Окраина города Рассказово. Российская Федерация
Хај, шта се оно чује из даљине:
Дал су вјетри, дал су вихорови,
Ил шуморе горе јаворове,
Ил са земљом трава разговара,
Ил певају на небеси звезде?
Сербская народная песня
На улице было темно. Как говорится, что хоть глаз выколи. Под ногами что-то чавкало, хотя последний дождь отшумел довольно давно. Неделю назад, кажется… Сейчас начало июля, а вот хоть и лето, быстро лужи не сохнут почему-то…
Сашка не взялся бы сказать, зачем он так упорно шагает вперед. Может быть, потому, что впереди – очень далеко – горел фонарь и до него просто хотелось дойти? Был второй час ночи, самое неприятное время, когда шансов наткнуться на местных блюстителей региональной чистоты больше всего – у них как раз кончается пиво, и они выползают на улицы с нетолерантным вопросом: «Закурить есть?»
Может быть, Сашке даже хотелось на них наткнуться. Ну изобьют. Ну и что. Зато…
Что «зато» – он не знал и не взялся бы объяснить, почему еще не повернул обратно и идет к этому фонарю.
«А куда мне еще идти? – неожиданно очень отчетливо подумал Сашка и поглубже сунул руки в карманы куртки. – Домой? Может, правда домой? И пусть все…»
Но он вспомнил Мишку – и вздрогнул от ужаса и жалости.
В этой части города он не был еще никогда. Город-то большой. Большой, поделенный на районы местными гопниками и какой-то безалаберный. Полосами. Идешь – громады из стекла и бетона, яркая реклама, дорого одетые люди на улицах. Поворот – и уныло-стандартный спальный район с крысиными хвостами «пирамидальных тополей» и банками из-под пива у изрезанных скамеек. Спуск – улица вдоль речки, застроенная вкривь и вкось ветшающими частными домиками. Подъем – кладбище. Петля – надутые друг перед другом особняки за мощными заборами. Еще поворот – расселенный район, черные прямоугольники брошенных окон. А дальше – красивый старый парк. А за ним – опять рекламы, офисы, ресторанчики…
Похоже, этот район был расселен под снос. Во всяком случае, ни слева, ни справа в окнах ни огонька. Можно даже испугаться. Сашка прислушался к себе. Нет, страха не было. Только равнодушие. Если бы сейчас из этих темных силуэтов по сторонам грязной дороги начали материализовываться какие-нибудь вампиры – Сашка не удостоил бы их даже взглядом.
Он поднял голову. И увидел, что небо очень-очень звездное. Это было красиво. Звезд было много, невероятно много, и чем дольше Сашка смотрел вверх, тем больше их загоралось. Как будто специально для него… Неожиданно вспомнилось: они с кем-то идут по улице, его ведут за руку, он совсем маленький. «Па, зизда!» – «Это Вега».
Где теперь мама и отец? И где она – Вега? Сашка пожалел, что почти не знает названия звезд. Только Большую Медведицу. Да и видит их нечасто. В городе всегда свет. Там нет звезд. Это здесь почему-то темно…
Он так и шел с поднятой головой, не думая, что может споткнуться, и гадая, как называются эти звезды, пока не дошел до конца улицы.
Фонарь горел на столбе. Там, где улица утыкалась в пригородный парк и переходила в тропинку. На крайнем доме уцелела табличка, она отбрасывала фосфорный отблеск, а черные буквы казались глубокими прорезями…
Ул. Коммунаров.
«Кто такие коммунары? – подумал Сашка. И еще: – Хорошо бы в мире не осталось людей. Как в рассказе какого-то американского писателя». Сашка читал его еще в интернате и не помнил ни названия, ни автора. Там мужчина, женщина и мальчик ехали по внезапно опустевшему миру на дрезине. И людей не было. Пусть бы их совсем не было.
Люди – такие пидоры. Тогда он бы пошел, пошел… Просто пошел… И заночевал где-нибудь, и поел бы, когда и что хотел, и ни о чем не думал, а каждую ночь были бы звезды… А все остальное – на хрен. Все и всех. На хрен, на хрен, на хрен.
– На хрен, – вслух произнес Сашка. – Слышите?!
Молчание.
Он вздохнул с дрожью и передернул плечами.
И увидел впереди еще один огонь. Он колебался за деревьями – плохо различимый, но все-таки явственный. Там, в парке, горел костер…
…Песню Сашка услышал издалека.
Костры на городских окраинах жгут разные люди. Безобидные бомжи и сатанисты. Беспризорники и непонятно чем промышляющие личности. Ролевики и шпана. Разные, в общем. Иным не попадайся. К иным даже близко не подходи. И поют тоже многие, кстати.
Но это была особая песня. Не блатной шансон, не военная лирика и даже не просто «ля-ля» под гитару. Пел мальчишка – и пел здорово, и играл здорово; Сашка остановился, чтобы не мешать самому себе слушать звуком шагов. Ну и чтобы его не услышали. Мало ли все-таки.
А мальчишка пел. Пел страшно. И – увлекающе. Как вихрь, наверное, крутится… Смотреть страшно и надо бежать, но…
– Мне обратно больше нет хода —
В небе ветер тучи рвет в клочья,
А звезда, откуда я родом,
Лишь безоблачной видна ночью…
Ночью скалится луна в море,
Бьется оборотень в твой терем —
Это я стал по ночам с горя
Оборачиваться вдруг зверем…
Сашка, не дыша, двинулся дальше. И через десяток секунд оказался отделен от певца и костра только густыми зарослями кустов.
Тут был спуск в какой-то карьер и покосившаяся кирпичная будка. И остов старого «КамАЗа» с надписью: «СССР FOREVER!» – и кельтский крест.
А еще был костер – большой костер. Возле которого сидели – на древесных чурбачках, на старой кроватной сетке, еще на чем-то – с десяток мальчишек и девчонок лет от 8—10 до 15–16. И явные бомжата, и обычные. А сидели вместе, бок о бок. Жарили на прутьях хлеб, сосиски, стояла пара двухлитровых пузырей с пивом, лежали пустые и стояли полные и полупустые стаканчики.
И все слушали.
Так случиться может с любым —
Если долго жить без любви!
Объявить виновным весь свет
И однажды решить, что любви больше нет!
Певец выглядел совершенно обычно – худощавый, невысокий, с очень правильным лицом, изборожденным тенями огня и тьмы. И этот «самый обычный» пел так здорово, что Сашка, забыв об осторожности, захрустел кустами и появился около костра как бы сам собой. Естественно, что на него оглянулись все и сразу. И естественно, что Сашка приготовился к драке.
– Coup de maitre, – сказал певец. – Добро пожаловать, – и описал рукой круг возле костра.
– С-с-спасибо, – растерянно протянул Сашка и правда сел. С краю той самой кроватной сетки.
– Держи, – рыжий мелкий пацан сунул ему прут с сосиской и квадратиком хлеба. – Не подпали.
– Знаю, – проворчал Сашка. Вот так же они иногда жарили хлеб и сосиски в интернате. Подумал и добавил солидно: – Спасибо.
Но рыжий малек уже не обращал на него внимания. Потому что гитарист запел снова.
Спорили мы, сцены радетели,
Для души ли песня, для тела ли?
А за спорами не заметили,
Что же с этой сценою сделали…
Ведь, пока мы хлюпикам хлопали,
Одиночки замертво падали!..
…И по трупам лапами топали
Вороны, привычные к падали.
И приводит многих в экстаз
Вид моих убогих коллег.
Разрисован иконостас
Ликами духовных калек!
Смысл философии прост —
Божий существует закон!
Зря вы приготовили холст.
С грешников не пишут икон.
Песня была не очень понятна Сашке. Но злая и насмешливая. И это было хорошо. Под настроение.
«Озвездеть» желающих множество…
Главное – это денег количество!
И за бабки ваше ничтожество
Превратится в Ваше Величество!
Ну а за отсутствием долларов
Можно стать звездой через задницу…
…Только сцена – это место для доноров,
А не пидоров. Чувствуешь разницу?
– …А спой Шевчука, – попросил смуглый черноволосый парень, когда длинноволосый допел про сцену.
– Да пожалуйста, Ринат, – улыбнулся тот. Сашка тихо отложил рядом с собой прут. Не хотелось жевать сейчас. – Вот…
…Я помню, как в банный день
Террористы объявили всемирный потоп!
С меня содрали три шкуры,
выдали жабры
и намылили зеленкой лоб!
Но – слава богу – без жертв
Все обошлось.
Как всегда – не хватило воды…
…Но борьба с терроризмом сковала страну
Для новой официальной беды!..
…Когда он допел и эту, то несколько секунд молчал, а потом неожиданно обратился к Сашке:
– Ну а наш ночной гость что закажет?
– Я? – удивился Сашка и даже огляделся. Певец кивнул:
– Сегодня ночью у нас нет других гостей.
Вокруг засмеялись – дружно, но не обидно. А парень продолжал:
– Могу сбацать Филю Киркорова. Или про страдальцев зоны.
– А еще «ДДТ» можешь? – спросил Сашка. – Про звезду. Знаешь?
И в долю секунды загадал: если он знает – то…
А что – «то» – не подумал, поскольку и сам не знал.
Тот посмотрел внимательно. Кивнул:
– Знаю.
Мы вечно в пути.
Мы – голодное «где-то».
Мы отчаянная,
безнадежная жизнь!
За краюху безумного
Этого света
До последнего, парень,
держись!
Сашка стал смотреть в огонь. Песня скрежетала рваной броней. А он ждал припева.
И вот он – припев…
– Догорела и упала рядом юная звезда…
Прожила на воле мало, вылетала из гнезда…
Прекратившая светиться, кровь стекала по траве…
Долго будет ночью сниться боль в ненужном рукаве…
Сашка стиснул зубы. При этих словах ему почему-то вспоминался кадр из фильма «Сволочи». Фильм много ругали, хотя Сашка и не очень понимал почему и не стремился разобраться, если честно. Но припев напоминал ему лицо. Да-да, как это ни странно, лицо – лицо главного героя по прозвищу Кот. Как он, оскалясь, помогая зубами, перематывает мгновенно промокающий кровью бинт – на том месте, где только что была его рука. И в глазах – боль и отчаяние.
Но немецкую базу они все-таки взорвали. Да. Взорвали. И почему-то неважно, что нет руки. Вот такая глупость.
Сашка опустил голову ниже, чтобы не видели его глаз.
– Красная звезда на зеленой каске!
Черная дыра на волоске…
И еще:
– Почерневшая
От предчувствий и страха
Бьется жила на белом
От боли
виске!
Мы в последнюю ночную атаку
Поднимаем себя
С живота
налегке…
Хорошо поет этот парень. Очень здорово поет… Может, Мишка имел в виду его, когда говорил, что надо идти на пустоши? Что вообще хотел сказать Мишка?
Эти улицы нам с тобой с детства знакомы.
Блеск реклам и плененной энергии стон…
Здесь давно позабыты законы Природы.
Мы с тобой – дети камня и грязных промышленных зон.
Наше Солнце-Ярило по прежнему светит,
Но траву под ногами для нас асфальт заменил,
И в холодном тумане тот свет незаметен —
Мы едва слышим голос царящих за Городом Сил.
Из цветов полевых ты не носишь венка…
До него ли тебе в этих джунглях бетона и стекол?
Но по воле Богов я здесь встретил тебя,
И теперь нам обоим не будет уже одиноко.
Шум машин прогоняет неясные сны,
Но Родная Земля для нас остается Родною.
Мы с тобою пройдем через все повороты Судьбы.
Потому что – ты слышишь, любимая? – нас все же двое…
– Давайте поедим, – совершенно без перехода предложил певец и присел у огня.
Все зашумели, хотя и сдержанно, послышался безотносительный мат, совершенно обычный в любой подростковой компании. К огню опять потянулись палочки, и Сашка тоже подогрел свою.
– Пиво будешь? – предложил кто-то, протягивая Сашке стакан. Тот принял его и отхлебнул горькую жидкость, потом откусил от сосиски. Певец смеялся, что-то говорил сразу нескольким из тех, кто сидел возле него, взъерошил волосы какому-то мелкому…
«А рядом случаи летали – словно пули. Прямые, рикошетами, слепые, на излете… Одни под них подставиться рискнули – и нынче кто в могиле, кто в почете…» – вдруг почему-то вспомнились Сашке слова какой-то песни. Сколько ни ходи по улицам – все равно придется возвращаться туда, где он, в общем-то, никому не нужен. А где и кому он вообще нужен?..
Он бросил пустой стакан в огонь. И услышал, как гитарист говорит:
– Ну что, пора и честь знать.
– Спой еще, – попросила какая-то девчонка. – Про психа.
– Ну ладно, – улыбнулся тот. Не стал вставать, дотянулся до гитары.
Он не любит болтать. Он давно уже стих.
И ему наплевать,
Что он, в сущности, псих.
И по сущности – вор,
Взявший жизнь напрокат…
Он сам себе прокурор
И сам себе адвокат…
Он сам себе прокурор
И сам себе адвокат!
Почитай его мысли,
Да загляни в его песни…
Сбрось покуда спесь —
Он недолгий здесь
гость!
И в бессонные ночи —
Если больше нет мочи —
Он выпьет порошку и забьет в башку
гвоздь!..
«Да, надо решаться, – не вполне ясно для себя самого подумал Сашка. – Надо. Иначе навсегда будет то, что сегодня весь день. Серая осень. Три месяца осени можно вытерпеть. Но не всю жизнь. Это слишком много…»
У него на глазах хлеб меняли на кровь.
У него на руках
Умирала любовь!
Божий храм стал ларьком
По продаже свечей…
Дом его под замком —
И душа без ключей!
Почитай его мысли
Да загляни в его песни…
Сбрось покуда спесь —
Он недолгий здесь
гость!
И в бессонные ночи —
Если больше нет мочи —
Он хлебнет кваску и забьет в тоску
гвоздь!
Парень пел, наклонив щеку к гитаре и чуть потряхивая головой. Но в какой-то момент поднял лицо – и Сашка понял, что глядит он прямо на него. Непонятно. Но не неприятно. Скорее оценивающе.
«Да», – подумал Сашка.
– А зажались в загон и не такие умы…
Но, похоже, что он
Счастлив больше, чем мы…
Он, конечно же, псих,
Он родился в раю!
Он лечит души других,
Позабыв про свою…
Он лечит души других,
Позабыв про свою!
Почитай его мысли
Да загляни в его песни…
Сбрось покуда спесь —
Он недолгий здесь
гость!
Ох, бессонные ночи!
Если больше нет мочи —
Он хлебнет кваску и забьет в тоску
гвоздь!
Он не любит болтать. Он все помнит. Он – псих.
Гитарист встал и без дальнейших слов пошел в темноту. Никто ничего не сказал ему. И никто ничего не сказал, когда Сашка почти сразу поднялся тоже и почти побежал следом…
…Парень стоял в каком-то десятке шагов, неразличимый в тени большого дерева. И Сашка подскочил и рванулся, когда тот положил руку ему на плечо и остановил:
– Ну и зачем ты за мной идешь?
– Блин! – Сашка с трудом перевел дыхание. Сердце трепыхалось в горле. – Так же кони можно двинуть…
– Ну… – тот пожал плечами. – Вообще-то я не настаивал на том, чтобы ты за мной ходил. А кстати – это вопрос. Зачем ты за мной пошел-то?
– Возьми… – Сашка перевел дыхание и в этот миг ощутил, до чего дебильно прозвучат его слова. Ему сделалось страшно стыдно, но он все-таки с трудом договорил: – Возьми меня с собой…
И увидел, как брови гитариста чуть поднялись.
«Сейчас он скажет, что идет домой, – подумал Сашка. – Что идет домой и там у него родаки, которые давно о нем беспокоятся. И что у него нет времени. И уж конечно, ему некуда и незачем меня брать».
Сейчас он скажет это.
Гитарист пожал плечами:
– Пошли, – безразлично произнес он…
…Эта улица была более-менее жилой. Более-менее – потому что в одном или двух местах светились поздние (да нет, ранние – четвертый час!) огни и навстречу попалась ранняя (а скорее – поздняя) гоп-компания из трех человек. Один из них начал зажигать со слов: «Закурить…», но молчаливый спутник напрягшегося Сашки равнодушно спросил: Что?» – и… и гопник молча свалил в сторону. Оттуда донеслось возмущенное «Ну ты че?!» и ответ: «Да это, знаете, как-то, это, блин, типа…»
– А куда мы идем? – спросил Сашка. Гитарист посмотрел на него с настоящим изумлением.
– Я иду пить кофе на вокзал, – ответил он. – А ты вроде бы со мной.
– Ну… да. – Сашка посмотрел на быстро светлеющее небо. – Да. Только у меня денег нет на кофе.
– У меня есть, – безразлично ответил спутник Сашки. И вдруг протянул руку, локтем отодвинув чехол гитары: – Петька.
– Сашка. Полыванов. – Сашка пожал руку и удивился, какие сильные у гитариста пальцы. Да и сам он оказался постарше, чем казалось на первый взгляд, – лет шестнадцати или около того.
Петька кивнул и опять замолчал.
На улицу вступало летнее утро. Здешний железнодорожный вокзал Сашка знал, но они вышли к нему откуда-то с тыла, перебрались через пути и, пройдя через ровно гудящий людскими голосами зал, вошли в небольшое пустое кафе со «стоячими» столикам. За окном проползал, медленно погромыхивая, товарняк. Сашка туповато следил за ним, когда в его пальцы толкнулась ручка, и он, вздрогнув, увидел, что Петька вернулся с двумя чашками кофе.
– Черный, – сказал он, ставя гитару к ноге. – Пьешь? – Сашка кивнул, но пить не спешил – не хотел жечься. А вот Петька с удовольствием сделал большой глоток и предложил: – Ну, рассказывай.
– О чем? – искренне удивился Сашка.
– Почему сбежал из дома? – уточнил Петька, снова отпив кофе.
– Из дома… – Сашка криво усмехнулся, но про себя подумал, что этот парень догадлив. – Был бы он. Дом.
– С родителями поссорился, что ли? – Петька цепко окинул взглядом Сашку. Так цепко, что тому это не понравилось и он вызывающе вздернул подбородок. – Ты ведь не беспризорник и даже не детдомовский. Брось. Не обижайся, даже если отлупили.
– У меня больше нет родителей, – сказал Сашка.
В горле встал комок. Сашка опустил голову. Не хватало еще позорно разреветься перед этим незнакомым фактически парнем… Но Петька сказал сам:
– Расскажи, если хочешь. Что случилось?..
…Когда Сашка закончил говорить, Петька спросил:
– Ну а сейчас ты куда шел? В смысле ночью?
– Никуда, – тихо ответил Сашка.
– Ну а все-таки. Вот что ты думал делать? – неожиданно весело спросил Петька.
Сашка вяло шевельнул плечом.
– Да я не знаю… – Его внезапно охватила равнодушная усталость, как будто на плечи сбросили тяжелый сырой мешок. – Не знаю…
– Ты бы хотел жить по-другому? – Петька спрашивал с интересом.
– А разве это можно? – безнадежно ответил Сашка. Ему вдруг снова стало совершенно ясно, что Петька сейчас допьет кофе, скажет «Ну пока!» и пойдет домой. Но тот неожиданно ответил:
– Да понимаешь, Саш… – Петька помешал ложечкой в чашке с остатками кофе. – Тут вот какое дело. В принципе изменить свою жизнь не так уж сложно. Даже просто. Сложно-то другое.
Сашка сцепил пальцы под подбородком.
– Что? – спросил он коротко. Петька усмехнулся каким-то своим мыслям и то ли нехотя, то ли просто задумчиво ответил:
– Никогда потом не пожалеть, что изменил свою жизнь. Ну или, по крайней мере, не подавать виду, что жалеешь. А то иногда прямо кричат: «Хочу перемен!» – А потом хватаются за голову: – «Как же раньше хорошо жили, я же не этого просил!»
– А ты как изменил свою жизнь? – спросил Сашка. Петька снова усмехнулся:
– А откуда ты знаешь, что я ее изменил? Может, у меня хобби такое – по пустырям петь? – И, видя, что Сашка не отвечает, а сам ждет ответа, продолжал: – Но у тебя-то, – Петька посмотрел на Сашку поверх ложечки, которую вертел в пальцах, – не та ситуация. Подумай сам. Ну вернешься ты. Попросишь прощения. Может, и родителей твоих отпустят. Ничего такого страшного ты не сделал, не хулиган, как ваш Мишка… Ну, оступился. Покаешься – и все обратно. У тебя есть комната. Тебя кормят. Тебя одевают. Тебя не бьют. Ты учишься в школе.
– Понимаешь… – Сашка покусал губы. – Понимаешь, это есть у любой хорошей собаки. И она больше ни о чем не мечтает. Но я-то…
Он не договорил. Как-то не хотелось говорить: «Я же не собака!» Как-то это натянуто было, как будто из кино. Но Петька, похоже, догадался о недосказанном и тихо ответил:
– Ты даже представить себе не можешь, у скольких людей нет даже такого счастья. Собачьего. И сколько людей мечтают хотя бы об этом. Не собак – людей, и я не могу их обвинять… А если тебе этого мало, то учти – другая сторона счастья часто связана с отсутствием этой. Ну нечасто так получается, чтобы и теплый угол – и полет души. Закон природы.
– А у тебя совпало? – прямо спросил Сашка. Петька кивнул и добавил:
– Но я никому не пожелаю пройти через… впрочем, черт с ним, я не о себе. И кроме того, постоянно стараются отобрать то одно, то другое.
– Кто? – не понял Сашка. Петька изумленно поднял брови:
– А кто за тобой приезжал?
Сашка беспомощно открыл и закрыл рот. Ему на миг показалось, что Петька издевается. Но в глазах у того не было ничего – даже сочувствия. Потом он повернулся к стеклянной двери кафе:
– Вон, посмотри в зал. Смотри-смотри… Вон сидят двое мужичков. Что они тут делают? А они тут девочками торгуют. Не девушками, а именно девочками. С доставкой на дом. А вон… во-во-во, вон мент пошел! Думаешь, он не знает, чем они занимаются? Зна-ает… И за то имеет свой законный угол. Двадцать пять процентов. А вон стоят цыганские беженцы из Таджикистана, просят милостыньку у русских дураков и по совместительству впаривают им наркоту. С них имеет уже не дорожная милиция, а отдел по борьбе с этим самым делом. Трогательное единение душ. А вон висит стенд «РАЗЫСКИВАЮТСЯ» – вон, большими буквами с уклоном в церковнославянские. Кого там разыскивают? Вон пропавшие, «Жди меня» плакатик, Кваша умоляет помочь детишек найти – о, сколько детишек… и ни одного пока не нашли. Вон преступившие, видишь, такие бородатые – кто чего взорвал, кто где кого изрешетил… Этих наоборот – горстями гребут, только они все никак не кончаются. А вон пидоры пошли, аж целых двое. В смысле – эти, нетрадиционно ориентированные в зад… И куда ты в этом милом мире бежать собрался? Сиди и не чирикай. Ничего ведь не изменилось. Даже оккупантов нету на улицах. Живи в кайф, ты чего, брат?
Сашка, ошалело следивший за Петькиным пальцем, опомнился:
– Откуда ты все это знаешь?!
– А чего тут знать? – Петька потянулся. – Знаю.
– А ты сам… – Сашка потер лоб. – Ты кто?
– Опомнился. Раньше надо было спрашивать. Я агент торговцев органами. Все. Приехали, Сань, – и он развел руками так, что Сашка, напрягшийся от настоящего страха, расслабился. – Здрыснул? – Он прищелкнул языком. – То-то и оно… А вот ты никогда не задумывался, кто во всем этом виноват? Во всем этом? – И он, сделав широкий жест, включающий в себя большую часть земного шара, с интересом уставился на Сашку.
– Нннуу… – Сашка искренне пожал плечами. – Преступники.
– А откуда они взялись? От грязи, что ли? – допытывался Петька.
– Да откуда я знаю, чего пристал?! – рассердился Сашка. Петька засмеялся:
– Не сердись, но это интересно. Человек говорит: ой, у меня жизнь плохая. А когда его спросишь почему, отвечает – преступники. Или – террористы. Или еще круче – судьба такая у меня. А совсем круто – что у России такая судьба.
– А кто виноват? – спросил Сашка, поостыв. Ему в самом деле стало интересно. – Эти? Масоны?
– Злые силы, – серьезно сказал Петька. – Не, я тебе точно говорю. Хочешь – называй масонами, хочешь – администрацией президента, хочешь – Всемирной торговой организацией. Один хрен – все это злые силы, которые хотят погубить Россию.
– Ты больной, что ли? – спросил Сашка. – Какая администрация президента…
– А кто тебя увезти хотел? – невинно поинтересовался Петька. – Американцы, что ли?
Сашка приоткрыл рот. Петька спросил:
– Ты знаешь, что такое бубонная чума? – Сашка покачал головой. – Это такая болезнь… В общем, она внешне выражается в том, что на коже у человека появляются такие язвы. Бубоны называются.
– А! – вспомнил Сашка. – Это я читал. В Средние века их еще «розами» называли, да?
– Да… Ну вот и представь себе врача, который у чумного больного лечит эти самые бубоны. Вскрывает их, промывает, очищает, перевязывает, зашивает… Но ведь бубоны – это не болезнь. Это только следствие того, что происходит внутри организма, внешнее проявление, понимаешь? И лечить-то надо весь организм – в целом. А еще лучше лечением не ограничиваться, а и профилактику проводить, чтобы заразы не было. Как говорил один средневековый лекарь, «Хватай дубье – и бей крысье». То есть – уничтожай источник заразы.
– А он где? – слегка ошарашенно спросил Сашка.
– Ну… у чумы он – крысы. А так, по жизни… – Петька покривил губы. – По жизни он все то, что нам сейчас пытаются подать как нормальный ход событий. В нашем мире крысы не просто заражают людей – они нами правят. Да еще и напоказ эти бубоны залечивают и кричат: «Во, смотрите, как мы с болезнью боремся! Ух как строго боремся!» А могут еще от насморка начать лечить, когда человек от чумы умирает… И тоже кричать, что они больного спасают.
Сашка молчал, представляя себе каких-то мутантов-крыс в деловых костюмах, хотя отлично понимал, что Петька, как это говорится, фигурально выражается. А Петька вдруг зло добавил:
– Вот это оно и есть – собачье счастье. Когда все сидят по будкам и радуются, что есть миска, цепь и подстилка. И даже если тошно от этого, и помыслить не могут, что ошейник – не неотъемлемая часть шеи… А что «Мир» утопили – так и палец с ним, его в микроволновку не сунешь… Саш, хочешь в космос? – спросил он. Сашка помотал головой:
– Что я там забыл… Я хочу, чтобы здесь жить было интересно, – добавил он, и ядовито напрягшийся было Петька обмяк. Тихо сказал:
– Да. Это ты правильно… ну ладно. Обратно не пойдешь? – Сашка угрюмо помотал головой. – Точно? – Мотание повторилось. – Саш… я могу тебя с собой взять. А уж там ты сам решишь. Это у человека единственное право: решать. Пойдешь? – Сашка кивнул и поднялся вслед за Петькой.
Летнее солнце за окном обрушилось в улицу.
– День, – сказал Петька тоскливо, подходя к окну. – Знаешь… наша страна… она такая красивая и большая… посмотри, какая она у нас красивая и большая… здесь всем хватит всего просто так… бесплатно… – Он не смотрел на Сашку, но говорил с ним. – А я… я даже не могу… – Он подмигнул Сашке и сказал весело: – Что ты плачешь, дурачок?! Смейся! Косорукая пока спит!
Потом перекинул гитару на плечо и вышел, не оглядываясь, наружу.
Сашка подождал несколько секунд. Посмотрел вокруг пустым взглядом. Наткнулся на ответный взгляд девушки за стойкой – она, глядя так же бессмысленно, подкрашивала губы, уставившись не на Сашку, он только сейчас догадался, – а в витрину.
Криво усмехнулся.
И вышел следом за Петькой.
