Глава 5
Опер по кличке псих
Беспокоить водителя-левака Толю Сургуча уже не хотелось, он мог находиться сейчас совсем на другом конце города, и Донцов ненавязчиво поинтересовался у Шкурдюка – не подкинут ли его на служебном транспорте к зданию отдела милиции, откуда три дня назад в клинику выезжала следственная бригада.
– Зачем же на служебном! Лучше я вас на личном прокачу, – с редкой по нынешним временам учтивостью предложил заместитель главного врача.
– Возражать не буду, – согласился Донцов.
– Но сначала перекусим.
– Нет уж, увольте. Тогда на всех моих неотложных планах придется поставить крест. На сытое брюхо не побеседуешь.
– На голодное тем более! – упорствовал Шкурдюк.
– Все, вопрос закрыт. – Донцову пришлось перейти на полуофициальный тон. – Вы должны содействовать мне, а не совать палки в колеса.
За то время, которое они провели в клинике, погода опять резко изменилась – дождь сменился ледяной крупой, а поверхность грязи приобрела обманчивую прозрачность.
Машина, принадлежащая Шкурдюку, видимо, была куплена еще в те времена, когда он процветал на плодородной ниве поп-культуры. По нынешним временам такая четырехколесная игрушка, напичканная разными прибамбасами, гражданину страны с переходной экономикой совершенно ненужными, стоила тысяч двадцать. В условных единицах, конечно.
Впрочем, на охраняемой стоянке, предназначенной исключительно для личного транспорта работников клиники, имелись тачки и покруче. Создавалось впечатление, что врачи-психиатры живут не так уж и плохо.
После прибытия к месту назначения Шкурдюк своим поведением несколько озадачил Донцова. Вместо того, чтобы отбыть восвояси или ожидать следователя в машине, он увязался вслед за ним. Вряд ли это объяснялось одним лишь праздным любопытством.
«Ну ладно, походи за мной хвостиком, – подумал Донцов. – Посмотрим, что из этого получится».
Предъявив свое удостоверение дежурному, отгородившемуся от всего остального мира пуленепробиваемым стеклом, Донцов осведомился, есть ли на месте кто-нибудь из тех, кто утром шестнадцатого числа выезжал на труп по адресу: улица Сухая, десять.
– Это в «Дом чеканутых», что ли? – перелистывая книгу происшествий, поинтересовался дежурный.
– Примерно. – Донцов исподтишка подмигнул Шкурдюку.
Однако впечатлительная душа заместителя главного врача не выдержала.
– Вы, пожалуйста, подбирайте выражения! – произнес он фальцетом. – Ваше заведение в народе, между прочим, тоже живодерней зовут.
Дежурный на этот выпад никак не отреагировал – за целый день ему приходилось слышать здесь и не такое.
– Из следствия сейчас никого нет, – сообщил он, потыкав кнопки коммутатора внутренней связи. – Загляните в розыск. Второй этаж. По коридору налево, двадцать пятый кабинет.
– Спасибо, знаю, – ответил Донцов. – Бывал уже здесь раньше.
По давней традиции, тянущейся, наверное, еще со времен знаменитого полицмейстера Архарова, кабинет сотрудников уголовного розыска выглядел как лавка старьевщика или жилище какого-нибудь нового Гобсека. Вопреки мольбам несчастных уборщиц, попрекам коменданта и прямым угрозам пожарного инспектора, здесь за самый короткий срок скапливалась масса разнообразнейшего барахла, которое и выбросить было нельзя, и сплавить на склад вещдоков не полагалось.
Была тут и ржавая арматура, послужившая орудием преступления, и фрагменты взломанных дверей, возвращенные с экспертизы; и десятки навесных замков, перепиленных, сбитых или вскрытых отмычками; и костыли, однажды вдоволь погулявшие по человеческим головам; и бронзовые плиты, сорванные с могильных памятников; и булыжники со следами крови; и много другого добра, пригодного в основном лишь для свалки.
За колченогим письменным столом, словно нарочно подобранным под стиль остального интерьера, восседал молодой опер, и что-то ловко печатал на компьютере. Донцов немного знал его по прежним встречам, вот только фамилию запамятовал. То ли Домовой, то ли Водяной – в общем, что-то фольклорное.
Одеждой, прической, манерами и даже выражением лица опер был как две капли воды похож на типичного братка из провинциальной банды, прибывшей на гастроли в столицу.
И причина этого крылась вовсе не в стремлении замаскироваться под блатного, а в некой не зависящей от человеческой воли всеобщей тенденции, нивелирующей внешний вид, оружие и лексикон постоянных врагов – так римские легионеры позаимствовали у варваров штаны, терские казаки у горцев – черкеску с газырями, а оседлый люд у кочевников – кривую саблю.
Последний раз опер виделся с Донцовым лет пять назад, когда милицейская опергруппа, игравшая роль наркокурьеров, напоролась на милицейскую же засаду, поджидавшую настоящих наркокурьеров, однако повел себя так, словно они расстались всего час назад.
– Заползай! – радушно пригласил он. – Как делишки?
– Средне, – ответил Донцов.
– Служишь или уже на пенсии?
– Служу.
– Говорили, что ты на повышение пошел.
– Было дело.
– Хорошее местечко?
– Хорошее, только работать все равно заставляет.
– К нам каким ветром занесло?
– Есть одна проблема… Ты случайно не выезжал три дня назад на улицу Сухую? Там в психиатрической клинике пациенту кислород перекрыли.
– Вот именно, что случайно! – Опер закончил печатать и откинулся на спинку стула. – Моя смена уже, считай, закончилась, а тут это сообщение. Представляешь, шесть утра, вся наша публика рассеялась. Из убойного отдела никого нет. Вот дежурный, тварь, меня и сосватал. Полдня там, как папа Карло, провозился. Спасибо гражданину хорошему, накормил нас.
Опер сделал в сторону Шкурдюка благодарственный жест. Память на лица у него была профессиональная.
– Тогда мне повезло. – Донцов уселся на свободный стул.
– А тебе что, собственно говоря, от меня надо?
– Хочу на это дело взглянуть.
– Забирать будете? – обрадовался опер.
– Сам еще не знаю. Пусть в верхах решают. Хотя профиль, похоже, наш.
– Ваш? – Опер навострил уши. – А что вы за птицы такие, если не секрет, конечно?
– Секрет… Есть такая хитрая контора в недрах главка.
– Делать вам там, наверное, нечего, – в словах опера сквозило естественное презрение окопного бойца к штабным крысам. – Беситесь с жиру. А я ведь уже отказной материал подготовил.
– С какой это стати? – удивился Донцов. – Здесь же очевидное убийство.
– Для кого очевидное? Для тебя? Для прокурора? Для папы римского? – Опер оказался запальчивым, как фосфорная спичка. – Причину смерти знаешь?
– Знаю. – Донцов, наоборот, был спокоен, как клиент морга. – Выход из строя аппарата искусственной вентиляции легких по причине умышленного повреждения воздуховодного шланга.
– Умышленного? У меня подошва на коцах повредилась. – Он задрал на стол ногу, обутую в мокрый ботинок весьма непрезентабельного вида. – Скажете, я это умышленно сделал? Всему свой срок имеется! Этому аппарату в обед сто лет исполнилось. Сделан сверх плана из сэкономленных деталей в последний день квартала где-нибудь в Ереване. Я, конечно, утрирую, но суть дела понятна. В процессе работы шланг постоянно вибрирует. Плюс высокая температура. Плюс низкая влажность. Плюс неаккуратность персонала. Тут железо не выдержит, а не то что резина. Она свой предел прочности имеет. Обрыв шланга случился потому, что рано или поздно должен был случиться.
– Это подтверждено заключением экспертизы? В деле имеется соответствующий акт?
– Нет – так будет. – Опер закатил глаза в потолок и забарабанил пальцами по столу.
– Сам ты хоть в это веришь?
– Я вообще ни во что не верю. Особенно с тех пор, как пионервожатая заразила меня в пятом классе триппером.
– Послушай, давай повременим с отказным, – произнес Донцов чуть ли не просительным тоном. – Покажи дело.
– На это нужно письменное разрешение начальника следственной группы.
– Не валяй дурака. Я только одним глазком взгляну. И в твоих руках.
– Тогда будешь наливать, – сдался опер.
– Это уж как водится. Могу даже расписку оставить. Донцов подобрал огрызок карандаша и так, чтобы не видел Шкурдюк, написал на листке отрывного календаря: «Турни отсюда этого дятла. Только вежливо».
Скосив глаза, опер прочел записку и сокрушенно вздохнул:
– Да, кругом проблемы… Ладно, ожидай здесь, я схожу за делом.
Вернулся он довольно скоро, но не один, а в сопровождении малорослого, хотя и очень бравого на вид милиционера – начищенного, приглаженного и туго затянутого в ремни.
– Сержант Подшивалов! – гаркнул он, четко отдавая честь Шкурдюку – Разрешите осведомиться – вы лицо постороннее?
– В каком смысле? – Взгляд заместителя главврача заметался, призывая на помощь Донцова, но тот углубился в изучение следственного дела, пока еще тонкого, как книжка для дошкольников.
– Я интересуюсь, состоите ли вы на службе в органах, – пояснил сержант.
– Нет, не состою, – признался Шкурдюк, еще не понимая, что от него конкретно хотят.
– Тогда убедительно прошу пройти со мной. В качестве свидетеля подпишете несколько протоколов личного обыска задержанных… Учтите, это ваш гражданский долг, – видя колебания Шкурдюка, грозно добавил сержант.
– Сходите, сходите, – не отрываясь от чтения дела, кивнул Донцов. – Думаю, что это ненадолго.
Когда Шкурдюка увели в ту сторону, где в железных клетках орали пьяницы и горланили песни проститутки, опер спросил:
– Думаешь, стукача тебе на хвост посадили?
– Сам не знаю, – ответил Донцов. – Но уж очень подозрительный тип. В каждую мелочь вникает.
– Да, дела в этом дурдоме не простые… Секретность, как в коммерческом банке.
– Деньги, наверное, хорошие проворачиваются, вот и привыкли подозревать всех подряд. Большие капиталы портят характер.
– Лучше испортить характер большими капиталами, чем нашей сучьей работой. – Опер сплюнул в пепельницу, предварительно сняв ее со стола.
– Материальчика-то бедновато. – Донцов помахал папкой.
– В спешке все делалось… Следак, который с нами был, сразу сказал, что на убийство здесь не тянет. Максимум – ненадлежащее исполнение служебных обязанностей. От этой печки и танцевали.
– Сам ты какое мнение имеешь?
– Между нами? – Опер хитровато прищурился.
– Могила! – Донцов сложил пальцы крестом.
– Замочили клиента. Тут двух мнений быть не может.
– А как убийца пришел и ушел?
– Это уже другой вопрос.
– Ты при осмотре ничего подозрительного не обнаружил?
– Ничегошеньки! Отпечатков масса, но все принадлежат врачам и медсестрам, которые бывали в палате вполне законно. По замку тоже все чисто. Тыркали в него только родным ключом. Дежурная медсестра вне всяких подозрений. Порядочная баба, да еще с принципами. Муж – отставник. Консультирует совместные предприятия. Сын – военный летчик. Посторонний мимо нее проскочить не мог. Уж поверь моему чутью.
– Неужели у тебя собственной версии нет? Что-то слабо верится.
– Версии – они как мыльные пузыри. Возникают и лопаются. Но одну могу тебе изложить, слушай. Убийца заранее спрятался в стенном шкафу. Сделав свое дело, вернулся на прежнее место, а потом, когда поднялся базар, смешался с толпой и под шумок смылся.
– Логично… Почему я сам про это не подумал? – вопрос Донцова был адресован самому себе.
– На словах логично. Только с фактами плохо вяжется. Спрятаться в этом шкафу мог только очень субтильный кент. Еще пожиже нашего окурка. – Опер кивнул на дверь, и Донцов понял, что речь идет о сержанте, приходившем за Шкурдюком. – Там глубина всего тридцать сантиметров. Это первая неувязка.
– Есть и вторая?
– Есть. Вся толпа состояла из трех человек – врача, медсестры и санитарки. До нашего прибытия в палату никто больше не заходил. Согласись, в такой толпе трудно затеряться. Особенно постороннему.
– А под кроватью спрятаться нельзя?
– Нет, там все насквозь просматривается.
– Санитаркой ты не интересовался? – спросил Донцов, но тут же спохватился: – Хотя какой в этом смысл… К ее приходу труп уже остыл. А когда вообще произошло убийство?
– Примерно часа в два.
– Где сейчас изъятый шланг?
– У экспертов. Только все они на происшествии. Возле магазина «Ирис» инкассаторов расстреляли. Слава богу, что это не моя территория.
– Ты, кстати, не заметил – форточка на окне была открыта? В протоколе осмотра это почему-то не отмечено.
– На форточку я как-то без внимания. Все же пятый этаж и решетка. Если только Карлсон подлетит… Хотя, подожди. – Опер задумался. – Бумаги, которые следак на подоконнике оставил, промокли. Дождик их замочил. Значит, открыта была форточка. А у тебя на этот счет какие-то мысли имеются?
– Тренированный человек сумел бы по карнизу добраться до окна палаты, просунуть в форточку длинную палку, на конце которой укреплен соответствующий инструмент, и перерубить шланг.
– Прямо голливудское кино какое-то, – говоря высоким стилем, сомнения омрачали чело опера. – Следственный эксперимент, конечно, провести можно. Только кто в нем согласится участвовать? Разве что каскадеры с киностудии. В преступном мире я таких штукарей не знаю.
– Я тоже, – признался Донцов. – Но на Карлсона убийство не спишешь. Начальство меня самого в психиатрическую клинику упрячет.
– Господи, и кому только этот шизик мог помешать! Родни никакой. Друзей тоже. Врагов тем более.
– Разве он был сиротой?
– Почти. Брат уехал на постоянное жительство в Канаду. Мать странствует по зарубежным курортам. Они его даже не навещали. Адреса неизвестны, сообщить о смерти человека некому.
– С одной стороны, это даже неплохо. Моя задача упрощается. Значит, все – и мотивы и преступника – надо искать внутри клиники.
– В этом я как раз и не уверен. Без ведома главврача там и мышонок не пискнет. Все под контролем. Он самодеятельности не допустит.
– На этот момент главврач отсутствовал. В Норвегию по обмену опытом шастал.
– Какая разница! Сам посуди, кто для него этот Наметкин? Да никто! Его убрать – как два пальца обоссать. И все будет тихо-смирно. Никакой корысти в смерти этого жмурика главврач не имел. Свои, из клиники, на мокруху тоже не пошли бы. Такие номера в маленьких, да еще замкнутых коллективах не проходят. Шила в мешке не утаишь. Нет, что ты ни говори, а здесь посторонний работал. Поэтому и заявление в органы поступило.
– Слушай, а к криминалу эта клиника никакого отношения не имеет? Вдруг там наркотики готовят или у пациентов донорские органы похищают?
– Ну ты и загнул! Иного криминала, кроме укрытия доходов от налогообложения, там не сыщешь. Впрочем, был один странный эпизод. Но к судьбе Наметкина он никакого отношения не имеет.
– Что за эпизод? – сразу насторожился Донцов. – Поделись.
– Было это в прошлом году осенью. Не то в октябре, не то в ноябре. Дату можно по книге происшествий уточнить. Я сам на это дело не выезжал. Подробности со слов ребят знаю. Короче, пробрался ночью в клинику какой-то уркаган. Каким способом – установить так и не удалось. Что он там искал – тоже неизвестно. Шастал-шастал по этажам, и нарвался на санитарку, которая из туалета выходила. Та, завидев постороннего мужика в маске, подняла кипиш. Бабы это умеют. И сирены не надо. На шум снизу прибежал охранник. Дубинкой машет. А гость пальнул в него пару раз из шпалера, и был таков.
– Без жертв, значит, обошлось.
– Он только для острастки стрелял. Обе пули в потолок ушли.
– Гильзы изъяли?
– Конечно. Правда, регистрировать преступление опять же не стали. У нас «глухарей» со смертельным исходом – выше крыши. Не хватало еще из-за двух неприцельных выстрелов дело возбуждать.
– Где сейчас эти гильзы?
– Вот тут самое интересное и начинается. Сотрудник, который на происшествие выезжал, положил их к себе в сейф. Так, на всякий случай. А тут проверка из прокуратуры нагрянула. Давай все подряд потрошить, вплоть до мусорных корзин. Откуда, спрашивают, взялись в служебном сейфе патроны от нетабельного оружия. Забыл сказать, что тот незваный гость из «ТТ» палил. Пришлось бедолаге писать объяснительную. Гильзы в лабораторию отправили, на экспертизу. И представляешь – нашлись-таки их сестрички. За пистолетом, который в клинике нарисовался, оказывается, следок имелся. Кровавый следок. Три убийства и несколько покушений.
– Интересно. А какого плана убийства?
– Да так, мелочевка. Рыночная торговка, мелкий валютчик, какой-то неопознанный тип кавказской национальности. Тихие убийства, без общественного резонанса. Кстати, хозяин пистолета в ту пору был нам уже известен и числился в розыске. Тебе это интересно?
– Очень.
– Фамилия его Ухарев. Кличка – Кондуктор. Возраст примерно сорок лет. Трижды судим. Основная специализация – киллер туалетного класса.
– Почему туалетного?
– Это по аналогии с проститутками. Самые козырные у них – которые по вызову работают. Много берут и в клиентах переборчивы. А самые последние в вокзальных туалетах промышляют. За бутылку бормотухи окажут весь спектр услуг. Вот так примерно и у киллеров. Кто-то на жирных гусей охотится – бизнесменов, депутатов, авторитетов. Ну и получает соответствующе. А кто-то другой мелкими пташками довольствуется. Убирает неверных мужей, постылых жен, базарных конкурентов, сварливых соседей. Пользуется не только огнестрельным оружием, но и любым подручным инструментом, даже топором и лопатой. Эти берут недорого. От тысячи и меньше.
– Где сейчас этот Ухарев?
– Болтается где-то по городу, если, конечно, в провинцию не свалил. Его фоторобот у всех постовых имеется. Рано или поздно попадется.
– А ускорить этот процесс нельзя?
– Конечно, можно. Если наши штаты раза в три увеличить. И на всякие дурацкие мероприятия не дергать. Типа охраны митингов, или операции «Антитеррор». Это вы, белая кость, себе работу ищете, а нас она в любое время суток находит. Даже на унитазе вволю не посидишь. – Опер безнадежно махнул рукой.
– Только не надо давить из меня слезу. Давай лучше вернемся к тому случаю в клинике. В какой именно корпус проник Ухарев?
– Представь себе, в тот самый, где кантовался Наметкин. Но попрошу не обобщать. Всякие аналогии здесь неуместны.
– А этаж?
– Достал ты меня! – застонал опер. – Тот этаж, тот! Только крыло другое. И зачем я тебе все это рассказал!
– Слушай, мне нужен Ухарев. – На Донцова вдруг накатил охотничий азарт, чувство столь же древнее и неукротимое, как голод и похоть.
– Мне тоже. Кто же от гарантированной премии откажется.
– Тогда давай поможем друг другу. Мне Ухарев, тебе премия.
– Если бы это было так просто, я бы его и сам давно повязал.
– Но ведь другие его как-то находят. Мужья постылых жен и жены неверных мужей.
– Хочешь знать технологию?
– Хочу.
– Тогда слушай и мотай на ус. Хотя сомневаюсь, что моя наука тебе пригодится. Знаешь, как называется наше время?
– Время перемен. – Донцов ляпнул первое, что пришло в голову, хотя правильнее было бы сказать что-то вроде: «Время прокладок и памперсов».
– Нет, время организованной преступности, – поправил его опер. – Даже карманник обязан отстегнуть часть своей добычи авторитету, который держит этот район.
– Вот так новость! Ты мне прямо глаза на жизнь открыл.
– Подожди язвить и слушай дальше. Само собой, что киллера-единоличника никто терпеть не будет. Свои же братья-бандиты поймают, и в сортире утопят. Спокойно работать можно только под надежной крышей.
– Какая же надежная крыша имеется у мелкого киллера Ухарева?
– Это как раз и не важно. Важно совсем другое. Наша блатная братва кучкуется в основном на Октябрьском рынке. Легально состоят в охранниках, а нелегально пасут всех дельцов, начиная от торговок семечками, и кончая оптовиками. Вид эта публика имеет весьма колоритный. – Опер провел ладонью по своему бритому черепу. – Вычислить их можно с первого взгляда. Допустим, ты потенциальный клиент, который уже навел справки у знающих людей.
– Допустим, – кивнул Донцов.
– Смело подходишь к этим шурикам и говоришь: «Надо бы с Кондуктором увидеться, дело есть». Тебе отвечают: «Иди пока, парень, погуляй, а мы подумаем, про какого такого Кондуктора ты нам фуфло толкаешь». Первый контакт состоялся. Отходишь себе в сторонку. История эта может не иметь никакого продолжения. Значит, ты чем-то братве не глянулся. В другом случае к тебе подваливает мелкий шкет и спрашивает, какое именно дело у тебя имеется к дяде Кондуктору. Излагаешь свою просьбу. После этого контакт опять может оборваться. А может и продолжиться. Тебе предлагают завтра в определенное время подойти в определенное место. Там и состоится конкретный разговор. Другой шкет, который первого, наверное, и не знает, берет все установочные данные жертвы, и назначает цену. Да не с потолка, а вполне определенную, как в прейскуранте. На домохозяйку одна цена, на таксиста – другая. Сразу отдаешь все деньги. И с приветом. Ты их не знаешь, они тебя не знают. Иди домой и начинай готовиться к похоронам того, кого ты заказал.
– А не обманут?
– Никогда! – с чувством произнес опер. – Блатные – самая добросовестная и обязательная публика в нашей стране. Если взялись кого-то убрать, то обязательно уберут. Бывают, конечно, накладки. От них никто не застрахован. Но человек, ежедневно пользующийся общественным транспортом, и не имеющий надежной охраны, заранее обречен. Пусть он даже будет Брюсом Ли или Ильей Муромцем.
– Факт, безусловно, печальный.
– Какой уж есть. Но без ложной скромности скажу, что нашими стараниями поголовье киллеров сокращается. А теперь слушай сюда. – Опер наставил на Донцова свой указательный палец, словно из пистолета прицелился. – Предупреждаю, не вздумай сам лезть в это дело. Я-то уже понял, что у тебя на уме. Блатные народ ушлый и изворотливый. В нашей жизни они лучше любого профессора разбираются. Милиционера с ходу вычисляют, по одной только роже, как фашист еврея. Кроме того, их бывшие сотрудники органов втихаря консультируют. За скромное вознаграждение своих, суки, сдают. Ты еще и на рынок зайти не успеешь, а там уже самая последняя шавка будет знать, что сюда легаш ряженый топает. С тобой даже разговаривать никто не станет. Это в лучшем случае. А могут и подрезать. Чтоб другим неповадно было.
– Зачем же милиционера на стрелку посылать! Можно тихаря незасвеченного использовать.
– Это ты думаешь, что он незасвеченный. Урку не обманешь… А кроме того, где ты возьмешь тысячу баксов? Деньги-то в любом случае пропадут. Их авторитет в собственные руки получает, а уж потом с исполнителем делится. И учти, кукла не пройдет. Фальшивки тоже. Это равносильно, что мусульманину вместо баранины кусок свинины подсунуть.
– Проблема, конечно, серьезная, но разрешимая, – последние слова Донцов не сказал, а скорее выдавил из себя.
Вновь навалилась слабость, уже ставшая привычной, но каждый раз все равно пугающая. И сам опер, и все окружающие его предметы утратили вещественность, словно отодвинувшись в какой-то совсем другой, иллюзорный мир.
Хорошо хоть, что нынче слабость пришла одна, без тошноты и рвоты.
– Что с тобой? – донеслось как бы издалека. – Расстроился от моей трепотни?
– Душно у вас что-то, – произнес Донцов через силу. – Я, пожалуй, лучше на свежий воздух выйду. А за консультацию спасибо. Про пузырь я не забыл. Даже два поставлю.
– Так в чем же проблема? Рабочий день на исходе. – Опер продемонстрировал ему циферблат своих навороченных часов, где из-за обилия стрелок ничего нельзя было разобрать, – сейчас какого-нибудь добровольца в магазин сгоняем.
– Нет, не получится. Дел еще много. Да и строго у нас с этим. В любой момент могут в главк вызвать.
– Да, не позавидуешь твоей службе. У нас хоть и не сытно, да вольно. Дворовый пес с комнатной собачкой местами не поменяется.
– Знаю. Был я псом. Правда, лапы сбил и клыки стер.
– Заметно… Проводить тебя?
– Ни-ни. Я сам. – Донцов встал, опираясь на край стола. – Извини, я фамилию твою забыл. Кого спрашивать, если вдруг понадобишься?
– Зачем тебе моя фамилия? Она в памяти не держится и на слух не ложится. Здесь меня все Психом зовут. Так и спрашивай. Позовите, дескать, к телефону Психа.
– Договорились… Только ты забыл мне одну вещь на прощание подарить.
– Бери. Мне этого добра не жалко. – Опер извлек из стола несколько мутных фотографий. – Профиля, извини, нет. Один фас.
– Курносый… – вглядываясь в снимок, задумчиво произнес Донцов. – Сколько, говоришь, ему лет?
– Около сорока.
– Здесь моложе выглядит.
– Фотка старая. С паспорта переснимали. Теперь он, конечно, изменился. Нервная жизнь и неправильное питание на ком хошь скажутся.
…Постояв на крыльце под порывами пронизывающего ветра, съев горсть свежего снега, Донцов дождался, когда приступ дурноты пройдет, и вернулся в дежурку. Там уже суетился Шкурдюк, похожий на ребенка, отбившегося от мамы во время стихийного бедствия.
– Вы не представляете, какой ужас я сейчас пережил, – заговорил он, захлебываясь словами (и откуда только голос взялся). – Вы сами хоть раз заходили в этот… как его…
– Обезьянник, – подсказал Донцов.
– Это место так называется? – еще больше ужаснулся Шкурдюк.
– Нет, официально оно называется изолятором временного содержания. А обезьянник, или гадюшник – это из области устного народного творчества. Касательно вашего вопроса могу пояснить, что в этом малопочтенном заведении я бывал значительно чаще, чем в филармонии. К моему стыду, конечно.
– Это просто кошмар какой-то. Я подумать не мог, что в нашем городе имеется столько лиц с антиобщественным поведением. Эти ужасные вольеры, предназначенные скорее для диких зверей, набиты битком. Причем не только мужчинами, но и женщинами… Я исполнил свой гражданский долг, подписал все, что было положено, а в результате меня еще и оскорбили!
– Кто, милиция?
– Если бы! Юная девушка ангельской внешности. Сначала она выражалась нецензурными словами, а потом задрала юбку и показала мне задницу. Ее подруги плевали в мою сторону. Мужчина весьма приличного вида обозвал ссученным босяком, ментовской совой и обещал пощекотать пером… Кстати, как это следует понимать?
– Зарежут, – хладнокровно пояснил Донцов.
– Вы считаете, что это серьезно? – Голос у Шкурдюка опять осип и, похоже, надолго.
– Вполне. Такие люди слов на ветер не бросают.
– Как же мне быть?
– Лучше всего изменить внешность. Иногда это помогает…
