Глава IV
Блокпост
У третьего поста их встретил капитан. Хмурый и злой, в грязной порванной форме. Левый рукав выше локтя пропитан кровью, отчего стал темным и заскорузлым. Еще кровь проступила на обоих коленях – видимо, где-то пришлось падать второпях, вот и расшиб.
Капитан, слегка прихрамывая на левую ногу, подошел к колонне и спросил посаженным голосом:
– Участники боевых действий есть?
Никто не отозвался.
– Понятно, – без эмоций резюмировал он. – Ничего, это дело поправимое.
И будто в подтверждение его слов ухнул взрыв. Далековато, в полукилометре отсюда, но гулко и громко, а главное – непривычно.
Все, кроме капитана, пригнулись, а потом завертели головами. Из-за многочисленных вагонов толком ничего не смогли увидеть, однако грохот подействовал на вновь прибывших почти ошеломляюще.
Взрывы загрохотали один за другим уже гораздо ближе.
Капитан крикнул:
– Ложись!!!
И рухнул плашмя.
Колонна рассыпалась, все кинулись в разные стороны, падая, где придется.
Гусев сделал несколько отчаянных прыжков и распластался возле старой, наполовину ушедшей в землю шпалы.
Взрывы ухали почти беспрерывно, заставляя вжиматься в землю. Он чувствовал себя незащищенным, хотелось вскочить и бежать как можно дальше отсюда.
Неимоверным усилием воли Гусев сдерживал свой порыв, понимая, что бежать нельзя. А самое главное – некуда. Его шесть месяцев только-только начинаются…
Вскоре к взрывам, уже не столь частым, добавилась автоматная перестрелка. И она явно разгоралась не на шутку.
Павел рискнул немного высунуть голову, чтобы осмотреться.
Мешали вагоны. Но где-то за ними перестрелка завязалась уже всерьез.
Мимо побежали солдаты – с оружием и без. Видимой логики в их действиях не просматривалось. Похоже, каждый руководствовался собственными соображениями.
Стрельба металась уже совсем рядом. из-под вагонов выныривали все новые и новые бойцы, они бежали, часто приседали и стреляли куда-то под вагоны. Чуть погодя следом появились солдаты в такой же форме, они тоже стреляли, но уже в спины убегавшим. Те вдруг перешли в контратаку, и сразу вспыхнула рукопашка – прямо там, где лежал Гусев и другие штрафники.
Отовсюду доносились вопли, мат, стоны, хрипы, стрельба. Падали тела, кто-то продолжал драться на земле, другие корчились от полученных ран, иные уже не шевелились…
– Твою мать!
– Получи, сука! Получи!
– Сдохни, урод!
– А-а-а-а-а!
Перепуганный Гусев лежал ни жив ни мертв. На него несколько раз наступили, окровавленный боец со стоном упал рядом, но Павел не поднимал головы, не зная, на что решиться и что предпринять. Сознание заполнила паническая мысль:
«Ну, ни хрена ж себе!!! Ну, ни хрена ж себе!!!»
Когда ярость рукопашной схватки спала и сместилась немного в сторону, а потом и стихла, перейдя в вялую перестрелку, Гусев нашел в себе силы приподняться на локтях и окинуть взглядом побоище.
Вокруг лежали убитые и тяжелораненые, почти не подававшие признаков жизни. Валялось оружие, в основном различные модификации автомата Калашникова.
Павел схватил «АКСУ», проверил содержимое магазина и ящерицей заскользил между телами, чувствуя, как острая щебенка впивается в тело.
Не гнушаясь осмотром мертвых тел, обзавелся еще тремя полными магазинами – одиночным и двумя спаренными, перемотанными синей изолентой, и только тогда почувствовал себя увереннее. Осталось понять, кто друг, а кто враг – ведь обе стороны носили форму Российской армии.
Как они различали друг друга, оставалось совершенно неясным, пока Гусев не заметил, что у некоторых лежащих на левых рукавах повязаны белые ленточки. Очевидно, опознавательный знак опóзеров.
Перестрелка усилилась вновь. Опять забегали люди.
Гусев снова залег, не зная, что предпринять. Вдруг рядом упал солдат – молодой парень с искаженным в злобной гримасе лицом.
Павел увидел на его левом рукаве белую ленточку, но выстрелить не смог. Не верилось, что это враг, которого надо прикончить во что бы то ни стало.
А вот солдат, ничуть не медля, перевалился на левый бок, направил автомат в лицо Гусеву и нажал на спусковой крючок.
Павел в страхе зажмурился, но рокового выстрела не произошло.
Открыв глаза, он уставился на парня, пытаясь осознать, что случилось. Почему тот не стрелял? Неужто пожалел?
Солдат вытаращенными глазами глядел на Гусева и пытался сменить магазин, но его руки сильно тряслись, у него ничего не получалось.
Тут Павел словно опомнился. Тряхнул головой и выставил перед собой оружие.
Солдат отчаянно заорал, срываясь на визг:
– Не стреляй, сука!!!
И снова попытался сменить магазин.
Для Гусева секунды растянулись в вечность. Он выстрелил не целясь, зная, что попадет, ощущая себя паскудно, последней сволочью.
Пули угодили лежащему на левом боку противнику в живот, в грудь и в лицо. Голова парня неестественно сильно откинулась назад, будто была на резиновой шее.
Гусев сел, не сводя глаз с убитого.
Откуда-то появился сильно хромающий на левую ногу майор «финик». Лицо его залила кровь, правый глаз заплыл.
Чувствовалось, что он не в себе. Не узнав Гусева, устало опустился рядом и проговорил, шепелявя разбитыми в лепешку раздувшимися губами:
– Лицо болит, прикладом огреб. А в левом сапоге вода хлюпает, черпанул, наверное.
– Ранен ты в ногу, – сказал Павел, присмотревшись.
Но бывший майор его не слушал. Он продолжал шепелявить:
– Сапоги у меня новые, не пойму, когда продырявиться успели. Заменить надо…
– Давай помогу, посмотрю, что там у тебя, – предложил Гусев.
– А?…
Павел молча принялся стаскивать сапог и только сейчас заметил дырку в голенище, почти под самым срезом. Майор отчаянно застонал и откинулся на спину. Голень и стопа у него были совсем красные и мокрые, а из сапога вылилось, наверное, поллитра крови.
Ранение оказалось осколочным. Кусок металла угодил в голень, чудом не задел кость и вырвал часть икроножной мышцы. Рана обильно кровоточила.
– Твою-то мать!
Гусев сорвал белую повязку с убитого солдата и перетянул ногу раненому. Кровотечение почти остановилось. Раненый что-то бормотал, но Гусев его не слушал, смотрел – то на свои окровавленные руки, то на чужую, красную от крови ногу, то на убитого солдата, то на лежащие повсюду тела…
Павел испытывал сильный страх. Сознание пронзали обрывочные мысли:
«Все по-настоящему… Я на войне… Вот мертвые… Вот этого я убил… Убил человека… Я на войне…»
Откатившаяся перестрелка опять заметалась поблизости. Появились солдаты без белых повязок. Один наклонился над Гусевым.
– Ранен?
Павел отрицательно покрутил головой.
– Вставай тогда! Хули сидишь?! Смерти ищешь?! – солдат выпрямился и с издевкой спросил: – Переметнуться надумал?!
По тону было ясно: для себя он уже все решил, да и автомат его развернулся в сторону Гусева.
Это подстегнуло Павла. Он быстро поднялся и твердо сказал:
– Разговорчики, солдат!
Парень махнул рукой и побежал дальше. А Павел, недолго думая, кинулся следом, бросив последний взгляд на майора. Тот, похоже, потерял сознание, окончательно отключившись.
Гусеву то и дело приходилось перепрыгивать через убитых и раненых. Несколько раз кто-то пытался схватить его за ноги, просил не бросать. Но он, матерясь сквозь стиснутые зубы, вырывался и бежал дальше…
Перестрелка не закончилась даже с наступлением ночи. Строчили автоматы и пулеметы, бухали разрывы мин. Горели вагоны и штабеля пропитанных креозотом шпал. Люди сражались друг с другом, порой не понимая, где свои, где чужие.
Локальные схватки вспыхивали в самом неожиданном месте и быстро прекращались, чтобы полыхнуть с новой силой.
Павел был взвинчен до предела. Хотелось пить, но найти воду не получалось. Приходилось постоянно сглатывать вязкую слюну и бегать, ползать, куда-то с кем-то идти…
Без приказов, без командиров. Все по наитию, ориентируясь по пожарищам. Вот там вроде оппозиционеры – или опóзеры, как их тут называли. А вот там вроде свои, но не точно, а вот тут опять опóзеры. А может, наоборот…
