Воскресенье, 17 марта

Майор Сивый проснулся от острого ощущения опасности. Острейшего. Проснулся в собственной постели, с подсунутой под щеку подушкой в розовой наволочке. Не поднимая головы и стараясь унять бьющееся сердце, он оглядел то, что попадало в поле зрения. Комната была та же, родная. Обои в полоску, книжные полки, угол недешевого телевизора, придвинутого ближе к кровати, — вчера смотрели на ночь. Жены рядом не было, хотя час оказался ранний, не позже половины восьмого. Судя по доносящимся из кухни звукам, она только-только ставила варить картошку, значит, поднялась минут двадцать назад. Тоже не спится почему-то. Не спалось и сыну — из соседней комнаты доносилось ритмичное хэканье и повторяющееся через равные промежутки времени пощелкивание: тот работал с гирей. Развлекался с утра пораньше. Двигаясь очень осторожно, майор повернул голову, чтобы получить возможность видеть обоими глазами. Проморгался, вытянув руку из-под одеяла, выковырял из углов глаз комочки скопившейся там за ночь ссохшейся слизи. Сердце не успокаивалось. Дрянь дело.

За окном были сумерки, — как раз такие, какие и должны быть в середине марта, если живешь в Балтийске, а не в Монтевидео. Свет проникал в комнату и через неплотно прикрытую женой дверь, и через щель между наполовину разведенными шторами. Судя по лениво плавающим теням от уличного фонаря, ветер снаружи был не слишком сильным. На часах обнаружились цифры 7:23, то есть тоже ничего выбивающегося «из рамок». Но ощущение, разбудившее майора, было слишком знакомым, чтобы игнорировать его, какой бы глупостью это ни казалось. Стараясь не издать ни звука и все равно скрипнув кроватью, охнувшей под его тяжелым телом, майор соскользнул на пол и встал, покачиваясь, посреди комнаты. Сын в своей комнате негромко звякнул и так же негромко чертыхнулся. Жена на кухне стукнула ножом. Секундная стрелка на висящих на стене еще одних, уже не электронных, а обычных механических часах с крупным циферблатом проползла очередное деление — четверть секунды. Смерть была совсем уже рядом. Обругав себя, но не замедлившись ни на мгновение, майор скользнул к стене. Кобура висела на стуле, под ворохом остальной одежды, в котором преобладали вещи жены — проснувшись, она ушла к своей готовке запросто, в халате. «Стечкин» привычно лег в руку, и, потратив еще полсекунды на то, чтобы в очередной раз прислушаться к происходящему в квартире и на улице, майор аккуратно и уже чуть более спокойно дослал патрон в патронник. Подумав, он оставил переводчик предохранителя на стрельбе одиночными, но, подумав еще с четверть секунды, все же перевел его в положение, соответствующее ведению огня в автоматическом режиме. Из квартиры он никуда не собирался уходить, а размеры его комнат и коридора предполагали самую близкую дистанцию. Меткость здесь могла стать менее важной, чем скорострельность.

— А чего, отец встал уже?

Голос сына донесся из кухни как через вату, жена ответила что-то совсем уж неразборчиво. Снизу, в подъезде, глухо стукнуло чем-то металлическим: почтальон опустил газету в ящик.

«Твою мать», — сказал Сивый почти вслух, вытянув вперед руки и короткими движениями тела прощелкивая малые суставы. Воскресенье, половина восьмого утра. Какая газета? Шаги поднимались по лестнице, — трое. Потом он понял, что ошибся, — двое.

— Бать, ты чего?

Аккуратно заглянувший в комнату сын оторопел от дикого зрелища: отец стоял посреди спальни на присогнутых ногах, торчащих из разношенных «семеек». Молчаливый, страшный, глядящий куда-то внутрь себя, со «вторым служебным» пистолетом в вытянутых и положенных одна на другую руках.

— Рома, убери мать… Быстро.

Слова были тихими, а голос отца не допускал никаких вопросов: парень исчез беззвучно и мгновенно. Через секунду на кухне негромко звякнуло, — жена то ли уронила, то ли бросила нож. Почти одновременно с этим двое пришедших остановились перед дверью. Подниматься им было невысоко — Балтийск город старый, и дома в нем редко имеют более трех этажей.

В дверь стукнули: сначала ровно и спокойно, двойным стуком, потом забарабанили уже всерьез.

— Витя, что там?

В голосе жены был уже настоящий испуг: или что-то поняла из сказанного сыном, или почувствовала эмоции мужа через тонкую стену, или даже уловила что-то сама.

— Майор Сивый! — колотили в дверь. — Товарищ майор, проснитесь, тревога!

Двумя короткими жестами майор показал сыну, что делать. Тот скользнул под дверь, сжимая в руке нож. Второй нож был в другой ладони, отведенной за голову и вверх, — модная сейчас стойка то ли из капоэйры, то ли из чего-то в этом роде. Парень был делан отнюдь не пальцем и учился последние три года вовсе не ботанике. Оружие он выбрал не по длине лезвия, а по качеству стали.

Взволнованный голос за дверью был вовсе не восемнадцати- или двадцатилетнего парня. Это они прокололись. Впрочем, заспанному человеку такие детали без разницы.

— Иду, иду!..

Майор пошлепал по полу ногами, одновременно разворачиваясь к двери правым боком, чтобы пропустить поднимающиеся от пола диссектриссы как можно дальше от своего тела. Жена на кухне легла, — это хорошо. Плохо было то, что дверь у них была хлипкая — в этом городе семье «того самого» Сивого было нечего и некого бояться. Сын скребуще провел по двери ногтями, как бы нащупывая замок. Ну вот…

Свет на кухне уже не горел, а «прихожей» у них сроду не было, — не те масштабы у квартиры, на которую может рассчитывать командир батальона. Поэтому у вставших на темной площадке не оказалось той форы, на которую они рассчитывали. Но огонь они открыли сразу, как только дверь приоткрылась настолько, чтобы внутри можно было увидеть силуэт человека. То, что этого силуэта не было, они осознать уже не успели, — слишком уж были готовы к тому, что он должен быть. Человеческий мозг — штука интереснейшая и не во всем понятная даже ученым: при желании он достраивает картины до полных сам, без участия зрения.

Выстрел выглядел сдвоенным, но им он не был, — это были два одиночных, прозвучавших практически слитно. В то же мгновение двое пришедших за майором Сивым ворвались в квартиру, — рядом, плечом к плечу. Подразумевалось, что они переступили через рухнувшее в прихожей тело, и теперь у них было время, чтобы развернуться и переместиться в комнаты или на ту же кухню, — туда, откуда пахло теплом остальных обитателей квартиры. У быстро и уверенно двигавшихся, хорошо подготовленных людей может занять долю секунды, чтобы произвести такое действие, как перемещение через дверной проем и разворот на новую цель. Но за этот промежуток времени взревевший в автоматическом режиме «стечкин» вставшего на одно колено майора успел выплюнуть уже столько патронов, сколько ему было нужно, чтобы упростить ситуацию хотя бы на ближайшие минуты. Двое рухнули так же синхронно, как рванулись внутрь. Момент их движения был настолько значимым, что его не пересилила даже энергия попавших в цель пуль. «Три и две», — машинально определил майор про себя, перекатываясь вбок, под противоположный косяк собственной двери. Правки не потребовалось, но сыну этого видно не было, и он вынырнул из-под защиты стены, нагнувшись над ближайшим к себе телом, хрипящим и дергающимся, как обезглавленный петух в руках крестьянина.

— Дурак!

Майор все же успел выстрелить в мелькнувшее прямо перед ним в проеме лицо, но в этот раз он попал уже совсем чудом. Тот, третий, тоже успел выстрелить, но пуля ушла высоко вверх: нажимая на спуск, стреляющий был уже мертв. Его тело ударилось о вытертый кафель темной лестничной площадки затылком, и тошнотворный звук стал окончательной точкой в событиях нескольких последних минут. Не ошибся, значит. Третий все-таки был…

— Ма-атка… — выхрипел из себя левый из сумевших пройти через его дверь. — Ма-а…

На всех наречиях, кроме разве что грузинского, это слово звучало похоже. Но все же оно звучало по-разному.

— Свет!

Роман бросился к выключателю, и когда стало светло, майор с удовлетворением впитал выражение лица сына. Ни на секунду не испуг — хладнокровие и сосредоточенность. Как будто не третьекурсник, а боец после первой стажировки, а то и после второй. Парень слишком быстро вырос: командировки отца этому, конечно, поспособствовали. Ну и наследственность, конечно.

— Ма-а-тка… ля-ярва…

Правый перестал дергаться, но это все равно были уже просто мышечные судороги, они не значили ничего. В отношении второго майор сначала решил, что он может еще, наверное, выжить.

— Шею!

Из шеи раненого текло не густо: пуля едва прошла под кожей, не тронув ни один из крупных сосудов: в противном случае он давно ничего не говорил бы. Рана в груди была гораздо серьезнее — с каждым толчком сердца кровь выпихивала наружу булькающие пузыри. Такие же пузыри вздувались и лопались на его губах. Пачкали они только свитер, курток на вошедших не было — ни на одном, ни на другом. Сбросили в подъезде?

Ромка зажал рану на шее комом содранной с себя майки, и глаза раненого на какое-то мгновение приняли более осмысленное выражение. Потом он охнул, снова сказал несколько слов и забился под их руками. Несколько секунд ярко-алые брызги летели с его губ в разные стороны, — захлебываясь, он пытался пробить пузырями воздуха заливавшую бронхи кровь.

— Ма-атка… — снова произнес он каким-то удивленно-разочарованным голосом. Это было уже последнее слово: видевший такое не раз майор даже не стал дожидаться, пока умирающий перестанет сучить ногами.

— Третьего.

Ему снова не пришлось ни повышать голос, ни объяснять, — сын втащил третьего убитого в квартиру. В подъезде стояла мертвая тишина, — соседи не пикнули, прислушиваясь. Так же не пикнула и жена, сжавшаяся на кухне в комок в ожидании того момента, когда он разрешит ей выйти. Это тоже был правильный поступок. За все время лопухнулся только один сын, не вовремя сунувшийся вперед, но это, пожалуй, все, — да и это обошлось. Живы.

Три паспорта по карманам брюк, — хотя у третьего уже была и куртка: стандартный серый синтепоновый пуховик со сдвоенной зелено-оранжевой полосой по канту рукава. В отношении возможного четвертого майор почему-то не беспокоился — того не было ни внизу, ни вообще; страховкой был именно третий.

— Русский, русский, русский.

Роман проглядел паспорта так же быстро, как и он сам. Те были не новые, но слишком чистые для людей, таскающих их в карманах каждый день. Ивановский, Ковалев, Семенов. Сергей Денисович, Сергей Алексеевич, Дмитрий Константинович. Места рождения — г. Балтийск Калининградской области, пос. Домново Калининградской области, г. Калининград. Регистрация — погранзона: Балтийск, Балтийск, Балтийск. Но при этом «лярва». И «матка». И «чтоб вы сдохли, суки», произнесенное на отчетливом польском. Как большинство жителей Калининградской области и уж тем более как подавляющее большинство офицеров 336-й Гвардейской отдельной бригады морской пехоты, майор Сивый польский понимал неплохо.

— Бля, — сказал он, на этот раз уже вслух, не стесняясь, полным голосом. — Бля. Рома, что у нас по радио?

Тот вскочил на ноги и бросился к радиоточке, не потратив ни мгновения на то, чтобы вытереть руку от густеющей, темнеющей на глазах крови убитых. Майор был уже почти готов к тому, что услышит музыку или статику, но радио было совершенно обычным. Как бывает по утрам в воскресенье, когда не спится в основном пенсионерам и молодоженам. Там толкали рекламу лекарств: бархатный голос диктора сообщал о том, что уже через три недели после начала курса лечения у него совершенно исчезли все симптомы заболевания. Какого именно — майор разбирать не стал, было не до того.

Из трех снятых с тел пистолетов он оставил себе оба «Глока», а дешевую «Чешску Зброевку-110» кинул сыну: обойдется и этим. Теперь кухня. Не обратив никакого внимания на сжавшуюся под стеной жену с зажатым в руке тесаком, он выдернул из моргающего зеленым зарядного устройства оставленный там на ночь телефон. Цифры были набиты в памяти — тратить время на набор не пришлось.

— Давай, давай, ублюдок…

Стоя на одном колене, чтобы не подставиться на фоне окна, если с другой стороны их узкой улицы на них смотрят, майор передергивал мышцами спины от холода и нетерпения, как торопящийся в туалет первоклассник. Трубку взяли на пятом звонке.

— Старый, — громко и отчетливо произнес он в светящийся экранчик, когда услышал шум дыхания: взявший не успел даже сказать «алло». — Это Седой. Слушай меня внимательно…

— Да погоди ты, — сонно произнесла трубка. — Сейчас. Как с цепи все… Зоя, кто там?

— Старый! — заорал майор уже в полный голос. — Не открывай дверь! Не открывай никому!..

Поздно. В трубке звонко хлопнуло, оборвав едва возникший женский визг, через секунду ее бросили на пол, прозвучало одно, четко и точно охарактеризовавшее ситуацию слово, и потом было еще несколько громких хлопков подряд. Стреляли явно без глушителей. Майор ждал, слушая. Контрольных выстрелов было не три, как он ожидал, а два: дочку начальника штаба его батальона, старательную третьеклассницу с обычным в этих краях именем Полина то ли не стали трогать, то ли просто не нашли. Почему-то на это хотелось надеяться. По-прежнему не отрывая глаз от пригасшего экранчика, майор с силой укусил себя за губу: так, что в ноздри шибануло соленым, перекрыв запах из прихожей. 7.30 или 7.31. Больше ни одного слова в трубке не прозвучало, — он позвонил на домашний номер, и, пока не пойдут гудки разорванного соединения, была вероятность, что «мертвая», темная трубка не привлечет к себе внимания. АОНа на домашнем аппарате «Старого», капитана Панченко, тоже не имелось. Значит, еще одной долькой шанса больше, что какое-то время произошедшее в его собственной квартире на улице Красных Зорь будет достоянием только его самого и его семьи. В трубке были слышны шаги: уверенные, приглушаемые паласом, но все равно четко различимые, — а потом громко стукнула дверь. Все.

Майор укусил себя за губу еще раз, с той же силой и поймал взгляд сына, блеснувшего в полумраке глазами.

— Все, — сказал он вслух. — Панченко и Зоя.

Жена ахнула и тут же смолкла, сжавшись еще больше. Звать милицию она не предложила, — и это тоже характеризовало ее как понятливую женщину. Впрочем, может быть, она поняла произошедшее иначе.

— Бать, — негромко позвал сын.

— Минуту.

Только теперь майор сделал то, что должен был сделать еще до звонка другу: вбил в телефон неслушающимися пальцами еще один номер. Только бы успеть…

Там отозвались почти сразу, на втором звонке.

— Дежурный старший матрос Аланов.

— Майор Сивый. 879-й мне.

Снова пауза, — это матрос на коммутаторе соединял его с батальоном.

— Дежурный лейтенант Зябрев.

— Майор Сивый, — снова назвался он, торопясь так, что чуть не клацал зубами. — Боевая тревога.

— Това…

— Молчать!

Рявкнул майор так, что припавшие к дверям соседи наверняка вздрогнули. Где-то ниже этажом стукнуло дверью, и чужой прерывающийся женский голос забубнил что-то умоляющее, а мужской отчетливо послал кого-то по матери. Ромка вскинулся и исчез в темноте коридора.

— Вопросы потом! Батальону боевая тревога! Вскрыть ружпарк, выдать оружие и боеприпасы! Быть готовыми к отражению вооруженного нападения. Караулу «В ружье!» Время пошло!

— Бать, — снова сказали из коридора таким же почти спокойным голосом. Напряжение в нем было, но только внутри. — Это свой.

Майор уперся в выглянувшего из-за изгиба стены прицелом «стечкина» и, только достоверно опознав его, поднял ствол выше. Это был прапорщик с первого этажа, не его батальона, но все равно свой. И не побоявшийся прийти.

— Что здесь, товарищ майор?

— Погодь…

Сивый оскалился на прапорщика так, как минутой раньше оскалился на собственного сына: времени было все равно мало. «Това…» — снова и снова сказали в трубку. Кричать и командовать там уже перестали, — теперь был слышен только топот. Батальон рвался к оружию.

— Это не учебная тревога, — сказал он в выложенную из точечек розетку микрофона на сотовом, когда дежурный доложил исполнение. — Повторяю, не учебная. Теперь дублируй меня. Тревогу по бригаде, по всей. План «Синий». Тревогу по ВМБ.

— Товарищ майор, — чуть растерянно произнес голос лейтенанта. — Я не могу.

— Сейчас семь тридцать три. Через семь минут хоть кто-нибудь в бригаде должен быть готов начать стрелять в тех, кто выбьет ваши ворота. Как это ты «не можешь», меня не волнует. Тревога не учебная. Посыльных по домам к офицерам отправлять запрещаю: все только телефонами. И…

Майор посмотрел в бледные в свете раскачивающегося все сильнее уличного фонаря лица людей — сына, жены, прапорщика-тыловика снизу.

— И осторожнее сам, — закончил он. — Только что убита семья Панченко. Я отбился чудом. Есть мнение, что это «Бранденбург». Ждите.

Лейтенант, при всей его зелености, дураком не был. Не был дураком, слава Богу, и Ромка, не сказавший ни слова. Жена и прапорщик не поняли, ну и хрен с ними. Была надежда, что он все-таки мог успеть. Лейтенанту не нужно было подтверждений, чтобы начать исполнять команду подобного типа: за последние 15 лет офицеры морской пехоты России должны были привыкнуть к тому, что такая команда может прозвучать. Если бы позвонивший воскресным утром командир 879-го десантно-штурмового батальона приказал дежурному выдвигаться на Кремль или хотя бы на мэрию — дело было бы иначе. Но он не приказал. Прикладной реализм тоже пока что никто не отменил.

В трубке грохотало звуком топочущих ног, повелительно орало на разные голоса и взвякивало железом. Лейтенант снова выдавал одну команду за другой: этот парень знал, что делать. Других майор, впрочем, у себя не держал.

— Ствол.

Сын без колебаний протянул ему легкую «Зброевку» рукоятью вперед и получил в обмен «Глок». «Зброевку» майор отдал прапору, — теперь обойдется он. Ну что, еще минута?

— Исполнено, — доложил лейтенант.

— Молодцом.

— Бать, — снова сказал сын сбоку. — Сеть.

Майор вскинул голову, не поняв.

— Городская сеть — до кучи…

Сын протянул телефонную трубку — обычную, соединенную с аппаратом вечно заплетающимся в колечки витым шнуром. Трубка была еще теплой от его последнего выдоха, но ни одного звука в ней не было. Не было даже треска статики — только мертвая тишина. Ощущение опасности, чуть схлынувшее, как и положено, после результативной стрельбы на поражение и нормального голоса в радиоточке, подступило снова. Подошедшее к самым губам, оно мешало даже просто нормально дышать. Каждый вдох приходилось загонять в себя с силой, — как тому поляку, умершему на пороге его дома.

— Дежурный старший матрос Аланов.

Голос у матроса был уже другим: до него начинало доходить происходящее.

— Бригаду.

Эта связь еще была жива и со стороны сотового ретранслятора, и на уровне проводных телефонных сетей, связывающих отдельные подразделения бригады. Кто бы ни пришел в город, сделать все и сразу он не мог.

— Майор Сивый, — снова представился он, когда дежурный штабной офицер отозвался напряженным, полностью «боеготовым» голосом. — Да, я приказал. Ответственность беру на себя. Бригаду — всю. С техникой. Да, отвечаю… Жду.

Ткнув в светящуюся красной пиктограммой клавишу сотового телефона, майор отключился. Теперь у него снова была минута, чтобы оглядеть своих.

Приказав поднимать бригаду по тревоге через голову ее непосредственного командира, комбат-879 вполне понимал, что очень здорово рискует. Но риск в отношении неполучения второй звездочки на погоны (а то и лишения первой) — он есть всегда. Если его решение будет признано неверным или даже прямо преступным, это будет печальный итог полутора десятков лет службы. В этой бригаде он командовал ротой, и в ней же, когда она была еще полком, воевал его дед. Но если есть хоть какая-то вероятность того, что Балтийск может разделить судьбу Буденновска, Кизляра или даже Нальчика, где ветераны Чечни сумели отбиться, то размышлять о таком бессмысленно. Тогда принятое им решение было единственно верным. Но все равно — странно… Почему поляк?

— Прапор, — сказал Сивый, едва справившись с забившей рот слюной. — Ты как стреляешь?

— Ну… — начал было тот, но, увидев в чуточку посветлевшем уже луче из окна глаза майора, осекся и закончил честно: — Паршиво, чего уж там…

— Тогда тебе за руль. Мать, — он повернулся к жене, — у тебя три минуты, пока мне не перезвонят. В сумку — документы, теплую одежду, деньги. Прапор, ты бездетный вроде?

— Дочка выросла, в Калининграде учится. В общаге там живет…

— Тебе тоже три минуты. Встречаемся в подъезде. Бери свою бабу и не давай ей орать. Если мы не встречаемся внизу — вы не едете. Тогда запирай ее и старайся добраться до своей части сам. Короткими перебежками. Пошел.

— А…

— Туповат ты, прапорщик.

Майор перекосился, сморщившись, как от зубной боли. Прав он все-таки или нет? Телефон молчал. На снова пригасшем экранчике было 7:42.

— В городе убивают старших офицеров. Подготовленные группы. Послушай вон туда вот…

Он указал за посеревшее окно, и все повернулись к нему, как по команде, — даже уже вернувшаяся с первой сумкой жена. За окном выло сиреной, где-то далеко, за многими кварталами. «Скорая помощь» узнавалась безошибочно, — для нее мэрия закупила корейские машины, и звук их сирен был для Балтийска уникальным. Может, совпадение, а может, и симптомчик, вроде умершей городской телефонной сети.

Именно на этой мысли телефон, сжатый в правой руке Сивого, затрясся и выдал трель культовой мелодии:

— Да!

— Сумеешь до площади Балтийской Славы добраться? — без всякого предисловия спросил тот же дежурный офицер, который говорил с ним несколько минут назад.

— Нет. Лучше на выходе к Комсигалу.

— Тогда 20 минут.

— Принял.

Он поднял голову, но рядом не было уже никого. За окном — звучный, уверенный хлопок одиночного выстрела. Тоже далеко, минимум квартал. Бред…

Сам сорвавшись с места, майор выскочил в перевернутую вверх дном спальню и начал торопливо одеваться. Разумеется, в подобных обстоятельствах его прибытие в бригаду в семейных трусах не удивит никого, а может, и будет полезным по дороге. Если по улицам пока не ходят цепями с ранцевыми огнеметами, а берут людей выборочно, полуодетого человека могут проигнорировать. Но без формы он чувствовал бы себя почти таким же голым, как без оружия в руке.

— Все? — спросил он вставшего на пороге сына. Тот тоже был уже в форме — черная шинель флотского курсанта блестела отдраенными пуговицами.

— Пистолет?

Ромка молча хлопнул себя по оттопыренному карману. Еще раз молодец. Справится, почти наверняка.

— Пошли. Саня, за мной. Рома — замыкающий.

Ухватив сумку, выставленную женой на относительно чистое место между валяющимися телами и вытекшей из них кровью, майор Сивый, держа собственный бушлат распахнутым, начал спускаться по лестнице. Погончики были полевые: издалека не разглядеть, старший ты лейтенант или, скажем, полковник. Это тоже доля шанса в плюс, пусть и микроскопическая. Жена задержалась позади на секунду («закрыть дверь», — совершенно четко понял он), но справилась с собой и пошла дальше, не останавливаясь. Дверь подъезда была приоткрыта, в нее задувало. Другого выхода из дома не имелось, — может быть, поэтому «парадным» здесь подъезды называли только пижоны. Прапорщика не было, но за одной из дверей визгливо орали. Вероятно, заткнуть свою жену либо просто заставить ее понять серьезность происходящего завскладом ушанок и гюйсов так и не сумел.

— За мной.

На улице не было никого, — и вообще там тоже было «нормально» и спокойно. Это позволило майору, так же не выпускающему «стечкин» из руки, открыть машину самому. Сына он посадил за руль, жену сзади, — и туда же кинул сумки, взяв вторую у по-прежнему молчащей жены, а третью у мрачно оглядывающего окна сына. Прапору он разрешил взять всего одну, — но тот не сумел и этого. Его проблема: свою жену каждый выбирает и воспитывает сам.

Слишком многие окна домов на его улице светились. Паршиво и нехорошо. Воскресенье все-таки… Как в 1904-м. Или в 1941-м… Он все-таки вздрогнул снова. В 41-м «Бранденбург» начал работать примерно за сутки до собственно начала. Теперь, в начале второго десятилетия следующего века, темпы были вроде бы другими, но люди остались те же: быстрее, чем бегали тогда, сейчас бегают только какие-нибудь олимпийцы. Лучше, чем стреляли тогда, тоже не много кто стреляет. Хотя, с другой стороны, вот, мобильные телефоны появились. И частные автомобили у командиров батальонов. Правда, батальонов теперь во многие разы меньше… Господи, пусть это будет новый Буденновск, пусть даже Беслан — только бы не «Барбаросса»…

— Мотор не грей. Вперед. Не быстро, но и не медленно.

Сын не ответил, хотя было ясно видно, что именно ему хотелось сказать. Постеснялся матери, вероятно. Они свернули за один угол, потом за другой. Майор кинул очередной взгляд на часы, хотя по ощущениям выходило, что они успевают.

— Стой здесь.

На доме ярко светилась зеленая эмблема Сбербанка. Тоскливо ощущая незащищенность собственной спины, майор заскочил под козырек. Уже в движении, на ходу он впихнул в щель приемника карточку. Чем бы ни обернулось все это, деньги жене необходимы, — с ними у нее будет хоть какой-то выбор на ближайшую неделю. Разумеется, он стал бы гораздо шире, если бы уехать вместе, но об этом речь не идет, как не может идти и о том, чтобы взять жену с собой. Снова практический реализм, будь он неладен… И долг.

— Держи, — уже снова тронувшись с места, майор просунул нетолстую стопочку купюр назад. — Больше нет, сама знаешь. Теперь слушайте: ты едешь к тетке. Рома тебя везет, смотрит вокруг и возвращается ко мне. Ты сидишь как мышь и внимательно смотришь телевизор. Когда все закончится, я за тобой приеду. Поняла?

Любимая жена, мать его сына, женщина, слаще которой он не встречал в жизни, только кивнула, по-прежнему молча. Вот это был уже перебор, это майору не понравилось. Вариантов, впрочем, не было: приходилось удовлетвориться и этим. Рома тоже ничего не сказал, хотя Сивый-старший был на все сто уверен: тот упомянет, что ему нужно в училище. Ничего, переживет училище без него. Если это крупная операция боевиков, каким-то чудом добравшихся в набитый военными закрытый город, то курсантов все равно поднимут по тревоге, формировать какое-нибудь оцепление… Черт, но почему тогда поляки? Почему, мать его? Нервы плясали, как бечевки, на которых в полном составе прыгало население ущелья Цовкра — мировой столицы вырождающегося искусства ходить по канатам. Оборваться они могли, по ощущениям, в любой момент: несмотря на весь свой немалый опыт, внутри майор был сделан все же не из стали, а из тех же осклизлых внутренностей, что и все остальные люди. Внимательно глядя на отодвигающееся по мере движения пространство, он пытался найти для себя хотя бы приблизительно подходящую мишень. Возможно, тогда ему стало бы полегче. Но мишени в виде увенчанного зеленой банданой бородача с пулеметом в руках не находилось — вокруг было пустынно. Может быть, именно поэтому никто не выстрелил Сивому в спину, пока он маячил, вытаскивая деньги из ящика уличного банкомата. Скорее всего, групп в городе сейчас не так уж и много: на всех майоров и тем более капитанов их не напасешься. Логично предположить, что в выборку попали лишь командиры полков, старшие специалисты систем связи, избранные старшие офицеры из служащих на действительно ключевых должностях. Как начштаба 879-го ОДШБ «Старый», его капитан Панченко, прошедший взводным весь 95-й, с января по июль, причем без единой царапины. Таких людей действительно гораздо безопаснее убивать дома, в теплых постелях: в противном случае это может дорого обойтись…

Вылетев на Т-образный перекресток, майор хлопнул по рулю, и сын резко осадил машину. Средней степени ухоженности «девятка», известная среди членов его небольшой семьи и самых близких друзей как «Цыпа», жалобно взвизгнула тормозами. На перекрестке, названном им догадавшемуся обеспечить его прикрытие штабисту, было так же пусто, как и везде, хотя время уже почти подошло. Это, впрочем, не значило ничего.

— Рома, все понял?

— Понял, пап.

Майор только моргнул, ободряюще стукнув сына в плечо. «Парень молодец, — еще раз сказал он себе. — Может, и выкарабкается». Жена наконец-то очнулась и теперь выглядела так, что уже не вызывала желания заорать и плеснуть ей на лицо добытую откуда-нибудь пригоршню воды.

— Все, родная. Мне пора. Вам дальше, Рома отвезет.

— Береги себя, — хрипло отозвалась она. Короткий поцелуй, — все равно чуть более длинный, чем позволяло время. Сколько раз он уходил? Да, к сорока годам можно сказать, что много, но все равно — ни разу вот так. Ладно, неважно…

Машина исчезла в сером блеклом пространстве, оставив позади клуб пара. Подразумевались кружащиеся снежинки, — но снега не было уже недели полторы, и с дороги все давно снесло и растерло об асфальт непрерывным движением: днем на этом перекрестке было не протолкнуться. Оглядевшись, майор отбежал в сторону, косым прыжком перемахнул до сих пор затянутую ледяной коркой канаву и присел на корточки за кустами, сплошь увешанными буро-черными прошлогодними листьями. Ждать ему пришлось минуты четыре, потом в нужной стороне начало рычать, и еще через пару минут на дорогу выскочил бронетранспортер. Бортовой номер выдавал его принадлежность к 878-му ОБМП, значит, «соседи». Но при этом майор не заметил изображений орденов бригады, обычно вырисовываемых на корпусе рядом с номером к июльскому параду и в виде блеклых пятен сохраняющихся до весны. Вывод — машина была из «второй очереди», из тех, двигатели которых для экономии ресурса и топлива заводят максимум раз в неделю, в «парковый день». Значит, к его требованию выводить технику отнеслись действительно серьезно. Черт знает, какие для этого могли на самом деле быть причины. Если он не прав, командующий бригадой полковник Аносов перекусит его пополам, а если прав…

Майор перепрыгнул канаву в обратном направлении и с удовлетворением отметил, что бойцы на броне встретили его появление разворотом стволов. Бригада морской пехоты Балтийского флота, спящая по казармам, — это просто сборище изготовленных к употреблению в качестве мишеней кусков мяса. Та же бригада с личным стрелковым оружием и носимым запасом боеприпасов — это уже что-то большее. Наличие же двух с лишним десятков пусть и изношенных, но исправных танков, такого же числа самоходок и до сих пор способных передвигаться БТР-80 и МТ-ЛБ дает им «скелет», опору для боя. Это неоценимо, вне зависимости от того, будет этот бой проходить на пляжах, в городе или на пустошах между Балтийском и Калининградом.

Двадцать лет назад в «эм-пы» запрещалось брать людей с ростом менее 180, сейчас в ней полно хилятиков, но все равно: до рукопашной российскую морскую пехоту допускает только тот из врагов, кто является полным идиотом. Значит, добраться до оружия бригаде тем более необходимо. Три, два, полтора, а теперь вообще один год службы по призыву — не самый большой срок. Да, за это время вполне можно обучить бойцов владеть даже личным стрелковым оружием в мере, достаточной для современной войны. Но насколько бы это было легче, если бы к оружию, к уважению к нему и его возможностям допризывников приучали многими годами — дома, в общедоступных тирах, в школах. Почему государство не желает осознавать того простого, примитивного факта, что для массовой армии это является совершенно необходимым, не понимал почти никто из профессиональных военных. Но факт оставался фактом: из старших классов школ давно исчез такой предмет, как «начальная военная подготовка», с улиц — многочисленные еще в конце 80-х тиры, а Закон об оружии оставался пугалом для Думы и отечественной либеральной интеллигенции. В результате в сухопутные войска и морскую пехоту шли призывники, в жизни не державшие в руках ничего хотя бы отдаленно похожего на то оружие, от которого начинала зависеть их жизнь, когда их бросали в бой. Но Чечня многому научила офицеров среднего звена — теперь в частях ребят чуть больше учили стрелять и чуть меньше — маршировать. Потерявшая в Чечне 46 человек только убитыми Белостокская бригада, больше известная как «Балтийская», исключением не стала: скорее наоборот. И хотя техники в морской пехоте Российской армии, как и во всей Российской армии, вместе взятой, становилось с каждым годом все меньше и меньше, стрелять она все же потихоньку научилась. Так что в своих ребятах майор был уверен, — пусть они были даже не из «его», а из соседнего батальона (считавшегося, кстати, слабейшим в бригаде по боевой подготовке). Вид настороженно-веселых бойцов и ощущение мощи двигателя, подрагивающего глубоко в корме бронетранспортера, несколько успокаивали. Как и в прошлые разы.

— Цель!

Высокий, скуластый боец-азиат вытянул вперед руку, указывая направление, и тут же поднял развернутую вперед ладонь вверх, давая отбой. Майор, сконцентрировавший внимание на «своем» секторе, успел увидеть только машущую рукой фигуру, зацепился взглядом за автомат на груди бросившегося к ним, увидел лежащее на тротуаре тело, но ревущий БТР уже проносило мимо.

— Стой!

Ухвативший его команду южанин заколотил в броню прикладом своего автомата, и через секунду БТР уже встал как вкопанный, а бойцы попрыгали с брони.

— Хороший водила, — не удержался и отметил майор, но командующий отделением мордатый парень с лычками старшины 2-й статьи даже не обратил на похвалу внимания, полностью занятый обменом ругательствами с таким же мордатым и вообще здорово на него похожим фигурой мужиком в имеющем ярко-синюю покрышку бронежилете поверх серого бушлата.

— Товарищ офицер!

Милиционер даже не пытался дотронуться до своего укороченного «Калашникова»: полуотделение развернулось «к досмотру», как офицеры бригады научились делать там, и теперь на него смотрело ствола четыре. Остальные присели под колеса или вжались в тень дома, готовые при необходимости перекрыть огнем пространство вокруг. Работа отделения, в Чечне не бывавшего, показалась Сивому настолько слаженной, что он с удовлетворением подумал о преувеличении критики в адрес 878-го батальона. Это был первый приятный момент с самого утра, — или второй, если учесть то, как вел себя его подросший сын.

Не ответив стоящему на месте и изо всех сил старающемуся казаться «своим» постовому, майор Сивый нагнулся над телом. Это был еще один милиционер в звании рядового: молодые глаза неподвижно смотрели куда-то в пространство. Второе тело обнаружилось метрах в пяти, и это тоже был убитый милиционер.

— Товарищ офицер!

Майор разогнулся, смерив милиционера взглядом. По лицу мужика текли крупные слезы, и только это удержало комбата-879 от того, чтобы отдать приказ продолжать движение. Минуты утекали, а до батальона он еще не добрался. Черт знает, кто им сейчас командует: возможно, что тот же лейтенант Зябрев.

— Мы преследовали… Они открыли огонь, мотор машины заклинило, и шину пробило… Нам ответили, что помощи не будет, все заняты, и тогда лейтенант приказал продолжать преследование пешим порядком… Мы метров 50 и пробежали всего, и тут нас второй раз обстреляли, — и вот…

Майор кивнул: дело было понятное. То, что примерно такие картины происходят сейчас по всему их не слишком-то крупному городу, он сообразил еще до того, как вывел своих из дома.

— Попали в кого-нибудь?

Пленный недобиток был бы полезен: Сивый знал, что может развязать язык любому последователю ваххабизма секунд за тридцать. Сдираешь с человека обувь и по одному отстреливаешь ему из автомата пальцы ног: примерно после третьего начинают «колоться» даже люди с природно высоким болевым порогом. Исключений майор до сих пор не видел, хотя и предполагал, что редкие герои или мазохисты могут найтись. И совесть его тоже не мучила ни на грош. Правозащитники от такого зрелища еще на октаву повысили бы регистр своей перманентной истерики, но они не попадали в ситуации, когда информация нужна именно сейчас, немедленно, иначе погибнут десятки твоих собственных товарищей. Сейчас была именно такая. Но милиционер помотал головой, и тогда он разогнулся, поднимая с собой куцую «сучку», ублюдка в семье «Калашниковых». Второй автомат, повинуясь его жесту, снял с убитого лейтенанта один из морпехов. Нашедшиеся у погибших запасные магазины они оба рассовали по нагрудным карманам, промокшие же кровью едва ли не насквозь бронежилеты трогать не стал ни один, ни другой.

— Мне сказали ждать! — дрогнувшим голосом сказал выживший.

— Нет, — резко ответил майор. — Я снимаю вас с поста. На броню!

— Товарищ…

— Молчать! Подчиняться приказу! Считай себя временно мобилизованным! На броню, я сказал!

БТР-80 взревел дизелем: из-под кормы вышвырнуло густой клуб сизого дыма. Одновременно с этим кто-то в десантном отсеке покачал выдвинутым через амбразуру стволом, и это милиционера «добило»: проявив приличную сноровку, он забрался на тушу сразу двинувшегося с места бронетранспортера, не отстав от остальных. Всех качнуло назад — водитель сразу разогнал машину до скорости, которую в мирной обстановке сочли бы не просто небезопасной, а убийственной. В любой момент под передние колеса многотонной машины могла сунуться какая-нибудь ржавая драндулетина мирного обывателя, а то и старушка с артритным пуделем. Но время было уже иное.

Вцепившись одной рукой в скобу, а другой в оружие, майор поймал себя на том, что поглядывает не только в соседние от «своего» сектора наблюдения, но и вверх. Задумавшись на секунду, он сообразил, в чем дело, и это напугало его еще сильнее. Ассоциация была простая: процедура снятия милиционера с поста была почти прямой цитатой из «Живых и мертвых» Симонова. В соответствующем месте книги и фильма следующим эпизодом шел расстрел «мессершмитами» тихоходных бомбардировщиков, возвращающихся с бомбежки переправ через Буг, кажется. Он снова посмотрел в небо, исчерканное проводами уличной электросети, но там, конечно, не было ничего, кроме облаков. Последние старые самолеты ВВС Балтфлота, винтовые «Барракуды» Бериева, известные по справочникам как Бе-12, были списаны по сокращению уже многие годы назад. Был полк Су-24, но этих машин никогда не увидишь, покуда они не всадят тебе что-нибудь в затылок. Так что можно расслабиться. Вроде бы…

Рядом по броне «цвякнуло» — именно такой звук издает пуля, имеющая сравнительно невысокую скорость. Или пистолет, или пистолет-пулемет одиночным, — но майор даже не понял, с какой стороны стреляли: БТР продолжал нестись мимо просыпающихся домов. Могли и попасть, и, как это обычно бывает в городе, неизвестно, куда вести ответный огонь. Сложенную «в один кирпич» стену пуля из КПВТ могла, при определенной доле везения, пробить и насквозь: а за стенами жили мирные, ни в чем не виноватые люди.

На часах майора было 8.25. Изо всех сил он щурил глаза, чтобы хоть как-то глядеть в нужный сектор, но десятые доли положенной единицы зрения выдувало из них набегающим ветром. Он ощущал, что они опаздывают, что бы ни происходило в городе на самом деле. Нужна была связь, но на БТРах «второй очереди» рации не стояли уже лет пятнадцать — машины доукомплектовывали только перед «большими», то есть бригадными, флотскими или окружными учениями. Либо перед отправкой на войну, как было в 95-м. Ходу до бригады им оставалось минут 5 максимум, но полковник Аносов, если он уже распоряжается, не оставит ее в городке ни на одну секунду. Максимум одну роту плюс комендантские службы — охранять классы и пустой мехпарк. Тяжелую технику он наверняка выведет из города и рассредоточит, а основные силы батальонов бросит в город, сформировав взводные поисково-ударные группы и приказав им не церемониться с чужаками. Так поступил бы сам майор Сивый, а у него имелась некоторая надежда, что гвардии полковник превосходит его интеллектом не со слишком большим отрывом. Вопрос — сколько техники сумеет выйти из боксов. У бригады 26 танков, 46 самоходных артустановок, более полутора сотен бронетранспортеров и тягачей. Даже просто завести те из боевых машин, которые исправны, укомплектованы, заправлены горючим и снаряжены — это многие десятки минут. Можно только представить, что сейчас творится в расположении бригады, но хотя бы десяток боеготовых БТРов может быть уже выведен в город: хотя бы просто, чтобы освободить место другим. Значит, теоретически можно сразу корректировать курс, выходя к любому из ключевых объектов города, способных стать основными мишенями диверсантов: насосной станции, хладокомбинату, грузовому порту. Или сразу военному порту.

Далеко впереди сверкнуло, как будто в сумерках на мгновение включился и пошел искрами гигантский сварочный электрод. Потом, через секунду, сверкнуло так, что Сивый чуть было не свалился с брони мотнувшегося вбок бронетранспортера, потому что непроизвольно дернулся прикрыть глаза рукой. Той самой, которая была свободна от оружия и которой он до этой самой последней секунды держался за скобу.

— С брони! Все с брони! — орал командир отделения, но его команда была уже бесполезна: не дожидаясь того, что притертый водителем к самой стене двухэтажного жилого дома БТР остановится, с него попрыгали все. Ревущий дизельный двигатель рывком сбавил обороты, и лишь тогда в уши вбилось то, что до этого момента ощущалось только давлением на кожу. Земля под ногами дрожала какими-то скачками, как будто под слоем асфальта и спрессованного гравия один за другим проносились вагоны какой-то невиданной гигантской электрички. Один из морских пехотинцев упал на четвереньки, потом из распахнувшегося люка БТРа вывалился еще один. Этот остался лежать, выкрикивая что-то прямо в мерзлый асфальт. Майор сам ощущал, что его подташнивает, но это было, скорее всего, не от тошнотворного колебания мира под ногами, а от шока. Сверкать продолжало: все там же, впереди. Грохот при этом, казалось, усилился еще больше, и вокруг начали сыпаться стекла.

— Ребята! — услышал он чей-то стонущий голос за плечом. — Там же ребята! Да что же это?..

— Не понимаешь, что?

Выкрик получился правильный — сильный и властный. Собственный голос, удивительно точно поймавший нужную интонацию, частично позволил майору прийти в себя.

— Отделение! — взревел он.

По ногам ударило так, что несколько человек растопырили колени в полуприседе — только так они сумели сохранить равновесие. Это показалось бы карикатурой, не будь майору так страшно. Вокруг кричали. Кричали люди в домах, кричали и выли несколько выбежавших из подъездов мужчин в разной степени одетости. На втором этаже прямо над ними распахнулось уже разбившееся окно, осыпав всех остатками своих осколков. Молодой парень в тельнике высунулся из него по пояс, пытаясь изогнуться, заглянуть вверх. Это у него не вышло: дома загораживали обзор, и начавшие наконец-то утихать вспышки доходили до расположенной «поперек» нужного направления улицы только в виде всполохов.

— Братцы! — проорал парень, увидев застывшую тушу БТРа всего в нескольких метрах от себя. — Братцы, что там?

Майор едва не подавился воздухом, набранным в легкие для того, чтобы подать команду. Что именно командовать, он не знал, но был полностью убежден, что язык скажет все нужные слова сам: и сказанное окажется при этом абсолютно верным.

— Ваши склады рванули?

— Болван! — прорычал майор. — Это 155-миллиметровки! В часть беги! Это война!

— Бля!

Парень даже не переспросил, не шутит ли мужик средних лет, направивший зачем-то в его сторону автомат. Он исчез разом, за секунду, как будто его вдернули внутрь за ноги.

— Граждане! — майор обернулся к тем, кто смотрел на него — их оказалось человек пятнадцать: треть рядом, глаза в глаза, остальные в окнах. — Военнослужащим и резервистам немедленно прибыть в свои части! Сборы запрещаю: брать только теплую одежду и средства связи! Отделение!..

Он уже почти не надрывал голос — визг падающих снарядов и глухой рев сотрясающих дома разрывов разом утих. Свет остался и становился все ярче: все, что оставалось от жилого и учебного городка 336-й Гвардейской Белостокской орденов Суворова и Александра Невского отдельной бригады морской пехоты, пылало сейчас сверху донизу. Матросы присланного за ним отделения выстроились короткой шеренгой: лица у них были бледные и осунувшиеся. Наверное, именно так выглядели уходящие в свой первый бой морские пехотинцы Балтики точные две трети века назад. Рядом, на правом фланге, встал милиционер с АКСУ. Выглядел он не хуже других.

— Смирно! Слушай боевую задачу!

Майор не смог, не сумел сказать всю фразу целиком, просто не хватило воздуха. Набрать его заняло полсекунды, и все это время матросы ждали. Кто-то глядел с ужасом, кто-то с растерянностью, остальные — с удивившей бы его, будь он кем-то другим, уверенностью в лицах.

— У меня нет никаких сомнений, что началась война. Кое-кто из вас никогда не верил, что это может случиться, кто-то понимал, что это дело пары-тройки лет. Но она началась сейчас. Мы оторваны от Родины, мы находимся в кольце враждебных государств, но это на-ша зем-ля!!!

Последнюю фразу майор проревел, надсаживаясь: так ему стало хотя бы чуточку легче перебороть ту животную боль, которая перла сейчас из той глубины его памяти, которая даже не принадлежала ему самому.

— Там, впереди, на западе, юге и востоке от нас сейчас умирают наши пограничники. Я уверен, что то, как мы будем исполнять свой долг, не опозорит ни их, ни бригаду, ни память наших дедов, могилы которых вокруг нас! Отделение!.. — Он снова хлебнул воздуха, ощущая, как кипящие пузыри рвутся по его жилам, наполняя тело дикой, безумной невесомостью. — К бою!!! На броню! Марш!..

С нечленораздельным ревом матросы полезли на тело БТРа, и через три секунды, которые потребовались водиле, чтобы добраться до управления, машина рывком сорвалась с места. Стеклянные полоски посыпались на землю с ледяным звоном, но майор этого уже не слышал. Протиснувшись на сиденье командира машины, он приник к залитой прозрачной броней обрезиненной щели. Козырек кепи мешал, и он перекрутил его назад, прикрыв облитую потом шею. Ну да, снята радиостанция с блоком питания, снят рентгенометр. Можно предположить, что дело этим не ограничивается. Обычная для российской армии XXI века практика. Но двигаться, во всяком случае, БТР еще может. Причем быстро: строили его на совесть.

— Гони!

Водитель гнал, выжимая из воющего в полном восторге двигателя каждую лошадиную силу, еще остающуюся в его изношенных цилиндрах и клапанах. Мимо мелькали бегущие люди, проносились сначала уже полностью освещенные, а потом, неожиданно, сразу и целиком темные дома. Наверняка или полетела из-за многочисленных коротких замыканий сеть, или одна из батарей или даже отдельных машин ударила по городской подстанции. Майор не сомневался, что опознал звук точно: именно так звучали разрывы снарядов стандартного для армий государств — членов НАТО калибра в тот единственный раз, когда он их слышал. 2009-й год, учения «Снежинка» в Дании: туда помимо мотопехотной роты из входящей в состав ЛВО бригады было направлено и человек 10 офицеров батальонного звена «россыпью», из разных частей. Но на учениях экономные датчане потратили два раза по 10 снарядов, а здесь огневой налет проводился минимум двумя-тремя дивизионами.

Калининградская область Российской Федерации граничила с Польшей и Литвой. Ни у тех, ни у других, насколько было известно, в настоящее время не имелось 155-миллиметровых пушек. Причем ни в каком виде: ни самоходных, ни буксируемых. Поляки который год копили деньги на новый 52-калиберный «Краб», но заказы не должны были пойти в их войска раньше этого, а то и следующего, 2014 года: и то если они справятся со своей продолжающей «плыть» экономикой. Максимум, что у них было — это оставшиеся в качестве наследства от «кровавых оккупантов», точнее, от почившей Организации Варшавского договора, 122-миллиметровые самоходные «Гвоздики» советского производства. Эти до Балтийска не дотянутся ни под каким видом. Но 155-миллиметровки есть у Германии, Италии, Голландии, Греции, Испании, есть у Турции, Словакии и Франции. Скорее всего, это или немцы, или голландцы — а значит, это новейшие PzH-2000. Впрочем, о последнем можно было догадаться и так: судя по тому, как ходила под ногами земля, в пределах одной цели одновременно рвались десятки тяжелых снарядов. Самоходная PzH выдает 10 выстрелов в минуту в полностью автоматическом режиме, а возимый боекомплект у нее 60 снарядов. На дистанции в 40 километров современная 155-миллиметровка с активным снарядом кладет свой боекомплект в эллипс шириной в 30 и длиной в 150 метров. На дистанции 35, если самоходки подвели к самой границе, их разброс будет еще меньшим. Значит, именно так: полтысячи снарядов не оставляли бригаде никаких шансов… И почему 8.25 или 8.26 — это тоже понятно. Сейчас воскресенье, к 8.30 на плацу строятся те, кто отправляется в увольнение. Должны строиться. Только бы Аносов успел увести бригаду. Только бы Зябрев успел вывести батальон…

— Цель справа тридцать!!!

Невидимый за броневой перегородкой позади, матрос за пулеметом качнулся в сторону, развернувшись вместе со своим подвесным сиденьем. В борт БТРа гулко заколотило, глухо вякнули сразу несколько пробитых пулями шин, и тут же взревели и забились КПВТ и ПКТ в башне. К этому времени вой исторгающих длинные очереди «Калашниковых» был уже непрерывным: майор еще не успел обнаружить цель сам, а все уже почти кончилось. В чреве бронетранспортера стояла вонь от килограммов сгоревшего за секунды пороха и острый запах металлической пыли. Из чего бы по ним ни стреляли, отлетающая с внутренней стороны брони окалина была вредна максимум для легких. Впрочем, теперь майор уже совершенно не сомневался, что до рака легких он не доживет.

Пулеметный и автоматный огонь стихли, через секунду водила остановил БТР, и находящиеся в десантном отсеке бойцы рванули наружу.

— Белый, Фима, держите угол!

Старшина 2-й статьи распоряжался так уверенно и толково, что майору даже не понадобилось что-то говорить. Так, конечно, и должно было быть: его собственный уровень — это десантно-штурмовой батальон. Отделением он в последний раз командовал в срочную, взводом — через шесть лет после выпуска и первой сдвоенной звездочки лейтенантского звания. Не хотелось бы начинать все заново — хотя и такое тоже могло случиться, слови пулю и старшина, и его заместитель.

Двое парней, прыгая через покрывающие землю здесь уже почти сплошным ровным слоем стекла, умчались к углу дома. Остальные к этому времени уже ворочали тела убитых. Таковых нашлось четверо: трое валялись прямо под истерзанной выбоинами стеной, один был явно шустрее своих товарищей, и пули вошли ему уже в спину. Все были в гражданском — в разнокалиберных куртках-«шоферках», приобретших теперь одинаковый иссиня-бордовый цвет. Рожи — у троих самые обычные, славянские, а у одного не разобрать — от его головы не осталось почти ничего. Оружие в руках (точнее — его измятые остатки) оказалось внушительнее того, с чем приходили утром за ним: германские пистолеты-пулеметы. Глупо из таких палить в БТР, даже в устаревший БТР-80, но диверсанты наверняка решили, что у них нет выбора. У них была какая-то своя задача, судя по оснащению, не рядовая, и вдруг на них вылетает ревущий бронетранспортер, обвешанный морскими пехотинцами. Понятно, они сообразили, что вляпались, и открыли огонь первыми. Хочется надеяться, что не успели сделать то, ради чего напялили на себя гражданскую одежду и маску мирных обывателей. Впрочем, они могли уже отходить после ее успешного выполнения…

— Старшина, потери?

— Нету, товарищ майор!

Комотделения был так возбужден, что едва не захлебывался словами. Похожий на него как близнец милиционер выглядел теперь гораздо более взрослым, чем этот парень. Так, наверное, и должно было быть.

— Продолжать движение! Направление — военный порт, причалы катеров и малых кораблей.

— Есть… Белый, Фима, Антон — ко мне!

Значит, обошлось без потерь. Повезло — первые очереди «Хеклер-Кохов» вполне могли кого-нибудь снять. Бронежилет из всех их был только у выжившего мента, а на 30 метрах «Хеклер-Кох» вполне действенен. Конечно, еще не вполне рассвело. И руки, наверное, тряслись. Но все равно повезло. Майор не сомневался, что убитые принадлежали к какому-нибудь современному аналогу «Бранденбурга», и его самая первая догадка оказалась, таким образом, совершенно верной. Но все равно — не укладывалось это в голове. Совсем… На дворе не 40-е годы XX века, на дворе «цивилизованный» 2013 год. Да, за последние два десятилетия по миру прокатилось больше войн, чем за период с 1950-го по 1995-й включительно, и многим неглупым людям уже после Ирака стало ясно, куда все это катится, но… Да, лучше чем «но все равно!» и не скажешь, как ни старайся… Дождались, значит, возможности. Их тоже можно понять, конечно. В определенной степени это как стратегическая компьютерная игрушка. Если у тебя государство с высочайшим промышленным потенциалом и готовые к бою армады танков на границе, ты не будешь слишком долго торговаться с соседями из-за цен на нефть. Особенно если у них нет флота, нет авиации, да и армии тоже практически уже нет. Так, несколько боеготовых бригад и сводных полков на технике производства начала-середины 80-х… «Мушкетеры», говоря тем же языком компьютерных игрушек. А дипломатические загогулины и игры в демократию и всеобщее равенство рас и религий — это так, запудрить мозги, выгадать время, пока аэродромы строятся вплотную к чужим границам. Зачем строятся? Глупый и даже «провокационный» вопрос, который игнорировался все последние годы. Дабы сэкономить топливо и силы экипажей и, соответственно, увеличить количество вылетов и полезную нагрузку после того, как будут окончательно сведены к нулю возможности очередного противника контратаковать. Которые и так-то почти номинальны. Которые номинальны всегда: с другими противниками НАТО не воевало никогда — слишком уж дорого стоит сейчас в «цивилизованных странах» человеческая жизнь. Ни разу с момента Вьетнама ни одна из «приводимых к порядку и демократии» стран не пыталась контратаковать своих могучих противников, выйти за пределы «разрешенных» мер сопротивления на своей территории, ударить, ответить соседям, набрасывающимся на избиваемых с радостью голодных шакалов. Ни разу…

Бронетранспортер вылетел на перекресток, и водитель ударил по тормозам так, что машина пошла юзом. Система регулирования давления справлялась с пробоинами колес на правой стороне паршиво, и БТР повело в сторону, но скорость была сброшена так резко, что полноценного заноса не получилось. Они были на месте.

— Товарищ майор!

Подбежавший к выпрыгнувшему из машины Сивому старший лейтенант был знаком в лицо, но фамилии его комбат-879 не помнил: значит, снова не свой, не из его батальона.

— Старшина, — майор повернулся к мордатому командиру отделения, дышащему так, будто ему пришлось собственными руками толкать «броник» половину дороги. — Людей тройками по фронту. БТР вправо, готовность простреливать улицу — секундная. Старший лейтенант, докладывайте обстановку.

— Согласно приказанию командира бригады осуществляю охрану причала ракетных катеров. Задача выполняется силами находящейся под моим командованием боевой группы в составе 2-го взвода 3-й роты 877-го ОБМП, с одним приданным БТР-80.

— Молодец.

Из краткого доклада явно бывалого старшего лейтенанта комбат выхватил сразу несколько ключевых деталей. Во-первых, Аносов действительно успел добраться до бригады до того, как ее начали давить всерьез. Во-вторых, он действительно разогнал мобильные боевые группы по важнейшим точкам. Малые корабли, в первую очередь ракетные катера, буквально напрашивались в качестве мишени для удара: из всего Балтийского флота, к 2013 году лишь базирующийся на ВМБ «Балтийск» дивизион еще представлял из себя хоть какую-то реальную силу.

— Сколько успели вывести? Главное — сколько техники?

— Не знаю, товарищ майор. Мы были одними из первых, а потом…

— Что потом — я знаю, — коротко отозвался майор, не собираясь делиться тем, что увидел сам. — Связь есть?

— Так точно. Батальон принял начштаба, командир не отвечал, а потом и связи с городом уже не было.

— И это я знаю тоже… — машинально сказал он опять, внимательно оглядывая ближайшие корабли. Там уже кипела жизнь: матросы то появлялись на виду, то вновь исчезали в надстройках. С удовлетворением майор отметил и то, что гнездо 6-ствольной 30-миллиметровой артустановки уже занято расчетом. Этот дивизион действительно был боеспособен, и именно поэтому за него было страшно. Ударят с моря противокорабельными ракетами? Нет, вряд ли, а если и ударят, то, скорее всего, не попадут. Рядом гораздо более крупные корабли и суда. И рядом же, почти вплотную к причалу — многочисленные здания высотой до четырех этажей: большая часть ракет наведется или на первые, или на вторые.

— Передайте в бригаду, что я здесь. Спросите, где 879-й. Понятно?

— Так точно…

Комвзвода исчез, и майор снова задумался. Что началась война — это понятно. Что Балтийск в первый ее час более важен, чем даже Калининград, — тоже. Тогда почему их до сих пор не утюжат авиацией? Почему ствольная или ракетная артиллерия не бьет по гавани? Загружает боезапас? Если да, то это считаные десятки минут — на новых самоходках все автоматизировано. Возможно, движение вперед они сочли более важным. Тогда что, обстреляют корабельной артиллерией? Это сработало бы, но артиллерийские корабли с серьезным калибром остались к 2013 году только у каких-нибудь южноамериканцев, которые вряд ли станут лезть в Россию. А быстроходным катерам противника для того, чтобы выйти на дистанцию действительного для их калибров артогня, нужно будет проходить через морские ворота, иначе причалы прикроет Балтийская коса. Внутри же гавани дистанция уже почти нулевая: от 600 до 1000 метров, на такой вполне можно нарваться самому. Тем более в море уже пошел какой-то сторожевой катер: может быть, даже не вояка, а пограничник. Он сможет составить хоть какой-то дозор. Позорище, Балтийский флот, и ни одного корабля ДРЛО в дозоре, ни одного крупного сторожевика на боевом дежурстве. И бонового заградителя, разумеется, нет. Значит, топить катера будут или авиацией, или диверсантами. И если было выбрано последнее, то у моряков есть хоть какой-то шанс, потому что здесь он, командир 879-го ОДШБ, единственного в бригаде имеющего статус «батальона постоянной готовности». И старший лейтенант из 877-го ОБМП со своим взводом. И старшина 2-й статьи со своим отделением — из 878-го. Почти бригада, в общем.

Разумеется, диверсантам вовсе не надо было лезть на четыре его пулемета: они вполне могли пройти в гавань под водой. Но балтийская вода в марте — это не сахар даже для самого закаленного «тюленя», а до польских тервод все же далековато. В такую ветреную погоду на малых высадочных средствах они будут чапать до Балтийска минимум час, а за этот час в море может случиться все, что угодно. Так что нет, вряд ли…

— Старлей, — позвал майор вновь появившегося в поле зрения командира группы, потому что пришедший ему в голову вопрос показался интересным. — А что, матросы здесь уже были, когда ты с ребятами прибыл? Это же только-только вроде?

— Прибежали толпой во главе с офицером. Рыжим таким, лохматым. Мы только минуту как подошли, и тут они. Человека три еще вразбивку прибежало, все трое офицеры.

— Соображает народ.

— Так точно, — снова ответил тот, не собираясь переходить на менее официальный тон. — Товарищ майор, товарищ гвардии полковник потребовал передать вам свою благодарность. Он сказал — уцелела почти треть…

— Понятно, — кивнул Сивый, с секунду помолчав. Треть — это значит бригада уже потеряла около семисот человек. Или чуть меньше, если не считать дислоцирующийся отдельно 724-й ОДРБ. Если полковник имел в виду технику — разница невелика: без техники боеспособность батальонов в любом случае уменьшается в разы. И все равно — Аносов «выразил благодарность». Одно только это характеризует ситуацию вполне однозначно.

— Что еще он сказал?

— 879-й выдвигается к Приморску, 877-й ушел на Светлый. Техника бригады, за исключением нескольких машин, оставленных нам, поделена между ними, но большая часть уцелевших танков — с 877-м. Вам приказано нагонять своих и принимать командование батальоном…

Старший лейтенант сделал паузу, то ли подбирая слова, то ли пытаясь точнее передать интонации.

— Товарищ гвардии полковник передал также, чтобы вы держались, сколько можете: помощи нет и не будет. Мой батальон он оставляет прикрывать город и раздергивать его не станет ни при каких обстоятельствах. Он сказал, что, сформировав ротные боевые группы из тыловиков, сможет продержаться часа четыре точно… Я слышал, что звучали названия Ладушкин и Нивенское, но кто из соседей идет туда, я не в курсе.

— Мечниковцы?

Парень покачал головой, — этого он не знал. Майор подумал. Приказ был четким, а это всегда хорошо. Значит, какая-то часть штаба уцелела, и кто-то сейчас командует. Можно догадаться, что происходит на дорогах, и не только на них. Отголоски канонады доносились со всех сторон, кроме разве что северо-запада: там было море, и целей для противника там просто не было. В небе (майор поднял голову и в очередной раз внимательно посмотрел) было чисто — ни авиации, ни инверсионных следов. Калининградская область — одна из последних по-настоящему эффективных зон ПВО в современной России. Вероятно, вторая после Подмосковья. Истребителей здесь осталось — кот наплакал, максимум пара сводных эскадрилий, но «Буки», «Эсы». «Тунгуски» и старые «Кубы» в несколько эшелонов, под отлаженным управлением… Все это будет работать: и потери у атакующей авиации НАТО будут такими, что участвующие в покорении варваров государства быстренько вспомнят, когда несли такие в последний раз. В 1941-м, когда же еще… С моря — тоже не вполне прокатит, потому что хотя морем НАТО владеет последние десять лет уже безраздельно, береговой противокорабельный оперативно-тактический ракетный комплекс «Редут» под договор по сокращению вооружений в Европе все-таки каким-то чудом не попал, — и не учитывать это они не могут. Каждую батарею им придется уничтожать отдельно, комбинированными усилиями родов войск, а это время. Так что гораздо эффективнее будет давить системы ПВО и береговой обороны не бомбежкой, а траками танков и огнем артиллерии… В конце концов, танки, врывающиеся на вражеский аэродром, — это самое лучшее средство противовоздушной обороны. Как сказал Говоров. Или Гречко. Или еще кто-то из наших маршалов того, настоящего поколения. Неважно, в конце концов, кто именно. Сказано было в любом случае верно.

БТР уже мчался вперед по улицам Балтийска, заставляя оглядываться и махать руками десятки бегущих в разных направлениях людей. В этот раз майор уступил командирское сиденье старшине, сам снова усевшись на броню. Мысль о том, чтобы обменяться машинами со старшим лейтенантом, он отмел, хотя выглядела она соблазнительно. Целые колеса, радиостанция — это было бы, конечно, полезно. Но радио нужно будет и самому старлею, а до Приморска они как-нибудь дотянут. Вторую мысль, о том, что попавшее под его командование отделение принадлежит другому батальону, он отмел тоже. Это был уже инстинкт: мнение самого старшины его в этом отношении не волновало.

Итак. План развертывания бригады подразумевал действия всех четырех ее батальонов. План развертывания сил флота и округа — то, что они будут, эти силы. На 1991 год одни только сухопутные силы в Калининградской области насчитывали 5 полнокровных дивизий, включая 2 танковые, — с усилением любого возможного рода. На 2000 год в результате их последовательного «сворачивания» дивизий осталось две: с суммарным личным составом в 13 тысяч человек. И хотя это «на один зуб» серьезному наступлению противника, следовало признать, что тогда это тоже было серьезно. На 2001-й — одна: 1-я Гвардейская мотострелковая Пролетарская Московско-Минская ордена Ленина дважды Краснознаменная орденов Суворова и Кутузова. Сейчас на дворе был 2013-й — черт знает какой по счету год позорной «военной реформы», и от сухопутных сил в российском анклаве от дивизии остались 79-я отдельная Гвардейская мотострелковая бригада и 7-й отдельный мотострелковый полк. Тот же самый, который «бывшая дивизия» и затем «бывшая бригада». Сохранивший ее название: тоже гвардейский, мотострелковый, Пролетарский… Все остальное превратилось в БХВТ — базы хранения военной техники с выставленными на колодки законсервированными машинами, потихоньку разукомплектовываемыми для поддержания в относительно исправном состоянии техники, имеющейся в еще не «свернутых» частях. Да и разворовываемыми тоже… Большая часть тонюсенького ручейка новой техники и вооружения шла на Кавказ, а списание имеющейся шло все это время полным ходом. «Создание сбалансированных Вооруженных Сил», по мнению ГШ и Правительства России, заключалось в том, чтобы сократить их как можно скорее как бесполезные и даже мешающие в освоении средств, выделяемых им же каждый год. Нелогично? А это как посмотреть… Вот 11-я Гвардейская общевойсковая армия с пятью или даже двумя дивизиями, из однозначно лучших — это было, конечно, «несбалансированно». А сейчас, когда от армии остались считаные батальоны, включая два полностью развернутых мотострелковых и один десантно-штурмовой, — вот это уже гораздо «сбалансированнее», теперь уж точно бояться нечего: супостаты прямо заранее скопом усрутся от потрясения при виде их боевой мощи…

Додумать майор не успел: БТР вылетел на крупный перекресток и с размаху ударил в крыло громадный черный автомобиль, сияющий на утреннем солнце шикарной полировкой. БТР-80 весит более 13 тонн: несущийся под 90 километров в час джип швырнуло в сторону, как игрушечный. Стальную скобу вырвало из руки Сивого, и следующее, что он увидел, была мелькнувшая в каком-то сумасшедшем кульбите земля. Сгруппироваться он все-таки успел: в этом отношении везением оказалось то, что на груди у него висел не нормальный АКМ, а радикально укороченный АКСУ. Как-то смягчил удар и бушлат — поэтому уцелели даже ребра, хотя цвет кожи под тельником наверняка будет куриным: судя по ощущениям, синяк там был сплошным. Кряхтя и отплевываясь, майор поднялся, после чего помог подняться оптимистично матерящемуся парню, которому здорово ссадило кожу на правой половине лица.

— Живы, товарищ майор?

Старшину наверняка приложило о броню, но, насколько Сивый понимал, на командирском сиденье было особо не обо что биться, — так что и у этого тоже обошлось. Водителю и пассажирам джипа повезло меньше, — невооруженным глазом было видно, что, несмотря на все подушки безопасности и прочие навороты дорогой современной машины, уцелели только трое сидевших позади: стонущая от боли девочка-подросток, крепкий мужик в блекло-коричневом пальто (без видимых ран, но вырубившийся) и визжащая баба лет тридцати.

— Да вы что? — захлебывалась она криком. — Да вы что думаете, уроды, говнюки?! Да вы знаете, кто мы такие, скоты вонючие?.. Да вас завтра же!.. Сегодня!..

Переставший обращать на нее внимание майор разогнулся и встретился глазами с глазами старшины. Завтра их всех могло уже не быть в живых, — а скорее и уже сегодня: в этом отношении баба была совершенно права. Полковник Аносов отдал абсолютно верный приказ: 879-й ОДШБ имеет шанс некоторое время удерживать шоссе, ведущее к Калининграду с запада. Там есть подготовленные позиции, в том числе и для танков. Но если давить береговые ракетные батареи агрессор начал с задержкой хотя бы на полчаса относительно первого удара по бригаде и остальным, то к этому времени тактический десант может их уже обгонять. А рассеченное шоссе означало то, что все находящиеся в Балтийске части будут отрезаны и размяты просто артиллерией, а через полдня — и авиацией. Часов для того, чтобы получить возможность умереть в настоящем, дающем какое-то удовлетворение бою, становилось, таким образом, все меньше: а это значило, что надо было продолжать двигаться.

— Уходим. Время…

Старшина, не тратя слов, полез в БТР, и тут же тот подпрыгнул снова: в его корму влепилась очередная, на этот раз покрытая грязью сверху донизу, легковая машина.

— Твою мать! Боец, на броню! Не тормозить!

Замешкавшийся парень, в оцепенении глядящий на разбитые автомобили и стонущих и орущих людей, будто очнулся. Только тогда майор понял, что это тот же милиционер, которого он «мобилизовал» с час назад. Ну, это понятно: это у него рефлекс. Но ВАИ не прибудет, можно не надеяться. Да и «скорая» вряд ли. А вот лишний ствол в составе отделения — это важно.

— Эй! — позвал он, сообразив, что понятия не имеет, как мента зовут. — Эй, ты!

Время торопило, церемониться было некогда. Майор перевел предохранитель «сучки» в положение, соответствующее стрельбе одиночными, не глядя направил ствол вверх и нажал на спуск. Несмотря на то что за горизонтом продолжало ощутимо, хотя и глухо грохотать, звук выстрела был настолько резок, что страдающий некоторым избытком веса и недостатком реакции младший сержант очнулся. Побочным эффектом выстрела стало и то, что большая часть из сбегающихся к ним людей резко развернулись и побежали по более неотложным делам. Таковых, видимо, хватало. Глупо осуждать за панику гражданских, но это была именно она. Народ драпал. Заткнулась на самой высокой ноте и визжавшая без перерыва баба в машине.

— Я понимаю все. Но здесь ты ничего не сделаешь, разве что окажешь какую-то медпомощь. А там мы будем драться.

— У меня семья здесь, — тихо ответил милиционер. — Но я пойду…

Майор не ответил, даже не пожал плечами. Он карабкался на броню БТРа, — сидящий на вершине знакомый уже матрос-азиат с глубокой царапиной поперек лба протянул ему руку, чтобы помочь. Дизель взревел, и БТР, отпихивая бронированным носом останки джипа с трупами на передних сиденьях, начал разгоняться. Сзади снова принялись визжать и орать те люди, которые либо искренне не понимали происходящего, либо не желали понимать, поскольку это не укладывалось в их представление о том, что может с ними когда-либо случиться. Сжав зубы, майор Сивый продолжал додумывать ту мысль, которую оборвал удар. 609-й учебный мотострелковый полк дислоцировался в Гвардейске: это значило, что у него был некоторый шанс не попасть под артобстрел находящихся за Государственной границей, но все же на пределе своей дальнобойности артбатарей. Но к текущей, скачущей сейчас минуте пограничников уже почти наверняка нет в живых, в современной войне пограничные войска — это ничто. Значит, самоходки могли уже пойти вперед, за танками и мотопехотой, давящими все на забитых машинами самых сообразительных беженцев дорогах. Натовская PzH-2000 способна держать на шоссе 65 км/ч, а чтобы изготовиться к стрельбе, ей нужны полторы минуты. Отсюда — рывком сократив дистанцию, примерно сейчас они уже снова готовы открыть огонь. А судя по звукам, может быть, именно они его уже и ведут… И даже если учебный батальон береговых войск поднялся по тревоге и сел на шоссе Нестеров-Гусев-Черняховск-Гвардейск-Калининград, продержится он недолго. На то он и учебный, конечно. Остаются 7-й отдельный мотострелковый полк и 79-я отдельная бригада, батальоны и дивизионы которой ровным слоем размазаны между Калининградом и тем же Черняховском. Несколько мотострелковых и один танковый батальон, самоходно-артиллерийские и зенитный ракетный дивизионы — это «официально» мощная сила. Но это если забыть об одной простой вещи: лишь по одному батальону в полку и бригаде развернуты в полный штат и имеют «постоянную готовность», — ни один другой батальон войск современного Балтийского флота как «оперативно-стратегического территориального объединения» не насчитывает сейчас и двухсот человек.

Кто остается еще? 73-й отдельный понтонно-мостовой батальон в Городкове — тот самый, где под командой майора служат 140 человек? 561-й отдельный морской разведпункт в Парусном? Отдельные «полки», «бригады» и «батальоны» с оставшимися в наследство от великой империи многозначными порядковыми номерами — большими, чем количество служащих в них солдат и матросов? Предполагалось, что в «угрожаемый период», упрощенно именуемый предвоенным, их технику примут рекой текущие в скадрированные части резервисты. Где оно было, это понимание того, что «угрожаемый период» начался в середине 90-х, когда в мире впервые прозвучал ликующий крик: «Бейте их! Нам за это ничего не будет — они русские!», как по-вашему? Где они, эти резервисты? А вот, прямо под носом…

Несущийся по более-менее расчистившейся дороге бронетранспортер вильнул в сторону, уходя от удара сдуру прыгнувшей на него легковушки.

— Идиот! — проорал майор все равно не слышащему его водителю. — Дави их к такой-то матери! Гони!

По шоссе БТР-80 мог выдать 80 км/ч, но мотор был изношен, а система регулирования давления воздуха в шинах «плыла», так что они вряд ли держали больше 70. Понятно, что обгонял их почти любой. Отдельные машины (в стеклах мелькали перекошенные страхом лица) обходили их по широкой дуге. Столкновение с прущей по шоссе большой железной дурой грозило им не разбирательством с ВАИ и затем судом, а тем, что они останутся здесь, под колесами и траками «освободителей». Тех самых, кто уже давно привык сначала стрелять, а потом, при необходимости, «выражать сожаление». Хотя куда бежать, зачем? В деревни разве что — подальше от городов. С севера и востока Калининградскую область прижимает к морю Литва: можно себе представить, с чем там будут ждать русских беженцев, пытающихся ускользнуть от «справедливой кары за годы кровавой оккупации». Почти наверняка прибалты своего случая не упустят: тактические удары куда-нибудь от Шилуте на Мысовку и с Таураге-Пагегяй на Советск и Неман будут потом красиво смотреться во вклеенных в их учебники истории картах…

Черт его знает, что он возьмет: в оригинале в посвященной армии обороны Израиля песне стояло «канал Суэц». Впрочем, может, и нет. Могучие армии гордых прибалтийских государств будут использованы, скорее, для полицейских и карательных операций. Для борьбы с партизанами и городским подпольем. В общем, как и в прошлый раз…

Ветер бил майора в лицо, и только поэтому он не пытался утереть слезы. Россия, бедная, несчастная Россия, как же часто тебе везет на предателей и просто дураков, стоящих у власти… Как часто сопливые восемнадцатилетние пацаны и давно осознавшие себя отцы и кормильцы многолюдных семейств должны расплачиваться за чужую глупость, с матерными воплями кидаясь в безнадежные контратаки на накатывающийся вал очередного нашествия. С самодельными сулицами и дроворубными топорами, с фузеями, с трехлинейками образца 1890-го и 1890/30-го, с ППШ и модернизированными «Калашниковыми». Да сколько же можно?

Командир 879-го отдельного десантно-штурмового батальона морской пехоты майор Сивый, над фамилией которого ни один человек в здравом уме не посмел бы усмехнуться, плакал. Ветер размазывал его слезы, уводя соленые дорожки к вискам. Грохот и рев впереди стоял такой, что плохо было слышно даже 260-сильный дизель бронетранспортера, надрывающийся в попытках выдавить из себя еще хотя бы один квант скорости. Батальон, до которого оставались уже считаные километры, давили, давили, давили артиллерией, вбивая в землю. Значит, 6610-я база в Мамонове уже все… Значит, закончив с ними, самоходки начали или вот-вот начнут обстреливать Светлый, Калининград, и еще Калининград, и снова Балтийск… Интересно, сумели ли выйти в море ракетные катера? Живы ли еще их экипажи, жив ли тот старший лейтенант на причале, готовый со своими людьми драться, но настолько спокойный, что это было даже страшнее, чем сам предстоящий бой… Интересно, успел ли Ромка довезти мать до мирного деревенского дома, в котором живет ее сестра, где они все проводили лето последний десяток годов, пока старшим офицерам не начали снова давать путевки на юг. И еще интересно, удастся ли вернуться туда, чтобы попытаться сделать то, что должен сделать каждый нормальный мужик, когда к порогу его дома приходят враги… Дом старый, стоящий на окраине микроскопического поселка в полтора десятка дворов: ни асфальта, ни телефона. Это хорошо — кроме карателей и официальных делегатов «нового порядка», туда никто не потрудится отправиться, а значит, у Саши есть шанс…

БТР уже ворвался в жилые кварталы Приморска, но дойти до разветвления шоссе они не успели. Сектор обзора майора был вперед и вправо, и вверх он не смотрел, как не смотрел туда никто. Хотя какая разница… Система наведения шедшей почти точно по оси шоссе оперативно-тактической ракеты MGM-140 «ATACMS» засекла движущуюся быстроходную цель, параметры отраженного и излучаемого сигнала которой соответствовали бронетехнике. Одиночный БТР не заставил бы дорогостоящий боеприпас сработать, но в пределах нескольких сотен метров от него находились десятки прочих машин: от легковушек и автобусов до грузовиков, — а помехи от еще действующей городской электросети и засветки от зданий примерно соответствовали мерам РЭБ, ожидаемым от колонны бронетехники на марше. Снаряжена спикировавшая на шоссе ракета была в варианте «Block II А», то есть как раз в таком, какой требовался для поражения бронетехники или пусковых установок ракет. Она шла к батальону, уцелевшая к этому моменту техника которого еще занимала подготовленные для отражения высадки десанта позиции в нескольких километрах впереди. Но эта цель ее блок управления устроила тоже. В течение не измеряемых обычными часами долей секунды вышибные заряды ракеты выбросили из ее тела 6 суббоеприпасов «IBAT», оснащенных индивидуальными системами наведения, похожих на растопыривших в прыжке лапы пауков. Самой дальней пораженной целью стала расположенная почти в 800 метрах от шоссе крупная коммерческая палатка «24/7», сделанная из гофрированного железа крыша которой бликовала в инфракрасном диапазоне, как настоящий Т-80. Два боевых элемента навелись на почти неподвижный, если сравнивать его скорость с их собственной, бронетранспортер БТР-80. Защищающий десантное отделение броневой лист имел в толщину всего 9 миллиметров, и у находящихся в бронетранспортере и на его броне людей не было ни малейшего шанса.

Расплескивая остатки невыработанного топлива, корпус выполнившей свое предназначение ракеты вбился в ухнувшую от удара крышу двухэтажного дома, попавшегося ему на пути. К этому моменту выпустившая его с находящейся чуть южнее польских Млынар огневой позиции установка М270 уже находилась в десятке миль от Бранева. Отстрелявшийся дивизион втянулся в хвост колонны 35-й Пехотной (механизированной) дивизии, с 2006 года входящей в состав армии США в Европе. Являясь, согласно плану, дивизией первого эшелона, организационно подчиненная Объединенному штабу НАТО в интересах выполнения операции «Свобода России», 35-я Пехотная пересекла Государственную границу Польской Республики и Российской Федерации в 10 часов 12 минут утра. Навстречу головному дозору ее 66-й бригадной боевой группы не было сделано ни одного выстрела: к этому времени сопротивление русских пограничников и располагающихся в пограничной зоне армейских подразделений было подавлено полностью.