Юрий Корчевский
ОХОТНИК
Глава 1
НОВОБРАНЕЦ
Алексей попытался удержать равновесие на бревне, перекинутом через ручей. Но бревно предательски повернулось, и он упал в воду. Выбравшись, разделся догола, отжал одежду. И надо же так ему было угораздить! Вода в июне холодная, Сибирь — не Кавказ. Завтра уже возвращаться с охотничьей заимки домой, и вот — нате, вымок. Он оделся и бегом бросился к избушке — на бегу одежда быстрее просохнет. Ему больше было жалко ружья — при падении вода попала в механизмы.
В избушке он вновь разделся, повесил на верёвку одежду и стал разбирать «фроловку» — так называли винтовки Бердана, рассверленные до 20-го калибра. Хорошее ружьецо, ещё отец им владел. Он и сейчас жив, только стар стал, глазами слаб, на охоту уже не ходит. А Лёха охотой промышлял, кроме «фроловки» ещё «мелкашку» имел. У неё патрон слабый, но дешёвый, и вес маленький, что на ходовой охоте немаловажно. Зато зайца или тетерева с «мелкашкой» брать хорошо. Звук у выстрела слабый, иногда двух-трёх птиц добыть успеешь, пока стая всполошится. Только птица иногда на выстрел крепкая попадалась — тот же глухарь. Осторожная, близко к себе не подпустит, только на току её и добыть можно. Как затоковал самец, бери его хоть голыми руками — ничего вокруг себя не видит и не слышит.
Месяц он уже дома не был, провизия — крупы и соль, да и патроны к концу подходили. Надо было домой возвращаться. Прибыток ноне неплохой, вон сколько шкурок сохнет. Правда, они только солью обработаны, чтобы не портились. Мездру он с них снял, но чтобы шкурка мехом стала, её ещё выделать надо, квасцами обработать. Но в потребсоюзе её и такую хорошо берут. Хочешь — деньгами за шкурки бери, хочешь — часть порохом или патронами к той же «мелкашке».
Алексей собрался утром, из последних крупинок чайных сделал заварку, шкурки в мешок определил. Огромный он вышел, да лёгкий.
Выпив жиденький чай, он отправился в посёлок. Половина мужиков в посёлке промысловой охотой занималась, половина — на руднике работала. Пробовал и Лёха на руднике деньгу заколачивать, отработал смену — и домой. Только не понравилось ему. Пылища, видимости под землёй никакой, кашлять стал. В конце концов, плюнул он на рудник. В тайге воздух чистый, не надышишься. Мяса для еды полно вокруг бегает, летает и плавает, только не ленись. Себе радость, государству польза. А как же? Шкурки же выделывались, какие получше — за рубеж шли, за товары ихние. Опять же, в посёлке — почёт и уважение.
Так и пробежал он десяток километров от заимки охотничьей до посёлка. Шёл весёлый, улыбался. А что? С добычей домой возвращался, сейчас ружья дома оставит — и в потребсоюз.
А вечером можно и на танцы. Есть там одна девушка, Зоя — уж больно нравится она Алексею. Тоже, как и он, из староверов, себя блюдет, лишнего не позволяет. Такую и в жёны взять можно. Денег вот только поднакопить надо на новую избу. Старая-то, отцовская, мала, всё-таки шесть братьев у него и две сестры. Два старших брата женаты уже, отделились.
Шёл Лёха по главной и единственной улице посёлка и улыбался. И сразу не понял, почему первый же встречный, бухгалтер сельсовета, жёлчный Степан Матвеевич, негодующе спросил:
— Чего радуешься?
— Домой вернулся, — недоумевающе ответил Алексей.
— А, так ты не знаешь?
— Чего?
— Война! С германцами, три недели уже идёт. Немчура Минск взяла, Красная Армия отступает.
Лёха так и оторопел. Конечно, откуда ему знать? В тайге радио и газет нет, только и узнаёшь новости, когда домой возвращаешься.
Он рывком распахнул дверь в отцовскую избу и сразу увидел заплаканные глаза матери.
— Ой, лихо! — она зарыдала в голос. — Даже не простился!
— С кем?
— Два брата твоих позавчера на фронт ушли, Николай и Григорий. И на тебя повестка из военкомата пришла.
Новость оглушила, как поленом по голове. Выходит, страну его немец поганым сапогом своим топчет, а он ни ухом ни рылом?
— Мам, ты «сидор» собери с исподним, да бритву положи.
— Готово уже. Отец сказал, что ты днями будешь — как знал.
— Нетрудно угадать, запасы пороха к концу подошли.
— Как братья ушли, Зоя прибегала, тебя спрашивала. Ты бы зашёл к ней, девушка хорошая.
— Мам, мне же повестка, мне в военкомат идти надо. Пока я здесь сижу, война закончиться успеет.
— Нет, сынок, отец сказал — это надолго.
— А товарищ Сталин говорил, что мы будем бить врага на его территории. И если сейчас Красная Армия отступает, так это потому, что напали неожиданно. Вот соберёт товарищ Сталин кулак, ударит всеми силами — я и до фронта добраться не успею, как война закончится.
— Ты заговорил прямо как эти, комсомольцы, на своих собраниях…
— Я же русский, мама! Дай поесть чего-нибудь, утром только пустого чаю выпил, да и по хлебушку соскучился.
Мать выставила на стол чугунок с картошкой, порезала селёдки, огурцов; прижав каравай хлеба к груди, бережно отрезала от него горбушку. Любил горбушки Лёха, особенно с борщом, да ещё когда горбушку чесночком натрёшь! На танцы после этого можно было не ходить — девки носы воротили, так ведь он же не на танцы сейчас собрался.
Пока ел, попросил:
— Мам, пусть батяня сходит в потребкооперацию, шкурки сдаст — всё деньги будут.
— Скажу.
Лёха вскинулся:
— А где он сам-то, я и не спросил.
— Заготовителя колхозного в армию забрали, попросили его поработать.
— Ух ты!
Староверы не работали на государственных и колхозных должностях, но война многое изменила.
Лёха поел, надел брезентовую куртку — в ней ни дождь, ни ветер не страшны. Сунув в карман повестку, поклонился матери:
— Не болейте, мама, и меня дождитесь.
Взялся за лямки «сидора»:
— Ты к сельсовету иди, там все мужики собираются. До Туринска далеко идти.
— Спасибо, — он остановился в дверях и обернулся.
Мать обняла сына и перекрестила его двумя перстами, по-староверски.
Лёха шагнул за порог и не оглянулся — вроде не по-мужски как-то.
У сельсовета собралось человек двадцать тех, кому пришли повестки. Кто-то пришёл сам, другие — с роднёй. Лица были у всех хмурые, женщины плакали.
На крыльцо вышел председатель сельсовета, единственный коммунист в посёлке. Он сказал короткую речь, обращённую к пришедшим мужчинам, — чтобы не трусили в бою, гнали немца взашей да возвращались с победой.
Ни оркестра, ни долгих проводов не было. Старшим председатель назначил Еремея, машиниста дробилки с рудника — как-никак, он на финской в тридцать девятом успел повоевать, военное дело знает.
— Кругом! — скомандовал Еремей. — В колонну по четыре становись! Шагом марш!
Двадцать километров до райцентра шли до вечера. А там — военкомат, сутолока и беготня; но уже ночью их посадили в эшелон на станции.
Вагон был товарный, с надписью «Сорок человек или восемь лошадей». Нары пахли свежей сосной, на них лежали охапки сена. Выдали сухой паёк — ржаные сухари и селёдку Лёха сухари погрыз, к селёдке же не притронулся. А кто по жадности селёдки наелся, мучились жаждой. На каждом полустанке к колонке с водой бегали, напиться не могли.
На стоянках, пока паровоз воду и уголь набирал, мимо них к фронту воинские эшелоны проходили — всё больше с техникой.
— Ты гляди, какие красавцы! — восторженно взирая на танки БТ, стоявшие на платформах, восхищался Лёхин сосед по нарам, Илья. — Мы с ними японцам шею на Халхин-Голе свернули, и немцам свернём.
Как они позже узнали на фронте, танки БТ горели, как свечки. Броня у них была слабая, двигатель бензиновый, прожорливый.
К исходу суток эшелон прибыл в Свердловск. Их выгрузили на товарной станции, построили и зачитали списки.
Лёха попал в команду из двадцати человек. Думал, сразу на фронт отправят, ан нет, команда оказалась учебной. Новобранцев помыли в бане, переодели в новёхонькое солдатское обмундирование и распределили по отделениям и взводам. Так Алексей попал в учебку.
Учили их минно-подрывному делу. Преподавали строевую подготовку, изучали винтовку Мосина, но большую часть они занимались инженерными минами — нашими и немецкими.
Алексей хотел попасть в пехоту, даже к командиру ходил, но тот как отрезал:
— Где Родина приказала тебе служить, там и будешь! Кругом, марш!
Так и сидел Алексей за столом вместе с другими новобранцами. Сначала немного теории дали — о взрывчатых веществах да о взрывателях. Потом учебные мины показывали.
У Лехи от терминов голова кругом шла. Каких только мин в Красной армии ни оказалось: Т-35, ТМ-39, ПМЗ-40, ТМ-41, ПМД-6, ПОМЗ-2, и надо было знать их модификации, вроде ПМД-6Ф, в которой взрывчатый состав из аммиачно-селитренной смеси в стеклянных флаконах был. Как установить мину, как обнаружить её и снять, как замаскировать установленную. Да ещё шашки тротиловые, детонаторы, огнепроводные шнуры и подрывные машинки. К вечеру голова гудела.
Но это были только цветочки! Дальше они стали изучать мины немецкие — пехотные, противотанковые. Немцы были хитрыми. На одной мине, такой как TMI-29, ставили по три взрывателя. Кроме нажимного — ещё боковые и донный натяжного действия. Обезвредил сапёр верхний и боковые взрыватели, потянул мину, а она как… В общем, не зря говорят, что сапёр ошибается только один раз.
И коварны немцы были. Одна их выпрыгивающая мина SMi 35 чего стоила. Ей для срабатывания хватало лёгкого нажатия. Вышибной заряд подбрасывал мину на 50–70 сантиметров вверх, и она взрывалась, оставляя вокруг себя на девять-тринадцать метров зону сплошного поражения.
После теории и занятий с муляжами пошли выходы в поле — учились ставить мины, маскировать. Другие эти мины искали щупами, снимали. Конечно, мины были учебными, на таких не подорвёшься, но будущие минёры относились к занятиям со всей серьёзностью.
Ближе к выпуску привезли в школу диковинку, индукционный миноискатель ВИМ-203. С ним обнаружение мин быстрее пошло, но был у него один недостаток — он не в состоянии обнаруживать мины в деревянных корпусах. Только на фронте, значительно позже, Алексей видел миноискатели ВИМ-695 и ВИМ-625. Они были попроще и работали на одной радиолампе, потому как их катастрофически не хватало.
А сводки с фронта поступали всё тревожнее. Немцы рвались к Москве, к Ленинграду, и едва ли не каждый день в сводках Совинформбюро звучали всё новые и новые города, где велись упорные и ожесточённые бои.
Курсанты перешёптывались вечерами:
— А где же наши красные соколы? Почему немцы Москву бомбят? И где танки? Пели ведь до войны «Броня крепка, и танки наши быстры…»?
Вопросов было много, а ответов на них не было.
Один случай потряс курсантов до глубины души.
Когда политрук на полевых занятиях после обеда говорил о боях на подступах к Москве и о том, что Москву не сдадут, один из курсантов учебки возразил:
— Кутузов в тысяча восемьсот двенадцатом году Москву сдал, а войну всё равно выиграл.
— Отставить пораженческие настроения! — политрук подошёл к курсанту, вытащил пистолет и выстрелил ему в голову.
Смерть товарища шокировала солдат, как-то уж слишком буднично и спокойно политрук застрелил курсанта. Многие впервые видели смерть так близко. Только что обедали вместе — и вот…
После этого случая вопросов политрукам не задавал никто. А Алексей только утвердился в мысли, что государство — машина жестокая и безжалостная, и стал отчётливо понимать, что Родина и государство — суть не одно и то же. Он и раньше был не очень разговорчив, как многие сибиряки — на охоте в одиночку не очень-то поговоришь, а теперь и вовсе молчуном стал.
Через два месяца интенсивного обучения стали формировать команды для отправки на фронт. Их учебный взвод целиком попал на Центральный фронт. Раскидали минёров по всем дивизиям.
Служба была в основном ночная. Если днём на «нейтралку» выползать мины ставить или немецкие снимать — долго не проживёшь. Немцы, заметив любое движение на нейтральной полосе, поливали её огнём из пулемётов, не жалея патронов, или накрывали миномётными залпами.
Первый выход на «нейтралку» Алексею запомнился надолго. Их было четверо. Старший — сержант Кузнецов, воевавший ещё в финскую и служивший в армии с самого начала войны, с 22 июня.
На Алексее, как и на других минёрах — винтовка через плечо, на ремне — сапёрная лопатка, отточенная до бритвенной остроты, а в обеих руках — по мине ТМ-41. Нагружен, как ослик. Кто-нибудь подсказал бы ему ещё, как ползти по земле, когда обе руки заняты? Днём ещё минёрам командир пехотной роты, молоденький лейтенант показывал из траншеи, где мины ставить.
У немцев танков было много, применялись массово, и наши бойцы их боялись — что с винтовкой против стальной махины сделаешь? Гранат противотанковых не хватало, бутылок с зажигательной смесью — тоже. Да и побаивались их бойцы. Попадёт невзначай пуля или осколок в хрупкое стекло — сам факелом станешь. К тому же, чтобы бросить и попасть в танк такой бутылкой, надо его подпустить совсем близко, метров на двадцать пять — тридцать. Да только немецкий пулемётчик в танке тоже не дремлет. Как показался боец в траншее или окопе, сразу стреляет.
Пушек противотанковых тоже почти не было. Видел Алексей на фланге одинокую замаскированную «сорокапятку», прозванную солдатами «Прощай, Родина!» Потому надежда оставалась — мины выставить на танкоопасном направлении.
Мина ТМ-41 оказалась слабовата. Четыре килограмма тротила в ней могли перебить только гусеницу, а корпус и экипаж танка оставались целыми.
Они выкопали сапёрными лопатками ямки, установили мины в шахматном порядке и вернулись в свои траншеи за следующими минами. Чтобы обезопасить направление, надо было установить не один десяток мин, а если по-хорошему — то и не одну сотню.
Часам к четырём утра, установив последнюю мину, они поползли к своим.
Внезапно Алексей услышал, что навстречу им тоже кто-то ползёт. Дёрнув сержанта за сапог — он полз первым, Алексей прошептал:
— Впереди кто-то есть, сюда ползёт…
Сержант отмахнулся:
— Там наши траншеи.
Но тут лёгкий ветерок донёс чужой запах. Алексей не курил, и запахи различал хорошо — не раз на охоте нос его выручал.
Он стянул ремень карабина через голову. Осторожно, стараясь не издать ни звука, снял предохранитель на затворе — патрон был уже в патроннике.
Сержант и ещё два минёра успели отползти вперёд метров на семь. Вдруг оттуда донеслись вскрики, шум борьбы, замелькали тени. И было непонятно, что происходит. Уши резанул немецкий возглас.
Алексей вскинул карабин и, выстрелив в едва различимый силуэт, передёрнул затвор.
Оказывается, минеры столкнулись на «нейтралке» с немецкой разведгруппой. Они захватили нашего солдата из дозора и возвращались к себе. Будучи обнаруженными, немцы взялись за автоматы. Как только первый из них открыл огонь, стало понятно, кто чужой — у минёров автоматов не было.
Алексей выстрелил. Впереди завязалась рукопашная — слишком близко немцы находились от русских, и огнём можно было зацепить своих.
Алексей вскочил, перебросил ремень карабина через голову, рванул клапан чехла, вытащил сапёрную лопатку и кинулся к дерущимся. Пока он ночью ползал по «нейтралке», глаза успели адаптироваться к темноте.
Спиной к нему здоровенный немец пытался ножом или штыком — сразу и не разберёшь, чем, только лезвие поблескивает — ударить минёра. Алексей ударил его по шее, под обрез стального шлема. Противно чавкнуло, и немец стал заваливаться набок.
Ещё двое наседали на сержанта, отбивающегося прикладом карабина. Он держал его за ствол, как дубину.
Алексей ударил одного лопаткой, как топором, поперёк спины. Захрустели рёбра. Немец закричал, и Алексей ударил ещё раз. Разведчик упал.
Теперь немец остался в одиночестве. В правой руке он держал нож, а левой слепо шарил по поясу, пытаясь нащупать кобуру.
Сержант взмахнул карабином. Немец отшатнулся, уворачиваясь от удара, запнулся о тело убитого соотечественника и упал на спину. Изо всей силы сержант ударил его прикладом по руке. Немец выронил нож и закричал от боли. А сержант бил прикладом — по груди, по лицу, по животу. Он как будто обезумел.
— Сержант, всё, успокойся. Ты убил его.
Сержант посмотрел на Алексея диким взглядом, на его лице темнели многочисленные капли крови.
— Ты ранен?
— Вроде нет.
— Кровь у тебя на лице.
Ни наши, ни немцы не стреляли, боясь в темноте попасть в своих. Немцы не пускали осветительных ракет, что делали всегда — они надеялись, что их разведчики выкрутятся.
— Мы что, вдвоём остались?
— Похоже.
— Тогда берём наших и тащим к траншеям. Может, ранен кто.
Алексей взял подмышки Илью и, пятясь, потащил его к своей траншее. Благо никто не стрелял, и это давало ему возможность не пригибаться.
Когда почувствовал под ногами бруствер, остановился.
— Эй, пехота! Помогите!
К нему подбежали два пехотинца и помогли спустить минёра в траншею.
— Не дышит он, вся грудь в крови.
Тяжело дыша, рядом появился сержант.
— Как он?
— Готов, — ответил пехотинец.
— А мой жив, дышит. Зови санитаров! Вот что, Ветров, — обратился он к Алексею, — иди к месту схватки, собери оружие. Положено так.
— Наше или немецкое?
— Всё, что найдёшь. И документы, если у немцев есть, тоже прихвати.
Алексей вздохнул. Неохота, страшновато снова на «нейтралку», но… сержант приказал.
— Есть.
Он выбрался из траншеи и не ползком, а на ногах направился к месту, где произошла схватка. Обшарил карманы маскировочных халатов у немцев — пусто. И наши, и немецкие разведчики перед рейдом в тыл противника документы сдавали.
Обыскивать убитых было неприятно. Он собрал оружие в кучу — получилось изрядно: четыре пистолета-пулемёта МР 38/40 и две трёхлинейки. Вспомнил про пистолет. Расстегнув ремень, снял его вместе с кобурой. На поясе ещё ножны были. Он снял с убитых ножи — пригодятся самим. Без ножа, к которому привык в тайге, он был как без рук. Штыком от трёхлинейки ничего разрезать нельзя — он четырёхгранный, а ножи положены только в разведке. Был у сержанта ещё складной нож — бикфордов шнур отрезать или провода, только Алексей хотел иметь свой.
Он обвешался оружием и, шатаясь под его тяжестью, направился к траншее.
Раненого уже унесли. Подошёл сержант:
— Всё собрал?
— Всё, только магазины в подсумках у немцев остались. И так еле донёс.
Из-за поворота траншеи появился лейтенант-пехотинец:
— Сержант, доложите, что случилось?
— Наткнулись на группу немецких разведчиков, вступили в рукопашную. Один из наших бойцов ранен, второй убит. Немецкая разведгруппа в составе четырех человек уничтожена.
— Они от нас шли?
— Так точно.
— Если возвращались, то с ними мог быть «язык» — захваченный у нас солдат.
— Не видели, товарищ лейтенант.
Сержант стушевался. И в самом деле, если немцы от наших траншей возвращались, у них мог быть пленный. А эти четверо могли быть всего лишь группой прикрытия.
Лейтенант подозвал пехотинца:
— Сползай к окопу, где дозор, узнай — всё ли в порядке.
— Есть.
Пехотинец неловко выбрался из окопа и пополз к месту, где располагался дозор. Вернулся он через четверть часа.
— Окоп пустой, товарищ лейтенант, в нём только винтовка.
Пехотинец снял с плеча ремень второй трёхлинейки.
— Так, упустили! Что же ты, сержант?
— Я-то здесь при чем? — удивился сержант. — У нас другие задачи, мы минёры. Это вашим дозорам спать не надо было.
— Поучи ещё! — лейтенант прекрасно понимал, что сержант прав. — Идите в своё расположение!
— Есть!
Они выбрались из траншеи и пошли в свое расположение.
Минёры располагались за второй линией траншей — в лесу, в землянках, вместе с другими тыловыми службами.
Начало светать — в сентябре солнце показывалось из-за горизонта ещё рано.
— Чего это на тебе два пояса? — разглядел в рассветном полумраке сержант.
— С убитого немца снял. Нож и ножны у него хорошие.
— И пистолет в кобуре. Ты вот что. Нож с ножнами на свой пояс перевесь, пригодятся ещё. А пистолет в вещмешок спрячь. При выходах на «нейтралку» в карман класть можно, не табельное оружие. Кобуру же выкинь.
— Автоматы немецкие надо было забрать у пехоты, — вспомнил Алексей, — наш трофей.
— Да, с автоматами ползать сподручнее, только не положено.
— Почему?
— Политрук сразу припишет преклонение перед оружием противника.
— Тогда пусть нам наши автоматы дадут.
— Эка хватил! У пехотинцев видел? Один «ППД» у лейтенанта, командира роты, у солдат — те же трёхлинейки. А ты сапёр, тыловая, можно сказать, служба, до тебя автомат вообще не дойдёт. Ладно, парень ты хороший, боевой, здорово помог, не растерялся в первом бою — так редко бывает. Будет из тебя толк. Иди в землянку, отдыхай. А я к командиру взвода, доложить о потерях.
Только Алексей расположился на нарах в землянке, как над головой завыли моторы. Едва рассвело, как немцы бросили на наши позиции «лаптёжников» — так звали на фронте немецкие пикирующие бомбардировщики «Ю-87».
Бомбили первую линию траншей, а выходили самолёты из пике как раз почти над землянками. От взрывов содрогалась земля, между брёвен стен и наката на потолке с шуршанием осыпалась земля. Находиться в землянке было страшновато, и Алексей выбрался из укрытия.
От передней траншеи поднимался дым, слышались взрывы. Он представил себе, какой ад сейчас там творится, если даже в полукилометре от места бомбёжки страшно. В прошлом году он в одиночку на медведя ходил. Там тоже было страшно, однако он знал, что успех в единоборстве зависит от него. А сейчас можно было только наблюдать за всем со стороны.
— Где же наши самолёты или зенитки? — спрашивал он себя.
До войны показывали хронику в кино, где на параде по Красной площади едут танки и тягачи с пушками, красивым строем пролетают юркие истребители и большие тяжёлые бомбардировщики. Сердце Алексея распирало тогда от гордости. Но где это всё?!
Отбомбившись, самолёты улетели. И почти сразу послышался низкий рёв моторов со стороны передовой — это пошли в атаку немецкие танки и пехота. Послышались приглушённые автоматные и винтовочные выстрелы, резкие танковые выстрелы.
С каждой минутой стрельба усиливалась. Потом одна за другой взорвались три противотанковые мины, которые ночью устанавливали минёры. Их «голос» был узнаваем сразу — всё-таки подрыв четырёх килограммов тротила не спутаешь с разрывом танкового снаряда.
Алексей припомнил, где устанавливал мины. Выходит, немцы добрались ровно до середины «нейтралки».
Со стороны места боя стали подниматься чёрные дымы. Так горит техника — машины, танки, так горит резина, дерматин, краска, топливо.
«Ага, не зря мины ставили!» — обрадовался Алексей.
Прибежал сержант.
— Немцы на левом фланге прорываются, командир полка приказал всем подразделениям выдвигаться на подмогу.
Сержант обежал землянки, где отдыхали сапёры. Рядом старшина будил разведчиков. Оба подразделения вели «ночную» жизнь и днём отсыпались. В общей сложности набралось человек сорок, которые возглавил невесть откуда взявшийся старший лейтенант.
— За мной, бегом марш!
Видимо, ситуация была критической.
Они добежали до второй линии траншей, спрыгнули в неё, переводя дух. Бой кипел уже в первой линии нашей траншеи — там мелькали бойцы в зелёной форме рядовых Красной армии и немецкие солдаты в серых шинелях. Доносились крики, выстрелы, хлопки гранат.
Около взвода немцев прорвали позицию, и, поливая перед собой огнём из автоматов, кинулись вперёд. Редкие пехотинцы и пришедшие к ним на помощь минёры и разведчики открыли нестройный огонь.
Алексей не спеша выставил прицел, передёрнул затвор, прицелился и мягко выбрал спусковой крючок. Выстрел! Бежавший справа дюжий немец свалился.
Алексей сделал пять выстрелов и ни разу не промахнулся. Лежавший рядом разведчик похвалил:
— Да ты мастак, парень!
Алексей зарядил из обоймы магазин, только стрелять было не по кому. Оставшиеся в живых несколько немцев отступили, укрывшись во взятой ими первой линии траншей.
— Сейчас попробуй их оттуда выковырни!
Алексей обвёл глазами поле боя. На нейтральной полосе догорали три немецких танка — два T-III и один средний T-IV. «Четвёрка» стояла к нашим позициям боком. Видимо, когда взрывом мины ей перебило гусеницу, она крутанулась на месте, и наши артиллеристы успели всадить ей в боковую броню снаряд.
Бой неожиданно стих. Порывами ветра от горящих танков заносило на позиции дым, к которому примешивался тошнотворный запах горелого человеческого мяса.
— Эй, стрелок, тебя как зовут? — повернулся к Алексею разведчик.
— Алексеем.
— А меня Василием. Ты сапёр, что ли?
— Ага! Вон, танки горят — это мы ночью мины ставили.
— Молодцы! А мы в разведку ходили, да вернулись ни с чем. Выходит, ни тебе, ни мне немцы выспаться не дали?
— Выходит, так.
— Закурить не найдётся?
— Не курю, верующий.
— Мы сейчас все тут верующими стали. Как самолёты бомбить начинают, даже завзятые атеисты просят: «Господи, помоги!» Ты откуда?
— Сибирские мы.
— А я из Саратова. Так, похоже, немцы снова в атаку собираются. Давай-ка патроны поищем.
Они прошли по траншее, из подсумков убитых солдат собрали винтовочные патроны.
Вначале немцы обрушили на наши траншеи миномётный огонь: вверху, в небе тонко завыло, и потом упала мина.
Алексей сначала не сообразил, что это воет, и крутил головой по сторонам, пытаясь понять.
— Ложись, дура! — разведчик сильно дёрнул его за руку и упал на дно траншеи. Алексей упал рядом, голова к голове.
— Как только мину слышишь, сразу падай. В окоп, в траншею, в воронку, в яму — что рядом. Нечего башкой крутить. Это снаряд не слышно, а мина всегда воет, когда падает.
Их здорово тряхнуло — мина упала неподалёку, на спину посыпались комья земли.
Мины падали и падали — не меньше четверти часа. Потом обстрел стих. Разведчик сразу же поднялся.
— Сейчас немцы в атаку пойдут. Они всегда после артподготовки пехоту в бой бросают.
И точно, из траншей поднялась немецкая пехота. Алексей долго не стрелял, подпуская их поближе.
Немцы начали стрелять из автоматов уже издалека. Стрельба с таких дистанций неэффективна, но страху на неподготовленных нагоняет.
Вот немцы подошли метров на двести — теперь пора. Он сделал пять выстрелов и стал перезаряжать винтовку.
По брустверу ударила пулемётная очередь, взбив фонтанчики земли.
— Позицию поменяй! — закричал разведчик. — Видишь, тебя засекли!
Алексей перебежал по траншее в другой окоп. Здесь лежал убитый, молоденький красноармеец. Алексей оттащил его в траншею — не топтаться же по телу убитого? Сделав пять выстрелов, он снова сменил позицию.
А немцы уже были на расстоянии ста метров, он видел их лица.
Алексей зарядил винтовку. Надо стрелять выборочно, толку будет больше. У рядовых солдат — автоматы и винтовки, командиры — от фельдфебеля и выше — бегут с пистолетами, солдат командами подбадривают.
Алексей нашёл одного — тот даже каску не надел, в фуражке в атаку шёл — прицелился, выстрелил. Фуражка с немца слетела, и он упал. Алексей перевёл ствол на другого. Тот и в каске был, и бежал за спинами солдат. Алексей улучил момент, когда немец приоткрылся, и всадил в него пулю.
А немцы уже совсем рядом, полсотни метров, не более!
Алексей сорвал с пояса единственную гранату, которую подобрал в траншее, когда собирал патроны. Выдернув чеку, он швырнул гранату в набегавшую цепь. Хлопнул взрыв, разметав нескольких врагов.
Алексей успел выстрелить ещё дважды, когда услышал — слева от него и немного позади дал длинную очередь «максим», выкосив сразу десяток немецких пехотинцев.
И немцы не выдержали, бросились назад.
Никто больше не стрелял, берегли патроны — их теперь было в обрез. Очень вовремя открыл огонь наш пулемётчик, практически — в упор.
Бойцы перевели дух. Разведчик окликнул Алексея:
— Сибиряк, ты там живой?
— Живой.
— У тебя патроны есть?
— Одна обойма осталась.
— А у меня пусто.
Они пошли по траншеям и окопам, собирая по обойме и даже по одному обронённому патрону. В одном из окопов Алексей увидел своего сержанта — он был мёртв. Голову Кузнецова посекло осколками, и Алексей узнал его по треугольникам в петличке и аккуратной латке на рукаве — он её ещё вчера вечером приметал.
Потери были большие. Ещё одна атака, и от полка ничего не останется.
Посчитали трофеи. У Василия оказалось восемнадцать патронов, у Алексея — двадцать один. Совсем не густо.
— Пошли к пулемётчику, может, у него есть? — предложил Василий.
Пулемётчиком оказался, судя по петлицам и фуражке с зелёным околышем, пограничник. Как он сюда попал, известно было только ему самому. Порядок требовал иметь в пулемётном расчёте два номера, пограничник же был один.
— Привет, земеля!
Разведчик спрыгнул в траншею первым, Алексей — за ним.
— Привет, пехота.
— Патронами богат?
— Половина ленты осталась — она у меня последней была.
— Плохо. Алексей, придётся за траншеи лезть, искать немецкое оружие и боеприпасы.
— Опасно.
— Понятно, не за пряниками в магазин пойдём. А у тебя есть другие предложения?
Пулемётчик пообещал прикрыть в случае чего, только ведь от пули не прикроешь.
Они перебрались через бруствер. Свои винтовки оставили в траншее — лишняя тяжесть.
Первые убитые были не так далеко.
Каждый взял себе по автомату, с нескольких убитых поснимали подсумки с патронами. Удобные были подсумки, на три магазина.
Когда свалились в свою траншею, разведчик спросил Алексея:
— Ты хоть стрелять из их автомата умеешь?
— Не приходилось, — честно признался тот.
— Смотри. Вот так приклад откидывается, вот здесь кнопка защёлки магазина. Затвор оттянул, завёл ручкой в паз — автомат на предохранителе. Ручку вниз опустил — готов к стрельбе. Однако помни, эффективно стреляет недалеко, метров семьдесят пять, от силы сто. В траншее удобен, в ближнем бою. А на двести метров в ростовую фигуру уже не попадёшь.
— Трещотка, — пренебрежительно отозвался о немецком автомате Алексей, — винтовка лучше.
— Как сказать, — не согласился Василий. — Ладно, сам увидишь.
К ним подтянулись ещё несколько бойцов.
— Пожевать чего-нибудь есть?
Алексей вспомнил, что он утром позавтракать не успел, и в желудке засосало.
Решили держать оборону вместе, распределившись в разные стороны от пулемётчика, иначе редких бойцов обойдут со стороны и расстреляют в спину.
Послышался шум моторов. Со стороны немецких позиций двигались два танка, за ними бежало до роты пехоты.
У Алексея на душе стало тоскливо. Их здесь всего двенадцать человек, и боеприпасов кот наплакал — куда им против такой силы? Но вида он не показывал.
Разбежались по траншее.
Танки надвигались, не стреляя. Когда до них осталось метров триста, Алексей приложился к винтовке. Вот он, офицер, в прицеле, пистолетом в руке помахивает.
Алексей выстрелил, с удовлетворением увидев, что офицер упал. И своим выстрелом как будто сигнал танкистам дал. Сразу ухнули оба орудия, заработали танковые пулемёты.
Снаряды разорвались с перелётом.
Бойцы открыли редкий винтовочный огонь. Алексей видел — то один, то другой немец выпадали из цепи. И чем ближе подходили немцы, тем чаще стреляли наши бойцы.
Немецкая цепь не отставала от медленно ползущих танков. Сейчас они доползут и начнут утюжить траншеи, давя живых, а у бойцов не было ни одной гранаты.
Справа прозвучал выстрел пушки, родной «сорокапятки». Один из танков вспыхнул и остановился. Из него стали выбираться танкисты.
Тут уж Алексей не выдержал, решил поквитаться. Троих танкистов успел убить, пока они выбирались из люков. У четвёртого хватило ума покинуть горящую машину через нижний люк.
Оставшийся танк развернулся в сторону пушки. Но артиллеристы, замаскировав пушку, ничем себя не обнаруживали. Поддерживать атаку, двигаясь на русские траншеи, танкисты боялись — ведь один танк подставил бок и сейчас горел.
Танк двинулся вперёд, в сторону предполагаемой позиции пушки.
Алексей стал стрелять по пехотинцам из винтовки.
Лишившись мощной огневой поддержки, пехотинцы залегли.
Снова хлопнул выстрел «сорокапятки», и снарядом сорвало гусеницу. Танк крутанулся на одном месте и получил ещё один снаряд — в корму. Из него повалил черный дым. Откинулись люки в башне, и из танка стали выбираться немецкие танкисты в чёрных комбинезонах.
До танка, правда, было уже далековато, метров триста с гаком, на такие дистанции Алексей раньше не стрелял.
Выставив прицел на деление 300 метров, он прицелился и выстрелил. Танкист застыл, свесившись наполовину из люка. А из машины уже рвалось пламя, её окутал дым. Прячась за дымовой завесой, танкисты ушли.
Наши позиции снова накрыли миномёты.
Алексей забился в нишу — здесь было безопаснее, чем в траншее.
Стреляли из ротного, 50-миллиметрового миномёта. Хлопки разрывов не сильные, но мины немцы клали точно, рядом с траншеей, а два раза — так прямо в неё. А потом пехота поднялась в атаку.
Алексей стрелял из винтовки — надёжнее как-то. Но когда до немцев осталась сотня метров, он взялся за автомат. Стрелять из него было непривычно, но он быстро приспособился. Прицелится в одного, даст очередь в два-три патрона, и переносит прицел на другого. Когда же немцы ближе подобрались, вообще стрелял непрерывными очередями, едва успевая менять магазины.
И пулемёт ожил. Пограничник ударил в самый критический момент, когда немцы находились от траншеи на бросок гранаты. Кинжальным огнём он ударил в лоб цепи. Спрятаться немцам было негде, ровная земля. Понеся серьёзные потери, они снова отступили.
Пулемёт смолк, только булькала вода в кожухе.
В траншее оставалось трое живых бойцов: Алексей, разведчик Василий и молодой парень с чёрными петлицами и эмблемой войск связи — его имени они не знали. За траншеей в пулемётном гнезде лежал пограничник. Патронов же не было вовсе.
— Даже застрелиться нечем, — грустно пошутил Василий.
— Не дождутся немцы, чтобы я стрелялся, — ответил пулемётчик. — Что делать будем, парни?
— К своим идти, к штабу.
— Бомбили в той стороне, — заметил связист.
Никто из них не заикнулся о том, что надо оставаться в траншее и удерживать позиции. Не было людей, не было патронов.
— Я пулемёт не брошу, — твёрдо заявил пограничник, — он со мной с заставы ещё.
— Ничего себе! Так ты эту дуру на себе всё время пёр?
— Когда как, иногда немного машиной ехал.
Уважение Алексея к этому парню росло. Вперёд не лезет, не выпячивается, огонь открывает в самый нужный момент, когда кажется — уже всё, сомнут сейчас. Выдержки и хладнокровия ему не занимать. Таких бы парней побольше, глядишь — не отступили бы до Днепра уже.
Видимо, и разведчик понял и осознал всю ту тяжесть, которую пришлось вынести пограничнику во время отступления.
— Как тебя звать-то?
— Рядовой Иван Куликов, особый пограничный округ.
— Эх, где теперь твой округ, Ваня? Вокруг только немцы теперь.
— Одолеем, — твёрдо сказал Иван, — патронов бы только.
— Тогда идём к штабу. Должен же кто-то из отцов-командиров сказать, что делать дальше?
Василий и связист шли впереди, с немецкими автоматами наизготовку. За ними — Алексей, помогавший Ивану катить тяжёлый «максим». Патронов не было ни у кого. Случись немцам на них нарваться — группу можно было брать голыми руками.
Чем ближе подходили они к штабу, тем больше падало настроение. Вокруг них — только перевёрнутые или сгоревшие автомашины, 76-миллиметровая полковая пушка с оторванным колесом, посечённая осколками полевая кухня. И везде — трупы. Впечатление было жутковатое. Но не может же быть так, чтобы все погибли?
Деревянная изба, служившая штабом, лежала в руинах, но недалеко стояла целёхонькая полуторка. В её кузов водитель-красноармеец грузил какие-то ящики.
Из-за кузова вышел лейтенант. Увидев бойцов, он откровенно обрадовался.
— Бойцы, ко мне!
Все подошли, представились.
— Помогите погрузить в кузов сейф.
Оружие сложили у грузовика. Тяжеленный железный ящик вчетвером едва дотащили из развалин к грузовику и погрузили в кузов.
— Товарищ лейтенант, где полк, где дивизия?
— К Десне отходит. Немецкие танки в тыл дивизии вышли. Кстати, наш фронт расформирован, сто тридцать вторая дивизия подчинена тринадцатой армии Брянского фронта. Я в штаб дивизии еду, подбросить?
— Конечно! — обрадовались бойцы.
— И мне спокойнее, у вас пулемёт есть.
— Патронов нет ни у кого.
— Вон машина разбитая стоит, полный кузов ящиков с патронами. Пять минут времени дело.
— Спасибо, товарищ лейтенант!
Бойцы побежали к грузовику. Моторный отсек и кабину его разворотило осколками близкого взрыва, один борт был оторван. Но в кузове и в самом деле стояли ящики с патронами.
Быстро просмотрев маркировку, бойцы нашли винтовочные патроны — они же подходили и к пулемёту. Подхватив два ящика целиком, они побежали к машине.
Лейтенант уже сидел в кабине. Едва успели погрузить «максим», оружие и патроны, как полуторка тронулась, и бойцы вскакивали в кузов уже на ходу.
В кузове они вскрыли ящики. Ключом, похожим на большой консервный, открыли цинки. Алексей сразу зарядил винтовку, набил обоймами подсумки — даже в карманы натолкал патронов. Пограничник набивал единственную холщовую ленту. Только связист Михаил и Василий поглядывали на них с завистью — к немецким автоматам патронов не было.
— Зря поехали, — неожиданно сказал пограничник.
— Что, пешком надо было идти? — не понял его Василий.
— Я не о том. В разбитом грузовике патронов полно. Надо было на позиции возвращаться.
— Да ты чего, совсем сбрендил? Нас ведь четверо всего!
— А всё же немцы не прошли. Хоть насколько-то, да задержали мы их, дали нашим время оборону организовать.
— Обошли бы нас со всех сторон, и, скорее всего, танками бы раздавили. У нас ведь даже гранат не было.
— А про артиллеристов забыл — про тех, что с «сорокапяткой»? Ты видел, чтобы они отходили?
— Нет, не видел. Так может, их уже и в живых нет.
— Каждый должен участок, ему порученный, держать из последних сил, тогда отступать не будем, — отрезал Иван.
Его слова задели всех, зацепили за живое. Никто из них в бою не трусил, и все держали оборону, пока были патроны. А по большому счёту — без приказа с позиций ушли. Выходит, прав Иван.
Только Алексей угрызений совести не чувствовал. Не его вина, что начальство не позаботилось о резервах, патронах, гранатах, поддержке пушками. Не со штыком же на немцев врукопашную идти? Добежать не успеешь, как из автоматов посекут. А отдавать свою жизнь не за понюшку табаку он не хотел. Он ещё успеет немцам насолить, нанести урон.
Через час тряской езды по ухабам разбитой сельской грунтовки они добрались до штаба. Лейтенант убежал к начальству, а бойцы вылезли из кузова, соображая, что делать дальше. Похоже, вернуться в свои подразделения им не суждено — где они, их подразделения?
К ним подошёл старшина. В петлицах по четыре треугольничка, гимнастёрка выцветшая, зато усы — как у маршала Будённого.
— Кто такие?
Бойцы представились.
— Идите к рощице, вон туда, — повернувшись, старшина показал рукой. — Там формируют роту из остатков частей.
— Так точно.
Бойцы направились к роще, где старший лейтенант с петличками артиллериста занёс их в список.
— Будете во втором взводе, командир — сержант Осянин. Почему оружие не табельное? — вдруг грозно спросил он.
— Трофейное, товарищ командир. В винтовку осколок попал. Только патронов к нему нет.
— Получите винтовку у старшины.
— Слушаюсь.
Главное — они поели, а то уже живот к спине прилип. Не сказать, чтобы сильно покормили — пшённой кашей на воде, селёдкой и чаем, но зато хлеба дали по три куска. Бойцы повеселели. Потом сержант Осянин выяснил у каждого его воинскую специальность. С пограничником-пулемётчиком было проще всего — ему вторым номером в расчёт дали связиста. Но когда дело дошло до Алексея, сержант замешкался:
— Куда же тебя пристроить? У нас нет ни мин, ни взрывчатки. В мишень-то хоть попадаешь?
— Получается.
— Ладно, пока в пехоте побудешь.
Так и получилось, что все четверо временно в одном взводе оказались. Не хватало всего — оружия, особенно тяжёлого, патронов, а главное — не хватало командиров. На всю роту был один командир, да и тот артиллерист, без опыта пехотного боя.
Уже вечером рота, получив приказ, выдвинулась на позиции. Сержант Осянин показал рукой — копать траншею от этого дерева до тех кустов.
Сапёрные лопатки оказались только у трёх бойцов. Кому-то их и не положено было иметь — тем же разведчикам или артиллеристам, другие их потеряли. А для пехотинца окопаться — главное на войне. Земля — она и от осколков укроет и от пуль убережёт.
Алексей выкопал себе окоп в полный профиль, передал лопату Василию, а уж рядом с ним стоял, поджидая своей очереди, связист Михаил — им надо было оборудовать основную и запасную позиции. В общем, лопатка вернулась к Алексею к утру и уже изрядно затупленная. Он бережно убрал её в чехол.
За ночь Алексей успел вздремнуть в окопе. На западе погромыхивало. Утром высоко в небе показался самолёт.
— Рама, — сказал Иван. — Сейчас всё высмотрит, разнюхает, а потом бомбардировщики прилетят.
И он не ошибся. Часа через два прилетели «лаптёжники». Бомбили они по хорошо видимым сверху окопам и траншеям. Но попасть с такой высоты в окоп — дело затруднительное, и потери рота понесла небольшие.
Бомбардировка — дело психологически тяжёлое. Немец с самолёта бомбы кидает, а бойцы ощущают полную беззащитность и невозможность оказать какое-либо сопротивление, дать отпор.
Но бомбардировкой испытания не закончились. Едва «юнкерсы» улетели, послышался крик «Немцы!» Издалека, пока едва слышимый, доносился шум моторов. По полю, к позициям роты ползли полугусеничные бронетранспортёры Sd.Kfz.10, похожие на стальные гробы, с пулемётом в кузове. Пулемётчик с МГ-34 прятался за стальным щитком. Сейчас бы пушечку-«сорокапятку», или, на худой конец, противотанковое ружьё.
Немцы ещё издалека открыли пулемётный огонь.
Алексей выждал, когда бронетранспортёры приблизятся на 300–400 метров, тщательно прицелился в щель в стальном щитке и выстрелил. Пулемёт замолк, голова в стальном шлеме исчезла за щитком.
Алексей перенёс огонь на другие транспортёры. Если бы у них были башни, как на других боевых машинах, сделать что-либо было бы невозможно.
Из транспортёров через задние дверцы высыпала пехота. Немцы рассыпались цепью и начали стрелять из автоматов.
— Во, самое то! — обрадовался Алексей. Он тщательно прицеливался и стрелял по фигурам в сером обмундировании. Рядом стреляли другие бойцы.
Цепь значительно поредела. И когда до неё осталось метров сто пятьдесят, заработал пулемёт. Куликов стрелял короткими очередями, по семь-восемь патронов. Даст очередь, перенесёт прицел, и всё повторяется. Потери немцы понесли значительные.
Однако пулемёт засекли и стали стрелять по нему из транспортёров, пытаясь подавить, «максим» смолк. Алексей обернулся в тревоге, но пулемётчик менял позицию на запасную.
Немцы осмелели, стали забрасывать траншеи гранатами. Далековато, правда, и разлёт осколков из их гранат — 10–15 метров, но психологически подавляет.
Двое из наших бойцов не выдержали плотного автоматного огня и взрывов гранат, бросились из окопов назад. Тут немцы их и скосили.
Алексей видел, как убили побежавших, и осуждающе покачал головой — как трусы погибли!
Прямо на бруствер перед ним упала немецкая граната М-39, похожая на нашу «лимонку», только из двух штампованных половинок. На фронте её прозвали «яйцо» или «крашенка». Пороховой замедлитель у этих гранат горел 4,5 секунды.
Не медля ни мгновения, Алексей схватил гранату и отшвырнул её в сторону набегающих немцев, спрятав голову за бруствер. Тут же рванул глухой взрыв, раздались крики раненых немцев.
Алексей высунулся из окопа — до немцев было всего полсотни метров — и стал расстреливать набегавшие фигуры, как в тире. Сейчас бы автомат сюда, в ближнем бою — самое то! У него сейчас каждый выстрел навскидку находил цель. Даже у тех бойцов, кто на сто метров не попадал в ростовую мишень, промахов сейчас не было — слишком близко подобрались немцы.
Цепь гитлеровских пехотинцев несла ужасающие потери. Последние сто метров перед окопами были усеяны трупами в серой форме.
Из окопа, по центру позиций сводной роты поднялся старший лейтенант. Полуобернувшись к оставшимся в окопе бойцам, он поднял руку с зажатым в ней пистолетом:
— За Родину! В атаку — вперёд!
Из окопов и траншей стали выбираться красноармейцы. Многие держали в руках винтовки с примкнутыми штыками, зловеще поблескивающими на солнце. Нестройное «Ура-а-а!» возникло где-то впереди, прокатилось по полю и подхватилось бегущими сзади.
Сшиблись. Гитлеровцев кололи штыками, били прикладами и сапёрными лопатками. Немцы отбивались автоматами, но их складные приклады не были рассчитаны на рукопашную.
Прямо на Алексея набегал высокий жилистый немец. Алексей перехватил винтовку за ствол, поскольку штыка у него не было, и с разбегу ударил немца прикладом. Тот вскинул под удар автомат, держа его в обеих руках. Звякнул металл. Алексей размахнулся ещё раз, но немец успел ударить его ногой. Каблук с железной набойкой больно впечатался в бедро. Алексей едва не взвыл от боли и саданул немца прикладом по колену. Немец вскрикнул и отскочил.
Из-за спины Алексея выбежал пехотинец и ударил немца штыком. Тот вздрогнул. Широко раскрыл глаза и медленно завалился на спину. Пехотинец потянул винтовку на себя, но штык застрял между рёбрами.
— Отцепи штык, чёрт с ним, — посоветовал Алексей, поймал взгляд пехотинца, устремлённый за его спину, и поспешно обернулся.
На него бежал унтер-офицер с нашивками на левом рукаве. В руке он держал пистолет. Вскинув руку, унтер-офицер выстрелил, но промахнулся. Мотыль «парабеллума» застыл в верхнем положении, магазин был пуст, но в горячке боя унтер всё нажимал и нажимал на спусковой крючок.
Алексей успел передёрнуть затвор трёхлинейки и почти в упор, с трёх метров выстрелил унтеру в грудь. Немец упал у ног Алексея.
Справа донёсся приглушённый хрип:
— Лё… ха, выручай!
На разведчика Василия насел дюжий немец и бил его здоровенным кулачищем в лицо.
Алексей прыгнул и винтовкой ударил немца по шее. В шее хрустнуло, и немец упал на Василия. Алексей испугался — не сломалось ли ложе? Бросил взгляд на винтовку — нет, цела.
Из последних сил разведчик столкнул с себя убитого противника и поднялся.
— Здоров, как хряк! Я уж думал — каюк мне. Спасибо!
Лицо Василия было в крови, обильно текущей из разбитых губ и носа.
— Зубы целы?
— Вроде. Гляди, немцы драпают.
Гитлеровцы не выдержали рукопашной, и немногие оставшиеся в живых убегали. Пятились спиной вперёд бронетранспортеры — во время рукопашной они не стреляли, боясь зацепить своих.
— Назад, в окопы! — подал команду командир роты.
Красноармейцы бросились в окопы. Алексей успел подхватить лежащий возле убитого немца автомат и вытащить из его подсумка единственный оставшийся магазин. Чай, бой не последний, пригодится.
Едва немногие оставшиеся в живых немцы скрылись за бронетранспортёрами, те открыли пулемётный огонь. Несколько бойцов, замешкавшиеся на месте схватки, были сражены наповал.
Алексей спрыгнул в свой окоп, и тут же на него свалился Василий.
— Приютишь, пока немцы стреляют? Глянь, что я добыл! — в руке у разведчика поблескивали наручные часы. — С немца снял, который меня бил! Хочешь, забери себе — фрица ведь ты уложил.
— Не хочу я ничего с убитого брать, мародёрство это.
— Гляди, какой он идейный! Автомат вон немецкий у убитого камрада забрал, не погнушался!
— Так то автомат, оружие.
— Можно подумать, у тебя наручные часы есть! Немцы всю Европу покорили и обобрали. У каждого рядового часы есть. Хоть время сверять можно, когда жратву привезут.
— Желудок сам подскажет.
— Ну смотри, было бы предложено. Я за них булку хлеба выменяю — у того же старшины.
— Вот тогда и поделишься.
— Замётано.
Василий был парень разбитной, и когда можно было, своего не упускал. Он и сейчас успел не только часы с убитого снять, но и две патронные сумки с обоймами к автомату.
— Как немцы перестанут стрелять, надо за окопы сползать. У многих немцев ранцы есть, наверное, найдётся, чем в них поживиться.
— Рисковать жизнью из-за барахла! — пренебрежительно скривился Алексей.
— Я человек рисковый, пресная жизнь не по мне.
— Война, риска выше головы — зачем без нужды на пулю нарываться?
— Странный ты, Алексей, слишком уж правильный.
— В тайге без этого никак. Если поранишься или заблудишься — никто не поможет, надо просчитывать всё на шаг-два вперёд.
— О, вроде стихло всё? — перебил его Василий. Он приподнялся над бруствером. — Немцев не видать. Ну, я пополз.
И не успел Алексей возразить, как Василий перевалился через бруствер и пополз к убитым немцам. Он переползал от одного к другому, потом вернулся к окопу и столкнул в него ранец.
— Держи, я за патронами сползаю.
— Да сиди ты, егоза.
Из окопа Алексей наблюдал, как Василий опустошает подсумки. Занятый делом, он не заметил, что кто-то из немцев был, видимо, только ранен и пришёл в себя. Хлопнул выстрел, коротко вскрикнул Василий. Алексей дёрнулся было выскочить из окопа на помощь, но немцы открыли миномётный огонь. Мины падали одна за другой, вздымая на позициях пыль. Окопы, пусть и не в полный профиль, защищали от осколков.
Когда огневой налёт стих, Алексей приподнял голову:
— Василий, ты живой?
Прислушался. Тишина. Вновь затрещали смолкшие во время обстрела цикады.
— Вася, отзовись!
Наступил вечер. Как только стемнело, Алексей выбрался из окопа и пошёл к месту рукопашной — там вповалку лежали немцы и наши красноармейцы. Василия он нашёл почти сразу. У лежащего рядом с ним немца в руке был зажат пистолет. Оба были мертвы.
— Эх, Вася, на ерунду свою жизнь променял!
Ночью по распоряжению командира роты они собрали и похоронили в братской могиле наших убитых.
