Глава 10
Тамарка оказалась Дунькой

Ждать немедленных результатов от Цимбаларя, а тем более от Кондакова, не приходилось. Граверы, то есть изготовители фальшивых документов, – люди осторожные и недоверчивые даже по меркам преступного мира, а азиатские дипломаты известны своей мешкотностью и необязательностью чуть ли не со времен царя Гороха. Поэтому Донцов решил между делом прогуляться в клинику. Авось там кто-нибудь вспомнит что-то важное.

Погоду можно было охарактеризовать следующим образом: «Причудлива, как беременная барышня» – то сквозь разрывы в тучах ярко сияло солнце, то неизвестно откуда вдруг налетала метель, вскоре сменявшаяся противной моросью.

Такая погода дурно влияла не только на здоровье людей, но и на их поведение, отвращая от какой-либо конструктивной деятельности. Да что там люди – даже вороны, облюбовавшие территорию клиники, сегодня куда-то подевались.

На сей раз отсидка на проходной что-то затянулась. Донцова тут уже хорошо знали, однако никаких поблажек не позволяли. Не помогло даже полушутливое заявление, что по его удостоверению без задержки пропускают даже в женскую баню.

Шкурдюк, прибывший с опозданием, находился в несвойственном для него мрачном расположении духа. Любопытства ради Донцов выяснил, что причиной тому – дворник Лукошников, внезапно решивший разорвать с клиникой трудовые отношения.

И дело было вовсе не в факте отказа от работы, найти дворника нынче не проблема, а в хамском поведении этого самого Лукошникова, который на требование заместителя главврача хоть как-то обосновать свои капризы ответил буквально следующее: «Ты, пидор, психов воспитывай, а ко мне в душу не лезь».

– Ну почему он меня так обозвал! – убивался Шкурдюк. – Я же не подавал пи малейшего повода! Хоть бы вы на него каким-то образом повлияли. Припугнули бы статьей…

Тем самым у Донцова как бы сам собой появился повод для беседы с дворником, некогда занимавшим грозные посты в солидном ведомстве и там же, наверное, набравшимся дурных манер, ведь, как известно, ничто так не развращает человека, как огромная и бесконтрольная власть над себе подобными.

Нельзя сказать, чтобы Донцов подозревал Лукошникова в чем-то большем, чем бытовое хамство и пособничество вечно гонимому вороньему племени, и тем не менее само присутствие этого человека невольно настораживало опытного следователя, как матерую овчарку настораживает малейший запах волка.

Кроме того, профессия дворника весьма способствует развитию таких качеств, как наблюдательность, проницательность и памятливость, чем с незапамятных времен активно пользовались сыщики всех стран и народов. В этом плане Донцов возлагал на Лукошникова немалые надежды. Тот вполне мог заметить нечто такое, что ускользнуло от внимания как опергруппы, так и администрации.

Под каким-то благовидным предлогом отослав Шкурдюка обратно в кабинет, Донцов отправился на поиски дворника, следы деятельности которого замечались повсюду – лед на дорожках сколот, мусорные урны пусты, свежий снег сметен в кучи, а самим кучам при помощи совковой лопаты придана кубическая форма.

Самого Лукошникова он обнаружил на задворках клиники, где тот ремонтировал свой нехитрый инвентарь, видимо, подготавливая его к сдаче. На вежливое приветствие Донцова он буркнул что-то вроде: «Наше вам с кисточкой», – а на предложение закурить, что должно было поспособствовать откровенной беседе, грубо отрезал:

– Сам не курю и тебе не советую. Ведь сдохнешь скоро, хоть бы последние дни поберегся.

– Почему вы решили, что я скоро сдохну? – Донцов от такой обескураживающей бесцеремонности даже позабыл, с чего собирался начинать разговор.

– Это в моргалах твоих написано. Я в своей жизни столько смертей повидал, сколько ты бабам палок не поставил. И если у человека в глазах вот такая муть появляется, как у тебя сейчас, не жилец он на белом свете, не жилец.

По всему выходило, что Шкурдюк был не единственным человеком, которому строптивый дворник успел сегодня основательно подпортить настроение.

– И от чего, по-вашему, я должен подохнуть? – поинтересовался Донцов.

– Сам знаешь, – ответил Лукошников. – Чего боишься, то и сделается.

– Ну тогда посоветуйте, как мне быть. Вы ведь, похоже, человек опытный. Может, в церкви свечку поставить за здравие? – Донцов попытался обратить все в шутку.

– За здравие не надо. Бесполезно. – Лукошников говорил как бы в такт ударам молотка, которым он заколачивал гвозди. – Тем более что ты в бога все равно не веришь.

– А сами вы верующий?

– Нет, – тяжко вздохнул дворник.

– Атеист, значит?

– Хуже. Отрекся я от бога. По собственной воле отрекся. Оттого, наверное, и грешил всю жизнь.

– Грехи ведь и замолить недолго. – Донцов хотел добавить соответствующую цитату из Священного Писания, но ничего подходящею, кроме «не согрешишь – не покаешься», так и не вспомнил.

– Мои грехи, мил человек, и сто праведников не замолят. – Дворник так саданул молотком по кривому гвоздю, что от него только искры полетели. – Всему на свете есть предел, да только моя вина перед богом и людьми беспредельна. Каина бог тоже не простил, а наказал проклятием вечной жизни… Вот и я как тот Каин… Копчу небо безо всякого смысла.

– Уж очень строго вы к себе относитесь. – В словах старика звучало столько неподдельной горечи, что Донцову даже стало его жалко. – Кто сейчас без греха? Время такое…

– В любое время человеку выбор даден. Если, конечно, голова на плечах есть. Вот я свой выбор однажды сделал. Это сначала грешнику дорога везде широкая, а потом все уже и уже. Я сейчас, можно сказать, по ниточке хожу.

– Где же вы так нагрешить успели?

– Везде. С младых ногтей начал, когда от родного батюшки отрекся и в услужение к мамоне пошел. А уж там понеслось! Про фронтовой приказ «ни шагу назад» слышал?

– Приходилось.

– Вот этот шаг назад я и не позволял никому сделать. Заградотрядом командовал. Своих же братьев пулями на пули гнал… Эх, да что зря душу травить! На том свете все с меня полной мерой взыщется. – Покончив править лопату, он швырнул ее в кучу уже готовых инструментов. – Если ты по делу пришел, так спрашивай, пока я добрый.

«Если ты сейчас добрый, то каким, интересно, в гневе бываешь?» – подумал Донцов и, перейдя на официальный тон, осведомился:

– Давно здесь работаете?

– С лета.

– Всех знаете?

– Психов или лекарей? – уточнил дворник.

– Медперсонал.

– Знаю. Мимо меня ведь все шастают.

– Санитарку Тамару Жалмаеву тоже знаете?

– Татарку эту? Конечно, знаю.

– Почему вы ее татаркой называете?

– А для меня все азиаты – татары.

– Пропала эта Жалмаева, – сказал Донцов, внимательно приглядываясь к дворнику. – Как говорится, ни слуху, ни духу.

– Туда ей, значит, и дорога, – ничто в Лукошникове не дрогнуло, ни лицо, ни голос.

– Да, странные тут у вас дела творятся… – задумчиво произнес Донцов. – Санитарки бесследно исчезают, пациентов убивают прямо в палатах.

– Это кого же здесь убили? – сразу насторожился дворник.

– Олега Наметкина. Из третьего корпуса. Вы разве не знали?

– От вас первого слышу. – Поведение Лукошникова не вызывало никакого сомнения в его искренности. – И когда же это случилось?

– Уже пять дней прошло. Его и кремировать успели.

– Свои же психи, наверное, и прикончили. – Дворник неодобрительно покачал головой. – Ну, народ! Ну, зверье!

– Нет, тут дело значительно сложнее. Заковыристое дело. Мистикой попахивает.

– Так ты за этим сюда и шляешься, – догадался дворник. – Следователь, значит. Ну-ну…

– Вы, говорят, увольняетесь? – Донцов сменил тему разговора. – Почему, если не секрет?

– Надоело. Сам даже не знаю, ради чего я здесь столько времени метлой махал. Денег вроде хватает. Пенсия хорошая. Да и подрабатываю еще.

– В каком месте?

– Сторожую в научном заведении, где всякую дрянь космическую изобретают.

На этом, собственно говоря, их беседа и закончилась. Не возникло даже намека, указывающего на причастность Лукошникова к преступлению. Удивляло лишь одно обстоятельство: как он мог не знать о преступлении, несколько дней назад всколыхнувшем всю клинику? Пил в это время, отсутствовал? Непохоже… Лукавит, прикидывается дурачком? Но какой в этом смысл? Да, странный человек. Наплевал походя в душу – и даже не извинился. Хотя это еще вопрос – можно ли считать плевком правду-матку, сказанную прямо в глаза?

Уже смеркалось, когда Донцов зашел в фойе клиники и повесил на доске приказов и объявлений заранее заготовленную бумажку: «Граждан, которым известна какая-либо информация о смерти О. Наметкина, произошедшей 15 числа сего месяца, убедительно просим позвонить по телефону… Анонимность гарантируем».

После этого он на всякий случай связался с дежурным по отделу. Тот охотно сообщил, что капитан Цимбаларь только что явился и спрашивает его, Донцова – наверное, ищет собутыльника.

– Попроси, чтобы подождал, – сказал Донцов. – Я скоро буду.

– Тебе как рассказывать? – осведомился Цимбаларь, когда они уселись друг против друга и закурили. – Кратко или во всех подробностях.

– Давай кратко, – ответил Донцов, хотя наперед знал, что рассказывать без подробностей Цимбаларь не умеет.

– Прогулялся я, значит, по всем основным точкам, где яманными бирками, то бишь липовыми документами приторговывают, – начал он примерно в той же манере, в которой бабки-сказительницы произносят: «Жили-были старик со старухой». – Публика вся локшовая. Пацаны зеленые. Из ветеранов почти никого нет. Кого посадили, кто сам завязал, кто за бугор свалил. Но бизнес, вижу, на подъеме, хотя предложения превышают спрос. Со мной о деле никто говорить не хочет, шлангами прикидываются. Я, мол, тут просто так стою, семечки щелкаю и ваши глупые вопросы игнорирую. Видать, успели, гады, меня где-то срисовать. А один так обнаглел, что в спину тявкает: «Ты бы еще, мусор, кожанку надел и кобуру деревянную привесил». Хотел я его по физиономии отоварить, развернулся уже, а потом глядь – знакомая личность.

– Уже скоро семь. – Донцов сунул ему под нос свои часы. – Если ты будешь продолжать в том же темпе, мы здесь до полуночи просидим.

– Ты разве спешишь куда-то? – удивился Цимбаларь. – А у меня как раз вечерок свободный выдался.

– Не то чтобы спешу, но все же… – поморщился Донцов, у которого к привычным коликам в боку добавилась еще и головная боль. – Ты суть дела излагай. Выгорело у тебя что-то дельное, или опять пустой номер потянул?

– Я как раз к сути дела и подхожу, – заверил его Цимбаларь. – Узнал я этого делягу сушеного, а он, соответственно, меня. Пересекались мы неоднократно, но отношения у нас остались самые нормальные. Хотя вижу, что опасается меня. Не бзди, говорю, я нынче по другому ведомству. Твоя работа мне безо всякого интереса. А вот если поможешь одного человека отыскать, век благодарен буду и, когда тебя в очередной раз на шконку бросят, Чайковского передам или дури какой. Гордый оказался. Хрен вы меня когда посадите, отвечает. Это раз. Как я тебе могу помочь, если целый день на одном месте стою? Это два. А в-третьих, не держи меня за падлу ссученную.

– О боже! – простонал Донцов.

– Нет, ты послушай, послушай! – Цимбаларь уже вошел в азарт. – Я ему популярно объясняю, что человек этот услугами граверов пользуется и мог где-то засветиться. Тем более, это даже не человек, а баба. Басурманка. Авторитетом не пользуется. Она одного хорошего пацана запежила. Такую сдать не западло. Фотку ему предъявил. Долго он ее изучал. Потом говорит, может, я тебе чем и помогу, но заранее обещать не буду. Но за это ты в порядке благодарности сделаешь так, чтобы вон того, того и того красавца, которые напротив околачиваются, здесь впредь и в помине не было. Рыночные отношения все прежние законы отменили, в том числе и воровские. Не нужна мне зловредная конкуренция. Они, вшивари, по демпинговым ценам торгуют. Короче, считай, договорились. Накинул он мне стрелку. На том же месте через три часа. Пока он по делам отсутствовал, я в ближайшую ментовку к друзьям сбегал, и мы там такой шухер навели, что один гравер, удирая, под машину попал. Четыре административных акта составили, и два материала с перспективой возбуждения уголовного дела.

– Считай, что я тебя уже похвалил, – сказал Донцов. – На чужого дядю ты хорошо работаешь, слов нет. А дальше как события развивались?

– Короче, когда мой кустарь-одиночка вернулся, вокруг было пусто, как в полярную ночь на Северном полюсе. Даже лотошницы разбежались. Впечатлило это его. Ты, говорит, мужик правильный. Слово свое держишь. Такому грех не помочь. Короче, нашлись-таки люди, которые эту девку вспомнили. Появилась она на горизонте в прошлом году, летом. С виду приблуда, но ушлая, как налим. Разговаривает по понятиям, грамотно, хоть и косоглазая. Попросила достать паспорт, но не самопальный, а настоящий, чтобы принадлежал он бабе с басурманской фамилией в возрасте от двадцати до тридцати лет. Такого товара тогда не было. Его граверы обычно по дешевке у щипачей скупают. Месяц она там терлась, пока ее заказ не выполнили. Купила сразу пять штук. Фамилий, конечно, сейчас никто не помнит. Дала свои фотки, попросила аккуратно переклеить. На довесок мелочевки всякой взяла – дипломы, трудовые книжки, пропуска. Полный комплект для нелегальной жизни. Заплатила хорошо, не торгуясь. С тех пор ее никто больше не видел. Вот и весь сказ.

– Нет, ты просто гений! – Донцов изо всех сил пожал руку Цимбаларя. – Какую прорву работы провернул! Только какой от всего этого прок, скажи на милость? То, что она выжига, я и без тебя знал. То, что по фальшивым документам живет, – тоже. Как ее найти, если ничего конкретного нет? Ни одной фамилии, ни одного адреса, ни единой зацепки.

– Подожди, не горячись. Есть одна фамилия. Того мужика, который ее на паспорт фотографировал. Она какое-то время у него жила. Возможно, даже перепихивались. Криминала за ним никакого не числится. Так, держит подпольное ателье, девочек голеньких снимает. Порнухой подрабатывает. С граверами контакты порвал.

– Что же ты сразу не сказал! Поехали к нему немедленно.

– Прямо сейчас? На ночь глядя?

– Именно сейчас. Сам же говорил, что у тебя нынче вечер свободный.

Машину с великим трудом выбили у дежурного, пообещав заправить за свои деньги. Донцов, убедившийся в пользе бронежилета, хотел вкупе с автоматом прихватить и его, но воспротивился Цимбаларь. По его словам, другого оружия, кроме столовых вилок и ножей, фотограф у себя не держал, а для психического воздействия вполне хватит табельного ствола.

Сержанта – водителя заставили поверх кителя надеть гражданскую куртку, а служебные номера замазали грязью.

– Для такой погоды сойдет, – сказал Цимбаларь. – Вот только рация демаскирует. За пять кварталов ее слышно… Может, отключим?

– Не имею права, – категорически заявил сержант.

– А с запашком за руль садиться имеешь право?

– Это, товарищ капитан, от вас самих пахнет, – парировал сержант, и Цимбаларь почему-то спорить с ним не стал.

Донцов не любил ночь, а ночной город в особенности. Ночь хороша для тех, кто прячется, но не для тех, кто ищет. Кроме того, в последнее время темнота влияла на него самым неблагоприятным образом. Там словно таился кто-то, хоть и бестелесный, но ощутимо враждебный, все примечающий и ничего не прощающий. (А скорее всего это просто детские страхи, разбуженные болезнью, возвращались к нему.)

Маршрут Цимбаларь выбрал странный, вместо того чтобы сразу двигать в центр, где по его словам располагалась квартира фотографа, сначала завернул на привокзальную площадь. Здесь, несмотря на сравнительно поздний час, под фонарями прогуливались дамы и девицы, одетые явно не по погоде.

– Ты совсем с ума сошел! – Жадный интерес, который Цимбаларь проявлял к фланирующим на промозглом ветру красоткам, вывел Донцова из себя. – Забыл, какие у нас дела?

– Наоборот, хорошо помню. Понимаешь, этот фотограф посторонних в дом не пустит. Даже с удостоверением. Не станешь же ты ему дверь вышибать? А на девушку вполне может клюнуть. Он их каждый день фотографирует и по мере возможности трахает. Давно уже со своей клиентурой запутался. Какая когда прийти должна, не помнит. Вот мы этим обстоятельством и воспользуемся. Только телку нужно выбрать такую, чтобы на проститутку не была похожа.

– Они вроде бы все довольно прилично выглядят, – внимательно присмотревшись, сказал Донцов.

– Это на твой дилетантский взгляд. А мы имеем дело с профессионалом.

Тем временем дамы легкого поведения, заметив остановившийся неподалеку автомобиль с мужчинами, стали по одной, по двое, наведываться к нему на разведку, в полушутливой, а то и в конкретной форме делая самые соблазнительные предложения, однако разборчивый Цимбаларь бесцеремонно отгонял их прочь.

В конце концов к машине подошел мужчина с усиками, похожий на опереточного француза.

– Что-нибудь особое ищете? – без долгих околичностей осведомился он.

Цимбаларь покинул машину и долго о чем-то говорил с усатым. До Донцова доносились только обрывки фраз: «Не надо мне этих кошек драных… И рогож трепаных не надо… Ты мне что-нибудь фирменное подыщи… Батончик или виннипухочку…»

– Что такое батончик? – стесняясь своей неосведомленности, спросил у водителя Донцов.

– Молодая шлюха, – немедленно ответил тот.

– А виннипухочка?

– Ну очень молодая! – с чувством произнес водитель.

Усатый куда-то исчез, однако вскоре вернулся, ведя за руку блондинку почти двухметрового роста, но с совершенно детским, почти не накрашенным личиком.

– Суперсекс! – Водитель сглотнул слюну.

Усадив девицу на заднее сиденье, Цимбаларь сказал Донцову:

– Будешь мне пятьдесят баксов должен. Если желание есть, можешь попользоваться, все равно деньги заплачены. Но учти, ее нам только на час отдали… Трогай, – это относилось уже к водителю.

Девица все время молчала, чавкала жвачкой и, похоже, была немного не в себе.

– Как хоть зовут тебя? – обернулся к ней Цимбаларь, кроме всего прочего, выполнявший в машине роль штурмана.

– Маруся, – ответила девица совсем не девичьим голосом.

– Хохлуха?

– Шведка.

– Оно и видно… А зачем ты такая здоровая выросла?

– Ничего ты, дядя, в современной красоте не понимаешь. Мне от клиентов отбоя нет.

– Извращенцы все твои клиенты. Для любви нужна женщина хрупкая, нежная.

– Я тоже нежная. – Девица икнула, прикрыв ладошкой рот.

На этом разговор прервался, потому что машина прибыла туда, куда следует. Фары осветили щербатую стену «хрущобы» и фанерную дверь подъезда, мотавшуюся на ветру.

– Повезло, – констатировал Цимбаларь. – А я кодового замка опасался.

– Этаж-то хоть какой? – осведомился Донцов.

– Судя по всему, пятый.

– Так я и знал!

– Ты Марусю попроси, – посоветовал Цимбаларь. – Она тебя на закорках туда дотащит. Баксы-то отрабатывать надо.

Как бы то ни было, но спустя пять минут все трое оказались на лестничной площадке пятого этажа перед дверью, предназначенной скорее для бомбоубежища, чем для обыкновенной квартиры. «Глазок» в ней и то, наверное, был из бронестекла. Видимо, у фотографа были серьезные основания опасаться если и не за свое имущество, то за свою безопасность.

Донцов и Цимбаларь рассредоточились вне зоны обзора «глазка», а Маруся, уже подробно проинструктированная, позвонила в квартиру, предварительно придав своему личику ангельское выражение.

Приближающихся шагов слышно не было, но кто-то глухо произнес из-за двери:

– Вам кого?

– Ростислава Петровича. – Маруся кокетливо улыбнулась (за пятьдесят баксов и не такое изобразишь).

– Вас приглашали или по объявлению?

– Ага, – неопределенно ответила девица.

Внутри умолкли, видимо, внимательно изучая позднюю гостью в «глазок». Осмотр прошел для Маруси благоприятно, о чем возвестил грохот отпирающихся запоров. Когда эта симфония металла завершилась мелодичным звоном сброшенной цепочки, Цимбаларь резко пихнул девушку вперед и, выхватив пистолет, ввалился вслед за ней.

– Что-что-что-что вам надо? – раздалось из прихожей.

– По делу! – грозно рявкнул Цимбаларь. – Спецоперация. Выявляем производителей порнопродукции.

Когда в квартиру вошел Донцов, его коллега уже вовсю хозяйничал там. С воплем: «Посторонние есть?» – он быстренько обследовал все помещения, опрокинул что-то в ванной, а из туалета выволок за шкирку паренька в спущенных штанах.

– Это кто? – осведомился Цимбаларь, тыкая парня пистолетом под ребро.

– Мой ассистент, – торопливо объяснил фотограф, типичный жирненький плейбой с фигурной стрижкой на голове. – Я, собственного говоря, не понимаю…

– Молчать! А ты на пол, – приказал Цимбаларь пареньку. – Руки за спину.

В гостиной было оборудовано что-то вроде фотоателье – ширмы, расписные задники, софиты, профессиональная съемочная аппаратура. Цимбаларь тут же принялся потрошить ящики шкафов, забитые цветными крупноформатными фотоснимками.

Как виделось из прихожей Донцову, все они изображали, говоря по-французски, «ню», то есть обнаженную натуру, представленную в самых разных комбинациях и позах.

– Это мои знакомые, – немедленно сообщил фотограф.

– Славная компания, – похвалил Цимбаларь, роняя уже просмотренные снимки на пол. – Многостаночники. И с бабами совокупляются, и с мужиками, и с детьми, и даже с собачками. Только ишака не хватает.

Хозяин квартиры промолчал, раздавленный внезапно свалившимся на него несчастьем. Парнишка в коридоре жалобно хныкал. Маруся без приглашения уселась в кресло, закинула ногу за ногу, едва не сшибив при этом люстру, и подобрала с пола несколько фотографий.

– Какая мерзость! – воскликнула она. – И как только люди позволяют, чтобы с ними вытворяли подобное свинство! Бр-р-р! Расстреливать надо таких фотографов.

– Это наш эксперт по порнографии, – почтительно понизив голос, сообщил Цимбаларь. – Из полиции нравов. В Европе стажировалась.

– Вы путаете порнографию с эротикой, – заканючил фотограф – Путем изображения обнаженного тела я раскрываю в своих работах представления о красоте, ценности земного чувственного бытия и здоровой сексапильности. Я чту законы… В конце концов, у меня есть лицензия.

– Товарищ майор, проверьте лицензию у этого хлыща. – Цимбаларь подмигнул Донцову. – Если что не так, сразу наручники на него. А мы пока продолжим поиск компрометирующих материалов…

Перешагнув через «ассистента», который лежал в прежней позе, но штаны успел подтянуть, Донцов провел фотографа на кухню, где огорошил следующим заявлением:

– Я, конечно, настроен не столь бескомпромиссно, как мой коллега по службе, но со всей ответственностью заявляю – вам грозят крупные неприятности. И сразу по нескольким статьям. Развратные действия, содержание притона, незаконное предпринимательство и так далее. Не удивлюсь, если здесь найдутся и наркотики. Хотя бы одна доза. Все это потянет как минимум лет на пять-шесть. Впрочем, до суда дело может и не дойти. Люди с вашими наклонностями в следственном изоляторе редко выживают.

– Так, может, как-нибудь договоримся? – потупился фотограф. – Я ведь не бандит и не убийца. Зачем меня губить?

– То, что вы готовы к сотрудничеству, это уже хорошо, – кивнул Донцов. – Проверим вашу искренность. Где сейчас эта женщина? – На его ладони появился снимок Тамарки-санитарки.

– Честное слово, не знаю. – Фотограф приложил руку к сердцу. – Я ее уже давно не видел.

– Выкладывайте все, что вам о ней известно. Попрошу по порядку и со всеми подробностями.

– Можно я сяду? Что-то ноги ослабли.

– Пожалуйста.

– Тогда я немного выпью с вашего позволения?

– Как угодно.

– Спасибо. – Фотограф хлобыстнул полный стакан какого-то импортного зелья, и бледность на его лице стала быстро сменяться апоплексическим румянцем. – Встретились мы случайно, ей понадобились от меня кое-какие профессиональные услуги.

– Изготовить снимки для фальшивых документа, – подсказал Донцов. – Это нам известно.

– Потом она заходила ко мне несколько раз… Вдруг, словно опомнившись, фотограф взмолился: – Так вы обещаете, что все это можно будет замять?

– Обещаю, если посодействуете найти ее.

– Я не волшебник. Но сделаю все возможное, клянусь!

– Вы лучше продолжайте, продолжайте.

– Так получилось, что она осталась жить у меня. Но только не подумайте ничего предосудительного… Просто предложила за комнату хорошие деньги, а я как раз сидел на мели. Грех было отказываться…

– Как ее звали?

– Я звал ее Дуня. Полное имя Доан Динь Тхи. Звучно, правда?

– Подождите, сейчас запишу. – Донцов извлек из кармана письменные принадлежности.

– Запишите, хотя это вряд ли вам пригодится. Я знал ее и как Гульнару Сафарову, и как Зульфию Умаробекову.

– Это тоже запишем. Она кто – вьетнамка?

– Да.

– Как оказалась здесь?

– Говорила, что сама толком не понимает. Какое-то помрачение нашло. Дескать, разумно объяснить это невозможно.

– Странно… Случалось, что и на меня помрачение находило, но дальше чьей-нибудь теплой постели я никогда не добирался, – изволил пошутить Донцов. – Чем она здесь занималась?

– По-моему, ничем таким особенным. Но деньги у нее водились.

– Кстати, о деньгах. Вы от нее много получили?

– Как вам сказать, – замялся фотограф. – Кое-что, конечно, перепало. Она ведь у меня несколько месяцев жила. То да се…

– Теперь слушайте меня внимательно и постарайтесь правильно понять. – Донцов для вящей убедительности даже ухватил фотографа за лацканы домашней куртки, от чего тот пугливо вздрогнул. – Деньги вашей Дуни замешаны в одной кровавой истории. Отбирать их у вас я не собираюсь, но взглянуть не отказался бы.

– Как же я те деньги отличу от других? У меня изрядная пачечка накопилась. – Сблизив большой и указательный палец, он показал примерную толщину пачечки.

– Это не проблема. Поищите в вашей пачечке купюры со сходными номерами. – Донцов раскрыл на нужной странице записную книжку.

– Тогда позвольте мне на минутку отлучиться в спальню.

– Отлучитесь, но без всяких фокусов. Номера запомнили?

– Обижаете. У меня же профессиональная память. – Фотограф вдруг понизил голос до шепота: – А как вы намереваетесь поступить с моим ассистентом? Мальчик ни в чем не виноват.

– Пусть выметается, – милостиво разрешил Донцов.

– Спасибо, большое спасибо! – обрадовался фотограф. Вернулся он гораздо быстрее, чем ожидал Донцов (видимо, держал деньги не где-нибудь в укромном месте, а прямо под матрасом), и предъявил две сотенные бумажки, соответствующие тем, что пропали из сейфа «Теремка».

Теперь уже не оставалось никакого сомнения, что это именно Тамарка-санитарка, ныне переименованная в Дуньку, наказала братьев Гаджиевых, положив тем самым начало еще одной криминальной войне. На этих зеленых банкнотах, возможно, еще оставались отпечатки ее пальцев, хотя срок их жизни на хорошей плотной бумаге не так уж и велик.

Тут все было ясно. Но причины, заставившие вчерашнюю вьетнамскую эмигрантку жаждать смерти коматозника Олега Наметкина, по-прежнему оставались тайной за семью печатями… Впрочем, ее причастность к убийству еще надо было доказать.

– Поосторожнее с этими деньгами, – сказал Донцов. – Возможно, кто-то из бывших хозяев продолжает их искать. Если засветитесь, вас не пожалеют.

– А вы возьмите их себе, – охотно предложил фотограф. – Как вещественное доказательство.

– К делу, которое я расследую, они отношения не имеют.

– Ну тогда просто так возьмите. В компенсацию за хлопоты. – Фотограф заерзал на табуретке. – Я все равно к ним не прикоснусь.

«А если и в самом деле взять, – подумай Донцов. – Что здесь такого? За Марусю надо расплачиваться, да и расходы впереди предстоят немалые. Цимбаларь взял бы, не задумываясь…»

В беседе наступила неопределенная пауза. Донцову вдруг припомнилась пословица «Лучше с умным потерять, чем с дураком найти». Нет, устраивать какие-либо гешефты с этим скользким типом не стоит. Себе дороже будет.

– Заберите деньги, – сказал он сквозь зубы. – Быстро. И впредь в такие игры не играйте.

– Понял. – Фотограф накрыл деньги пустой сковородой и, как за спасательный круг, схватился за початую бутылку. – Можно?

– На здоровье.

– Красивый у вас… эксперт, – сказал фотограф, сглотнув. – Мне бы такую в модели.

– Поговорите, авось и согласится. Почему Дуня ушла от вас?

– Она ничего никогда не объясняла. Приходила и уходила, когда хотела. Заказала себе собственный ключ от дверей.

– По-русски хорошо говорила?

– Лучше нас с вами.

– А по-вьетнамски?

– Наяву никогда.

– Что значит – наяву?

– Во сне она частенько бормотала что-то такое… бям-тям-пям… А больше никогда. Во сне она вообще сильно менялась.

– Во сне все меняются, – пожал плечами Донцов. – Ничего удивительного.

– Нет, тут совсем другое дело. Поясняю на примере. Я все же мужчина. – Фотограф передернул пухлыми плечами. – И ко всякой экзотике неравнодушен. Однако все мои попытки сблизиться встречали со стороны Дуни резкий отпор. А вот со сна, в полудреме, она была совсем другая. Ластилась, мурлыкала, готова была отдаться, но, проснувшись окончательно, немедленно прогоняла меня. Как будто надевала на себя совсем другую личину.

– По-моему, это несущественно… Своих вещей она здесь не оставила?

– Абсолютно ничего. Ни пылиночки. Я даже сам удивился. Пустые флаконы из-под шампуня и то с собой унесла.

– Добавить ничего не хотите? – спросил Донцов, заслышав, как в гостиной Цимбаларь начинает насвистывать марш «Кавалерийская рысь», что означало: пора сматываться. Наверное, пришло время сдавать обратно Марусю.

– Добавить… добавить. – Фотограф задумался. – Вы хотите ее арестовать?

– Не исключено.

– Будьте осторожны. Она – оборотень. – Сделав такое в высшей степени неожиданное заявление, фотограф немедленно хлобыстнул третий стакан.

– Как это понять? – Донцов, уже успевший встать с табуретки, застыл посреди кухни.

– Как хотите, так и понимайте. Я свое слово сказал. Только она оборотень не обликом, а, так сказать, натурой… внутренним содержанием. Опять же обратимся к примеру. Я в Штатах немало лет прожил, английский язык в совершенстве знаю, но любой коп или даже уличный попрошайка легко определял, что я чужой. А она год назад прибыла сюда из глухой вьетнамской провинции, и сразу стала как своя. За исключением мордашки, конечно. Так легко обыкновенный человек к незнакомой жизни не приспособится. Поэтому я и говорю – оборотень она. Хотя людям зла не причиняет.

– Теперь уже причиняет, – сказал Донцов.