Глава 3
Ваня Коршун, гроза преступного мира

Судьба-вертихвостка, накануне разбросавшая нашу троицу в разные стороны, на следующий день вновь соединила их в кабинете полковника Горемыкина, причем Кондаков безвылазно сидел там с самого утра, Цимбаларь спешно явился из следственного изолятора, где всеми доступными средствами склонял к сотрудничеству Верховного Мага Храма Огня и Силы, а Людочку Лопаткину вызвали фиктивным звонком, якобы приглашавшим её в ведомственную поликлинику для прохождения внеочередной диспансеризации.

В просторном кабинете стульев было побольше, чем в кабаке средней руки, но приглашённые разместились согласно своим собственным представлениям о субординации – Цимбаларь и Людочка поодаль, возле стеночки, а Кондаков чуть ли не под боком у начальника. Он даже свою видавшую виды папку положил на стол Горемыкина, и тому пришлось деликатно отодвинуть её в сторону.

Совещание началось сразу после того, как громоздкие напольные часы – непременный атрибут подобных кабинетов – прозвонили три часа пополудни.

Вступительное слово, как водится, произнёс Горемыкин.

– Всем вам известен повод, вследствие которого мы здесь собрались, – начал он официальным тоном, по своей всегдашней привычке глядя не на собеседников, а в отполированную до зеркального блеска столешницу. – И повод этот, надо признаться, прискорбный.

Горемыкин умолк, как бы ожидая ответных реплик, но присутствующие дипломатично промолчали, только Кондаков, съевший за завтраком переперчённую сосиску, сдавленно икнул.

– Скажу прямо, выдвинутая вами версия о том, что в высших эшелонах государственной власти произошла преступная подмена, не только не выдерживает критики, но и не согласуется со здравым смыслом. – Горемыкин покосился на висевший справа от него портрет президента. – Но особый отдел для того и создан, чтобы заниматься происшествиями, выходящими за рамки логики и существующих научных представлений. Поэтому я санкционирую расследование. Полагаю, что моего слова будет для вас достаточно.

Кондаков посмел что-то вякнуть о желательности письменного распоряжения, но Горемыкин так глянул на него, что у старого законника сразу пропал дар речи.

– Надеюсь, вы понимаете всю меру ответственности, которая ложится на ваши плечи? – продолжал начальник, обращаясь как бы к своему собственному мутноватому отражению. – Каков бы ни был результат расследования, он не должен стать достоянием общественности. Гласность гласностью, но закон о государственной и служебной тайне ещё никто не отменял.

– Постараемся всё сделать в лучшем виде, – заверил начальника Цимбаларь. – Будем регулярно докладывать вам о каждом своём шаге.

– В этом нет необходимости, – взгляд начальника переместился на потолок, что было плохим предзнаменованием. – С сегодняшнего дня я нахожусь в очередном отпуске. А моему заместителю знать о целях расследования совершенно необязательно.

– На содействие иных служб можно рассчитывать? – к Кондакову вернулась речь, правда, вместе с икотой.

– Не только можно, но и нужно. Само собой, не посвящая их в главное… Что касается трупа, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор, я распорядился доставить его в один из частных моргов. Там он никому не будет мозолить глаза.

– А как быть с территориалами? – поинтересовался Цимбаларь. – Забирать у них материалы?

– Зачем же. Пусть делают своё дело. А мы займёмся параллельным расследованием.

– Так-то оно так, но хотелось бы знать, что они успели накопать.

– Для сбора необходимой информации в районный отдел будет направлен ответственный работник главка. Официальная версия – инспекторская проверка. Роль инспектора исполнит капитан Цимбаларь. Соответствующее предписание уже заготовлено. – Горемыкин возложил длань на кожаный бювар, находившийся слева от него. – Заодно придётся провести учебную тревогу, стрельбы из табельного оружия, совещание с участковыми и приём жалоб от населения. По результатам проверки составите справочку о состоянии служебной деятельности и боевой подготовки отдела. Всё должно быть оформлено так, чтобы потом комар носа не подточил.

Теперь окаменел уже Цимбаларь, чья пылкая душа терпеть не могла всякой показухи, апофеозом которой и были так называемые инспекторские проверки. Но он уже понял, что никакие возражения сегодня не принимаются, а потому смолчал.

– Теперь касательно вас, Людмила Савельевна, – Горемыкин говорил так, будто бы видел Людочку впервые. – Хочу поздравить с включением в только что созданную оперативную группу. Как говорится, сами кашу заварили, сами и расхлёбывайте.

– А как же быть с моей службой? – пролепетала Людочка, подавленная холодностью Горемыкина.

– Своему непосредственному руководству вы предоставите справку о наличии у вас беременности сроком в тридцать две недели. – Горемыкин вновь похлопал по своему бювару. – Она, естественно, фальшивая, но составлена по всей форме с подлинными реквизитами. Этот документ избавит вас от рутинной работы и в то же время позволит без помех посещать экспертно-криминалистический центр. Сиё, в свою очередь, освободит нас от необходимости составлять официальные запросы.

– Ну а потом? – поинтересовалась Людочка, почему-то ощупав свой чисто символический животик. – Что я скажу, когда после окончания расследования вернусь на службу?

Тут уж Кондаков не стерпел и наставительно изрёк:

– Если оперативная необходимость того требует, придётся родить. Ты ведь в правоохранительных органах работаешь, а не в стриптизе. Мы в твои года на смерть шли за правое дело.

– Пётр Фомич, как всегда, утрирует, – поморщился Горемыкин. – Есть и другие, куда менее кардинальные решения. Например, можно представить всё так, будто бы у вас случился выкидыш… Впрочем, – он перевёл взгляд с Людочки на Цимбаларя и обратно, – совсем не исключено, что в процессе расследования вы действительно забеременеете.

Это была первая шутка, которую сегодня позволил себе начальник, и, надо сказать, вышла она не совсем удачной. Зардевшаяся Людочка дерзко ответила:

– Я, между прочим, получая погоны, давала клятву: всё, что нужно, держать на замке. И язык, и сердце, и то, посредством чего беременеют. Так не проще ли будет Петру Фомичу родить вместо меня?

– Надо будет – я ещё и не такое сделаю, – на полном серьёзе пообещал Кондаков.

В самый разгар этой перепалки в кабинет вошёл мальчуган лет семи-восьми, одетый в мешковатый джинсовый комбинезончик. На голове у него была бейсболка, козырёк которой скрывал не только глаза, но и нос, на ногах – грязные кроссовки. Щёчки горели неестественным румянцем – то ли аллергическим, то ли чахоточным.

Не говоря никому ни слова, он приблизился к столу, за руку поздоровался с Горемыкиным, а потом обнялся с Кондаковым, для чего последнему пришлось согнуться чуть ли не пополам.

– Хорошо выглядишь, Ванечка, – сказал Кондаков без всякого сюсюканья, как равный равному.

– Маленькая собачка – всегда щенок, – хрипловатым голосом ответил пацан и, усевшись по другую сторону стола, вытащил пачку сигарет.

Сколько помнил себя Цимбаларь, в этом кабинете никогда не курили, а сейчас Горемыкин без всяких прекословий пододвинул странному гостю хрустальную вазочку, призванную заменить собой отсутствующую пепельницу.

Однако пацан не обратил на эту услугу никакого внимания и, жадно затянувшись, стряхнул пепел в спичечный коробок, который держал перед собой.

– Ох, полегчало, – он даже зажмурился от удовольствия. – Считай, две недели табака не нюхал.

– Что так? – участливо поинтересовался Кондаков.

– А это ты видел? – пацан сдернул с головы бейсболку и под ней оказались две довольно жиденькие косички, украшенные белыми бантами. – Под девчонку работаю. Целый день у всех на виду. Маньяка-педофила подманиваю. Сегодня вечером последний выход.

– Хочу представить вам нашего нового сотрудника Ивана… – начал было Горемыкин.

– Можно без отчества, – перебил его наглый недомерок, пуская в потолок струю дыма. – И без фамилии. Зовите меня просто Коршун.

– Иван… э-э-ээ… Коршун, – начальник слегка поперхнулся, – сыщик, как говорится, милостью божьей.

– Причём в третьем поколении, – добавил Кондаков.

– В четвёртом, – поправил малыш. – Прадед мой состоял филёром в сыскном отделении Департамента полиции. Теперь об этом, слава богу, можно говорить вслух… Одним словом, будем знакомы.

Ваня Коршун легко соскочил со стула и приблизился к сидевшей в сторонке парочке (остальных присутствующих он, похоже, знал прекрасно). Как истый джентльмен Ваня сначала облобызал запястье Людочки и отпустил в её адрес замысловатый комплимент, а уж потом обменялся с Цимбаларем энергичными рукопожатиями.

– Наслышан, весьма наслышан, – сказал Ваня, распространяя лёгкий запах коньяка.

– «Квинт» употребляешь? – по-свойски поинтересовался Цимбаларь.

– Вообще-то я употребляю «Мартель», но его в наших забегаловках не сыщешь, – откровенно ответил Ваня.

Только внимательно приглядевшись, можно было понять, что это никакой не ребёнок, а взрослый человек очень маленького роста, короче говоря, карлик, но сложенный на диво пропорционально.

– Как я посмотрю, при формировании вашей опергруппы оказались соблюдены все правила политкорректности, – промолвил Горемыкин. – Есть и женщина, и ветеран…

– И инвалид, – бесцеремонно добавил Ваня Коршун.

– И чернокожий, – не сдержался Цимбаларь.

– Тогда не смею вас задерживать. Действуйте. – Горемыкин передал бювар с документами Кондакову, что было равносильно вручению маршальского жезла. – Как говорится, ни пуха ни пера.

– К чёрту! – дружно ответили все, кроме Вани, наслаждавшегося курением.

– Люди вы самостоятельные, поэтому обязанности внутри опергруппы распределите по собственному усмотрению, – продолжал Горемыкин. – Через месяц встретимся.

– А если мы уже завтра дело раскрутим? – полюбопытствовал Цимбаларь.

– Хотелось бы надеяться. Но результат вы всё равно доложите через месяц, – сказано это было с нажимом на последнее слово. – А сейчас позвольте откланяться. Через два часа мне нужно быть в аэропорту.

– На Кипр, наверное, собираетесь, – льстивым голосом осведомился Кондаков. – Или в Швейцарию?

– Свой отпуск я обычно провожу в горных ашрамах Непала, – покидая кресло, небрежно ответил Горемыкин.

Все гурьбой направились к выходу, и провожал их запечатлённый на портрете ясный взор президента Российской Федерации Ильи Владимировича Митина – политика с безукоризненной репутацией, стопроцентного русака православного вероисповедания, поощрявшего, впрочем, и все другие официальные конфессии, примерного семьянина, спортсмена, либерала умеренного толка, в прошлом разведчика, преподавателя, администратора и экономиста, пользующегося безоговорочной поддержкой мирового сообщества и симпатиями подавляющего большинства сограждан.

Просто не верилось, что кто-то мог покуситься на такого человека.

– Каков жук! – возмутился Кондаков, когда Горемыкина и след простыл. – Ведь специально в отпуск ушёл, чтобы ответственность с себя снять! Могу поспорить, что приказ подписан задним числом. Вчерашним или позавчерашним. Если мы опростоволосимся – с него взятки гладки. А если, наоборот, докопаемся до истины – героем окажется он.

– Похоже, Пётр Фомич, вы утрируете опять и опять, – вздохнула Людочка. – Приказы по личному составу подписываются раз в неделю по пятницам. А сегодня среда.

– Да ему наших кадровиков вокруг пальца обвести, как мне, извиняюсь, облегчиться! – не сдавался Кондаков. – Не человек, а налим скользкий. И откуда только такие берутся?

– Ты у него сам спроси, – посоветовал Ваня Коршун. – А то, что ты сейчас говоришь, называется «красноречием в сортире».

– И спрошу! – пообещал Кондаков. – Обязательно спрошу. Когда на пенсию оформлюсь.

– Ну ладно, я тоже пошёл. – Ваня поручкался со всеми, не пропустив и Людочку. – Мой клиент, наверное, уже на охоту вышел.

– Может, помочь тебе? – предложил Цимбаларь.

– Ещё чего! – фыркнул Ваня. – Я этого любителя клубнички порву, как морской лев пингвина!

По самые локти засунув руки в карманы комбинезончика, он устремился к лифту. Глядя Ване Коршуну вслед, Цимбаларь неопределённым тоном произнёс:

– Шустрый щегол.

– Этому щеглу, между прочим, побольше лет, чем тебе, – заметил Кондаков. – И заслуги его не идут ни в какое сравнение с твоими.

– А почему он свою фамилию скрывает? – полюбопытствовала Людочка. – И отчество тоже.

– Забавные они очень. – Кондаков расплылся в улыбочке. – Фамилия Верзилов, а отчество Самсонович. Иван Самсонович Верзилов! Вот он и взял себе кличку – Коршун.

– Хорошо, что не Орёл, – буркнул Цимбаларь.

– Коршуном его деда звали, – пояснил Кондаков, – Льва Рюриковича Верзилова. Он в тридцатые годы таких авторитетов, как Федя Ювелир и Савка Шкодник повязал. В музее криминалистики выставлен топор Савки и удавка Ювелира… Между прочим, в роду Верзиловых все женщины рождаются нормальной комплекции, а мужики лилипуты, как на подбор.

– Ваня тоже женат? – осведомилась Людочка.

– Был. Разошлись пару лет назад. Но только не из-за Ванькиного роста. Изменял он ей самосильно. Ещё тот кобель. Ты, дочка, остерегайся его.

– Вот ещё! Он мне носом до колена не достанет.

– Это неважно, – Кондаков скабрезно улыбнулся, – корявое деревце в корень идёт.

– Всё, ухожу! – решительно заявила Людочка. – Я тут пошлостей на год вперёд наслушалась. Пора и честь знать. Завтра увидимся.

– Может, тебя проводить? – вызвался Цимбаларь.

– А вот это необязательно! Не забывай, что я беременна на тридцать второй неделе. И, возможно, даже двойней. Мне сейчас нужно калорийно покушать, принять витамины и в постельку. И главное, никаких стрессов.

– Но ведь беременным полезно дышать свежим воздухом, – напомнил Цимбаларь.

– Завтра и подышим, – отрезала Людочка. – В морге.

– Вот и правильно, – обрадовался Кондаков. – Заодно и компанию мне составишь. Я с трупами как-то не очень контактирую… А ты, Саша, с утра пораньше двигай к территориалам. Устрой им там содом и гоморру…

– Гоморру, факт, устрою, – пообещал Цимбаларь. – А вот содом не обещаю. По этой части не специалист.

Райотдел размещался в тщательно отремонтированном и надстроенном на два этажа здании бывшего детского сада, закрывшегося по причине демографического кризиса.

Там, где прежде размещались грибки и песочницы, рядком стояли служебные автомобили, в кухонном блоке находился изолятор временного содержания, а дежурка заняла место гардеробной, о чём свидетельствовали проступающие сквозь побелку зайчата и чебурашки.

По случаю раннего часа посетителей в ментовской конторе было немного, да и в кабинетах работа ещё только-только заваривалась. Цимбаларь, одетый в гражданское платье, попытался мышкой-норушкой проскочить внутрь и застать стражей правопорядка врасплох, но его коварным планам не суждено было сбыться.

– Вы, гражданин, куда? – дорогу ему загородил внушительного вида амбал, судя по большим звёздам на погонах, угодивший в дежурку за какое-нибудь должностное упущение. – Вызывали вас или по собственной потребности?

– По собственной, – смиренно ответил Цимбаларь.

– Тогда попрошу в стороночку. Вот столик и все письменные принадлежности. Составьте заявление по имеющемуся образцу и опять подходите ко мне.

– А устно нельзя? – поинтересовался Цимбаларь.

– Устно принимаются заявления только о чрезвычайных происшествиях. Вас ограбили, убили, изнасиловали?

– Да вроде нет. – Цимбаларь машинально ощупал себя.

– Тогда в чём же дело?

– У меня знакомый пропал.

– Давно?

– Неделю назад.

– А кто он вам?

– Говорю же, знакомый.

– Разве у него родственников нет?

– Откуда я знаю!

– Хорошо, пишите. Потом кто-нибудь из дознавателей вас примет.

– А когда искать начнут?

– В сроки, установленные законом. – Эта туманная фраза могла означать всё, что угодно, в том числе и после дождика в четверг.

Не получив никакого удовольствия от этой мелкой мистификации, Цимбаларь попытался вызвать дежурного на грубость:

– Почему у вас верхняя пуговица на рубашке не застёгнута?

Дородный подполковник уже раскрыл было рот, чтобы отчитать зарвавшегося наглеца, но, нутром почуяв неладное (вот она, знаменитая милицейская интуиция), сдержался и пальцами-сосисками неловко устранил непорядок в своей экипировке.

Уже не таясь больше, Цимбаларь предъявил своё удостоверение, в которое было вложено предписание о проведении инспекторской проверки.

– Здравия желаю, – дежурный немедленно взял под козырёк. – Не признал вас сразу… Раньше нас всё больше майор Котельников проверял.

– Вот и допроверялся. – Цимбаларь старательно сохранял каменное выражение лица. – Сейчас в солнечной Воркуте полосатиков проверяет.

Дежурный, не далее как позавчера угощавшийся в компании майора Котельникова пивом, счёл за лучшее промолчать. Территориальные органы везде крайнее звено, даже в Африке. Дослужись ты хоть до полковничьих погон, а любой лейтенантишка из министерства или главка всё равно будет о тебя ноги вытирать. Исконно русская истина: я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак.

Единственное, на что решился дежурный, так это вкрадчиво осведомиться:

– А где же остальные члены комиссии?

– Попозже подъедут, – обронил Цимбаларь. – Вы пока готовьтесь, готовьтесь…

– Мы всегда готовы, – по-пионерски отрапортовал дежурный.

– Да ну? Предъявите табельное оружие к осмотру.

Едва заглянув в девственно-чистый ствол, Цимбаларь брезгливо скривился и задал сакраментальный вопрос, который сам слышал почти на каждой проверке:

– Когда в последний раз чистили?

– После прошлых стрельб, – занервничал дежурный. – Три недели тому.

– Свиным салом, наверное, чистили. Тараканы в стволе завелись. Чтобы через час оружие сверкало, как котиные яйца! – Это был некий общепризнанный эталон чистоты, на который год от году ссылались все проверяющие, хотя вышеупомянутые кошачьи органы по причине своей косматости сверкать никак не могут.

– Будет сделано, – с готовностью пообещал дежурный и повел взором по сторонам, высматривая сержанта, которому можно было бы перепоручить это ответственное дело.

– Начальник отдела у себя? – продолжал выспрашивать лжеинспектор.

– Никак нет. Выехал в префектуру с отчётом.

– А заместитель по оперативной работе?

– Вызвали в прокуратуру… Заместитель по работе с личным составом вас не устроит?

Цимбаларь только пренебрежительно махнул рукой и молвил, забирая свои документы:

– Пройдусь пока по кабинетам. Гляну, как и что у вас.

Дежурный, конечно же, успел предупредить сотрудников о нежданном визитёре, и когда Цимбаларь, миновав целую череду кабинетов, вошёл в помещение уголовного розыска, там спешно выгребали из письменных столов и сейфов всё лишнее.

Сообразив, что Цимбаларь и есть тот самый проверяющий, сыскари не растерялись и сделали вид, что занимаются обычной утренней уборкой. Один даже принялся поливать комнатные растения из недопитой водочной бутылки. Скорее всего, вчера здесь бурно отмечали канувший в небытие праздник весны и труда, он же День международной солидарности трудящихся, сиречь ежегодный шабаш нечистой силы.

– Кончай цветочки сивухой травить, – сказал Цимбаларь, сразу почувствовавший себя, как дома. – Я не мордовать вас прибыл, а практическую помощь оказывать.

Сыскари, сразу угадавшие родственную душу, предложили отметить начало рабочего дня соответствующим образом, но Цимбаларь скрепя сердце отказался. Он хоть и хаял свою профессию последними словами, сравнивая её с собачьей долей, но дело тем не менее ставил превыше всего.

– Ну как раскрываемость? – первым делом поинтересовался он.

– Как когда, – ответили ему. – В первом квартале ещё более-менее. А сейчас, когда подснежники оттаяли, сразу висяков добавилось.

– Перспективы раскрытия есть?

– Почти никаких. Пташки в основном залётные.

– Серийность не просматривается?

– Да вряд ли. Контингент самый разнообразный. Да и методы убийства тоже. Есть зарезанные, есть застреленные, есть удушенные. Двое, похоже, сами замёрзли. А один вообще без головы.

– Как без головы? – делано удивился Цимбаларь. – Куда же она подевалась?

– Хрен его знает, – честно признались сыскари. – Ищем…

– Давно ищете?

– Да уж с неделю.

– Ничего себе! Её, наверное, давно собаки съели или вороны расклевали.

– А вы предлагаете бросить все силы на поиск неизвестно чьей мёртвой головы, махнув рукой на четыре свеженькие мокрухи, дюжину разбоев и столько же изнасилований? – осведомился старший из оперативников, один глаз которого был как мутное стекло, а другой горел, словно сердце Данко. – Между прочим, матери этих изнасилованных сидят сейчас в нашем коридоре. Не желаете с ними побеседовать?

– Давить на меня не надо, – с расстановкой произнёс Цимбаларь. – И пугать тоже. Если понадобится, я даже с матерью Иисуса Христа побеседую… Но делить дела на срочные и несрочные всё же не стоит. У этого безголового, наверное, тоже мать имеется. Если сами не справляетесь, помощи попросите. Чем, интересно, занимается убойный отдел главка?

– Тем и занимается… Взяли у нас четыре преступления, которые попроще, а остальные оставили.

– Ладно, будем разбираться… А всё же ваш безголовый заслуживает самого пристального внимания. Дайте-ка мне его дело.

Сыскарь, достававший нужную папочку из сейфа, тщательно прикрывал его нутро своей широкой спиной, но лёгкий стеклянный перезвон говорил сам за себя. Похоже, праздник здесь имел перманентный характер.

Дело, ещё не подшитое, начиналось кратким рапортом участкового: такого-то числа, в такое-то время, несовершеннолетние, сбежавшие из соседней школы для того, чтобы без помех покурить, в подвале жилого дома, номер такой-то, на улице такой-то, обнаружили полураздетое тело мужчины с явными признаками насильственной смерти.

Далее следовали протокол осмотра места происшествия и пачка цветных снимков, запечатлевших мертвеца со всех сторон. Кроме того, имелось несколько чисто формальных бумаженций – постановление о возбуждении уголовного дела и копии всевозможных запросов.

– Немного, – сказал Цимбаларь. – Что-то я не вижу протокола вскрытия.

– С какой стати его вскрывать? И так всё ясно. Другое дело, если бы женщина была. Этих мы на беременность проверяем.

– Какая разница! Кодекс требует вскрытия всех неопознанных трупов.

– Кодекс не требует, а рекомендует, – один из сыскарей уже листал конспект, выискивая соответствующий параграф закона.

Беседу никак нельзя было назвать конструктивной, но Цимбаларь уже не мог выйти из роли придирчивого ревизора.

– Труп дактилоскопирован? – спросил он.

– Конечно. Только ответ что-то запаздывает. Поторопить экспертов?

– Пока не надо. Вы на празднике гульнули и они, наверное, тоже… Во что был одет убитый?

– Трусы да носки.

– Для апреля чересчур легко, – заметил Цимбаларь, но, вспомнив о том, как сам недавно бегал голышом по лесу, развивать эту тему не стал. – Как вы полагаете, когда его раздели – до наступления смерти или после?

– Трудно сказать. Но в любом случае похоже на грабёж.

– Или на устранение улик, способствующих опознанию трупа, – возразил Цимбаларь.

– Тогда почему пальцы не отрубили?

– Наверное, были уверены в том, что он не проходит по нашим учётам. Или спешили.

– Кто же тогда его раздел?

– Пушкин! Мало ли всякой шушеры по ночам шляется. Бомжей на вашей территории много?

– Кто же их считал! Они как перелётные птицы.

– Но ведь должны быть и оседлые.

– Сотни три наберется.

– Пофамильный список имеется?

– Мы не паспортный стол.

– Как насчёт директивы, предписывающей взять на учёт всех бродяг и попрошаек?

– Директива есть, да рук лишних нет. Пусть этим участковые занимаются.

– Как труп оказался в подвале? Ведь была же команда запереть все нежилые помещения на замок и опечатать. Причём команда категорическая.

– Запирали. Взламывают каждый день.

– Кто взламывает?

– Да кто угодно. Бродяги, малолетки, наркоши… Даже старушка одна отличилась, у которой там кошка приплод принесла.

– И всё же не пойму я, что у него с головой случилось… – Цимбаларь вновь стал перебирать фотографии покойника. – На топор не похоже, на пилу тоже. Может, он на рельсах её оставил?

– От того подвала до ближайших трамвайных путей семь километров, а до железнодорожных – все десять. Тем более что колёса рельсового транспорта оставляют сравнительно ровный след. А здесь, можно сказать, рваная рана.

– Да, как будто птичке голову свернули, – согласился Цимбаларь и почему-то вспомнил об окровавленных руках Верховного Мага.

– Я вот что думаю, – в разговор вступил самый младший из оперов, до того помалкивавший. – Мне что-то похожее в Чечне приходилось видеть. Называется минно-взрывная травма.

– Ваш район на прошлой неделе обстреливали? Бомбами? Теракты были? Тогда о чём речь? Ты вспомни тех мертвецов и сравни с этим, – Цимбаларь постучал ногтем по особо удачной (с точки зрения криминалистики, конечно) фотографии, – замечаешь разницу?

– Верно… – смутился молодой опер. – Те были, как решето, а у этого ни единой царапины.

– То-то и оно. – Цимбаларь призадумался. – Впечатление такое, что эта мина у него давно в голове сидела и однажды ни с того ни с сего взорвалась. Вещички убитого где?

– В хранилище вещдоков.

– Товароведческую экспертизу проводили? Тоже нет… Тогда давайте их сюда.

Пока один из сыскарей бегал куда-то, Цимбаларь выяснил, что аналогичных преступлений в прошлом не совершалось. По крайней мере, его собеседники не могли их припомнить. Конечно, обезглавленные трупы частенько фигурировали в сводках, но это были совершенно ясные эпизоды – жена рубала топором из ревности, каток наехал на пьяного дорожника, пилорамщик, тоже пьяный, попытался наладить свой станок, не отключая электропитания, в цирке лев повздорил с ассистентом укротителя.

Одежонка покойника хранилась в чёрном пластиковом пакете, опечатанном по всем правилам. За сегодняшнее утро это, наверное, был единственный случай, когда сыскари избежали упреков.

По общему мнению, к которому присоединился и Цимбаларь, полосатые трусы популярной модели «семейные» имели пятидесятый—пятьдесят второй размер, а синие эластичные носки – примерно тридцатый.

Какие-либо следы крови или грязи на вещах отсутствовали.

– Ну-ка признавайтесь, кто из вас носит шёлковое бельё, – огорошил Цимбаларь сыскарей новым каверзным вопросом.

Оказалось, что никто.

– А вот эти трусишки шёлковые. – Цимбаларь линейкой приподнял вышеуказанный предмет туалета. – Да и пошиты не в артели «Коммунарка». Жаль, что фирменных знаков нет. Такие вещи, наверное, только в дорогих бутиках продаются.

– И носки не хилые, – заметил молодой опер. – Скорее всего, итальянские.

– С чего ты взял? – поинтересовался Цимбаларь.

– Меня недавно в гостиницу «Бродяга» вызывали, – начал было опер, но, заметив на лице Цимбаларя недоумение, сразу поправился: – Я хотел сказать, в «Турист». Там проститутки макаронника клофелином угостили. Прибыл, болезный, на международный симпозиум по новейшим средствам безопасности, а остался без средств к существованию. Так вот, на нём были очень похожие носки.

– Импортные вещи сейчас не редкость, – сказал другой опер. – Глобализация, как-никак. Одна моя знакомая на днях вагинальный грибок подцепила, который прежде только на Занзибаре встречался.

Выслушав это сообщение, старший из сыскарей стал энергично вытирать руки, смачивая платок водкой из недопитой бутылки. Другие как-то сразу поскучнели и отодвинулись подальше.

Спустя четверть часа, в результате так называемого мозгового штурма, когда каждый имеет право высказывать самые невероятные предположения, была выработана наиболее приемлемая версия: неопознанный гражданин убит неизвестным пока способом где-то в другом месте, аккуратно доставлен в подвал и там раздет, предположительно с целью затруднить опознание (а иначе кому могли понадобиться окровавленные носильные вещи).

Судя по всему, покойник при жизни не бедствовал, а это означало, что где-нибудь на барахолках или в ломбардах могут всплыть принадлежавшие ему вещи – например, дорогие часы, запонки с камешками, уникальный перстень, золотой портсигар, бумажник из крокодиловой кожи.

На поиски этих улик, а также на поголовный опрос населения, в первую очередь таксистов, ночных сторожей, консьержек, собачников, дворников, бдительных старушек и уличных проституток, нужно было ориентировать не только оперативный состав, но также участковых и патрульно-постовую службу.

Окончательно убедившись, что делать здесь больше нечего, Цимбаларь сказал:

– Загляну-ка я на всякий случай в тот подвал. Ты меня проводи. – Это относилось к молодому оперу, ещё не закосневшему в каждодневной рутине неблагодарной милицейской службы. – Пару фоток и одежду я на всякий случай заберу.

Покидая отдел, он вынужден был задержаться возле дежурного, порывавшегося предъявить для осмотра свой пистолет, на котором сейчас, наверное, даже микробов не осталось. Мягко придержав бравого подполковника, Цимбаларь сказал:

– Передайте начальнику, чтобы справочку о проверке сам составил. В крайнем случае, пусть предыдущую перепишет. Я её потом подмахну. А отдел ваш мне понравился. Коллектив хороший, дружный, а главное, непьющий. Так начальнику и доложите. От лица службы выражаю всем вам благодарность.

Пока опер бегал за машиной, Цимбаларь задумчиво произнёс, обращаясь к себе самому:

– А ведь из меня получился бы неплохой сотрудник службы собственной безопасности. В крайнем случае, инспектор по личному составу. Надо будет на досуге подумать над этим…

К сожалению, осмотр злополучного подвала не дал никаких результатов. Конечно, там хватало и подозрительных пятен на стенах, и рваного тряпья, и пустых шприцев, и использованных презервативов, но всё это не имело никакого отношения к обезглавленному незнакомцу. А коты и крысы, мирно сосуществовавшие здесь (какой пример для народов Палестины!), при всём своём желании ничего рассказать не могли.

Весть о том, что милиция вновь обыскивает отмеченный смертью подвал и уже обнаружила там не меньше дюжины расчленённых трупов, быстро облетела окрестности, собрав внушительную толпу любопытных.

В компании шкетов, которым сказки заменяли глюки, а школьные уроки – воровство и попрошайничество, Цимбаларь заметил Ваню Коршуна. На сей раз он был одет на манер Гавроша – главного персонажа знаменитого мюзикла композитора Тищенко и либреттиста Гюго «Заваруха в Париже».

Примерно в то же время Кондаков, сопровождаемый Людочкой, прибыл в частный морг, носивший, словно ресторан или гостиница, собственное название – «Чёрный цветок». От других заведений подобного типа, находящихся в муниципальной или ведомственной собственности, он отличался примерно так же, как ленинский Мавзолей от земляного холмика, насыпанного над могилой Льва Николаевича Толстого.

Даже запах внутри напоминал, скорее, храм после торжественной литургии, а не подпольный колбасный цех, на пол которого, кроме всего прочего, вылили ещё и ведро формалина.

– Симпатичное заведение, – похвалил Кондаков. – Вот бы тут местечко заранее заказать. Да, наверное, простым людям такая лепота не по карману.

– Вам, Пётр Фомич, рано об этом думать. Вы ещё на свадьбе у моего сына кадриль спляшете. – Людочка вновь потрогала свой живот, что у неё уже становилось дурной привычкой.

– Кадриль, скажешь тоже… – проворчал Кондаков. – Я, если до свадьбы твоего сына доживу, рок-н-ролл отчебучу. – Он затрясся, словно собираясь упасть в обморок.

– Верю, верю! – спохватилась Людочка. – Только здесь его демонстрировать не стоит. Пол скользкий.

– Зато всё необходимое на месте – и гробы и трупорезы.

В небольшой прозекторской, обставленной, словно парикмахерский салон высшего класса, их уже ожидал судебный медик (по терминологии Кондакова – «трупорез»), загодя вызванный Горемыкиным, умевшим предусмотреть всё, даже свой собственный отъезд в Непал, как известно, не имеющий соглашения о выдаче преступников ни с одной другой страной мира.

Из холодильника прикатили длинный хромированный ящик, похожий на реквизит фокусника. От него ощутимо тянуло прохладой. В ящике, надо полагать, и хранился загадочный труп.

Вышколенные служители открыли ящик, выложили тело, завёрнутое в плёнку, на специальный стол и тут же удалились.

– Бутылку коньяка мне будете должны, – сказал медэксперт.

– За что? – не преминул поинтересоваться Кондаков.

– За конфиденциальность. Без постановления следователя работаю. Под одно честное слово.

– Ладно, сделаем, – пообещал Кондаков, впрочем, без особого энтузиазма. – Ты какой любишь?

– Любой, но чтоб не дешевле пятисот рублей за бутылку.

Кондаков ничего на это не ответил, а стал загибать пальцы на правой руке, пересчитывая, наверное, собственную зарплату в коньячных бутылках. Медэксперт, неторопливо выкладывавший свои страшные инструменты на приставной столик, поинтересовался:

– Сразу вскрывать будем или вы сначала посмотреть его хотите?

– Вскрывай, братец, вскрывай, – сказал Кондаков, глядя прямо перед собой.

– Да-да, – подтвердила Людочка. – Мы вам верим.

– Как угодно.

Зашуршал разворачиваемый пластик, и прозектор, которому на своём веку приходилось вспарывать и киноактрис, и банкиров, и членов политбюро, скучным голосом произнёс:

– На экспертизе представлен труп мужчины средних лет с явными признаками окоченения. Одна из частей тела, а именно голова, отсутствует. Других видимых повреждений на теле не имеется, – он закряхтел, ворочая мертвеца. – Следов гниения и трупных пятен не обнаружено. Каких-либо особых примет тоже… Ну, приступим с божьей помощью.

Лязгнул металл, что-то неприятно затрещало, будто у пиджака отпарывали подкладку, а потом жутко хрустнула перерубаемая кость. Людочка вздрогнула. Кондаков почесался.

– Я, если вы заметили, без ассистента вкалываю, – сказал медэксперт. – Ваш начальник попросил, чтоб лишних глаз не было. Дело, говорит, чересчур деликатное… Помог бы кто-нибудь из вас.

– Это мы запросто, – кивнул Кондаков. – Я пока за коньяком схожу, а девушка поможет.

– Предатель! – прошипела ему в спину Людочка, но с места не сдвинулась.

Минут десять спустя эксперт окончательно потерял терпение.

– Ну хоть кто-нибудь мне, в конце концов, пособит! – воскликнул он, орудуя огромным инструментом, похожим на сапёрные ножницы. – По крайней мере, за ноги его подержите.

– Да-да, сейчас. – Людочка вцепилась в скамью, на которой сидела, словно в борт спасательной шлюпки. – Скажите, а как вы эту профессию выбрали? По призванию или случайно?

– Конечно, по призванию, – с готовностью ответил медэксперт. – Я с детства всяких живых тварей любил изучать. Особенно их внутреннее устройство. Начал с жуков. Потом перешёл на лягушек. Дальше – больше. Птички, котята… Меня мальчишки так и звали – Живодёр. В деревне помогал деду свиней колоть. Там и свежую кровь пристрастился пить. Чтобы прямо из раны. Раз, правда, чуть стельную корову в запале не зарезал. После этого дед меня за версту к своей усадьбе не подпускал. Тогда я кротами занялся. Масштаб, конечно, не тот, но что поделаешь, если душа просит! Шкурки кротовые в заготконтору сдавал. Деньги кое-какие появились. Я эти шкурки, между прочим, научился зубами сдирать. Раз – и готово!

– Зачем вы это рассказываете? – спросила Людочка деревянным голосом. – Хотите, чтобы мне стало дурно?

– Вы спросили, я ответил, – медэксперт пожал плечами. – Не хотите слушать, тогда помогайте.

– Нет-нет! Лучше я послушаю… Кого вы потом выпотрошили? Братишек? Или маму с папой?

– До этого, слава богу, не дошло. Хотя со временем я и в самом деле стал на людей заглядываться. Вот бы, думаю, эту девочку разрезать! Что у неё там пониже пупка? Прямо руки чешутся. Наверное, бедой бы всё кончилось, но родители поняли моё состояние. Я ведь из ихней породы. Мать прокурор, а отец директор мясокомбината. Прежде, говорят, исполнителем в НКВД служил. Те ещё кровопийцы. Одним словом, устроили они меня в медицинский институт. На хирургическое отделение. Уж и не знаю, во что им это обошлось. В школе-то я неважно учился. Не до наук, сама понимаешь, было. Но в институте, как ни странно, дела пошли. Практические занятия у нас в морге проводились. Я как туда первый раз зашёл, сразу понял – это моё! Пока ребята косточки от тканей очищали, а девки нашатырь нюхали, я цельный труп в скелет превращал.

– Но вы ведь на хирурга учились, а не на патологоанатома, – сказала Людочка, старательно отводя взгляд от своего собеседника.

– Карьера хирурга у меня не сложилась, – признался медэксперт. – От него ведь что требуется? Отрезал лишнее и зашивай. А мне дальше залезть охота… Вот так и прибило меня к этому делу.

– Я рада за вас. В наше время редко встретишь счастливого человека… А свежую кровь больше не пьёте?

– Где же её здесь возьмёшь… – в голосе медэксперта прозвучала глубоко скрытая тоска. – Желудок вскрывать?

Этот вопрос поверг Людочку в тихий ужас, но своевременно вернувшийся Кондаков выручил напарницу.

– Обязательно вскрывать, – изрёк он, держа за спиной коньячную бутылку, сделанную в виде сабли. – Содержимое желудка иногда может стать решающей уликой. Помню, однажды я оказался в аналогичной ситуации. Нужно было определить личность неопознанного трупа, обнаруженного в придорожной канаве. В его желудке оказалась непереваренная пища, представлявшая собой стандартный завтрак авиапассажира, съеденный примерно за два часа до смерти. Сразу стало ясно, где искать концы.

– Неужели его убила стюардесса? – содрогнулась Людочка.

– При чём здесь стюардесса? – лицо Кондакова, и без того чуждое симметрии, скривилось от недоумения. – Пассажира задушил таксист, позарившийся на его багаж. Тогда одна импортная магнитола две штуки стоила.

– Две штуки баксов? – удивилась Людочка.

– Каких ещё баксов! Наших советских рублей. За баксы к стенке ставили.

Тут их прервал медэксперт:

– К сожалению, ничем вас порадовать не могу, – сообщил он. – Если в желудке что-то и осталось, то никакой анализ уже не поможет. Остальное в кишечнике. Если других предложений нет, я буду зашивать тело.

– Зашивай, дорогой. Вот твой гонорар. – Кондаков, словно наёмный убийца, выхватил из-за спины свою стеклянную саблю.

– «Багратион»? – медэксперт мельком глянул на подношение. – Ладно, сойдёт… Бутерброды у меня в портфеле, а стаканы попросите в соседнем зале, где трупы обмывают.

– Я не пью, – решительно отмежевался Кондаков. – Не хочу на твой стол раньше срока попасть.

– А мадемуазель? – медэксперт накладывал стежки даже не глядя, словно опытная швея.

– Я беременна! – Людочка обхватила живот обеими руками. – Мне нельзя.

– Причина уважительная, – согласился прозектор. – Говорю вам как медик. Только беременным сюда ходить не полагается. Ребёнок садистом вырастет.

– Не беда, – дерзко ответила Людочка. – Я его тогда вам в обучение отдам. Пусть с котят и птичек начинает. Всё же лучше, чем живых людей потрошить.

– Она истеричка? – продолжая работать иголкой, поинтересовался медэксперт.

– Сейчас все барышни истерички, – примирительным тоном ответил Кондаков. – Особенно беременные.

– Он маньяк? – не осталась в долгу Людочка.

– Все трупорезы маньяки. – Кондаков не собирался грешить против истины. – Разве нормальный человек за такую работу возьмётся?

– Спасибо за комплименты, но я своё дело уже закончил, – медэксперт сорвал с себя клеёнчатый фартук, сплошь забрызганный кровью, – хотя нитки ещё остались. Если у кого в организме что-нибудь прохудилось, могу заштопать.

– Носки себе заштопайте, – огрызнулась Людочка, уже успевшая более-менее овладеть собой. – У меня тут заготовлен небольшой вопросник. Попрошу ответить по каждому пункту.

– С превеликим удовольствием. – Медэксперт откупорил стеклянную саблю и хлебнул прямо из горлышка.

– Пункт первый. – Людочка заглянула в список, который сама и составила, используя всю доступную юридическую литературу. – Каков возраст убитого?

– Около пятидесяти лет, – ответил медэксперт.

– Каковы причины, повлекшие за собой смерть?

– Обезглавливание.

– Каким способом оно могло быть осуществлено?

– Холодное, а также ручное огнестрельное оружие исключается. Транспортная травма тоже. Здесь собраны соскобы с мягких тканей шеи, – медэксперт продемонстрировал маленький пластиковый пакет, в котором находилось что-то похожее на мясной фарш. – По-моему, они содержат частички металла и взрывчатого вещества.

– Наступил головой на противотанковую мину, – прокомментировал Кондаков.

Людочка тем временем продолжала читать свой вопросник:

– Нет ли во внутренних органах убитого каких-либо серьёзных паталогий?

– Внутренние органы в норме, причём их состояние указывает на то, что покойник при жизни не курил и не слишком злоупотреблял спиртным.

– Как давно наступила смерть?

– Примерно за сутки до поступления в морг. Я имею в виду не тот, где мы сейчас находимся, а городской, так сказать, общедоступный, куда несчастный случай или объективные законы энтропии когда-нибудь приведут и нас с вами.

– Необязательно, – возразил Кондаков. – Мне здесь больше нравится. Сейчас я узнаю минимальные расценки и начну копить денежки.

– А я вообще собираюсь жить вечно, – добавила Людочка и тут же, спохватившись, перешла на официальный тон. – Нет ли на теле убитого каких-либо признаков, позволяющих определить род его занятий? Имеются в виду мозоли, пигментация отдельных участков кожи, потёртости и так далее.

– Таких признаков нет, но можно со всей уверенностью утверждать, что физическим трудом он не занимался. Хотя поддерживал себя в хорошей форме.

– Кругом одни спортсмены! – не без иронии заметил Кондаков. – Пора бы и мне заняться чем-нибудь необременительным, вроде домино или шашек.

– Пётр Фомич, это не смешно! – взмолилась Людочка. – Если вы ничего не делаете, то хотя бы другим не мешайте.

– Молчу, молчу, молчу! – Кондаков приложил палец к губам.

– Давно бы так, – немного приструнив неугомонного старика, Людочка задала последний вопрос: – Хотите ли вы сделать какие-нибудь дополнения?

– Хочу, – сказал медэксперт, для которого коньяк был то же самое, что для других кефир. – Незадолго до смерти убитого его кожа приобрела загар. Искусственный или естественный, сказать не могу.

– Что значит незадолго? – хором поинтересовались Кондаков и Людочка.

– Недели за две… Ещё вот что. Когда я попытался взять соскобы из-под ногтей, материала для таковых не оказалось. Судя по всему, при жизни он регулярно посещал маникюрный кабинет.

– А часы он при жизни носил? – вдруг ни с того ни с сего осведомился Кондаков.

– Похоже на то, – медэксперт покосился на труп.

– На какой руке?

– На правой.

– Теперь поняла? – Кондаков похлопал себя по правому запястью. – Тот, о ком мы печёмся, часы тоже здесь носит.

– Вернее, носил… – поправила Людочка.

– Но вот, собственно говоря, и всё, – медэксперт стал собирать свои инструменты в объёмистый баул. – Чем смог, тем и помог.

– Спасибо и на этом. – Людочка выключила диктофон, который последние полчаса не выпускала из рук. – Я побегу к себе на работу. Возможно, ещё успею сдать образцы на анализ. Рада была познакомиться! Жаль только, что я надолго лишилась аппетита.

– А вы на кисленькое переключитесь, – посоветовал медэксперт. – На капусточку, огурчики, виноград… Аппетит обмануть проще, чем совесть.

– Вам лучше знать. До свидания. – Людочка исчезла так быстро, будто за ней гнался оживший мертвец, естественно, безголовый.

Кондаков, наоборот, никуда не спешил. Он собирался совершить ознакомительную экскурсию по так приглянувшемуся ему «Чёрному цветку». Гидом согласился быть медэксперт, у которого в запасе оставалось ещё полбутылки коньяка, названного благодарными потомками в честь генерала от инфантерии Багратиона, употреблявшего исключительно шампанское, и то в весьма умеренных дозах.