Глава одиннадцатая
Вылезать наружу было страшно. Даже не то слово. Один раз гул мотора, показалось, прозвучал совсем рядом, и это заставило людей судорожно вжаться в камень, словно они старались стать его частью.
К огромному облегчению, звук отдалился, а затем вообще умолк, но что мешало машине вернуться? Ехать-то не идти, особых усилий прилагать не надо.
Вопрос заключался в простейшем – имеют ли аборигены представление, сколько человек находилось в вертолете на момент крушения? Если здраво помыслить – откуда? Корпус «сикорского» надежно защищал пассажиров от любопытных взглядов с земли. Увы, только от взглядов. И кто сможет понять, все ли воздушные путешественники сгорели вместе с подбитым аппаратом или нарвались на засаду?
Однако по той же логике аборигены, сбившие вертолет, просто обязаны были самым тщательным образом прочесать местность, чтобы точно не оставить малейших следов своего преступления. Проще говоря – предположить, будто имеются еще спасшиеся, и обязательно найти их, тем более что далеко уйти не смог бы даже самый продвинутый спортсмен.
Одна-две пули на каждого легко решают любые проблемы.
Перед вполне определенной и реальной угрозой даже не думалось, что, собственно говоря, делать в том случае, если неожиданно повезет и аборигены уберутся восвояси, посчитав долг исполненным. Без каких-либо припасов, практически даже без воды, с одной винтовкой на шестерых… Тайно далеко не уйдешь, в открытую среди арабов не спрячешься. Даже наличных практически нет, а карточкой жизнь купить намного труднее. Не понимает дикарь подобных наворотов цивилизации.
С другой стороны, помогли бы наличные? Не проще ли прирезать пришельцев, а ценности забрать, не утруждая себя отрабатыванием?
Да что толку размышлять, когда того и гляди послышится шум машины, затем – шаги, и, последним звуком в жизни – безжалостные выстрелы в упор.
В подобной ситуации самый твердолобый атеист с готовностью отрекается от прежних взглядов и готов возносить мольбы любому божеству по отдельности и всем вместе, обещая неведомым доселе хранителям что угодно – от пудовых свеч до перехода к праведному образу жизни, не дожидаясь понедельника.
Губы шевелились, вознося неведомые, зато искренние до предела молитвы некоему высшему существу, по неведомым причинам обязанному принять на себя заботы о безопасности собравшихся в расщелине людей.
Спасло же оно один, нет, уже два раза, и разве столь трудно продолжать в том же духе?
Тем более что каждый из шестерых считал: его жизнь – самая большая ценность в мире.
Обычное, в сущности, заблуждение.
* * *
Подобно многим, Бритни думала не столько словами, сколько эмоциями. Если, конечно, это можно назвать размышлениями. Но слова и логические цепочки требуют иного воспитания и обучения. Человек – дитя определенного социума. Бритни просто не являлась исключением из общего правила.
Помимо вполне понятного ужаса после пережитой катастрофы, в душе девушки-морпеха невольно зародилась неприязнь к товарищам по несчастью.
Они претендовали на воду, которой и была-то всего одна фляга. Помимо того, наверняка на защиту, и вообще были обузой в дальнейшем отчаянном пути к спасению.
Только как бросить случайную компанию? Они ведь увяжутся следом, и отгоняй не отгоняй, все равно будут плестись где-то неподалеку, уже одним присутствием невольно сковывая и порождая дополнительные проблемы.
Хоть возьми и перестреляй всю эту ораву!
Однако, несмотря на вполне понятные чувства, стрелять в своих Бритни пока еще была не способна. Для подобного действа требуется не раздражение, а лишающая остатков разума злость. Так, чтобы кровавая пелена перед глазами, руки, сами вскидывающие «М16», и палец, в упоении нажимающий на курок…
Но откуда злость, когда Бритни едва спаслась и еще толком не отошла от лихорадочного прыжка из чрева вертолета, понимания смертельной опасности для жизни и всего сопутствующего, включая внезапно обмякшее тело сидевшего перед обстрелом рядом Джона, кровь, дикие крики сгоравших людей…
Да и сейчас приходилось сидеть мышкой в норе, с испугом прислушивающейся, не раздадутся ли рядом едва слышимые шаги извечного врага-кота. А в такой ситуации психовать не пристало. Вот превратиться бы в каменную статую, чтобы никто не сумел причинить вреда!..
Кроме раздражения имелось и нечто противоположное. Понимание – одной было бы намного страшнее и труднее. Пусть от прочих людей толку не было и быть не могло, однако даже присутствие рядом кого-то с натяжкой родного, по крайней мере не открытого врага, если не успокаивало – откуда в нынешнем положении покой, – так хоть препятствовало панике.
Одной – страшней. Очень уж вокруг все враждебное и незнакомое, словно действие разворачивается не на земном шарике, а вообще на чужой планете, где каждый встречный норовит убить тебя.
Бритни не раз и не два бросала взгляды на спутников, пытаясь оценить степень их надежности и возможную помощь.
Эх, был бы рядом кто из сослуживцев! Их хотя бы учили выживать в любых условиях, а вот умеют ли что-нибудь недавние пассажиры?
Единственную женщину в компании пассажиров морпех мысленно забраковала сразу. Уже сейчас глотает таблетки – куда же она в таком случае дойдет? И вид у нее явно не спортивный, тут не надо быть особенно умным, чтобы понять: реальных физических нагрузок женщине в жизни не доставалось.
С мужчинами дела обстояли чуть получше. Эти хотя бы выглядели постройнее, вполне возможно, результат занятий спортом.
– И чего это она презерватив на ствол натянула? – тихонько спросил Нелюбин у Погранова. – Эпатаж или намек какой?
– У них винтовки легко отказывают от любой песчинки, вот и натягивают резину в качестве защиты от пыли, – хмыкнул Григорий Яковлевич.
На правах журналиста он поневоле знал кучу разрозненных сведений, с которыми встречался в том или ином репортаже.
– Хоть в чем-то мы впереди, – хмыкнул врач.
– Тихо!
Вдалеке вновь послышался шум машины. На сей раз очень далеко, однако путники невольно притихли и вновь попытались вжаться в нагретый камень.
Мало ли!..
* * *
Тревога оказалась ложной. Звуки так и не приблизились, прочертя неведомый путь достаточно далеко, а новых посторонних шумов больше не было. Что до обычных – так пустыня молчалива и не любит шума.
– Надо выбираться отсюда, – через какое-то время сказал Нелюбин. – День, максимум два, и загнемся здесь без всяких арабов.
В словах врача был определенный резон. Жажда мучила невыносимо, и глотка воды на человека было слишком мало по такой жаре. А единственная фляга была больше чем наполовину пуста, и поневоле приходилось хранить последний запас жидкости в расчете на худшее.
– Нас обязательно будут искать, – протянул Айзек.
– Уже ищут, – хмыкнул Нелюбин. – Хорошо, пока не нашли.
Все поневоле поежились, словно среди господствовавшей жары внезапно потянуло холодным пронизывающим ветром.
– Я не о том. Наши тоже обязательно отправятся на поиски, – пояснил Айзек и посмотрел на Бритни. – Ведь отправятся, да?
– Обязательно, – кивнула мулатка. – Они наверняка уже нас ищут.
Тут никаким сомнениям не было места. Исчезновение военного вертолета однозначно заставит командование приложить силы для выяснения его судьбы.
– Вот видите! – изрек биржевик. – Америка своих не бросает. Уверен: ждать нам осталось недолго.
– Вы представляете район поисков? – возразил Погранов, чисто теоретически сталкивающийся с подобными вещами. – И потом, не забывайте, идет война. То есть будут дополнительные трудности.
Все дружно посмотрели на мулатку, как на главного эксперта в армейских делах, и Бритни была вынуждена кивнуть.
Ей очень хотелось как можно скорее услышать вертолетный гул, однако девушка прекрасно понимала разницу между желаемым и действительным, равно как неизбежные трудности на пути спасательных команд.
– Но место катастрофы все равно найдут, – гораздо тише произнес Айзек. – А вот идущих людей – вопрос?
– Конечно, найдут. Но будем ли мы к тому времени живы? – Нелюбин многозначительно кивнул на висевшую на поясе морпеха флягу.
При взгляде на емкость всем как-то сразу захотелось пить.
Собственно, пить хотелось непрерывно, просто тут как-то особенно остро возникло понимание – другой воды нет.
Что стоило прихватить с собой из отеля несколько бутылок минералки? Хотя в «сикорском» тоже имелся запас воды, и что? Никто же не думал о нем, выскакивая из горящего вертолета. Тут собственные вещи были забыты, да и что толку в тех вещах?
– Не живет человек долго в пустыне, я как врач говорю. Надо идти искать воду. Должны же здесь быть какие-то аулы, кишлаки, деревни – что-то, где живут люди!
– Угу. Они нас и грохнут, – подал голос молчавший до сих пор Джордж.
– Не надо никуда идти, – жалобным голосом попросила Летышкина. – Там же опасно!
– А здесь?
– А где ближайший поселок, знаете?
Возникла невольная пауза, во время которой каждый из мужчин украдкой взглянул на Бритни.
С одной стороны, представительница бравой морской пехоты являлась единственной защитой от возможных нападений. С другой – остальные пассажиры были мирными людьми и могли рассчитывать на нормальный прием у арабов, а вот мулатка… Не воспримут ли ее падкие на деньги аборигены как врага? Если прочие могут оправдаться, то с человеком в форме вопрос весьма неясен.
Но жажда… Перед ней отступала даже осторожность. Чуть вспомнили о воде, и сразу стало казаться, будто не то что завтрашний день, сегодняшняя ночь станет последней в жизни. Остальные опасности будут потом, до них еще требуется дожить, и спор угас сам собой.
Бывают мгновения, когда поневоле приходится перейти к каким-то действиям, а иначе будет поздно.
– Куда идем? – Айзек, самый непримиримый спорщик, поднялся первым.
– Какая разница?
В самом деле – какая, если не знаешь дороги?
* * *
– Смотрите!
Возглас пропал втуне. За широким проходом между двумя холмами лежал большой ровный участок, и только слепой не заметил бы валяющееся там неподвижное человеческое тело.
Бритни немедленно сбросила с плеча винтовку, однако стрелять было не в кого. Живых в округе не наблюдалось, зато на одном из склонов сразу обнаружились еще два трупа – наполовину раздетый здоровенный негр и белый мужчина в штатском.
Парочка оказалась ближе, и потому путники первым делом направились к ней.
Ожидания не обманули. Негр оказался тем самым сержантом, который был командиром морпехов, второй убитый – одним из пассажиров злосчастного вертолета. Судя по ранам, оба мужчины были застрелены, и рубашка на спине лежащего лицом в песок пассажира густо пропиталась кровью. Переворачивать его не стали. Зачем?
– Бронежилет унесли, – прокомментировала Бритни внешний вид своего недавнего начальника.
Оружия рядом с сержантом тоже не имелось. Зато чуть в стороне валялась фляга, и Айзек первым вцепился в нее, потряс и с удовлетворением услышал заветное бульканье.
Что ж, не зря уцелевшие покинули укрытие, ох не зря! Лишний глоток – лишнее время жизни, и покойный морпех сослужил неплохую службу, свалившись здесь под ливнем чужих пуль.
И еще больше порадовало поведение убийц. Но их тоже можно понять – уж для них-то вода, при всем ее дефиците в пустыне, явно не была таким бесценным сокровищем, и потому никто не позарился на чужую флягу, к тому же наполненную едва на треть. Или же просто отхлебнули, сколько хотелось, да и бросили в сторону, стремясь побыстрее обыскать местность вокруг да посмотреть, нет ли где товарищей убитых.
Но этим, добежавшим до склона, еще сравнительно повезло. Валявшийся поодаль бедняга умудрился избежать пули, попал в плен, и теперь горло счастливчика было широко распахнуто, и песок вокруг потемнел, не впитав загустевшую на солнцепеке кровь.
– Как барана, – прошипел Джордж, а затем вдруг согнулся в рвотном порыве.
А зачем подходил? Прочие были умнее и лишь бросили взгляд издали да сразу отвернулись.
– Глотку перерезали, и все, – в отличие от остальных, включая дантиста, Нелюбин был врачом и крови не боялся. Но и смотреть особо не хотел. Дело не в трупе – в мыслях, что сам вполне можешь оказаться на его месте. Поймают, поставят на колени, оттянут голову, а дальше ощущение стали на горле будет последним в жизни.
Разве что тело еще подергается в агонии, в бесполезной надежде цепляясь за этот мир.
Оставаться в обществе трупов не хотелось. И вообще, всей компании стало откровенно страшно. Настолько, что жажда и та отступила на время. Позабылась не то что усталость – боль от падений и ссадин пропала, будто и не было.
Компания, не сговариваясь, устремилась прочь. Но не прямо вперед, а куда-то в сторону, где холмы были поближе и можно было не маячить на открытом месте.
Лишь отойдя, едва не отбежав, на некоторое расстояние, люди перевели дух и повалились на песок. Силы почти одновременно оставили каждого из шестерых, а боль вдруг объявилась и с удвоенной силой принялась за прерванную ненадолго работу.
Пустили по кругу флягу покойного сержанта, и все дружно следили, как бы кто не отпил лишний глоток. Взгляды были настолько красноречивы, что проявлять эгоизм было откровенно опасно – да, опрокинуть внутрь страждущего организма спасительную влагу еще реально, только как бы остальные тут же на месте не прибили за подобное святотатство.
Если подумать – странно, что в мире столько мест, где полно воды, простой и газированной, на небе не светит яростное солнце и не надо прятаться посреди пустыни!
Какого черта понесло отдыхать сюда? Лучше уж париться среди каменных громад Москвы и Нью-Йорка! Для здоровья полезнее.
– Идти надо, – прохрипел Нелюбин, с некоторым трудом поднимаясь на ноги.
Против подобного предложения возражений не последовало. Зато против действий восстали тела. Не чувствовали они сил брести непонятно куда, да еще и по жаре.
– Пошли, – поддержала врача Бритни.
Она восприняла прозвучавшие слова как вызов мужчины, заведомо считавшего себя сильнее любого существа противоположного пола, даже одетого в военную форму. Смириться с дискриминацией, хотя бы косвенно признать чужую правоту, мулатка не могла.
Третьим вставшим на ноги был Айзек. То ли сказался активный отдых, который маклер предпочитал, то ли просто хотелось жить чуть больше, чем остальным.
Впрочем, вторая троица тоже не заставила себя ждать или упрашивать. Пусть тела молили о продолжении привала, но головы прекрасно помнили о побоище, произошедшем неподалеку, и потому понимали необходимость идти даже через силу.
И они шли. Изредка – сравнительно тесной группой, но чаще – далеко растянувшейся вереницей, в хвосте которой всегда была Летышкина.
Ну не привыкла правозащитница к пешим переходам, да еще в такой обстановке! Да и откуда?..
* * *
Утром все проснулись еще более уставшими и разбитыми, будто и во сне продолжали бесконечное движение по бескрайней пустыне. И о каком отдыхе можно говорить, когда с наступлением темноты все просто попадали прямо на песок, да так и ворочались всю ночь. И жестко, и холодно. Лучше мешки таскать, чем так отдыхать. Но никто не спрашивал.
Бритни первым делом привычно принялась за чистку винтовки. «М16» – штука капризная, не уделишь внимания, и тут же превращается в бесполезную палку.
– Надо идти, пока солнце не стало припекать в полную силу, – Погранов кое-что слышал о пустыне и теперь попытался взять бремя власти в свои руки. На правах самого знающего.
– Не могу, – призналась Летышкина. – Нога совсем распухла.
– Как – не могу? Мы тебя что, нести обязаны? – возмутился журналист.
– Может, еще отдохнем? Пройдет же она, обязательно пройдет. – Женщина почувствовала обращенную на нее неприязнь спутников.
Без того тяжело, а тут еще дополнительная обуза!
– Потом жарко станет. Умные люди путешествуют утром и вечером, а отдыхают днем, – пояснил Григорий Яковлевич. – Да и какой смысл был уходить, если останемся здесь?
Правозащитница вздохнула. И оставаться – гибель, и идти невозможно.
Но пассажиры, ругаясь про себя, уже начали подниматься, и Летышкиной не оставалось ничего иного, как последовать общему примеру.
– Ничего. Тут главное – первые шаги. Потом нога расходится, и станет легче, – успокоил ее врач.
– У-у-у!.. – тихонько завыла Летышкина.
– Терпите. Вон Бритни мало того что терпит, так еще и всю амуницию на себе тащит.
– Так она здоровая, – заметила правозащитница. – У них там о людях думают, вот они и крепче наших.
– Глупостей-то не надо, не на митинге, – отмахнулся Нелюбин. – Кто вам мешал заниматься спортом? А всяких толстых да немощных у них не меньше нашего. Или сами не видели?
Женщина лишь вздохнула. Она всегда считала физические упражнения, а уж тем паче – физический труд уделом бедняков, и теперь впервые пожалела о прежних взглядах.
Несладко было всем, невзирая на национальность, пол и прочие отличия. Во рту царила сушь. Такая, что язык казался шершавым и распухшим, и не было даже слюны. К тому же напомнил о себе голод.
Вчера было не до еды. Жара, усталость, шок после аварии, вид убитых – слишком много факторов, которые напрочь отбивали аппетит. Зато сегодня захотелось есть.
– Так мы скоро превратимся в каннибалов, – горько пошутил Погранов.
Он как раз поравнялся с Нелюбиным и потому произнес фразу на русском.
– Не превратимся. Для этого требуется определенный уровень скотства, а мы до него скатиться попросту не успеем, – не принял шутку врач. – Жажда убьет нас намного раньше.
Отвечать журналист не стал. Все усилия уходили на перестановку ног, медленное движение куда-то вперед, и дыхания не хватало.
Позади раздался короткий вскрик, и мужчины поневоле оглянулись. Летышкина упала на песок и теперь полулежала, протягивая к уходящим руки.
– Вставайте. – Нелюбин с трудом заставил себя вернуться. – Остановка – смерть. Мы должны идти, что бы ни случилось. Единственный шанс – выйти к какому-нибудь поселку.
– Я не могу…
Но доктор помог ей подняться, чуть поддержал, а потом пошел рядом.
– Мы никуда не придем. Мы все погибнем в пустыне, – промолвила правозащитница. – Стоит ли стараться?
– Стараться стоит всегда. Думаете, остальным легче? Вон воительница вообще на себе тащит бронежилет вместе с каской.
– Лучше бы бросила, дура, – выдохнула Летышкина.
– А вдруг за утерю казенного имущества с них удерживают стоимость в десятикратном размере? – чуть улыбнулся Нелюбин. – Взбодритесь. В конце концов, с нами Египет точно пока не воюет.
На какое-то время женщина если не взбодрилась, то хотя бы взяла себя в руки и старательно шла позади всех.
Компания вообще передвигалась очень медленно, и чем дальше, тем реже и короче становились шаги.
– Мне кажется, наша мисс скоро окончательно свалится, – поведал Нелюбин Айзеку.
Тот лишь едва махнул рукой, мол, и хрен с ней. Нам-то какая разница?
– Вдруг аборигены наткнутся? Она же всех заложит, если еще будет жива, – чуть развил мысль врач.
Маклер на мгновение задержал взор на собеседнике, а затем буркнул:
– Это – к Бритни. При чем здесь я?
Между тем светило уже принялось за привычную работу, и пустыня понемногу стала превращаться в нечто раскаленное, практически неприспособленное для жизни.
– Привал!
Пассажиры повалились, как шли, и только фляга в руках Нелюбина, та самая, которая принадлежала сержанту, побудила людей сбиться в кучку.
– По маленькому глотку, – предупредил врач и, подавая пример, едва припал к драгоценному сосуду.
Остальные следили за действом жадными взглядами.
– Не надо нам было уходить, – просипел Айзек. – Может, нас бы уже нашли.
– Вы слышали вертолеты? Нет? А ведь мы не так далеко, – нашел в себе силы возразить Нелюбин.
– Все равно. Нет здесь никаких поселков.
– Должны быть. Мы не в Сахаре. Главное – двигаться.
– Не могу!.. – провыла Летышкина.
Голос шел из глубины души. Остальные путники еще как-то держались, хотя вид у них был из тех, про который говорится: краше в гроб кладут.
– Надо. Остановка – смерть.
– Давайте хоть отдохнем. – Летышкина с мольбой оглядела невольных сотоварищей. – Немного. Сами же говорили: в жару здесь все отдыхают. А вечером пойдем.
– Не будет у нас вечера, – твердо и бескомпромиссно отчеканил Нелюбин. – Или мы встаем сейчас, или остаемся здесь.
– Тогда оставьте меня. Дайте немного воды. И все. Может, меня найдут. Не станут же арабы убивать женщину! – Можно сколько угодно твердить о феминизме, но в трудную минуту почему-то всегда вспоминаются прежние отношения между полами.
– Предать хотите? – поинтересовался доктор.
Остальные пока молчали, но в их молчании чувствовалось согласие с позицией врача.
– Я ничего о вас не скажу. Ничего-ничего.
– Рассказывайте сказки. Хватит отдыхать. Встаем.
Но Летышкина продолжала сидеть. Она уже явно дошла до состояния, в котором все становится безразличным. Даже собственная жизнь.
– Вставайте, – вслед за Нелюбиным повторил журналист.
– Не могу.
– Встать, тварь! – рявкнула Бритни, вскидывая винтовку.
Мулатка, так же, как все, сильно нервничала и искала, на ком бы выместить злость. Не говоря уже о предварительной обработке со стороны некоторых мужчин.
– Уберите ружье. Я известный деятель, и не вам указывать, что мне делать.
Должно быть, виноватым было солнце. Однако Летышкина не только не испугалась оружия, но и возмутилась угрозами.
– Нас пятеро. И мы не желаем рисковать из-за одной дуры, – отчеканил Нелюбин. – Или вы идете со всеми, или извините. Действительно остаетесь здесь. Но в качестве трупа. Погоня нам не нужна.
– Что? Под суд захотели? Я все расскажу о вашем недостойном поведении. И Григорий Яковлевич подтвердит.
– Вы уверены? Что ж, выбор был предложен. Идемте, господа.
Нелюбин отвернулся настолько равнодушно, что правозащитница внезапно испытала страх.
– Нет!!!
Женщина дернулась к мулатке, и Бритни совершенно инстинктивно нажала на спуск.
Грянул выстрел. Пуля вошла Летышкиной в плечо, заставила зажать рукой рану, и между пальцами пробежала струйка крови, неожиданно яркая на фоне всеобщей белизны.
Дороги назад теперь не было, и это мгновенно осознали все. В том числе – и жертва.
– Не надо…
– Стрелять не умеете? – возмутился Айзек, словно сам был бывалым армейским сержантом. – Добейте эту тварь!
– Нет!!! – вновь взвыла Летышкина, и тут же грянул еще один выстрел.
Теперь пуля пробила руку, вновь дав женщине призрачный шанс на жизнь.
– Да убейте ее, черт возьми! – не сдержался и Погранов. – Чему вас только учили?
Винтовка задергалась, выпуская один кусочек свинца за другим, и Летышкина наконец повалилась на песок.
– Все, – Айзек собрался идти, однако Нелюбин шагнул к лежащей женщине, потрогал пульс и вздохнул:
– Еще жива. В голову надо.
– Точно, – поддержал его журналист. – Так называемый контрольный выстрел.
Руки у Бритни дрожали, однако мулатка подошла к распростертому телу и вскинула «М16».
Летышкина с трудом открыла глаза и увидела над собой слегка дымящийся ствол. Перевела взгляд на Бритни, что-то попыталась просипеть, но винтовка дернулась в очередной раз, и слова остались несказанными.
– Вот теперь все, – после проверки подвел итог Нелюбин. – Надо ее чуть прикопать, чтобы не было видно. Ведь мигом поймут, что был кто-то еще. И сразу идти. Нам обязательно надо выйти к поселку. Должны ведь жить где-то неподалеку люди!
