Интерлюдия II
…Что? А вот так и живем. Сидим на тощих кочках около Серебряного Болота и развесив уши слушаем бесконечную трепотню Кувалды Гризли. Обычно к вечеру башка, как трухой, набита его шизанутыми историями.
Нет, не целый день сидим. Распорядок дня по-прежнему соблюдаем. Спим. Едим. Изредка куда-нибудь двигаемся. Да не, не мозгами, слава Богу, а ногами.
– Сало в кашу класть или так нарубать? – спросил скорее по привычке Цукоша. Можно подумать, хоть кого-то всерьез волнует, каким именно путем это сало попадет в желудок!
– В кашу, – последовал тем не менее строгий ответ.
А вот теперь: ни в жизни не догадаешься, кто голос подал. Ну? Сядь и рот поплотнее закрой. Потому что это – Двоечник!
Привыкай, привыкай. У нас теперь все по-другому. Ну, то есть Вомбат-то, конечно, никуда не исчезал. Командир – он и есть командир, при всех званиях-регалиях. Да только чужой он какой-то стал. Будто все ему разом осточертело по самую макушку. Да нет, бывало у Вомбата хреновое настроение и раньше, бывало. И уж всегда Командир находил способ борьбы с хандрой: ну, автомат, там, возьмет, скосит одной длинной очередью ближайшие особо поганые кусты. Или рявкнет на кого-нибудь так, что за ушами щекотно. А вот сейчас – нет. Поест, сигарету у Стармеха возьмет. Молча отойдет от костра, сядет на пригорок, уставится в небо и знай себе облака разглядывает, как будто что умное придумывает. А что там на небе умного? Ну, зарница над Городом полыхнет, тучи рыжие, кислотные натянет… Вот забота…
Саня же наш, Двоечник, наоборот: ходит твердо, по сторонам поминутно не озирается, баску в голосе прибавил. А борода! Такую себе мущинскую бороду отрастил – кто поверит! И не плачет больше по пустякам. Да ладно врать-то! Никто с тех пор ни слезинки у него не видел! С каких пор? Так с тех с самых…
В аккурат, мы тогда банду Длинного Мохаммеда накрыли. Покрошили гадов – любо-дорого посмотреть. В салат «Любительский». Ну, и на радостях похерили Одно Из Главных Правил Команды. А что говорится в Одном Из Главных Правил Команды? «Особенно тщательно выбирай место для ночевки!» А мы… Безо всякого тщания… в смысле – тщательности… то есть, просто – повалились кто куда. Ну, и наутро оказалось, что Саня с Вомбатом всю ночь в зарослях «дурак»-травы проспали. Во-от. Тогда-то вся эта ерунда и поперла. Через край. Вспоминать не хочется. Как Вомбат на Саню попер… Да что тот ему ответил… А потом Командира и вовсе закорежило. Думали – помрет. Видал, что с человеком после укуса бзыкаря делается? Вот примерно так же.
Да, собственно, не в этом даже дело! Подумаешь – «дурак»-трава! Цукоша у нас на то и доктор, чтобы с любой заразой справляться. К тому же, по большому (хоть и всем известному) секрету, еще в «до-Командном» своем прошлом Цукоша, а в ту бытность – «Азмун-Аптекарь», сам, говорят, «дурак»-травой баловался. То ли курил ее, то ли как чай заваривал… Это к тому, что повадки ее знать должен? Так.
Два дня тогда Команда сиднем сидела, на Цукошу, как на волшебника, смотрела. А этот пижон и рад стараться: походит-походит, сядет рядом с Вомбатом, то веко ему приподымет, то пульс поищет. Ноги-руки пощупает, буркнет что-то под нос, задумается. Наконец, видим: решился. Достал из своей аптечки походной, из самого секретного кармашка, шприц, ампулу синенькую, побухтел над ней немного, вроде заклинания какие. И вколол Командиру, почему-то прямо в шею. А что? И привел-таки Вомбата в чувство! Да, видать, не до конца. Мы на радостях и не сразу заметили, что Командир у нас стал какой-то… «полужидкий». А Азмун только руками разводит: сделал все, что мог, дальше не моя забота, пусть сам выправляется. Но как-то вечером признался Лене, дружку своему закадычному, что на самом деле про эту «дурак»-траву толком никому ни черта не известно. С одной стороны – в Таборе ее всякая шушера плешивая заместо «дури» покуривает. А с другой… Недаром эта зараза вокруг ТЭЦ так густо растет. Кто видел, говорят – по два метра высотой, не продерешься. Эх. Жизнь. Вроде все по-прежнему, а гнильца какая-то чувствуется…
Шлеп-шлеп. Шлеп-шлеп. Шлеп-шлеп. Это мы грязь ботинками месим. Уже почти сутки. К Теплым Избам идем. Для ночевки выбираем какую-нибудь особо мерзкую ложбинку, полную криптунов и шляршней. Наутро просыпаемся, опухшие и покусанные, и Вомбат ровным голосом сообщает, что мы, оказывается, вовсе и не в Теплые Избы идем, а совсем даже наоборот – в Усть-Вьюрт. Ну, мы, понятное дело, молчим, не возражаем. Хотя даже сытому быстряку ясно, что сейчас в Усть-Вьюрте человеку делать нечего.
К чему это? Да так, зарисовка из нашей нынешней жизни. Типичное времяпрепровождение знаменитой Команды.
…И вот поэтому по всему Кувалда Гризли нам на голову очень даже ко времени свалился. Нет, он, натурально, свалился. Это километрах в трех северней Горелых Вагонов было. Мы ужинать как раз собирались. Место, на удивление, приличное нашли: около сосны поваленной, рядом с холмом. Только сели, чай поставили. Вдруг сверху: «Эй!» Пока головы задирали, он уже – скок-поскок! – у костра сидит, носом поводит. А рядом – вначале показалось – тряпья куча. Ан нет – зверюга прилегла, неизвестной породы. Собака – не собака, пуфырь – не пуфырь… Нечто бесформенно-мохнатое, непонятного цвета. То ли лежит, то ли сидит – не ясно, поскольку ни морды, ни лап не видать. Впрочем, нет, в самом неожиданном месте вдруг обнаружилась пара печальных глаз. И хозяин – под стать: комбинезон грязнющий колом стоит, одна сплошная заплата, ботинки, с виду крепкие, но в правом – дыра, из которой палец большой торчит. А на голове – улет! – кепка-бейсболка с полустертой вышивкой золотом «The best of Minesota». Лицо… Ладно, об этом потом, на следующем привале.
Известно, как у нас чужаков принимают, особенно тех, кто сверху норовит упасть. Через ноль целых, три десятых Стармех уже лежал в кустах, шумно передергивая затвор. Пурген с Азмуном с места не тронулись, но тоже автоматы к себе подтянули. Пауза возникла неловкая. Оно и неясно – сразу гостей «мочить» или дать слово молвить?
– Это вот, значит, как… – глухо, как из колодца, пробасил мужик. В голосе его ясно слышалась радость по поводу неожиданной встречи. – А я думаю: кто костер палит? Может, чужаки какие?
Тут все на минутку отвлеклись, потому что на полянку вдруг выбежал ошалевший пустяк. Они здесь вечером заместо мотыльков на свет бегут. Постоял немного у огня, покачиваясь на шести тонких ножках, и уже повернул жало в сторону Лени, как вдруг незнакомец коротко произнес что-то вроде «псть!». Пустяк закатил глаза, закачался и упал в костер. Резко запахло паленым волосом и скипидаром. Мохнатая зверюга, лежащая у ног мужика, тяжело вздохнула.
Странно, да? Пустяк – он и есть пустяк. Его, в конце концов, можно и сапогом отоварить. Все слегка озадачились удивительными способностями нежданного визитера.
– Цирк, – зло сказал из кустов Стармех. – Командир, я шлепну его? На всякий случай.
– Подожди, – бесцветным голосом отозвался Вомбат. – Сейчас разберемся.
– Это вон оно как! – обрадовался незнакомец. – Ты, стало быть, и есть – Командир?
– А тебе-то что, помойка ходячая? – Стармех у нас чужих не любит. Совсем.
– А, ить, ты, мил человек, не ругался бы понапрасну, пукалкой своей в кустах не гремел, а вышел бы, чайку предложил… Я ишь, может, вашу Команду, почитай, месяц по округе ищу…
В оригинале звуков было произнесено гораздо больше. Каждое слово сопровождалось прикряхтыванием, причмокиванием, надуванием щек и помаргиванием. А в сочетании с общим почесыванием, кивками, ерзаньем и вздрагиванием производило сильнейший, почти гипнотический эффект. Азмун сидел, раскрыв рот от изумления.
Потом выяснилось – Кувалда показательные выступления нам устраивал. Так-то, по жизни, он поспокойней будет.
– Саня, чаю, – приказал Вомбат, не сводя с гостя глаз.
Стармех в кустах икнул от неожиданности.
Двоечник спокойно взял кружку, плеснул нашей фирменной, дегтярной заварки, вытянул из мешка кусок сахара, протянул незнакомцу.
– Это, за сахарок спасибо, мил человек, да только не ем я. Ей можешь дать, – мотнул головой в сторону зверюги.
– А кто это? – Саня опасливо протянул сахар в сторону печальных глаз.
– Это? Пакость. Не пужайся, она добрая, своих не обидит…
– А почему сахар не ешь? – глупейшим образом поинтересовался Цукоша.
– Это, диабет, – оживился мужик. – Я, ишь, раньше…
– Зачем нас искал?
Вы, конечно, можете свои хохмы и дальше травить, а Командир еще решения не принял.
– Это как – зачем? Зеленый сказал: я за Команду, как за себя, ручаюсь, можешь мне ухо отрезать, если они не согласятся. Ишь ты, и пропал… Я думаю, не случилось чего? Пошел искать…
Ну, в общем, никто его тогда не шлепнул, а игры в слова на целый вечер хватило: да кто такой, да откуда, да зачем нас ищет… Когда про Зеленого узнал, сильно расстроился. Что ж вы, сказал, дружка моего не уберегли? А что тут скажешь? Посопели, помолчали…
А так сказать, неплохой Кувалда мужик, нормальный. Трепло, правда, неумолчное. Говорит на любые темы, причем практически каждый разговор начинает с «это». Никогда не определишь заранее – врет или нет. Если поймал его на лапше – пошипит, побулькает, но легко согласится: загнул маленько. Ну, а уж если в истинном засомневаешься – все. Насмерть забухтит.
Отношение к Кувалде вроде как равномерно распределилось. От полного неприятия у Стармеха (даже кружку, когда чай пьем, никогда, язва такая, из рук в руки Гризли не передаст!) до такого же полного единения с Двоечником. А другого и быть не могло. Дима говорит… Ладно, об этом после. Вомбат в этом смысле – ровно посередине. Терпит, значит.
А вот с Леней вначале очень интересно вышло. Он ведь Кувалде вначале ужасно не доверял. А тут как раз и случай представился…
Сидим, опять же, чай пьем. Чайку вечером попить – милое дело. Особенно если спирта нет. Сидим, значит. Молчим все. И так в Команде народ не слишком разговорчивый, а при посторонних – и подавно. Кувалда тоже молчит, задремал вроде. Дима сигарету достал, Вомбату предложил, тот головой качнул: не надо. Дальше сидим. И тут Пурген как-то очень резво к Стармеху подполз, шуршит на ухо:
– Дим, ты поосторожней с сигаретами. Кто его знает, что за человек. Мохаммеда нет, а мало ли гадости по земле еще ходит? – Это он на историю с мимикротом намекает. Когда этот гад к нам пробрался, скальп Штрипка нацепив. – Убери ты свои долгоиграющие от греха подальше.
И ведь тихо сказал. Даже Саня – рядом сидел – еле расслышал. Но тоже кивнул: верно.
А этот Гризли – ушки на макушке! – как заржет вдруг! Чуть с кочки не упал. Даже Пакость проснулась.
– Эх ты, – говорит, – Мальчиш-Кибальчиш! Не нужна мне твоя Военная Тайна! Подумаешь, сигареты долгоиграющие! А где я, по-твоему, эту – он ткнул носком ботинка в сонную Пакость, – раздобыл?
Тут уж все с дубов попадали. Вомбат страшный подниматься начал:
– Ты что – выследил?
Еще минуточка – и не стало бы с нами Кувалды Гризли. Потому как шпионов-людей у нас любят еще меньше, чем мимикротов.
Но и он, не будь дурак, сообразил. Тоже встал и почти без присказок своих объяснил народу:
– Это, не знаю, как вы там называете свою чудодейку, а я на нее случайно года три назад наткнулся. То бишь, она на меня наткнулась. Я без сознания лежал. Из Города шел, собака у меня была, настоящая, ньюфаундленд. Старый пес, но хороший. И влипли мы с ним, как лопухи. Финскому Десанту под колесо попали. Ну, и проехались по нам. До сих пор удивляюсь, как жив остался… Лежу, значит, помираю. Рядом Шмат лежит, ну, пес то есть мой, сопит. Потом слышу – тишина. Помер, значит… Ну, ить, думаю, теперь моя очередь. Лежу, готовлюсь, молитвы читаю. Все, отрубился. А потом – глаза открываю – живой! Ноги, руки, а главное, что меня больше всего пришибло – штаны целые, не рваные! И трава рядом растет – я такой никогда, даже у вас, не видел – зеленая-зеленая, качается, сама от своей спелости и сочности на ветру хрустит. Не удержался, помню, так и съел пучок. Потом встал, огляделся: но еще не в раю вроде. Только след зеленый в лес уходит, будто с лейкой кто прошелся, живой водой все полил. – Кувалда на секунду прервался, чтобы перевести дыхание, с жалостью посмотрел вниз, на свою зверюгу. – А вместо Шмата, дружка моего, вот эту Пакость подсунули.
Ты знаешь, у нас закон какой? Когда от вранья сладкого уши по плечам развешаны – на Командира глянь, сам все поймешь. Дальше слушать или очередь по болтуну выпустить.
Вомбат стоял с каменным лицом. Он слушал.
– …Ни разу больше такое чудо не встречал. Это уж потом мне Зеленый по секрету намекнул, что Команда такая есть, всех в капусту крошит, а сама – не чихает, не кашляет… Ну, и другие слухи ходили… А чего? Тут много ума не надо, чтоб самому дотумкать…
Кувалда закончил свою речь и сел. Пакость придвинулась ближе и положила ему голову на колени.
Вот так и поговорили.
Кувалда остался в Команде. Да, в общем, не то что и в Команде, так, рядом ошивается. Леня его раскрыв рот слушает, Цукоша даже сердится. Стармех каждую минуту настороже. Да и Вомбат иногда быстрый взгляд бросит – проверяет. А Двоечник – э-э-э, с полслова Кувалду понимает. Недаром – вот-вот, как раз к слову – Стармех это и называет: «дружба барометра с арифмометром». Это он Гризли арифмометром окрестил за то, что тот с утра до ночи считает. Что? Да что попадется! Зато в любой момент может с ходу ответить: сколько, например, шагов отсюда до южного угла Лечебницы или до Трубы. Или от Полбудки до Горелых Вагонов, если по шпалам идти. Или сколько в нашем чайном котелке больших глотков, а сколько маленьких… Вот так-то.
Однажды днем разговор у нас вышел. Странный. Началось все с Цукоши. Он утром по Холмам бродил, травки какие-то свои, нужные собирал. Вернулся мокрый, замерзший. А у Димы почему-то костер погас. Ну, Азмун ему и сказал: что, мол, дежурный, ряху давишь, за огнем не следишь? И пошло-поехало. Леня проснулся – подключился, Сане попутно перепало, за вчерашнюю кашу… И ясно ведь, чего мужики грызутся – от безделья. Вомбат послушал наши дрязги минут десять, потом разом приложил всех, по-командирски – пересказать нельзя, уши могут с непривычки отсохнуть, – задумался и вердикт вынес:
– Все, девушки, хватит розочки нюхать. Делом пора заняться.
А нас – чего уговаривать? За дело все готовы, хоть без завтрака. Да только – какое? Раньше с этим проблем не было, всегда какая-то халтурка под носом крутилась. А сейчас и на ум ничего не приходит. Ну прям хоть на Пуннус-Ярве сваливай, планктон разводить. Тут Гризли голову поднимает – уж неизвестно, спал или притворялся, и сонным голосом спрашивает:
– Это об чем такой шум-гам с утра пораньше?
А все и так подогретые, как заорут наперебой:
– А, бродяга! Чего в наши дела лезешь? Не твоя забота! Дои свою Пакость и помалкивай! У нас крупа на исходе! Сала последний кусок остался!
Это, кстати, точно. Это мы сказать забыли. У Пакости этой, кроме печальных глаз, еще куча достоинств. Во-первых, она молоко дает. По вкусу скорей на козье похоже. А еще – примерно раз в три дня у нее на животе такие наросты появляются. Так вот их срезать нужно – ей ни чуточки не больно, – вот тебе и мясо! Очень полезное животное. Наши вначале брезговали, ничего от Пакости в рот не брали, зато потом, когда распробовали, уминали – за уши не оттащишь. Один Леня страдал. Дима как-то обозвал Пакость помесью козы с быстряком. Ну, все посмеялись и забыли. А Ленька – человек интеллигентный, чуткий – мясо напрочь есть перестал.
…А главное, чего все так на Кувалду наскочили? Под горячую руку, что ли, попался? В конце концов, у него единственного дельная мысль была:
– Это, ить, и не пойму я вас, чего зря воздух языком молотить? Опять же – животную мою обижать? Али вы дети малые? Ишь обернулось – Зеленый помер. Так я-то пошто себе ноги оббивал, вас искал? Давайте, соколики, за гуж берись, бойчее смотри…
– Кончай прибабасенки, – строго приказал Вомбат. Ноздри у него подрагивали, но голос был спокойный. – Дело говори. При чем здесь Зеленый?
– Это как – при чем? Задумка-то какова была? В метро, братцы, идти. Так и что нам помеха? Собиралися? По тридцать рублев до Большого театра подряжалися? Плати!
Ох, опять его понесло… А насчет метро – точно. Собирались. Стратегический запас вынимать. Зеленый как раз и предложил. Не сам, конечно, от чьего-то имени. От чьего, не сказал, темнила, щеки только надувал: важный, говорит, человек, хороший заказчик. Вспомнил? Вомбат тогда со Штрипком за противогазами на Железку ходили… Ну? А Команду в это время банда Длинного Мохаммеда выследила. Вот мы на них и отвлеклись. А что было делать? Бежать? Не в наших это правилах, да и от мимикрота особо не побегаешь. К тому же у нас – двое раненых было: Ленька руки об Трубу порвал, и Зеленый, подстреленный, «мама» сказать не мог. Ну и поперли внаглую, прямо в Квадрат, Мохаммеда на хвосте таща.
Потом оказалось, так оно и лучше вышло. Длинный Мохаммед только губищи раскатал на наш Квадрат, а мы его ка-ак…
Зеленого, жаль, не успели спасти.
И вот теперь Кувалда Гризли предлагает продолжить начатое и двигать в метро.
– А противогазы где теперь взять? – Вот. Это уже вопрос по делу. Стармех стоял, прищурившись глядел на командира.
Дальше разговор пошел совершенно конструктивный. Как, да куда, да когда… Словно до этого шары по биллиарду бестолково гоняли, а теперь аккуратно в лузы положили.
Короче, решили, что противогазы можно попробовать еще раз из того вагончика достать. Вомбат сказал, что если прогнуться, можно и вспомнить, где тот вагончик стоит.
– Так он тебе и стоит – открытый! – не поверил Цукоша. – Его уж наверняка растащили.
– Вряд ли, – заметил Командир. – Чтобы оттуда что-то утащить, нужно дотуда дойти. А дорога к вагону лежит, бриллиантовый мой, мимо Синих Уродов. Ясно?
– Ясно, – подавленно согласился Цукоша. И тут же резонно спросил: – А мы тогда как пройдем?
– Вопрос. – Вомбат почесал затылок. – Может, сбоку как-нибудь… Дима, давай карту.
Нехорошо, конечно, чужого человека к карте подпускать…
Кувалда с любопытством подтянулся к Стармеху, заглянул через плечо:
– Это-о-о, ясно, ребята, старовата карта…
– Чего? – Удивился Дима.
– Лажа у вас тут, ребятки. Вот тут, – Кувалда ткнул грязным пальцем, – крайние Гаражи, полсотни штук, не меньше, за последнее Вспучивание посыпались…
– Врешь! – не удержался Стармех. – У нас Вспучивания отродясь не бывало. Это там, сильно западней, у Стругацких Полей пучит…
Нет, это сейчас уже хорошо известно, что бывает, если Кувалде вот так, запросто, «врешь» сказать. Сейчас, если кто сомневается в сказанном Кувалдой, должен максимально мягкую формулировку подбирать. Ну, там, «я немного не уверен, Гризли, что правильно тебя понял…», или «прости, пожалуйста, ты не оговорился?». Иначе будет то же самое, как если группса-подранка за хвост дернуть. А потом стоять рядом и наблюдать, что получилось.
Дима с Кувалдой сцепились над картой. Сидя на корточках, снизу подпискивал Леня, Азмун, наоборот, басил сверху.
Никто не обращал внимания на Саню, который остался у костра и сидел теперь с глупой улыбкой на конопатом лице. В общем, на то он и Двоечник, чтобы так улыбаться, когда взрослые делом занимаются…
…С каждым разом вызывать эту свою вторую личность становилось все проще. Да что я говорю! Какую вторую личность? И ТАМ, и ЗДЕСЬ – везде Я, Саша Самойлов, в здравом уме и трезвой памяти, без каких бы то ни было заскоков и завихрений. Как это обычно происходило при ПЕРЕМЕЩЕНИИ? Путешествующая душа автоматически получала в полное распоряжение готовую телесную оболочку, наделенную памятью, навыками – даже документами и одеждой! Так мы с Шестаковым стали лейтенантами Российского космического флота, точно так оказались с Валеркой Дрягиным частными детективами в Светочкином мире…
Саша вспомнил. Он уже БЫЛ здесь. И это воспоминание в первый момент заставило его содрогнуться. «Ты блефуешь, Антонов…» – было сказано тогда жесткому и умному человеку, которого здесь называют Вомбатом или Командиром. В нашем, ОБЫКНОВЕННОМ, мире его похоронили еще в ноябре прошлого года. ЗДЕСЬ он по-прежнему живет и водит свою лихую Команду по диким лесам, наполненным самой фантастической жизнью и нежитью.
Теперь о главном. Самое удивительное, что у Саши Самойлова ЗДЕСЬ существует явно выраженный ДВОЙНИК, который живет независимо от того, путешествует Саша или нет. Именно поэтому Саша (не путать: Саша, а не Саня, который Двоечник!) может существовать в двух ипостасях (вариантах, образах, личностях – как больше нравится). Местным Саней-Двоечником, с крошечным наблюдателем – Сашей Самойловым на краешке сознания, этаким электронным «жучком». Или самим собой, человеком из мира трамваев и троллейбусов, домашних собак и тривиальных комаров. Второй вариант сильно уязвим. Дело в том, что окружающий мир настолько, мягко говоря, необычен, что через пять секунд пребывания самим собой остается единственное желание – свалить отсюда как можно быстрее.
Теперь уже можно с уверенностью сказать, что произошла громадная ошибка. И вместо того чтобы с Сашиной помощью отправиться в СВОЙ мир, Света каким-то образом открыла Саше вход в мир Виталия Антонова. Для тех, кто хоть чуть-чуть знал этого человека, подобные сюрпризы не покажутся слишком удивительными.
Саша сидел на задворках сознания, глядел на мир Антонова глазами Сани-Двоечника и тихо балдел. Ошибка в перемещении выяснилась почти сразу, можно было давно двигать домой. Но… Покажите мне мужика, который не воспользуется возможностью запросто, с автоматом за плечом, побродить в компании отличных ребят, пошугать местную живность и послушать за чаем байки Кувалды Гризли… Да, в общем, и не в этом дело. Смутное, сильно размытое, но четко уловимое ощущение опасности, возникшее буквально сразу, с первой минуты нахождения в этом мире, как раз и мешало двигать… Какого, собственно, черта мы так быстро успокоились? Ну да, похоронили. Так вот же он, здесь, – здоровехонький и живехонький, мрачно глядит на старого болтуна в кепке-бейсболке, а думает… думает явно о своем. Нет, дружище Самойлов, погуляй-ка ты здесь еще немного, авось и выяснишь чего.
– …не лопочи, пацан, я говорю: можно там пройти! – Спор был в самом разгаре.
– Все. Хватит орать, – вмешался, наконец, Вомбат. Оно, конечно, в споре, может, и рождается чего полезное, но Командир наш этих «родов» страсть как не любит. – Что ты предлагаешь? – обратился он к Кувалде.
– Это, ить, и ежу – ежнее, – обрадовался тот, – вот та-аким манером вдоль Нового Русла идем, потом уголочек среза-аем – и по болоту шагов сто двадцать…
В воздухе повисла ужасно неловкая тишина.
Кувалда распинался еще минуты три, а потом замолк и удивленно поднял голову:
– Это, чего ж такое, добры люди? Зачем рожи-то такие скорчили, будто я пукнувши принародно? Коли что поперек сказал – укажи, да тока буйну голову не секи…
Вот теперь поди объясняй ему, чего молчим.
Маленькое лирическое отступление об интимных нюансах нашей бравой Команды. Брось хихикать, дело серьезное, хоть и выглядит, как детский энурез. Энурез? Это слово мудреное. Короче, Цукоша так называет, когда в постель писают.
Вот кто хоть раз наших ребят в деле видел, ни в жисть в такую чешую не поверит. И глупо, и ничего с этим не поделаешь… Короче, так. Суеверные мы очень. А знаешь, как тяжко – мало того, что по сторонам внимательно смотреть, каждую мелочь сечь, так еще и следить, чтоб эта мелочь не сглазила кого… Вот у Цукоши, например, точно известно, под самой нижней фуфайкой, ну той, что под майкой, крестик нательный серебряный висит. На какого лешего, спрашивается, носит? А Ленька, это уж каждый знает, как в Квадрат идем, всю дорогу пальцы скрещивает. Вот интересно, когда в последний раз, после той Трубы, у него вместо рук месиво из костей и бинтов было – чего скрещивал? Даже Командир… Ладно, не будем при посторонних…
Усек? А вот теперь можно и не спрашивать, почему все замолчали. Чего можно сказать, когда у тебя на глазах корявый немытый палец Кувалды Гризли чертит по карте путь – ну, точнехонько! – повторяющий наш, тот, что в Гаражах перестрелкой закончился?
Тут Кувалда вдруг как хлопнет себя по лбу да как закричит, будто его осенило!
– Ах, ты, ежкин кот! Ну и память пошла у старика! Хуже решета глиняного! Я ж сразу хотел вам эту хохму запродать! А ты, ты ж… – И еще на пять минут причитаний да огорчений. – Туда ж друга дорога есть! Как раз до Девяткино! От-то я вас щас байкой порадую, песней развлеку…
Все облегченно зашевелились, загомонили, завыказывали жуткий интерес, наперебой Кувалду уговаривать стали: рассказывай скорей, да не томи… Хреново сыграно, ничего не скажешь. Да главное не это, главное, что неловкость проехали.
– Это, ить, компашка тут объявилася, на Железке промышляет. Название запямятовал, то ли «Карусель веселая», то ли «Мамзель крутая», не помню, право слово. Так эти самые ребяты, как есть, атракциен слепили: откопали гдей-то дизелек старый и теперича гоняют на нем – между Лечебницей и Девяткином…
– Зачем? – удивился Вомбат сразу за всех.
– Эт-то так, людям для удовольствия, а себе – в прибыль.
Все еще сильней загомонили, обсуждая странных ребят.
– Не пойму, – Пурген повернулся к Стармеху, – или я подзабыл, что такое удовольствие? Чего там делать-то?
– Это – не тебе судить! – Гризли поперхнулся собственным кудахтаньем. – Ты-ть, молодняк, небось и Железку-то издалека видел, за версту, чай, обходил…
Леня тщательно прокашлялся и очень звонко сказал:
– Ты, Кувалда, человек новый. Выбирай, пожалуйста, выражения. Я, может, с виду добрый, но в душе очень ранимый. Могу и пристрелить сгоряча.
– Эт-то, не серчай, не серчай, паря, – загудел смущенный Кувалда. – Я, ишь, стоко по свету мотаюсь, кажись, лет сто, потому мне все вокруг молодежью кажутся. Не серчай, я ж не со зла… – И долго бы еще, наверное, расшаркивался, если бы Вомбат аккуратно не вернул его в нужное русло:
– И часто эти твои «карусели» так развлекаются?
– А это как клиент подвалит. Бывает, и неделю пустыми стоят… Кто ж такую дуру порожняком погонит?
– А чем берут?
– О-о-о, тут дело обсуждаемо. У кого что есть… Могут салом, а могут и проволоки медной моток взять. А могут и не поладить… Одни хлюпари, знаю, с самой Матоксы мешок «дури» приперли, за атракциен отдавали. А те – не-тко, не позарились на таку отраву… А вот Юру Деревянного за так катают…
– Почему?
– Это, уж больно песни жалистные поет. Как есть, слезу прошибает.
Убей, расстреляй – из наших никто и слыхом не слыхивал о Деревянном Юре, который к тому же песни «жалистные» поет.
– Ну, ясно. Сверачивай карту, Дима. Завтра додумаем.
Командир наш, похоже, заскучал. Странно. То ли подлянку какую почувствовал, то ли «дурак-трава» в нем все еще говорит?
– А почему завтра? – Дима даже охрип после бурного обсуждения. – Чего тут думать? Найдем этих, твоих… Слушай, Кувалда, а ведь чего-то здесь не то… Дизелек, говоришь? А топливо?
– А это, чего не знаю – врать не буду, – торопливо заговорил Гризли. Значит, действительно не знает, поэтому и смущается. – На чем ездют – не докладывали, да я и сам в технике – не мастак. Может, на керосине, а может, и воду болотную заливают…
– Я думаю, с этими товарищами мы связываться не будем, – с нажимом сказал Командир. Да поздно. У Стармеха уж глаза загорелись, Пурген Цукошу подначивает, в бок толкает. Приключение!
– Да подожди ты, Вомбат, проверить надо. Может, стоящее дело-то? Если получится, прямо до метро и домчим! – Стармех говорил убежденно и смело.
– Конечно! Если у них и правда это дело накатанное – доедем без проблем! – Это Пурген подключился.
Азмун не успел произнести свою реплику. Вомбат встал и сказал сквозь зубы, глядя прямо перед собой:
– Я не понял. Мы что здесь – в парламент играем? Я. Сказал. Завтра. Обсудим.
Это мы-то – обсудим. Все, конечно, заткнулись. А сам Вомбат, между прочим, еще час, не меньше, с Кувалдой о чем-то в сторонке шептались.
Бедный Стармех, как застоявшаяся лошадь, бродил вокруг костра, взбрыкивая ногами.
– Ужасно, мужики, дела хочется, – признался он.
Удивил, да? Кому ж не охота?
Саня все еще улыбался. Нет, честное слово, доводит он иногда своей глупостью! Вроде возмужал, а иногда – такой тюфяк прежний проглядывает – мама дорогая!
– Я не понял, зачем нам противогазы? – спросил Двоечник тихо-тихо. – Там что – воздуха мало?
Это ж надо – такое ляпнуть!
– Санечка. – Когда Стармех таким голосом начинает говорить, Двоечник сразу к Азмуну поближе садится. На всякий случай. – Противогаз на то и противо-газ, чтобы дрянь всякую из воздуха тебе в ротик и в носик не пускать. А больше воздуха, чем есть, он никак не сделает…
Саня послушно кивнул, но продолжал смотреть вопросительно.
– Слушай, Дим, ты не злись, а правда – зачем? – смущенно произнес Цукоша.
– Я помню, Зеленый говорил что-то… – неохотно начал Дима. – Вроде крысы там особо ужасные…
– За лицо, что ли, кусают? – хихикнул несерьезный Пурген.
– Не, газом каким-то прыскают, крыша от него едет.
– А-а-а… – понимающе протянул Азмун. Это конечно. Это дело хозяйское. Крысы газом прыскают. Это бывает.
Спать укладывались долго и суетливо, как это всегда бывает, когда день тянулся долго, а прошел бестолково. Двоечник сел к костру – дежурить. Рядом примостился Пурген.
– Куртку никак не могу починить, – пожаловался он.
Ленька у нас вообще очень нервный. Выносливый, как верблюд. А юморной! Под хорошее настроение, в походе, тридцать километров может, не уставая, свои шуточки мочить. Но очень нервный. У него иногда даже глаз дергается.
– А чего ты – на ночь глядя? – удивился Саня. – Днем тебе времени не нашлось?
Ленька только рукой махнул да опять свою «молнию» на куртке мучать стал. Ну, все теперь понятно. Если бы он днем такой хреновиной занялся, давно бы его курточка в костре была. Вомбат к таким вещам очень строг.
«Будьте проще, – говорит он всегда. – Чем сложнее механизм, тем больше вероятность, что в самый нужный момент он откажет!»
Нет, но что касается оружия – тут по-другому. Тут всяческие навороты и прибамбасы очень даже приветствуются. Но зато и гоняет он нас с этими автоматами, как крепостных. По полдня чистим-блистим, разбираем-перебираем. Любой из Команды не то что с завязанными глазами – во сне, кажется, соберет-разберет за десять секунд.
А к куртке Ленькиной Вомбат давно-о приглядывается. Да все случая подходящего не найдет. Так, мимо глянет, рыкнет поутру: «Когда вместо „молнии“ пуговицы пришьешь?» На этом и остановится.
– Сань, – вдруг тихо позвал Леня, – чувствуешь, как хреново в Команде стало?
– Ага, – признался Двоечник.
Это, что называется, вопрос в точку. Что касается «чувствуешь» – это все к Сане. Смурное какое-то время. Нехорошее.
Вот так поговорили.
Леня свою «молнию» починил-таки и спать пошел. А Саня дежурить остался.
Утром выяснилось, что ушел Вомбат.
Насовсем.
Почему-то все сразу поняли, что насовсем.
Никто из дежурных ничего не слышал, о чем все старательно друг другу сообщали. «Ты слышал что-нибудь?» – «Нет. А ты?» – «И я нет. А ты, Дим?» Ходили, пожимали плечами, громко недоумевали. Пока не очнулись. Чего это мы? Ну, какая, к дьяволу, разница, слышали-видели? Главное – ВОМБАТ УШЕЛ.
Первым делом – Кувалду Гризли растолкали: о чем вчера с Командиром говорили? Признавайся, гад!
А тот спросонья глазами лупает, вокруг себя таращится, ни хрена не понимает. Да и кто сейчас чего поймет? Малых детей в лес завели, одних бросили. На мальчика с пальчик надежды нет. За каждым кустом баба-яга с костылем сидит, пальцем грозит: ужо я вас, горемычные! Стра-ашно.
Ленька «молнию» на нервной почве доломал, стоит, чуть не плачет.
Азмун с котелком всем под ноги лезет.
Саня последний умишко, кажись, потерял. Сидит. Даже не улыбается.
Кувалда тихо-тихо в уголку примостился, видать, струхнул малость. Как бы не прибили под горячую руку.
Один Стармех вроде головой работает. Сигарету свою докурил. Затушил аккуратно. Сплюнул подальше и говорит:
– Хва, – говорит, – здесь кудахтать, все равно ничего не снесете. Азмун, ты что как болван стоишь? Забыл, что с котелком делать? Воду неси, дорогуша, завтрак готовь. Пурген! Чтоб я этой куртки больше не видел! Займись оружием. Проверь, смажь, что потребуется. Ясно? – На Двоечника посмотрел только, рукой махнул, не о чем разговаривать. Потом к Гризли повернулся: – Вот что, старый. Мы сейчас собираемся и идем твой аттракцион смотреть. Поведешь. – И, увидев открытый было рот Кувалды, не торопясь, добавил: – Хоть слово без моего разрешения ляпнешь – на месте пристрелю.
Кувалда врубился сразу и закрыл рот. Вид у него при этом был умоляющий. Да Стармех и сам, видать, понял, что перегнул.
– Садись, обсудим, как пойдем, – разрешил он, доставая карту.
Пока все делом занимались, они с Кувалдой как раз все и решили. Со стороны их разговор походил на диалог человека с транзисторным приемником. Как только Гризли начинало вести в сторону, Дима просто поднимал на него свой строгий взгляд, чем резко убавлял громкость.
– Это-о, вишь, и никак иначе не получится, как через Цветник… – опасливо бубнил Кувалда.
– Ну, так и давай через Цветник.
– А-а-а, так ить…
– Короче, жучара.
Одним словом, конструктивный диалог.
…Саня сидел с отрешенным видом, который ни у кого из команды никогда не вызывал подозрений. Особенно сейчас. Когда Командир кинул свою Команду. Эпитетов, достойно описывающих данный поступок, не нашлось ни сразу, ни пораздумав. Не нашлось даже у Саши Самойлова, который как раз и наблюдал окружающую суету.
Вот. Начались странности. Насколько Саша мог судить, для всех членов Команды уход Вомбата – событие экстрачрезвычайное. Все, ребята, вот теперь я точно отсюда не уйду, пока все про вашего Командира не выясню… А заодно и про крысок местных. Оч-чень, знаете ли, интересное совпадение получается: здесь Девяткино, и у нас – Девяткино. Здесь крысы «газом каким-то прыскают», и у нас противогазы нужно надевать. Ваша работа, господин Антонов? Ах, Виталий Николаевич, Виталий Николаевич, ну что за методы?..
…Кто-то громко откашлялся у них за спиной. Стармех подскочил от неожиданности и виртуозно выругался.
– …тебя, Двоечник! Какого… ты сзади подкрадываешься?
– Никуда я не подкрадываюсь! – Вот-вот, таким именно тоном Саня недавно научился говорить со Стармехом. – Стою и жду, пока вы тут… всякую разводить перестанете. Команда давно готова. Устроили тут совет в Филях!
– Чего-о? В каких таких Филях, придурок? – Дима начал вставать.
Пурген зажмурился. Если учитывать последние события, очень даже может быть, что Стармех сейчас будет драться с Двоечником. Вот так. Приобретайте билеты заранее.
Уф, нет, слава Богу, до такого мы еще не докатились. Стармех просто встал и пошел свой мешок собирать. Не стал с Саней даже в «гляделки» играть. Это, знаешь, когда два мужика для пущей крутости друг друга глазами сверлят? Потом один, обязательно сквозь зубы, процедит: «Ладно, гад, еще встретимся…» – и в сторону отходит. Вот в принципе он и считается проигравшим.
А с Саней – не, такие номера не проходят. Он через минуту вдруг ржать начинает и говорит что-нибудь вроде: «Дим, у тебя веснушек на носу-у – миллион!» Короче, никакого удовольствия и морального удовлетворения.
Ох, ребяты, поборемся мы еще за власть, поборемся… Стармех, конечно, молодец, строгий парень, правильный, да и храбрости ему не занимать. Да вот только с чего это он решил, что после Вомбата автоматом в командиры пройдет? Огласите весь список, пожалуйста.
Идем. Хорошо идем. Дружно. Ну, может, чуть быстрее, чем с Вомбатом. Ну, это и понятно: надо ж показать, что и сами – не дети малые, сопли по деревьям развешивать не собираемся. И вообще, заметил: чего бы мы в последнее время ни делали, все как будто в пику – вот, гад, гляди, не померли, по кустам не разбежались, вместе на дело идем, в метро, стратегический запас вынимать, черт тебя совсем побери, вместе с башкой твоей, «дурак»-травой попорченной! Наверное, только Пурген, может быть, чуть-чуть-чуть, самую малую толику, верит, что Командир вернется. Недаром он Двоечника утром тихо спросил:
– Сань, а Вомбат с тобой перед уходом ни о чем не говорил?
– Ты что? О чем?
– Ну, это… Знаешь, я подумал… Вдруг он сам… Квадрат искать пошел? Ну, в смысле – голову лечить?..
Эх ты, глупка-добрячок, если бы так… Я бы его сам за руку туда отвел…
Нормальный лес кончился, тропа неожиданно юркнула в невысокие плотные заросли карликовых берез и совершенно потерялась. Как здесь идти? По десять берез на каждый квадратный метр, кроны широченные намертво срослись, и вот такой зеленый матрас – тебе по пояс – до самого горизонта. Когда-то здесь ЛЭП проходила. Вон опоры торчат.
– Ну? – Стармех повернулся к Кувалде с таким видом, словно тот – пойманный за руку вражеский диверсант.
А вот и не странно было бы, если Гризли сейчас предложил бы что-нибудь совсем уж дурацкое – например, идти прямо поверху этих самых берез, надев на ноги широкие плетеные лыжи вроде снегоступов. Слабо?
– Это, вдоль надо-ть, по краешку пробираться… пока проход не найдем… а там – как раз через шестьсот восемьдесят шагов – Цветник…
Пошли по краешку. Шагов через двести спугнули двух буриданов. Оба, как водится, живо сиганули прямо из-под ног – вверх, метров на десять, а потом, опять же классически, под прямым углом, разлетелись в стороны. Предполагается, что у бедолаги-охотника при этом глаза так же разъезжаются в разные стороны, он стреляет и мажет, а невредимые буриданы спокойно возвращаются в гнездо. Ну-ну. Не на таковских напали, в смысле, мы тоже не лыком шиты. На этот случай у нас в команде сценарий давно отработан: Азмун всегда стреляет в правого, Стармех – в левого. Чтоб не раздумывать долго. Чтоб дичь хорошая мимо не пролетала. А супчик с потрошками буридановыми – м-м-м! – именины желудка!
Так и сделали. Да только не учли, что у этих щеглов-переростков как раз линька прошла. И летают они – хуже веника. Да не то чтобы совсем промазали. Цукоша-то попал… А Стармех, видать, сильно с Двоечником перенервничал. Ка-ак бабахнет! Да не в буридана, а прямо в опору ЛЭП!
Господи, красота-то какая! Остается удивляться, как эта насквозь проржавевшая и изъеденная кислыми дождями и металлической тлей дурища раньше не рухнула! Она как-то вся жутко мелко задрожала, теряя четкие очертания, потом что-то тихо скрипнуло-пыхнуло, и опора… нет, не упала. Она рассыпалась в воздухе. И лишь потом облаком рыжей пыли стала медленно оседать на землю.
– Ух, ты-ы… – выдохнули почти хором. И сразу же: и я! и мне!
И – пошла пальба! Честно скажу – давно так душу не отводили. Штук двадцать, не меньше, грохнули. И тут Саня как-то судорожно вздохнул и тихо заметил:
– Теперь главное, чтобы ветер не поднялся…
Вот у нас, например, в народе ходит мнение, что из всех тех гадостей, которые наш барометр ходячий за версту чует, не меньше половины он сам же на нас и накликивает.
Через десять секунд после Саниных слов про ветер листочки карликовых берез легонько затрепетали. А еще через полсекунды мы поняли, что сейчас на нас понесется несколько тонн мелкодисперсной ржавой пыли – той, что осталась висеть в воздухе после наших упражнений в стрельбе по опорам. Душевная перспективка, да? Все оторопело глядели друг на друга, совершенно не представляя, что же делать.
– Сюда давай! – закричал вдруг Кувалда, ныряя прямо в заросли.
Здорово. Ну просто – пруха несметная! Какой-то хитрый зверь проделал себе уютный лаз шириной около метра. Листья соседних берез плотно смыкались над головой, образуя приятный зеленовато-сумрачный коридорчик. Саня полз за Пургеном, мучаясь вопросом: кто бы мог быть таким искусником? Стволы были не откушены и не срезаны. Какой-то неведомый умелец аккуратнейшим образом просто выпилил у них середину мелким лобзиком. И опилки с собой унес.
Сзади пыхтели.
– Все-е! – крикнул сзади Дима. – Поместились!
Так. Поместились. Теперь можно полежать и немножко отдохнуть.
– Лень! Ты как там? – заорали рядом. Ага, значит, это пыхтел Цукоша.
– Я-то ничего! Созерцаю подошвы Кувалды Гризли!
– Ну и как?!
– Боюсь, долго не выдержу!
– А что так?!
– Слушайте, придурки! Вы долго еще через меня перекрикиваться собираетесь? – сварливо спросил Двоечник. – Трудно десять минут молча полежать? Соскучились очень?
– Лень, слышишь? Кажется, Двоечнику твои подметки тоже – не подарок! – заржал Цукоша.
– Странный какой коридор здесь!
Это уже Дима. Тоже, видать, заметил.
Впереди что-то быстро загундел Кувалда.
– Чего, чего? – Сане показалось, что он ослышался. А когда понял, что – нет, чуть не заорал от страха.
– Что он говорит? – переспросил Стармех.
– Он говорит, что это рабочий лаз муравьев-болтунов, – дрожащим голосом ответил Цукоша.
– Тогда – какого черта… – начал было Стармех, но поперхнулся и замолчал. Ясно какого. Стрельцы-весельцы, стрельчаки-весельчаки. Лежи вот теперь и думай, чего тебе лучше: ржавчиной задыхаться снаружи или муравьев-болтунов здесь поджидать…
Кувалда забормотал, судя по тону, что-то ободряющее.
– Чего?!
– Говорит, нет их здесь сейчас, миграция у них!
– Чего?!
– Ушли, говорит, на хрен, отсюда!
Ф-фу-у… Слава Богу, хоть здесь повезло немного.
– Дим, как там на улице?
Не, честное слово, орут, как на базаре.
– Да вроде нормально! Сейчас посмотрю! Ага! Вылезайте!
Рыжее облако слегка припорошило листья, поэтому казалось, что, пока мы валялись под березами, здесь уже наступила осень. Ладно, повеселились, можно и дальше топать.
И топать, и топать, и топать… До чего однообразная местность – не на чем взгляд остановить. Чего-то я и не припомню по карте, чтобы здесь так долго идти…
Кувалда наконец нашел злополучный проход, куда все облегченно и свернули. Дорожка была широкая, утоптанная, словно аллея в парке. Нет, сюда мы как-то ни разу не доходили. У нас всегда маршруты севернее лежали. Так и что удивительного? Каким идиотом надо быть, чтобы по РАВНИНЕ прогуливаться? Кувалда, правда, рубаху на пузе рвал – клялся, что саунд-волны сейчас – жуткая редкость, а здесь о них и слыхом не слыхивали… Ничего каламбурчик, да?
Пурген догнал Саню, ткнул локтем в бок:
– Слышь? Поют.
Я бы, конечно, пением эти звуки назвал с большой натяжкой. Так, мычание. Но, учитывая низкую музыкальную грамотность местного населения, явление, безусловно, необычное.
Впереди остановились, и Саня услышал довольный голос Гризли:
– Это, ить дошли… Цветник это…
Местность здесь совершенно незаметно понижалась, образуя нечто вроде а-агромадного блюдца, метров пятьсот в диаметре. И вот теперь представь, что в это самое блюдце набросали мелко нашинкованную радугу, пардон за пошлое сравнение, ничего умнее в голову не пришло.
Это и был знаменитый и совершенно незнакомый нам Цветник.
А начали мы знакомство с жуткого конфуза Цукоши.
Совсем рядом с дорожкой начинались заросли неизвестного растения, на ветках которого, трогательно поддерживаемых палочками-рогульками, висела клубника величиной с футбольный мяч. Обжора-Азмун и здесь не смог подавить зов вечно голодного брюха. Он сорвал с ветки ближайшую ягоду и с хлюпаньем засунул в нее довольное лицо.
Тут же выронил ягоду и согнулся пополам.
Его вырвало.
От лежащей на земле клубничины разносился сильнейший запах падали.
– Эх ты, дурында, – ласково сказал Кувалда, с жалостью глядя на содрогавшегося Цукошу, – ее ж только Пакость есть может…
– Ого, – тихо заметил Леня. – А вот и садовник пожаловал.
Странной, подпрыгивающей походкой к ним действительно направлялся человек. Когда он подошел достаточно близко и уже можно было разлядеть его лицо, Цукошу снова вывернуло. Ну, это, наверное, по инерции. Хотя зрелище, доложу я вам, было… весьма и весьма специфическое.
Недопеченный крендель с как попало воткнутыми изюминками глаз, который, перед тем как посадить в печь, изрядно покромсали ножом…
Или сильно подтаявший снеговик, у которого уже и нос-морковка отвалился…
Что-то среднее между этими двумя обаяшками.
Был он невысок ростом, примерно Стармеху по плечо, с редкими длинными волосами и большими мясистыми ушами-локаторами. Подбежав к Кувалде, он радостно запрыгал вокруг него, издавая как раз то, уже слышанное нами мычание, только тоном повыше.
– Это… Кто это? – сдавленно спросил Дима.
– Это – Дуня. – Невыразимая нежность сквозила в голосе Кувалды. Он ласково гладил урода по голове и сунул ему в руку заныканный где-то кусок сахара.
– А что у него с лицом? – Бестактный вопрос, не спорю, но Дима был, честно, ошарашен.
– А-а, это-о, таким уродился, болезный, така уж у него, ить, стало быть, планида… А лицо… Он, ить, вообще безо рта на свет народивши… я вот так иду, смотрю, пацан в траве лежит… махонький, глазки черненьки, а не плачет… Гляжу – а рта-то и нет… ну, я ему ножичком и проковырял… неаккуратно маненько, да ничего, и так сойдет… Ты на лицо-т не смотри, главно дело, штоб человек хороший…
Дуня меж тем, поплясав около Кувалды, видно, решил пойти познакомиться с остальными. А знакомство у него – представляешь? – состоит в том, что, попрыгав на месте, этот урод вдруг, не спросясь, кладет тебе голову на грудь и пускает слюни.
Надо отметить, мужики очень мужественно перенесли эту трогательную процедуру. Когда очередь дошла до Сани, его замутило, но он только крепче сжал зубы. У настоящего Сани-Двоечника, без примеси, так сказать, Саши Самойлова, наверное, давно бы уже случилась истерика.
Дуня покончил со знакомством и что-то промычал Кувалде.
– Так, ить, в гости зовет… – перевел тот. – Наши блинки – ваши байки…
Этого только не хватало!
– Нет, Гризли, – решительно отказался Стармех, – мы, знаешь ли, еще не устали, рано отдыхать. Так до Лечебницы можем засветло не успеть.
– Ну-у-тко, низя-я, низя-я так, братцы, – заныл Кувалда, – обижать-т, хорошего человека – грех, ить, он к вам – со всей душой… Низя-я… Хоть минутку посидеть на-адо… Отсюда до Лечебницы – уж и рукой подать… – Стоящий рядом Дуня изображал на своем кошмарном лице скорбь и что-то жалобно подвывал.
– Кончай концерт, Стармех, – шепнул Двоечник, – посидим минуту, не помрем.
– Не помрем? – Дима с сомнением глянул на зеленого Цукошу. – Ладно, Дуня, принимай гостей.
Радости садовника не было предела. Он даже бросился было обниматься, но Леня – первый же, на кого он наскочил, – инстинктивно выставил локоть вперед. Получилось слегка резковато – Дуня с размаху налетел на локоть и шлепнулся на дорогу. Пурген покраснел, Дуня заплакал, Кувалда Гризли, кудахтая, бросился успокаивать обоих.
Ну, конечно, минутки не получилось. Не меньше получаса просидели в хлипком Дунином шалаше, старательно отказываясь от любого угощения и ведя глубокомысленные беседы через переводчика-Гризли. Потом всех повели на экскурсию.
Здоровенное блюдце Цветника было аккуратно разбито на сектора. Каждый сектор чем-то отличался от других. Ну, например: просто цветы, цветы плодоносящие съедобные, цветы плодоносящие несъедобные, цветы плодоносящие ядовитые, цветы плодоносящие просто опасные и т. д. В отдельном огороженном загончике резвились надуванчики. Мужики специально остановились ненадолго – посмотреть. Эта тварь нам знакомая, встречались уже. При соблюдении некоторых элементарных правил опасности не представляет, а понаблюдать за ними – забавно. Ну, представь: среди обыкновенных одуванчиковых листьев на толстом мясистом стебле торчит обыкновенный же, с виду, одуванчик. Через примерно час после восхода солнца он полностью раскрывается. Еще через час начинается интересное. Головка цветка набухает, увеличивается в размерах, потом вдруг громко говорит: «пуф!» и лопается. Разбрасывая по сторонам крошечные парашютики с семенами. А семена у надуванчиков – острые и цепкие, как рыболовные крючки. Попадут на любую поверхность и тут же начинают пускать корни и выбрасывать мелкие листочки. Повторяю: поверхность роли не играет. Поэтому близко к надуванчикам подходить на всякий случай не надо. Цукоша божился, что видел надуванчика, уцепившегося за дуло автомата. Но и это еще не самое интересное. Самое интересное начинается потом. Семян этих каждый цветок отплевывает уйму, места всем, как водится, не хватает… Поэтому они и начинают драться… Натурально. Стенка на стенку. А потом – каждый сам за себя. Незабываемое зрелище. И очень поучительное. При случае напомни, я покажу.
Росли здесь, так же в комфорте и изобилии, желтые плаксы, редчайший белый чертополох, гигантские болмаши и конопля-обманка. А уж сколько незнакомых… Сане больше всего понравились небольшие круглые кусты. Все они были покрыты множеством крошечных цветочков двух видов. Одни напоминали наивные голубые глазки – и непрерывно моргали. Другие изображали розовые губки и посылали вокруг бесчисленные поцелуйчики. Такая вот локальная идиллия. К сожалению, не удалось выяснить у Дуни, как называется этот милый кустик.
– Какая пошлость! – заметил, проходя мимо, Стармех.
Каждое растение, кроме, конечно, блуждающих, занимало свою отдельную и ухоженную клумбу, дорожки были подметены и посыпаны красной крошкой. Похоже на битый кирпич. Интересно: откуда здесь кирпич?
Как умудрялся колченогий идиот Дуня поддерживать здесь такой идеальный порядок, так и осталось загадкой.
На прощание – опять же с прикладыванием головы и пусканием слюней – Дуня всем сделал подарки.
Пургену достался ядовито-красный цветок, смахивавший на жеваную гвоздику.
– Увы, – посетовал Леня, – я сегодня не при смокинге. А то – обязательно бы вставил в петличку!
Но ему тут же объяснили, что это и не для красоты вовсе, а для пользы. Гадость насекомую в радиусе метра напрочь, говорят, отгоняет.
Стармех получил комплект обструганных белых палочек. Дуня изобразил какой-то сложный танец, а Кувалда перевел: дескать, палочки эти – идеальное средство, чтобы бросить курить. Захотел подымить-отравиться – палочку в рот. Пожевал чуть-чуть – и расхотелось.
Дима уже открыл рот, чтобы сообщить Дуне и Кувалде свое мнение об их трогательной заботе о своем здоровье, но… Несчастный урод так трогательно смотрел на него, что дрогнуло даже железное сердце Стармеха. Он взял палочки, буркнул: «Спасибо», – и отошел в сторону.
Азмун наотрез отказался от корзинки настоящей клубники. Расстроенный Дуня сбегал и принес ему огурец.
Дошла очередь и до Двоечника. Ужасно важный Дуня торжественно вручил ему ромашку с одним-единственным лепестком.
За спиной захихикал Пурген, а ехидный голос Стармеха задумчиво произнес:
– Как ты думаешь, Леонид, что здесь получилось: «любит» или «не любит»?
– «Поцелует»! – вякнул подлый Пурген и прямо-таки зашелся от смеха.
Вот дураки, да?
Саня последний раз оглянулся на Цветник и с удивлением почувствовал обидный укол. И правда, чего это он меня так? Я ему вроде ничего плохого не сделал… Всем что-то полезное досталось, один я как идиот с этой ромашкой стоял…
Дальше все пошло как по маслу. До Лечебницы действительно оказалось не больше километра. Правда, когда подходили к Полбудке, уже начинало смеркаться.
– Здесь заночуем, – скомандовал Стармех, бросая мешок.
А что? Разумно. Хоть и рядышком Лечебница – Железку перейдешь, да метров сто влево. Вот как раз и дизелек ихний на рельсах стоит… А «стрелку» с ребятами все-таки лучше перенести на завтра. Не любят в наших местах поздних визитов. Не принято это у нас. «Не комильфо», – говорит Леня. Начне-ется: кто, да что, да зачем… А в принципе могут и сразу стрелять начать. Дело хозяйское.
Расположились, закусили, улеглись. Санино дежурство, как обычно, первое. В принципе Полбудка – место классное. Это как бы нейтральная зона, филиал Красного Креста. Закон здесь есть неписаный: если в Полбудке есть кто – значит, помощь нужна. Идешь мимо – подойди, поинтересуйся, чем сможешь, помоги. Хотя… Сам знаешь, какое сейчас время. Такие ублюдки развелись – никаких законов не признают. Разве только закон всемирного тяготения. И то – потому что его ни похерить, ни перекупить…
Нет, зачем же нам в Полбудку? У нас, тьфу-тьфу-тьфу, все нормально. Мы рядышком стоим.
Чу? Кто идет? А, опять Пургену не спится. Неужто куртку чинить будет? Что такое? Как ночь, так у него «молния» ломается. Нет, вроде… К котелку подошел, чаю холодного хлебнул. Побродил немного вокруг.
– Чего не спишь?
– Сань, я вот что вспомнил…
– Ну?
– А может, и показалось… Когда Вомбат с Кувалдой разговаривали, ну, тогда, в последний раз…
– Ну?
– Да не нукай ты! Мне кажется, Гризли ему что-то передал.
– То есть?
– Какую-то фигульку, мелкое что-то.
– Ну и что?
– Не знаю… – побрел обратно.
Только Пурген улегся, Кувалда Гризли к костру ползет. Это что это у нас, товарищи, за мода такая пошла – ночные разговоры разговаривать?
– Эт, того, дружа, ты на Дуню не серчай… – Кувалда говорил быстро и тихо, приходилось сильно напрягаться, чтобы разобрать слова. – Он – человек Божий, даром, что на лицо обойденный… цветик его не выбрасывай… не со зла он…
– А на хрена мне этот оборвыш? – тихо и сердито спросил Саня, пытаясь вспомнить, сразу он выбросил ту злополучную ромашку или успел куда-то сунуть?
– А, ить, того не ведаю… Дуня, сам видел, со словом плоховатенько дружит, его, ишь, и понять – не всегда… что-то он объяснял мне, про ентот цветик, да я, дурень старый, почти ничего и не понял…
– Ну, и фиг с ним, – Саня махнул рукой, – большое дело. Что мне – гербарий собирать?
– А и то – пpавда… – Кувалда пополз спать.
– Эй, подожди! – Ползи-ка, дpуг обpатно, у нас к тебе вопpосы кой-какие накопились. – Слушай, Кувалда, а о чем все-таки вы с Вомбатом pазговаpивали?
– Это, когда ж, когда ж, мила-ай? – Вот опять, хpен стаpый, дуpаком начнет пpикидываться. – И не помню я такого… ишь, пpоныpы, одни уши вокpуг…
– Ладно тебе, ладно, не хочешь, – не говоpи… Тогда, может, вспомнишь, чего ты ему такое маленькое пеpедавал?
– Я?! – подскочил Кувалда, вpаз pастеpяв свои словесные пpичиндалы.
– Чего оpешь? Мужиков pазбудишь!
Гpизли внезапно сел и упавшим голосом жалобно сказал:
– Ох, да не мучь ты меня… ничего худого тебе я не делал. Дуня вот тоже сказал – ты хоpоший человек… не доводи до гpеха…
– Какого греха? – не понял Саня.
– Ишь, ты дурня дурней, глаза тока умные строишь, а и невдомек тебе… грех это великий – хорошего человека обманывать…
– Ты запутал меня совсем! Говоришь, сам не понимаешь чего! При чем тут – хороший-плохой? Ты можешь толком сказать – куда Вомбат ушел?
– Это-о, ить, а тебе зачем? – Тоже правильная тактика: «да» и «нет» не говорите, «черно-бело» не берите. Вы поедете на бал? А зачем?
– Мне нужно, – как можно тверже сказал Саня. – Мне обязательно нужно знать, что собирается делать этот человек.
Кувалда внимательно, насколько это позволял свет костра, вгляделся в Сашино лицо. Нет, зря он из себя жука-добряка строит. Неприятный он человек. Я б такому свой автомат подержать не дал.
– А-а-а, эт, не пойму я… бьюсь, бьюсь, никак все в толк не возьму, чего ты от меня хочешь, мил человек? – затянул Гризли старую песню, не понимая, – а может, как раз и понимая, но раздумывая, и этим своим раздумьем выдал себя с головой.
– Да ничего, спать иди, – раздраженно бросил Двоечник, поправляя костер.
Мы им не понравились.
Очень.
С первого взгляда.
Назывались они, конечно, никакие не «карусели» и не «мамзели», а даже совсем наоборот – «Рулетка-транзит». Ну, в том смысле, что фирма не гарантирует.
Ну а мы тоже – молодцы. Как проснулись, умылись, чаю пошвыркали, так и поперли. Здрасьте. Вот и мы. Прокатите, дяденьки?
Не обдумали ничего, не обсудили.
Они нам сразу, в лоб: чем платить будете? А мы и скисли. Они такое дело увидели и еще больше разозлились. Ясно дело – кто пустых клиентов любит? Один гад кривозубый, во рту у него словно штакетник поломанный, даже издеваться начал.
– Давайте, – говорит, – нам вот этого, самого толстого, – и в Цукошу пальцем тычет, – у нас с топливом напряженка, будет нам дизель вручную толкать.
Представляешь?
А еще, самое обидное, что все понимают – при Вомбате такого бы никогда не случилось. Если при Вомбате эти «рулетки» вдруг вздумали на нас попереть… Я думаю… Для начала хорошенько получил бы по своим кривым зубам этот возникала. А потом Командир быстро что-нибудь придумал бы…
– Насчет оплаты беспокоиться не надо.
Ой, кто это? Как будто привидение заговорило… Нет, это Стармех, оказывается, высказался. Чего это он? Импровизировать от безнадеги начал? Стоит, ноги чуть расставлены, глаз прищурен.
– Чего даешь? – сквозь зубы протянул худой старикан. Сидел он в углу, кутаясь в драный овчинный тулуп, и курил самокрутку. По всему видать – главный тут.
– Даю… – Стармех демонстративно, тыкая пальцем, пересчитал «рулеток», – никто из наших по-прежнему ничего не понимал, – …пять праздничных наборов.
– Что в наборе? – бесцветно спросил главный.
– Взывчатка-пластик, патроны автоматные, шоколад… – У Азмуна глаза на лоб полезли – чего это Димка несет?! Какие патроны?!
– Шоколад… – Мечтательно повторил кто-то из «рулеток».
– А почему сразу не сказали? – так же без эмоций продолжал допрашивать старикан. Голос его, безвкусный и бесцветный, напоминал Сане какой-то противный жидкий бульон типа – один воробей на ведро воды.
– Тонкость одна есть. – Стармех был непробиваем.
– Какая?
– Ничего этого у нас сейчас нет, но если договоримся, то как раз по пути и захватим.
От это загнул!! Саня обменялся с Пургеном и Цукошей быстрыми взглядами. Те подтвердили: ага, скумекали. Ловко. Но и риск – немереный.
– Садись, – пригласил главный. – Курить будешь? – И кисет протягивает.
– Спасибо, у меня свои. – Стармех уже сигарету в рот сунул, а сам на кисет этот смотрит не отрываясь.
А этот, старый, уставился на Димкину руку. У него на кисти, помнишь, татушка махонькая, якорек синий.
Они та-ак до-олго друг в друга всма-атривались…
А пото-ом оба ка-ак за-аорут!
– Димка!!!
– Пашка!!!
Страшный рев и костоломные объятия. Стармех встретил своего старинного кореша, с которым в младенчестве чуть ли не на один горшок ходил. Благодарные зрители растроганно жмутся к стенкам, смахивая скупые слезы радости. В углу испуганно скулит Пакость.
Опускаем описание празднеств по случаю нежданного свидания…
Короче говоря, по делу разговаривать мы сели только завтра. Стармех расщедрился и наобещал «рулеткам» половину содержимого штрипковского вагона. А нам-то что? Нас и половина устроит. Судя по рассказам Вомбата, вагон там большой, шоколада и паронов всем хватит. Перешли к обсуждению технических, так сказать, подробностей.
– Где приблизительно стоит ваш вагон? – спрашивает Паша. Самое странное, что, по словам Стармеха, они – ровесники, а выглядит этот ровесничек лет на двадцать постарше Димки. И прозвище у него, прошу заметить, – Базука.
– Приблизительно посередине, – отвечает Дима. При этом сидит он напротив Паши, они оба честно смотрят друг другу в глаза, но карту ни один из них не достает.
– Ладно вам выделываться, – заявил тот, кривозубый. Очень даже, между прочим, нормальный мужик. Вчера, после третьей, очень душевно с ним о мимикротах поговорили – все равно без разведки здесь не обойтись. Только решить надо: пешком туда идти или дизеля гонять?
Все задумались. То есть нам-то – чего думать? Их дизель, им и решать.
Нет, зажмотились. Пешком, говорят, пойдем. Неизвестно еще, жив этот ваш вагон с подарками или нет, а у нас опять же с топливом проблемы… Кстати, так мы от них и не добились, чего они в свой дизель заливают. И подсмотреть никак, поскольку главная, так сказать, база у «рулеток» на той стороне, за Девяткином. Там, говорят, и дом у них теплый, и склад. Это Банджармасин после седьмой немного проболтался.
Идти решили вчетвером. Двое от них, двое наших. Задача предельно простая. Обнаружить вагон. Выяснить, на каком пути он стоит. По карте определить, где и какие стрелки перевести. Перевести эти самые стрелки. Вернуться обратно.
Скоро сказка сказывается…
Главная изюминка предстоящего мероприятия в том, что вагон, который нас интересует, стоит в таком месте… в таком специальном месте, которое для приятных прогулок выбирают в последнюю очередь… С Синими Уродами он рядом стоит, вот что! Только не надо спрашивать, что это такое. Это бестактный вопрос.
Все опять добрым словом помянули покойного Штрипка, принявшего от рук Длинного Мохаммеда смерть лютую. Потому как этот самый Штрипок хоть и странный был тип, но совершенно невредный. Стихов, говорят, знал уйму, читал их когда ни попадя. А главное – он единственный, кто по Железке запросто ходить мог. Все ее подковырки знал. Вот такая у парня специализация была.
От наших пошли Дима и Азмун. От «рулеток» – Волосатый Дюк (совершенно лысый парень с замашками аристократа) и Банджармасин (кривозубого, оказывается, так зовут). И так и сяк прикидывали, по карте пальцами возюкали, пошумели маленько, но в конце концов порешили, что до Нового Русла прямо по шпалам дотопают, и только потом – полями пойдут. Вагон тот, по рассказам Вомбата, заметный, особых сложностей с поисками быть не должно. Вперед, ребята. С Богом. Стало быть, сегодня к вечеру ждем-с.
Они вернулись через трое суток, когда мы почти перестали ждать.
Паша Базука бегал кругами и ругался так, что у Пакости пропало молоко. Леня, начиная с утра третьих суток, неподвижно сидел на рельсах и не отрываясь смотрел в сторону Горелых Вагонов. Кувалда Гризли бродил как тень, что-то непрерывно бормоча, кажется, молился.
Они вывалились из кустов, неописуемо грязные, страшно довольные, и принялись с ходу рассказывать о своих приключениях. Цукошу где-то сильно контузило, поэтому тихо говорить он не мог, а орал, как раненый горбань.
Для начала они наткнулись на Трубочистов. Потом Банджармасину приспичило полюбоваться на Мост Миражей. В результате им задурило голову, и все они чуть не свалились в Новое Русло. Вагон нашли почти сразу, но Волосатый потребовал уточнить, не пусто ли внутри. А поскольку дверь в вагоне с другой стороны, Стармеха с Банджармасином послали на Железку. Те, не будь дураки, полезли с правой стороны. А там…
– Знаете, мужики, – весело рассказывал Дима, прихлебывая чай, – никогда в жизни так страшно не было! – Руки у него ходили ходуном, зубы клацали о край кружки. Цукоша при этом только кивал. На левой стороне головы у него четко просматривалась седая прядь.
Большего от них добиться не удалось. Выпив по кружке чая со спиртом (полкружки чая на полкружки спирта), они отрубились и проспали двадцать два часа.
Но дело они сделали. Стрелки были переведены. Часы, как говорится, пущены. Готовый к транспортировке вагон стоял и с нетерпением ждал, когда наш дизелек, съехав на нужный путь, ткнется в него носом, выведет на основные рельсы и будет так толкать до самого Девяткино, где и состоятся торжественные мероприятия по случаю… и так далее. Одним словом, материализация духов и раздача слонов.
Саша сидел на открытой платформе рядом с кабиной дизеля. Его слегка трясло. Трудно было сказать определенно, КОГО именно трясло в предвкушении рискованного путешествия – Саню-Двоечника или Сашу Самойлова. В последнее время эти двое так перемешались друг с другом, что иногда с ходу было и не определить, кто суровым голосом одернул Стармеха, а кто чуть не заорал от страха при виде шляршня.
Странный у них мир, странный. Вот, например, – ты заметил? – здесь совершенно нет женщин. И даже, более того, о них никто не вспоминает. За все время, пока я здесь, не было произнесено ни слова о женщинах! Чем уж они так насолили господину Антонову, что он не пустил в СВОЙ мир ни одной представительницы прекрасного пола? Поди – узнай. Ага, а теперь вспомни: Света-то ему была нужна! А может, не здесь? Черт разберет… Саша поежился.
– Не дрейфь, Двоечник! – весело крикнул ему Стармех. – Когда будет особенно стремно – я тебя предупрежу! Глазки зажмуришь!
Все дружно заржали.
В честь такого важного события, как буксировка вагона, на платформу набилась вся «Рулетка-транзит». Дима подозревал, что это Пашина инициатива. На всякий случай: вдруг начнется свара при дележе? Тогда их будет пятеро против четверых.
– Все! Поехали!
Ну, поехали так поехали…
– Эй, Ухо! – крикнул Базука мужику, сидевшему за машиниста. – Ты смотри, аккуратно, после стрелки скорость сбрось, а то всю морду об этот вагон разобьем!
– Ага! – ответил тот. «Как же, – звучало в его голосе, – сброшу. Да я лучше морду об вагон разобью, чем задницу Синим Уродам подставлю!» Видимо, Банджармасин не был так скуп на подробности, как Дима.
И всего-то? Не знаю, за что этой «Рулетке» отдают моток проволоки, я бы и полметра не дал. Наверное, нужно быть каким-нибудь очень продвинутым местным эстетом, чтобы «заторчать» от десятиминутной тряской прогулки мимо поваленных Гаражей…
Нет, по-честному, мы увидели и отмороженных Трубочистов, которые, облепив свою Трубу, злобно махали нам вслед дубинками и невнятно ругались. И Мост Миражей Саше тоже очень понравился. Нет, правда, здорово: над вонючей водой Нового Русла, чуть-чуть подрагивая, появлялось изображение изумительной красоты моста. Смутные фигуры в диковинных платьях прогуливались туда-сюда… Говорят, и музыка иногда бывает…
Может быть, весь кайф тут именно около Горелых Вагонов? Но Стармех при подъезде к этим самым вагонам вдруг резко упал на Саню всем корпусом, больно придавив к грязным доскам платформы. Да так и лежал, тяжеленный, как слон, пока не проехали самое интересное. Потом Саня почувствовал сильный толчок, услышал голос Паши:
– Есть! Зацепили!
И сразу – дизель пошел тяжело и медленно.
– Все, вставай, – разрешил Стармех.
Лица у всех сидящих были глупо-смущенные. Они небось все позакрывали глаза, а теперь и не знают, что говорить. Видели – не видели? А что видели?
Саня сел, отряхиваясь и разминая затекшую спину.
– Вот бугай, – тихо буркнул он Диме.
– Ладно, извини. Для твоего же блага старался.
Саша сердито засунул руки в карманы и отодвинулся к самому краю платформы. Их странный поезд, вздрагивая на стрелках, медленно приближался к бывшей станции метро «Девяткино».
Надо же, как здесь все перекорежило! И ведь где-то здесь бродят такие же мерзкие крысы, которые пакостят в НАШЕМ метро! Слева показалась полуобвалившаяся платформа и не похожий на себя, без стекол и скамеек, разгромленный и загаженный вестибюль станции метро. Сашина рука вдруг наткнулась в кармане на что-то маленькое и мягкое. Ха! Это ж Дунина ромашка! В голову полезла всякая чепуха, и Саша, подсмеиваясь над своим ребячеством, оторвал тот, последний, лепесток, пустил его куда-то за спину, по ветру и тихо-тихо, про себя пробормотал:
– Лети-лети, лепесток, через запад, на восток, через север, через юг. Возвращайся, сделав круг. Лишь коснешься ты земли, быть по-моему вели… Эх, да пропадите вы пропадом, мерзкие создания, не смейте больше дурить людям головы, ни здесь, ни там, У НАС! Хочу, чтобы ни одна крыса больше не смогла отсюда выползти!
Ползущий впереди дизеля вагон вдруг начал крениться. Сильнее, сильнее… Откуда-то полыхнуло огнем… Господи, да там взрывчатки – тонны! Саша еще успел увидеть вскочившего Пашу с разинутым ртом… Раздирающий небо взрыв, словно гигантской рукой, зачерпнул всю станцию, вместе с землей, рельсами, раскрошившимся бетоном, обрывками проводов, и крысами, крысами, крысами! – мгновенно перемешал в огненную кашу, небрежно отшвырнул оказавшихся под рукой людей…
…Саша чувствовал, как мучительно, с кровью, отрывается его душа от летящего тела, покидая, покидая, покидая этот странный, странный, странный мир…
