Ярослав Найменов. Республика Тюркских Народов
Я так и не узнал, кем был тот мужик, которому я отдал батончик. Не надо думать, что не пытался, – что мог, я сделал. Но не получилось ровным счетом ничего. Только уточнилось, что этот тип один из тех, кто участвовал в срыве «проверки» Амадрилос.
Конечно, особого обнародования не было. Многие знали, что эту инспекторшу закололи, но чрезмерного ажиотажа не поднимал никто – «джедаи» умели завязывать язычки особо рьяным трепачам. Им совсем не нужен был подрыв репутации, поэтому эта новость быстро перешла в разряд легенд. Вроде убили – а вроде и нет. А даже если и убили, то исключительно из злости и дикости, а ребенка нашли съеденным и изнасилованным. Что значит не верю?!
Жизнь продолжалась. Многие из моих друзей поразъехались кто куда, еще больше просто перестали со мной общаться. «Амерский подстилок!» – это был один из самых мягких эпитетов. Надо сказать, я не понимал, за что. На этой базе работали многие… Хотя, может, и остальным так же несладко? Но в конце концов я понял причину этого. Так, слабый швыряет камнями в… наверное, в сильного, который не сидит на месте. Опять же строки Высоцкого про «водку» и «не хватает» подойдут и тут. Очень легко прозябать, оправдывая себя тем, что ты, дескать, не хочешь трудиться на оккупантов, хотя на самом-то деле тебе просто лень. Тебе просто страшно. Кроме того, многого я сумел добиться, ни к кому не подлизываясь. Я просто работал, просто получал зарплату и некоторые льготы. Гораздо больше меня в дом приносила мама – врачей ценили, и платили им хорошо.
Близилась осень – и свободного времени у меня оставался почти год. Если бы не работа, я бы сдох от скуки. Хотя с работы мне все больше и больше хотелось уйти. Если раньше туда просто возили детей и они оттуда драпали, как только выдавался шанс, то теперь база стала уже не перевалочным пунктом, а чем-то большим. Все чаще я видел, как в уединенные бараки вводят уже гораздо большее количество девочек и мальчиков. Еще чаще я видел, что им дают какие-то колеса… это был риталин. Последствия – ходящие, подобно зомби из ужастика, пацаны и девчонки. Прием не был обязательным, но часто амеры делали так, что у них не было выбора, кроме как выпить эту гадость. Некоторые индивидуумы скапливали по сто, двести таблеток и сжирали их сразу. Кому-то удавалось умереть – однако гораздо чаще этим «героям» профессионально и быстро промывали желудок. И все сначала.
Конечно, были и бунты, и побеги. Не могли не быть. Как я уже сказал, не все жрали риталин. Но побеги легко ликвидировались браслетами с жучками, правильно снять которые было невозможно. Бунты же подавлялись быстро и беспощадно.
Конечно, мне хотелось помочь. И иногда я помогал. Передавал нечто более питательное, чем обычный паек, иногда сигареты или еще что. Многие уже знали меня в лицо. Как из детей, так и из контингента базы. Однако относились они к этому вполне доброжелательно. Как я узнал позже, на меня пытались стучать, но офицер, к которому пришел некий стукач, ответил:
– Вы сошли с ума? Вы хотите настроить против нас всех и вся? Человек помогает тем, кого считает слабыми. Это его природа. Пусть он помогает им так, чем станет продолжать неизвестным нам способом, если мы запретим ему.
И я пытался. К сожалению, на большее у меня не было возможностей.
Мог ли я подумать, что вскорости у меня появится такая возможность?
Тот день ничем выдающимся не отличался. Я встал рано утром, как водится, уже один – мамы не было. Поставил себе что-то из имевшихся супов, взял пару пресных галет. Поев, я вышел во двор, проверить, что там и как, с недавних пор я частенько обнаруживал то измазанный краской забор, то разбитую об ворота бутылку с чем-нибудь вонючим, то еще какую пакость….
На базе работы было много – привезли новую партию «переселенцев» из «Обрети дом». Под надзором охраны, вооруженной «демократизаторами», идущие через весь плац, в бараки, попарно, ровным рядком… На добровольное переселение это походило меньше всего. Я оглядел их лица, не улыбался почти никто. У тех же, чьи лица все-таки содержали улыбку, прямо было написано на лбу: «Обдолбался!» и улыбка была неискренней. Спиной я чувствовал, как сзади меня стоят такие же разнорабочие, молодые парни и взрослые мужики. Впереди тоже было немало народу.
Я не могу сказать, что кого-то примечал особенно – людей было очень и очень много. Не обошлось и без скандалов, криков, которые солдаты профессионально усмиряли.
В общем, денек был напряженный.
Домой я шел полностью разбитым и опустошенным, и еще больше расстроился, когда узнал, что мама уехала в один из близлежащих поселков, причем уехала надолго. Похлебав супа из оставленной мамой кастрюли на плите, дополз до дивана, лег на него и отключился. Не снилось абсолютно ничего, поэтому, когда я открыл глаза, лишь часы показали, что мой сон длился почти пять часов. Лаяла приблудная собака.
– Чертова псина… – Поднимаюсь и выхожу на веранду. Включаю свет на входе. Рядом с дверью лежит пакет с плесневелым хлебом, которым мы изредка кормили здешних собак. Беру кусок и выхожу наружу. Кидаю его за ворота, поворачиваюсь, чтобы идти назад в дом…
И ясно вижу, что в разбитом окне моего сарая подергивается чья-то спина. Виднеется оттуда ее часть, краешек, в светлой майке, очень похожей на ту, что носят «обретидомовцы». Бегом в дом, достаю воздушку и иду к сараю.
– На выход.
Тишина.
– Я сказал, на выход!
И снова тишина. Я начинаю злиться, мои руки дрожжат.
– Если вы сейчас не выйдете, я вызову милицию.
– Если ты вызовешь милицию, она найдет тебя мертвым.
Из того же окна на меня теперь смотрит лицо. Обыкновенное худое лицо. Мужское. В темноте оно кажется мальчишечьим. Смотрю в светлые глаза…
Это такой же отморозок, как я. Такой действительно убьет. Суть только в том, что я не боюсь.
– На выход.
Слышится шум, из темноты помещения появляется силуэт. Всматриваясь, я понял две вещи. Первая – это не обладатель отмороженных глаз. И второе – он одет в стандартную одежду «обретидомовца».
– Не трогай нас, ты же хороший! Про тебя рассказывали! Ты Ярик Найменов!
– Ярик Найменов? – голос из сарая. – Тем лучше.
– Чем лучше? Вон из моего сарая!
Наконец они оба выходят наружу. Лица слегка грязные, запачканные. Один – ребенок. Мальчишка вообще. Второй от него отличается чуть более высоким ростом, но сразу видно – этот уже взрослый. Взрослый мальчишка.
– Я не буду сусолить, бл*, – говорит он, глядя мне в переносицу. – Ночка та еще. Нам нужно отсидеться до утра. Из этого сарая мы больше не уйдем. Потому что мы сбежали с вашей базы… и если ты действительно Ярик Найменов, то ты не будешь против.
– Нет, буду, – я едко улыбнулся. – Вы не будете сидеть в моем сарае.
«Взрослый» сжимает кулаки, и я спешно добавляю:
– Вы будете сидеть в моем доме. Пошли.
…Маленький жадно набросился на суп. Умяв две тарелки, он умыл мордочку, после чего отрубился прямо возле умывальника, наверное, от напряжения. Взяв его на руки, я отнес его в свою комнату, положил на кровать и накрыл покрывалом.
Тот, что постарше, тоже похлебал супа, но лениво. Выпил немного крепкого чаю. Когда я вернулся в зал, он сидел на диване и напряженно всматривался в телевизор:
– Ничего. Как я ожидал, хха. Очко у них треснет нас в розыск объявлять.
– Пафосно. – Я пожимаю плечами. – А доказательств?
– А доказательств… врачиха у вас будет новая. Это однозначно. Знаешь, не всегда любовь к тому, чтобы лимонить у молоденьких мальчиков, выливается в обоюдное удовольствие. – Он поднимает палец вверх, и лицо его становится задумчиво-пафосным. – Вот скажи, почему красивых теток, которые хотят тебя трахнуть, в мирное время днем с огнем не сыщешь, а сейчас попадаются?
– Врачиху? Начальницу? Вы ее что… – Я провожу ребром ладони по горлу, и собеседник кивает. – Да вы с ума сошли. Зачем?!
– А я Штирлиц, – осклабился он. – Забыл отмыть секретную советскую помаду с члена. Врачиха увидела и хотела бежать сдавать меня Борману. А я в нее из парабеллума! А потом охранника из «парабеллума»! А потом патроны кончились, но я схватил папку с интимными фотками Гитлера – и в окошко!
Он еще долго валял идиотию в таком стиле. Мне кажется, что он тоже волновался и боялся, ненамного меньше, чем его маленький товарищ, вымещая это в таком труне и стебе над самим собой. Лишь спустя десять минут он мимолетом все-таки обмолвился (если только обмолвился):
– Такова судьба разведчика и партизана… Главное – суметь добраться… – после чего замолчал по делу, снова вываливая на меня массивы ненужной и пустой информации.
И так мы сидели до утра. Изредка у него прорывались серьезные вещи, из которых я понял, что не просто так он в лагере был и не просто так оттуда сбежал. Однако я предпочел больше ни о чем его не расспрашивать. Лишь утром, когда мне надо было идти на работу, а мои гости снова пошли в сарай, я отсыпал им консервов и прочих припасов. Он посмотрел на меня теми же холодными, хотя и с появившейся теплинкой, глазами и пожал руку, присовокупив со смешком:
– Вы завербованы. О Дивный Новый Мир пора разрушать… Ярослав Найменов, я запомню твое имя.
