормально. Не хуже шрапнели получилось.
А вскоре испытать довелось своё изделие в деле. В начале июня гонец сообщил о срочном вызове к воеводе. Оказалось — ляхи небольшой ратью вторглись на Русь и идут на Великие Луки. Выезжать уже завтра.
Вся тяжесть отражения нападения легла на поместное ополчение. Государь Василий III с войском стоял на южных границах, ожидая нападения крымских татар.
Ехали почти в том же составе и порядке. Каждый боярин знал своё место в колонне. Мои ратники везли с собой каждый по ракете, а Федька — треногу. Бояре, когда увидели её, смеялись:
— Для котла, небось, треногу взял! Голодным остаться боишься?
Я помалкивал.
Мы остановились лагерем недалеко от Великих Лук. Как донесли дозорные, ляхи стояли за лесом. На рассвете дозорные подняли тревогу. Ляхи выдвигались к нам по лесным дорогам.
Я испросил разрешения у воеводы встать позади нашего войска, чтобы пустить ракеты, и лишь затем вернуться в строй.
— Чего пустить?
— Ну это вроде пушек, через головы стреляют. Шипят сильно и взрываются.
— Наших-то не побьёт случаем?
— Не должно.
— Быть посему, дозволяю. Глядишь — штука полезной для боя окажется, наших меньше поляжет.
Я установил треногу сзади главного полка. Ратники мои стояли недалеко, держа ракеты в руках. Бояре косились на мои непонятные приготовления, но молчали, понимая, что я не похлёбку варить собрался.
Вдали из леса выехали конные поляки. На шлемах были крылышки, за плечами у некоторых — крылья из перьев побольше. Они что — ангелами себя считают? Ну тогда сейчас и полетаете.
Я дождался, когда ляхи выстроятся в боевой порядок, и запустил первую ракету. Зашипев и пустив дымную струю, ракета через головы наших ратников ушла в сторону противника. Федька уже устанавливал в жёлоб вторую ракету, а я смотрел — где будет взрыв.
Шарахнуло здорово, только с небольшим перелётом. Кого-то задело — слышались крики.
Ляхи как-то растерялись, не поняв, что происходит.
Я опустил жёлоб на одно деление и пустил ракету, следом — вторую. Взорвались обе очень удачно, угодив в центр боевого порядка ляхов. Падали люди, кони. Лошади от испуга вставали на дыбы, сбрасывая всадников.
Взрывы были не такие сильные, но огня, дыма и шума наделали много. Ляхам стало не до нападения.
Я передвинул треногу немного правее, пустил ракету, и пока она летела, сдвинул станок влево и выпустил последнюю ракету. Больше у меня боезапаса не было. Ракеты взорвались удачно, внеся сумятицу во вражеские ряды.
Этим не преминули воспользоваться наши воины.
— За святую Русь! — раздался клич воеводы, и конница начала разбег для копейного удара. Мы тоже вскочили в сёдла и бросились догонять атакующих конников, дабы нас не сочли трусами. Но ляхи, утратив после ракетного обстрела боевой порядок, сбились в кучу, потом повернули коней и в панике бросились бежать с поля боя.
Кое-кто из наших кинулся их догонять, пытаясь захватить кого-нибудь в плен. Я же оставил эту пустую затею и остановился на позициях, занимаемых раньше ляхами. Мне было интересно посмотреть, что реально сотворили ракеты. Один конь убит, вокруг воронок от разрывов лежат тела.
Я обошёл все пять воронок от взорвавшихся ракет. Восемь убитых — раненых, понятно, больше, да ускакать успели, удержавшись в седле. Ущерб для ляхов невелик, больше сработал эффект неожиданности, испуг. Да оно и понятно. После выстрела из пушки слышен грохот. А здесь — змеиное шипение сверху, и — неожиданный взрыв. Поневоле испугаешься, попав под ракетный обстрел впервые.
Разгорячённые погоней ратники возвращались обратно. Кое-кто — с добычей в виде пленного, некоторые везли трофейное оружие, взятое у убитых ляхов.
Ко мне подъехал воевода.
— Славный испуг у ворога ты учинил. Сам измыслил?
— В Синде, за Стеной видел.
— Молодец, вовремя помог, сколько жизней сохранил. Этих штуковин… как же их?
— Ракеты.
— Во-во, ракеты, — ещё сделай: есть они не просят, пусть лежат.
Домой мы возвращались без потерь. Федька гордо вёз на лошади треножный станок для пуска ракет. Теперь ратники не смеялись, поглядывали уважительно, на стоянках подходили, осматривали чудо-оружие, просили разрешения потрогать.
