Глава 8

В вестибюле охранники смотрели телевизор.

Оказалось, что китайские журналисты не просто так таращились в компы. Кстати, китайцы таки да, очень спокойные и уравновешенные товарищи, смотрели на мониторы молча, не выражая своих эмоций, хотя вполне могли чего-нибудь радостно орать, размахивать руками и подталкивать друг друга в бока, привлекая внимание к тому, как наши, смотри, как наши давят…

В Сан-Франциско было шумно. И было на что посмотреть понимающему зрителю. Непонимающему тоже было на что глянуть, когда толпа китайцев, не торопясь, двигалась по городским улицам, методично уничтожая все, так или иначе относящееся к имуществу афроамериканского населения города.

Простому и непритязательному зрителю этого было вполне достаточно. Зрелищно и безопасно – что еще можно ожидать в наше суровое время от хорошего шоу?

А вот зритель вдумчивый получал дополнительные бонусы, разглядывая на экранах и мониторах пикантные подробности процесса.

– Мать твою, – сказал кто-то возле Лукаша.

– Это да, – кивнул Лукаш. – Это тебе не в Зеленой Зоне косоглазых гонять…

Телевизионщики работали красиво, режиссеры мастерски меняли точки съемок и ракурсы. Кадр: китайцы вдумчиво разносят ночной клуб, – сменяется картинкой исхода афроамериканцев из Сан-Франциско. Мужчины, женщины, дети идут, испуганно оглядываясь назад, на дома, над которыми стоят неподвижно в безветрии черные дымные столбы.

– Обратили внимание? – спросил Джон Смит, ни к кому конкретно не обращаясь. – Ни одного крупного плана. Ни одного заплаканного детского личика, ни одной бьющейся в истерике гренд-Ма – толпа, толпа, толпа… Тут, даже если и захочешь, никого не сможешь пожалеть… Как можно сострадать невнятной чернорылой толпе? Тысячеглазому червяку? Муравьи бегут от наводнения… вы станете им сопереживать?

Джон Смит достал из кармана кисет, стал набивать трубку, не обращая внимания на табличку «Не курить», висящую на стене.

– У китайцев – средние планы. Видно, что делают, но насколько все это забавно – можно только догадываться. – Квалья покачал головой, то ли осуждая, то ли одобряя операторов. – И красное на коричневом не слишком контрастная пара. Если бы резали белых…

– Когда будут резать белых – учтем, – с нажимом на первое слово произнес охранник, стоявший неподалеку от Квальи. Двухметровый афроамериканец в строгом черном костюме с вызовом посмотрел на худощавого невысокого итальянца и недобро усмехнулся. – Когда белых будут резать…

– Блэквуд! – крикнул охранник из-за пульта. – Рот свой поганый закрой! Нигер долбаный…

Охранник за пультом тоже был афроамериканцем. Нигером, но, наверное, недолбаным. И был старше не только по возрасту, но, похоже, и по должности.

– Рот закрой. И если ты еще раз себе такое позволишь, то вылетишь из Зеленой Зоны вместе с Мартой и девочками. Тебя ведь предупреждали…

Блэквуд дернулся, словно от удара кнутом, скрипнул зубами и отошел к выходу.

– Извините, джентльмены, – сказал охранник из-за пульта. – Нервы, вы должны понять…

– Бывает, – сказал Квалья.

– Но почему они не сопротивляются? – удивленно спросил Махмутка, неиссякаемый источник наивных вопросов. – Почему они просто бегут?

– Ты знаешь, сколько народу живет в Сан-Франциско? – спросил Джон Смит, раскурив, наконец, трубку. – Хотя бы приблизительно…

Махмутка растерянно посмотрел на англичанина, потом перевел взгляд на экран, будто там могла появиться подсказка.

– Ну, хотя бы приблизительно, – подбодрил англичанин. – Плюс-минус миллион. Ну?

– Три миллиона, – неуверенно произнес журналист из Эмиратов.

Его можно было понять: Сан-Франциско город известный, кто в мире не слышал о Сан-Франциско? Явно же мегаполис! Поменьше, наверное, чем Нью-Йорк и Лос-Анджелес, но не деревенька какая-нибудь заштатная.

Лукаш в свое время тоже очень удивился, внимательно ознакомившись с политгеографией Соединенных Штатов. Когда обнаружил, что столица Калифорнии вовсе не Лос-Анджелес, к примеру, а Техаса – не Даллас. Обидно даже стало за Кеннеди, грохнули его не в столице штата, а черт-те где…

– Чуть больше восьмисот тысяч, – сказал Джон Смит. – И азиатов в нем больше тридцати процентов, а негров – около восьми.

– Но ведь не все азиаты китайцы… – неуверенно попытался возразить Махмутка и оглянулся на других журналистов в поисках поддержки. – Еще ведь индусы, японцы, корейцы…

– Полагаешь, вчера кого-то из чернолицых парней волновало, чью именно раскосую физиономию они разбивают в кровь? – поинтересовался Ковач. – Бей косоглазых и все тут. Очень доступный и понятный призыв. Доступный как для черномазых, так и для желтожопых. И очень поучительный для бледнорожих.

В Сан-Франциско, похоже, дело приближалось к окончанию. Толпа дошла до границ города и замерла. Где-то в самой глубине толпы какой-нибудь старичок негромко скомандовал – стоп, и тысячи людей одновременно остановились. Дисциплина – сильная вещь. И очень сильная сторона китайского характера.

По толпе прошло шевеление, люди расступились, и на дорогу стали выбрасывать бесчувственные черно-красные тела. Бросали их, не церемонясь, одного за другим, в кучу, складывая, как хворост для костра. Но камеры снова держали все на общем плане, демонстрируя панораму – вот граница города, вот масса азиатов, спокойная и почти беззвучная, а вот то из чернокожего населения Сан-Франциско, что не успело самостоятельно покинуть город. Не успело покинуть самостоятельно – будет выкинуто насильно.

Вертолет с оператором на борту сделал круг, камера зацепила бликующую поверхность залива, пробежала по мосту Золотые Ворота и…

– Ни хрена себе! – выдохнули одновременно все присутствующие, каждый на своем языке, а не на интернациональном английском, что свидетельствовало о самом высоком градусе потрясения. – Твою мать…

Даже вертолет, кажется, замер неподвижно, камера перестала дрожать, осознав всю важность и необычность происходящего.

К заливу, не торопясь, двигался корабль. Военный корабль. Большой. На борту крупно были написаны цифры номера – 998.

– Китайцы, – сказал Жак Морель, тонкий специалист в вопросах военной техники. – «Куньлунь шань», универсальный десантный корабль. Тысяча десантников, четыре вертолета, четыре десантных катера на воздушной подушке и до двадцати единиц бронетехники. Входит… входил в состав китайской авианосной группы в Тихом океане.

– Всю ночь шел, чтобы успеть вовремя, – добавил Ковач. – И что теперь скажет Ю ЭС Нави?

«Утрется Ю ЭС Нави, – подумал Лукаш. – В худшем случае. А в лучшем для всех варианте окажется, что визит дружбы уже давно запланирован, что инициатива по этому поводу исходила от американской стороны и что просто так совпало… Вот совпало и все…»

Перед китайцем шел корабль береговой охраны США, то ли указывая дорогу, то ли демонстрируя, что все происходит по взаимному согласию, а не с применением силы, угрозы применения силы или беспомощного состояния жертвы… Хотя, даже при всем том бардаке и хаосе, творившемся внутри, американские ВМС при желании могли отправить на дно этот самый крупный корабль китайского флота в течение двух-трех минут.

«Проблема в том, – сказал себе Лукаш, – что такое желание вряд ли может сейчас возникнуть».

И, если честно, китайцы сейчас были более чем уместны. Злободневны, можно сказать. Американцам сейчас не хватало как раз межрасовых разборок. Экономика сыплется к чертовой матери, крупные города один за другим следуют по проторенному Детройтом пути к банкротству, так что начать убивать ближнего своего за цвет кожи или религиозную принадлежность – подтолкнуть к могиле несколько миллионов населения США.

«До этого еще дело дойдет. Дойдет, никуда не денется, – сказал вчера на прощание Петрович. – Но пока – рано. И чем позже все это грянет, тем меньше крови прольется. Такие дела, – сказал Петрович. – Мы находимся на переднем крае борьбы за единые и неделимые Соединенные Штаты. Понял, Миша?»

Миша понял.

И еще Миша понял, что сегодня-завтра в Вашингтоне грядут чистки, отлавливание погромщиков, наказание виновников и тому подобные веселые игры.

А мы – представители иностранных средств массовой информации, соберемся в ресторации «Мазафака» и радостно отметим счастливое спасение русского корреспондента.

– Лукаш, ты сволочь! – прозвучало у Лукаша за спиной.

– Я тоже тебя люблю, Сара, – Лукаш вызвал на лицо самую обворожительную из своих дежурных улыбок и повернулся к Саре Коул. – Уже отбилась от девочек?

– Девочек? – глаза Сары сверкнули за стеклами очков. – Что мне эти идиотки…

– Да как ты смеешь? – возмутилась одна из идиоток, но Сара, не оборачиваясь, подняла резким движением левую руку с торчащим средним пальцем, и журналистка замолчала, решив, что если продолжать конфликт, то можно и нарваться. Сара выглядела очень-очень рассерженной. И ее можно было понять.

– На этих идиоток мне наплевать! – сказала Сара. – А вот поблагодарить тебя за вчерашнюю пресс-конференцию я еще не успела.

– Меня не было на вчерашней пресс-конференции. Если ты не в курсе – я генерала убивал в это время. Честное слово!

Стоявшие возле Лукаша журналисты засмеялись, но, увидев выражение лица Сары, замолчали и быстренько двинулись к выходу из здания.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – Сара подошла к Лукашу вплотную, попыталась заглянуть ему в глаза, что при ее метре шестьдесят и метре восемьдесят пять Лукаша было трудно.

Лукаш вздохнул и наклонился. Сара имела полное право обидеться на него и хотя бы высказать свое недовольство. До рукоприкладства дело, скорее всего, не дойдет.

– Я не знаю, откуда ты берешь информацию, но не мог бы ты… – Сара вскинула руку, но не ударила, а легким щелчком сбила с плеча у Лукаша невидимую пылинку. – Не мог бы придерживать свою информацию, не трепаться перед… перед…

– Я уезжал, а ребята просили… – сказал Лукаш. – Мне тебя искренне жаль, Сара, но свобода информации такая паскудная штука… Вначале мы за нее боремся, а потом она нас достает. Это почти как равноправие полов, ты меня понимаешь.

– Какой идиоткой я выглядела вчера, – уже тише сказала Сара. – Меня пинали, обвиняли в сокрытии информации, в нарушении этой самой свободы, черт бы ее побрал… Ладно, проехали. Ты-то как? Рука болит?

Лукаш пошевелил пальцами левой руки.

– Работает.

– Больно было? – совсем уже нормальным тоном спросила Сара.

– Понимаешь, милая… Это ничего, что я тебя называю «милая»? Ничего? Понимаешь, милая, когда пуля попадает в человека, то она, зараза, не просто так продырявливает плоть. Она поначалу идет носом вперед, но через несколько сантиметров, из-за сопротивления материала – у меня знаешь, какие мышцы? Вот, пощупай! – из-за сопротивления материала пуля поворачивается задницей вперед. И в этом месте, где она разворачивается, получается такая пустота… поначалу пустота, а потом кровь… В общем, мне совершенно не больно. Вот нисколечко! – Лукаш показал пальцами насколько ему не больно. – Вот когда я о мостовую приложился рукой, вот тогда… Ты не спросишь у своего шефа, какого хрена в его столице творится такой бардак?..

– Если бы ты знал, какой бардак творится в его столице на самом деле, – махнула рукой пресс-секретарь Белого дома. – Закурить есть?

– Не курю. И тебе…

– Пошел в задницу, – ласковым тоном посоветовала Сара Коул. – За своей мамой следи, ублюдок.

– Понял. Заткнулся. Готов искупить, – Лукаш оглянулся на замешкавшегося у телевизора Ковача, который внимал дискуссии приглашенных в студию политиков: а высадили бы китайцы десант в Сан-Франциско, если бы вытеснение афроамериканцев прошло не так организованно и безболезненно. – Ковач, дай сигарету и огоньку.

Ковач, не отвлекаясь от телевизора, бросил Лукашу пачку сигарет и зажигалку.

– Вот, пожалуйста, травись, – сказал Лукаш Саре.

Сара закурила.

– Вредная привычка, – Лукаш демонстративно помахал рукой перед своим лицом, отгоняя дым. – Умереть можно.

– Ужас, – подтвердила Сара, затягиваясь. – Кошмар. Так страшно иногда становится от мыслей о никотине, что приходится курить, чтобы успокоить нервы. Кстати, по поводу бардака в столице…

Сара в две глубоких затяжки добила сигарету и от окурка прикурила следующую.

– Ковач, сигареты я тебе не верну, – сказал Лукаш.

– На здоровье! – отмахнулся Ковач.

– Так вот, о бардаке. Когда шеф узнал о тебе…

– Ой! – воскликнул Лукаш, прижимая ладони к щекам. – Шеф? Узнал? Обо мне? Ой!

– Дурак, – пожала плечами Сара. – Шут и балбес.

– А если я тебя за оскорбления по судам затаскаю? – деловито осведомился Лукаш. – За диффамацию и низведение?

– Хоть за изнасилование, – разрешила Сара. – В извращенной форме.

– Так вроде еще не…

– Еще раз перебьешь – прямо здесь, – Сара оглянулась по сторонам. – Во-он в том углу.

– Знаешь, Сара Коул, ты меня ставишь в неловкое положение, между прочим. Если я заткнусь – это будет оскорблением для тебя, типа я не хочу, чтобы ты меня… в извращенной форме… А если я не заткнусь – это может быть воспринято тобой как открытое признание и даже провокация к изнасилованию… А ты – на работе. А шеф тебе в самый ответственный момент позвонит и потребует быть у него в Овальном кабинете… – Лукаш наклонился к Саре и тихо, чуть касаясь губами ее уха, прошептал: – Но ты можешь назвать любое место и любое время, когда я буду в полной твоей власти…

– Когда шеф узнал, что на тебя напали неподалеку от Белого дома… – не отстраняясь, сказала Сара. – Он пришел в ярость, лично позвонил мэру и начальнику полиции с требованием разобраться и наказать.

– Боже, какие мы популисты! – восхитился Лукаш. – До выборов еще два года, я по определению не буду участвовать в голосовании, а сам президент Соединенных Штатов так беспокоится о моей участи… Может, денег даст? В компенсацию?

– Долларов? – спросила Сара. – Сколько килограммов?

– Спасибо, я обойдусь. И, кстати, правда, что в Белом доме зарплату платят в евро? – тихо спросил Лукаш. – Официально – в долларах, а втемную…

– Без комментариев, – отрезала Сара. – И чтобы закончить – шеф выразил желание лично пообщаться с тобой.

– Мать твою… – искренне удивился Лукаш. – Это еще с каких хренов? Я спокойно занимаюсь богемой и бомондом, не лезу в политику. Ну, разве что генерала убью, да и то нашего, российского. На кой я президенту? И на кой президент мне?

– Я тоже полагаю, что смысла в этом нет, – Сара оглянулась по сторонам, подошла к кофейному автомату и загасила окурок о его бок. – Но шеф так решил, и кто я такая, чтобы с ним спорить? Я связалась с твоим Петровичем, он сказал, что не возражает, что на этой неделе мы можем на тебя рассчитывать. Я думаю – послезавтра, у шефа график не такой плотный, можно будет потратить пару минут на международный пиар. Ты же тиснешь материальчик на эту тему? Или даже получишь эксклюзивное интервью с президентом. Да и спрашивать тебя никто не будет – хочешь или нет, твой Петрович, если что, пинками тебя пригонит. Так что – до встречи.

Сара вышла из здания.

– У тебя с ней что-то было? – спросил Ковач.

– Не-а, – мотнул головой Лукаш. – И вряд ли будет.

– Не зарекайся, парень, – Ковач похлопал Лукаша по плечу. – Она баба настойчивая и та еще штучка…

– И задница у нее – просто шедевр, – закончил за Ковача Квалья. – Я бы, не задумываясь…

– А я… – начал Лукаш, но тут позвонил Петрович.

Оказалось, что Лукаш все сорвал и завалил, что он, бездельник, не выполнил прямого распоряжения начальства – ты, сука, во сколько должен был мне предоставить материал про свое геройство? – мало этого, так ты еще и за каким-то хреном приглашен в Белый дом, а я, Петрович, какого-то дьявола должен буду тебя сопровождать на эту встречу в верхах.

Лукаш переключил телефон на громкую связь, и теперь Квалья с Ковачем сочувственно рассматривали коллегу и качали головами.

– Я сейчас приеду к тебе, – сказал Лукаш.

– Да уж постарайся. Напрягись! – прорычал Петрович и отключился.

– Хороший у тебя шеф, душевный, – одобрительно кивнул Квалья.

– А ты не лезь в наши загадочные русские души, – посоветовал Лукаш. – Вон, Ковач, насколько славянин, а не лезет. Понимает, что может схлопотать.

– Понимаю. Хоть и не славянин, а мадьяр, но понимаю. Ты своего шефа в «Мазафаку» пригласи, вот там и поболтаешь с ним в приватной обстановке. В располагающей к контакту…

– Это «Мазафака» располагает к контакту? – Лукаш сунул Ковачу его сигареты и зажигалку. – Ладно, мне пора к шефу. Общаться.

Выходя, он услышал, как Квалья говорит Ковачу, что Петрович беднягу совсем загонял, а Ковач соглашается и даже предлагает поговорить с Петровичем, чтобы тот не давил.

«Ну-ну, – подумал Лукаш. – Поговори. Конечно, ребята молодцы, что так искренне жалеют хорошего парня Лукаша. Но и Лукаш с Петровичем молодцы, раз уж парни искренне жалеют. Хорошо играем. Обалденно».

А материал о героическом подвиге славного журналиста Лукаша был уже написан. Лично Петровичем, шепнула Анюта Лукашу, когда тот ознакомился со статьей.

– С ума сойти, – согласился Лукаш. – И ты смотри, как бойко я пишу, оказывается. «Я понял, что только решительные действия могут спасти меня от смерти!» И стал решительно действовать, чтобы спасти себя от смерти.

– Где? Где это он так? – забеспокоилась Анюта, сунулась к монитору, потом поняла, что это Лукаш так шутит, и влепила ему подзатыльник. – Сам бы написал. А Петрович с шести утра это ваял.

– Может, я лучше сейчас напишу всю эту ерунду заново? Чтобы не краснеть потом. У меня есть имя и гордость, в конце концов.

– Жаль, что у тебя есть гордость, – вздохнула Анюта. – Только поздняк метаться, статья уже в Сети. И уже пошли перепосты и ссылки. Знаешь, сколько ты набрал за первый час?

– И даже неинтересно, – Лукаш вздохнул. – Мне хреново, на меня Сара Коул голос повышала и грозилась изнасиловать, прикинь. И день только начался. А мне сегодня еще в «Мазафаке» пьянствовать…

– Бедненький… – Анюта погладила Лукаша по голове, но тут из-за дверей кабинета Петровича послышался его рев, и Анюта умчалась на зов.

– Генерал вскинул пистолет, раздался выстрел, но удара пули я почти не почувствовал – так, толчок, словно в плечо мне ткнули чем-то горячим, – патетически прочитал Лукаш с монитора. – Да, сила Петровича не в литературном даровании…

Лукаш закрыл страницу с шедевром, запустил ленту новостей.

– Да-да-да-да-да… – задумчиво пробормотал Лукаш, просмотрев последние новости. – Весело было нам…

В смысле – им, мысленно поправил себя Лукаш.

В Лос-Анджелесе вроде бы кто-то из афроамериканцев попытался прорваться в китайские кварталы, но полиция и отряды самообороны азиатов остановили погромщиков. Видео с горящими машинами, парнями, швыряющими камни и бутылки с бензином. Кого-то окровавленного поволокли к «Скорой помощи», кого-то, тоже всего в крови – к полицейской машине.

Интервью с начальником полиции, который уверенно сообщил, что все под контролем и что беспорядков власти Калифорнии не допустят.

Национальные гвардейцы, деловито устанавливающие заграждения на улицах и бульварах.

Азиат из отряда самообороны, кстати, судя по имени в титрах – кореец, а не китаец вовсе, сообщает, что они будут защищать свои дома, несмотря ни на что и спасибо губернатору Калифорнии за оперативные меры…

Пулемет за мешками с песком и напряженные лица двух пулеметчиков – белого и латиноса.

В Майами – перестрелка на пляже. Полицейские против кубинцев. Есть жертвы с обеих сторон.

В Нью-Орлеане толпа громит магазины, не делая расовых различий. Люди растаскивают еду и товары первой необходимости, совершенно… или почти совершенно не обращая внимания на предметы роскоши.

Лидер Ассоциации коренного населения Америки выступил с заявлением, в котором в очередной раз потребовал от президента возвратить индейским племенам территории, незаконно захваченные белыми колонизаторами в период с шестнадцатого по девятнадцатый век.

В Нью-Йорке очередное обострение. На улицах стреляют, слышны взрывы, заметны очаги пожаров, но что стало причиной беспорядков – пока неизвестно.

«Пока, – хмыкнул Лукаш. – Как же, пока. Уже который месяц обещают разобраться с тем, что творится в Нью-Йорке, но пока только уплотняют кольцо блокады и заселяют пятый лагерь для беженцев в Нью-Джерси. Триста тысяч бывших жителей Нью-Йорка остались без крова».

Трагедия в Оклахоме, на ферме обнаружены пять трупов – вся семья. Тела обезображены, с голов сорвана кожа с волосами. Но слово «скальпированы» не произносится, иначе Ассоциация коренного населения Америки может расценить это как оскорбление и провокацию.

При перевозке заключенных подвергся нападению тюремный автобус. Двадцать четыре арестанта бежали, трое охранников убиты, двое ранены.

– Бурлит и клокочет, – сказал Лукаш. – Клокочет и бурлит, того и гляди, выплеснется через край.

Анюта выбежала из кабинета Петровича и куда-то умчалась, даже не глянув на Лукаша.

Подал голос его мобильник.

– Здравствуй, Джонни, – сказал Лукаш. – Тебя уже выпустили из застенков?

– Мы можем встретиться? – спросил Джонни, не отвечая на приветствие. – Как можно быстрее.

– Не знаю, – ответил Лукаш, глянув на дверь кабинета Петровича. – Я тут ожидаю накачки от шефа…

– Очень нужно, – проронил Джонни жалобно.

– Ну… Где и когда?

– Ты сейчас в офисе?

– Да.

– Через десять минут я буду в кафешке… ну, в той, где мы с тобой завтракали. Напротив входа…

– Понял. Через десять минут, – сказал Лукаш.

В конце концов, можно будет узнать у бедняги, что именно у него выпытывали в ФБР и на что давили в первую очередь.

– Ты о деньгах не спрашивал? – помолчав несколько секунд, спросил Джонни.

– Нет, но Петрович сказал, что мне вроде полагается… Но ты тут при чем?..

– Ладно, – вздохнул Джонни, – через десять минут.

Из кабинета вышел Петрович.

– Анюта сказала, что тебе не нравится твоя же статья, – почти совсем без угрозы в голосе сообщил Петрович. – Это мятеж?

– Это врожденное чувство прекрасного и болезненная честность, – ответил Лукаш, пряча телефон в карман. – А это был Джонни, который совсем с ума сошел от жажды наживы и снова напоминал о деньгах. И как-то очень искренне говорил… Может, дадим ему? Вербанем – и дело с концом. Как в старые добрые времена. Мы ему деньги, а он нам…

– А он дополнительную головную боль, – Петрович покачал головой. – Вот казалось бы – милый молодой человек, выпускник Аннаполиса по специальности «морская пехота». Третий в выпуске, между прочим, но служить не стал, не нашлось для него места, ушел на госслужбу. Не женат, живет вместе с несовершеннолетней сестрой, опекуном которой является. И почему он так суетится, можешь объяснить? К нему, кстати, подкатывались на предмет вербовки, но он послал всех подальше и сообщил в ФБР. Ты не застал Кшиштофа Каминьского, его выперли из Штатов с волчьим билетом. Тогда американцы себе еще могли это позволить… Вернее, им это позволяли… Ладно, заходи, поболтаем.

Лукаш вошел в кабинет и сел в кресло для гостей. Петрович уселся на свое место. Задумчиво посмотрел на Лукаша.

– Значит, слушай. Один, девяносто четыре, пятнадцать, триста пятьдесят восемь…

– Петрович, не начинай, – замахал руками Лукаш, но Петрович был неумолим.

– Десять, шестнадцать, девяносто четыре.

– Девяносто четыре уже было, – с обреченностью в голосе произнес Лукаш.

– Знаю. И тем не менее какие числа я задумал? – Петрович двинул по крышке стола листок бумаги, прикрыв его ладонью. – Быстро!

– Пятнадцать и десять, – сказал Лукаш.

– И?

– И вторые девяносто четыре. Доволен?

Петрович перевернул листок бумаги, посмотрел на числа, выписанные в ряд. Пятнадцать, десять и вторая девяносто четыре были обведены кружками.

– Какого хрена мы тут с тобой делаем? – спросил Петрович, доставая из ящика стола флягу и два металлических стаканчика. – Ездили бы по миру, выступали бы. Неплохие деньги бы подняли… А мы тут в заморском дерьме ковыряемся… Это у тебя с рождения такой талант?

– Сто раз уже обсуждали, – вздохнул Лукаш. – Никакого таланта. У тебя же все по глазам видно. Зрачки играют.

– О как… – пробормотал Петрович. – Зрачки, говоришь…

Петрович налил в стаканчики коньяку, потом взял небольшое зеркало со стола, заглянул в него.

– Глаза как глаза. Немного наглые, но до тебя никто не жаловался. А ты – зрачки… – Петрович взял стаканчик. – Давай, за успех наших начинаний.

Лукаш стукнул своим стаканчиком о посуду Петровича и выпил.

– А давай усложним задачу, – сказал Петрович. – Вот я звоню на мобильник Николаше. Николаша? Карандаш под рукой есть? Отлично. Напиши десять чисел, от ноля до ста. Написал? Да, Лукаш тут. И ничего не детский сад. Написал? Теперь выбери три… нет-нет-нет… не три, а сколько хочешь чисел и обведи их кружком. Готово? Даю трубку Михаилу.

– Привет, – сказал Лукаш в телефонную трубку. – Учти, я не виноват. Это он сам с ума сходит. Нажрался коньяку и барствует.

– Диктовать? – спросил Николаша.

– Диктуй.

Николаша продиктовал. Петрович снова разлил коньяк в стаканчики и с интересом смотрел на Лукаша.

– Давай, угадывай, – сказал Петрович.

Лукаш угадал. Пять из десяти, как Николаша и загадывал.

Петрович отобрал телефон у Лукаша, спросил у Николаши, все ли правильно сказал Мишка, получил подтверждение и положил телефон на стол.

– А ты говоришь – зрачки, – удовлетворенно произнес Петрович. – И не надо мне про интонации врать. Пора уже смириться с тем, что ты уникум… и этот, как его…

– Мудозвон, – подсказал Лукаш.

– Во-во, – обрадовался Петрович, – феномен. Значит – за феномена!

Они снова чокнулись и выпили.

– А у тебя хреновое настроение, Петрович, – сказал Лукаш.

– Зато у меня знаешь, какой удар справа? – Петрович посмотрел на свой кулак. – И еще у меня совершенно нет сострадания к наглецам. Хотя – да, настроение у меня хреновое. Вот знаешь, воняет откуда-то, разит то ли гнильем, то ли дерьмом, то ли трупом прокисшим, а откуда и что именно… Не понять. Понятно, что какая-то фигня грядет, я с этим к начальству сколько раз совался и что?

– И что?

– Занимайся своими делами, вот что! О стратегических вопросах есть кому подумать.

– Так есть же? Ты же не самый умный? Начальство – оно всегда умнее. Ты умнее меня, но по сравнению со своим начальником – балбес балбесом, – Лукаш постучал пальцами по крышке стола. – Если что – у меня тоже хреновое настроение. И тоже отовсюду воняет. И что? Ты тут еще со своими угадайками…

– Хамишь? – спросил Петрович и кивнул сам себе. – Хамишь… Пользуешься моментом. Вопрос – когда тебе покойничек перед тем как дать дуба, говорил о плане «Аккорд» – врал или нет?

– О советском или о местном?

– Не строй из себя большего идиота, чем ты есть, – серьезно предложил Петрович. – Ты понял, о чем я.

– В обоих случаях – правда, – чуть помедлив, ответил Лукаш. – Во всяком случае, он верил в то, что говорил. И про командно-штабные Советского Союза, и про местный вариант.

– Вот я так и подумал, – Петрович покачал головой, посмотрел на флягу и спрятал ее в стол. – Что это значит?

– Откуда я знаю? Мне было приказано убить генерала – одну штуку. Так, чтобы на ликвидацию похоже не было. Собрать его вещи, привезти в Зеленую Зону и дальше ждать от тебя указаний. Я это выполнил, а ты навел на меня тех красавцев. Знаешь, как я локтем ударился? Или скажешь – не твоих рук дело? Зачем только, ведь все равно я тебе ноутбук и вещи вез. Скажешь? Или врать будешь?

– Интересно поешь, – ухмыльнулся Петрович. – Смысл тебе врать, если ты все равно брехню определяешь? Кстати, а если не «да» и «нет», ты сможешь по молчащему понять, что он задумал? Типа – свернуть налево? Направо? Ты убил Кеннеди? И по реакции определить. Сможешь?

– Смогу, – тихо проронил Лукаш. – Ты, Петрович, гомосексуальный контакт в жизни имел?

Степлер пролетел возле самой головы Лукаша и врезался в стену.

– Еще раз… – Петрович потряс указательным пальцем перед лицом Лукаша. – Еще раз попробуешь – в клочья порву. Имей в виду.

– А гомосексуального контакта у тебя не было, – с демонстративным разочарованием сообщил Лукаш. – Но на твоем месте я бы не слишком верил в мои мистические способности. Я тебе по секрету сообщу: я в них ни хрена не верю. С чего ты в них вцепился?

– Не только я, – сказал Петрович. – Ты своего дела не видел, это понятно, а я вот сподобился. Ты в санатории когда восстанавливался, в преф, покер и другие интеллектуальные игры с соседями играл?

– Было дело.

– И сколько раз проиграл?

– Не помню.

– А твой наблюдающий психолог обратил внимание. И написал в отчете. Менее трех процентов. И, как он полагает, только в тех случаях, когда действительно расклад был ну совсем не твой, – Петрович смотрел в глаза Лукаша, не отрываясь. – В нашей системе, брат Лукаш, обращают внимание на всякие мелочи, изучают их, анализируют – как пристегнуть к реальности. В тебя, правда, не поверили. Не то, чтобы совсем не поверили, рекомендовано избегать использовать тебя втемную и дезинформировать напрямую. Там сильно выкрученные научные формулировки, но если вкратце – все равно брехуна спалишь. Интуитивное распознавание, то, се… И к делу не подошьешь, и нужно к сведению принять. А то начнет тебя кто-то инструктировать и на дело выводить, а ты поймешь, что подставляют, и глупостей наделаешь, обидевшись…

– Смешно, – сказал Лукаш.

– Еще как! Но мне даже нравится. Если все здесь у нас завалится, то поедем мы с тобой в турне. Живой детектор лжи!

– Если у нас здесь все завалится, – Лукаш не отводил взгляда от глаз Петровича, – мы отправимся только в одно путешествие…

– Или так, – кивнул Петрович и отвел взгляд. – Значит, что? Значит, нужно не завалить…

Лукаш глянул на часы.

– У меня сейчас встреча с Джонни. Он очень просил. И наверняка будет снова намекать на деньги. Как поступаем?

– Ну, в свете твоих талантов… – Петрович выдвинул ящик стола и достал оттуда три пачки денег в банковских бандеролях. – Вот, получи. За Колоухина.

Пачки одна за другой шлепнулись на стол перед Лукашем. Две пачки двухсотевровых купюр и одна – стоевровых.

– Можешь не пересчитывать – все точно. Это твои, можешь делать с ними, что угодно. Например, что-то отдать Джонни.

Лукаш взял деньги, покрутил их в руках, словно прикидывая на вес.

– Спасибо, барин, – сказал он. – Можно, я руку лобызать не буду?

– Разрешаю, – важно кивнул Петрович. – И что же ты про вечеруху в «Мазафаке» родному начальнику не говоришь?

– Не успел. А родное начальство собралось почтить, так сказать?..

– Родное начальство не исключает, что к вечеру этого насыщенного дня оно очень захочет надраться до свинского состояния и набить кому-нибудь рожу. В «Мазафаке» и то и другое можно организовать без всяких усилий.

Из кармана рубашки Лукаша подал голос телефон.

– Иди уже, – махнул рукой Петрович. – Это твой Джонни небось. Прибыл, ждет.

– А зачем я шмотки генерала и его тело сюда волок – скажешь? – вставая с кресла, спросил Лукаш. – Можешь не отвечать. Скажешь, я вижу.

– До вечера, – буркнул Петрович.