Город Рассказово. Российская Федерация

Первый «свободный урок» через три дня после того, как 8-й «А» узнал, что у них будет новая классная руководительница. Вероника Андреевна ушла на пенсию.

– Ха, ушла, – буркнул Мишка Изветько, первый отморозок в параллели. – «Ушли», сразу сказали бы.

– Вечно ты сморозишь, – отозвалась Наташка, самая красивая девчонка в классе. – Она еще в прошлом году говорила, что сил больше с нами нет, уйдет.

Класс вяло заспорил. Сашку спор не интересовал совершенно. Он сидел за своей партой и думал про щенка, которого кормил по утрам вот уже почти месяц…

…Новая классная никому не понравилась. У нее, во-первых, были неприятно-развязные манеры, и она сразу же заявила, что ее можно называть Лида и на «ты». Слов нет, «тыкнуть» учителю считалось в школе геройством. Но делалось это по-тихому, шепотком. И Сашка, например, сам не ожидал, что официальное разрешение – вроде бы сбывшаяся мечта каждого ученика! – окажется таким… неприятным, что ли? Иного слова он подобрать не мог. Во-вторых, классная выглядела нелепо и походила манерой поведения на моделей с подиума. Смотреть на них там было интересно, а в школе это показалось диким.

И вообще… Что «вообще», никто толком сформулировать не мог, но после уроков Мишка сказал:

– Да ну нах. Вообще на училку не похожа. Больная какая-то.

Так «Лида» обзавелась официальным прозвищем – Больная.

Что такое «свободный урок», ученики поняли не сразу, хотя Больная с горящими глазами долго вещала, что «в это время они будут совершенно свободны и должны максимально раскрепоститься, ничем себя не сдерживать и ни в чем не ограничивать!». Когда прозвенел звонок и классная демонстративно вышла вон, махнув рукой и сообщив на ходу «keep smile!» (а в замке снаружи щелкнул ключ), ученики минут пять просто сидели и молча пялились кто куда. В полной тишине…

…Когда через сорок пять минут Больная вошла в класс, там царила почти такая же тишина. Все сидели на своих местах, кроме двух парней из команды Мишки, которые играли на доске (в тысячный раз) в крестики-нолики. Кто-то спал, кто-то читал, кто-то готовился к урокам, кто-то болтал. Большинство просто тупо мучили мобильники.

Чем осталась недовольна Больная, ребята сперва даже не поняли. Но она и впрямь была недовольна, только что слюной не брызгала, выкрикивая какие-то полупонятные даже Сашке (одному из самых начитанных в классе!) слова, типа «трансгендерная нивелиризация», «половая сублимация», «субдуховное раскрепощение» и «толерантность осознания окружающего». У большинства же ребят и девчонок глаза стали стеклянными, а после уроков Мишка снова веско заявил:

– Больная, бля буду.

На следующий день вместо урока обществознания «ашкам» показали фильм о таком же учебном дне в какой-то американской школе. То, что творилось на экране, походило на сумасшедший дом, люди так вести себя просто не могли, пусть и невзрослые. Даже в вечерних компаниях, вдрызг упившихся пивом, Сашка такого не видел. Почти все девчонки уткнулись в парты, из пацанов кто-то, правда, гыгыкал, но Сашка заметил, что Мишка хоть и смотрит, но смотрит хмуро и тяжело. Самому Сашке смотреть на экран было просто противно, и он стал думать о посторонних вещах.

Однако уже назавтра в школу не пришли Олег Парухин, Инга Оверкова и Арслан Алиев. Олег и Инга куда-то уехали вместе с семьями, а Арслана Сашка встретил вечером во дворе. Чеченский мальчишка – кстати, на удивление миролюбивый и отзывчивый парень, хоть и не слишком умный, – сидя на качелях рядом с Сашкой, сказал:

– Я отцу все выложил. Он сказал – больше туда ходить не будешь. Это, сказал, не русская школа и не школа вообще, где таким вещам учат, и это не учитель, раз такой человек. Ты тоже своим скажи, э, Сань?

Сашка предпочел умолчать об увиденном. У него с родителями были не те отношения – они просто старались жить, не огорчая и не замечая друг друга без нужды. Это у Алиевых семья сто человек и все старшего слушаются. Хотя нет, у Парухиных, хоть они и русские, было почти так же…

…Следующий «свободный урок» стал в принципе повторением первого. Правда, минут через десять после его начала один из адъютантов Мишки, Димка Данилов, по прозвищу Долбо…б, достал сигарету и решил закурить. Но Мишка веско и тихо сказал:

– А ну убрал на хер.

– Ты че, Миш? – захлопал глазами Димка. – Больная же сказала…

– Бля, ты че, тоже больной? – спросил Мишка и поднес к носу Димки крепкий, покрытый шрамиками кулак. Тот мгновенно понял, что к чему, а Мишка буркнул классу: – Это… девки… в натуре, за мат извините…

…Мишка не пришел в школу на следующий день. Ребята из его компании были какие-то пришибленные… а через два дня Димка повесился в школьной подсобке.

– Он Больной рассказал, что на уроке было, – мрачно просветил Сашку самый близкий друг Мишки, Артюха (Славка Артюхов). – И, бля, сидим вечером, Миху ждем… в песочнице… бля, «Скорая». И жик, жик, жик… Миху, сеструху его младшую, родаков. На носилках, прям одного за другим.

– Заболели, что ли? – ошарашенно спросил Сашка. Артюха криво усмехнулся:

– Угу, бля. Заболели… Наивный ты, Сань, как из «Дома-2»… – Потом вздохнул и сказал: – Сваливать надо.

И больше ничего не добавил. Но через два дня в школу уже не ходило полкласса…

…На четвертом «свободном уроке» Сашка подрался.

Он и сам не понял, что произошло. Просто услышал шепот, возню, шорох. Обернулся и увидел, как Хряк (так звали Хрякова-младшего, сына шишки из мэрии, при новой власти даже слегка подраспухшей) лезет к Наташке. Та была красная и сопротивлялась, но молча – и бессмысленно, конечно: Хряк весил вдвое больше. Кругом все то ли не замечали… то ли замечали, но…

Сашке вдруг почудилось, что он стоит на какой-то плотинке. Тоненькой такой. И она дрожит и гнется под напором даже не воды – какого-то потока из мусора и дерьма. Вот сейчас лопнет – и… И остальные тоже ждут – лопнет или нет? Если лопнет – то…

Потом он увидел глаза Наташки. Они были полны слезами и беспомощностью…

…Больная начала орать на Сашку, едва Хряков-старший увез сыночка (похожего на отбивную мордой – Сашка сам не ожидал, что может так кого-то избить). Но мальчишка, улучив перерыв в воплях про «некупированную агрессию», «тоталитаристическое поведение» и «тестостеронный дисбаланс», дерзко и ясно возразил:

– Но вы же сами объявили – себя не сдерживать и ни в чем не ограничивать. Мне захотелось его избить – и я его избил.

Больная задохнулась. Мальчишка с восторгом понял, что теперь он знает, как выглядят глаза зависшего компьютера, пытающегося решить дилемму типа «можешь ли ты придумать задачу, которую сам решить не сможешь?»

Потом Сашка сморозил глупость. Будь он старше, он бы никогда так не поступил. Но ему было всего четырнадцать лет, и он испытывал неожиданно сладостное и не совсем понятное самому чувство победы над чем-то… чем-то… чем-то…

– Нечего ему было девчонку лапать, – сказал Сашка.

Сбой в программе закончился.

– Иди, – сухо проронила Больная. А Сашка испугался.

Он никогда раньше не видел взрослых, которые ненавидят детей. Не кричат, не орут, не бьют – именно ненавидят. Но в тот момент, глядя в ожившие глаза «Лиды», – понял: она ненавидит его, Сашку. Ненавидит и, кажется, боится…

И снова Сашка совершил ошибку. Он не смог поверить в эту ненависть…

…И снова – потом Сашка часто думал, от каких мелочей все зависит. Он всего лишь свернул за мусорные ящики. В полуквартале от своего подъезда. Свернул, чтобы посмотреть, как поживает его знакомый щенок – тот подрос, стал веселым и часто там кормился.

Щенка там не было.

Там был Мишка.

– Я тебя ждал, – сказал Мишка, поднимая глаза на Сашку. – Знал, что ты тут ходишь… Зайди сюда, быстро, не стой.

Мишка был в жутком виде. В помятой одежде, глаза синим обведены, на скулах резкий румянец. Руки Мишки – он их сцепил на высоко поднятых коленях, сидел на какой-то банке – тряслись.

– Ми-и-и-иш? – Сашка ошарашенно зашел за ящики. – Ты… чего тут?

– Сбежал, – коротко сказал Мишка. – Думал, смогу… соскочить… Ни х…я, через час обратно поползу, ломать уже начинает… Ноги сами несут, чего угодно сделаешь, чтобы вкололи. Сань, ты не перебивай, у меня времени нету… Домой не ходи. Там тебя ждут. Предков твоих уже увезли.

– Куда? – прошептал Сашка, садясь на корточки и приваливаясь к ящику.

– Туда, – Мишка весь задрожал. – Бля, пипец… Не ходи, Сань. Только не ходи, а то будешь как я.

– Миш, чего творится-то?! – Санька приоткрыл рот, пытаясь понять сказанные ему слова.

– Оккупация, бля, – Мишка прикрыл глаза. – Натурная. Как в киношке. Только умней. Ты, Сань, беги, – он снова распахнул глаза. – Сань, ты беги. Знаешь, есть такая улица – Коммунаров. За ней пустыри. Попробуй туда. Я сам хотел, да сеструху думал сперва забрать… а теперь ее нету, а мне уже не спрыгнуть…

– А где… она? – Сашка сглотнул, вспомнив пятилетнюю сестру Мишки.

– Где… – Мишка прижмурился, опять передернулся и трясся, уже не переставая. – Ну, это… – Он вдруг хихикнул: – Наверное, уже в разных людях. По кускам. Они бы и меня так же, но я ж курю с пяти лет, вот на мне разное и испытывают…

Сашка подумал было, что Мишка сошел с ума. И уже почти встал, чтобы уйти. Даже убежать…

…И увидел шевеление занавески – в окне своей комнаты. Тихое и плавное.

Почему-то именно тогда он поверил. Во все и сразу.

– Мишка… – От ужаса он с трудом удержал позыв внизу живота. Мишка открыл глаза:

– Сань, – произнес он чисто и спокойно, – Сань, не попадись им. И это. Ты отомсти. Если сможешь. Сань, пожалуйста.

– Миш, пошли со мной. – Сашка вцепился в локоть Мишки. Но тот освободился и покачал головой:

– Не… меня уже это… зовут. – Он встал. – Коммунаров улица. А там пустыри. И не попадись.

Он пошел, качаясь, мимо ящиков и – дальше по улице. Не оглядываясь…