Глава 10
Подтирки не горят и не тонут

Завидев гостиничное здание, чья незамысловатая, можно даже сказать, казарменная архитектура как нельзя лучше соответствовала гордому названию «Советская», Цимбаларь сказал:

– Даю гарантию, что в холле нас уже кто-нибудь караулит. Сидит в сторонке, прикрывшись газетой, изображает из себя японца или шведа, а сам берёт на заметку каждый наш шаг.

– К несчастью, ты прав, – согласился Ваня. – Все мы засветились, даже я.

– Тогда давайте войдём в гостиницу другим путём, – предложила Людочка. – Ведь здесь должны быть подвалы, кухни, склады, пожарные лестницы.

– Это мало что изменит, – покачал головой Цимбаларь. – Гостиничный персонал – профессиональные стукачи, готовые услужить и нашим, и вашим. Только денежки плати… Нет, войдём мы сюда у всех на виду, а вот смоемся незаметно. Надо перебираться на съёмную хату, там будет спокойнее.

– И прощай, полулюкс со шведским столом, – вздохнул Ваня. – Кондаков такого горя не переживёт.

– Ничего, уломаем, – сказала Людочка. – Я ему котлеты сама готовить буду.

– Представляю, – фыркнул Цимбаларь.

Кондаков вернулся раньше всех и сейчас занимался на балконе гимнастикой, состоявшей из одних только наклонов, причём исключительно в правую сторону. На советы Цимбаларя уделять больше внимания приседаниям и отжиманиям он обычно отвечал следующее: «Для меня главное – не поддержание мышечного тонуса, а сжигание лишних калорий. Вот я и наклоняюсь вправо, поскольку это единственное упражнение, не вызывающее боли в суставах».

Выслушав рассказ коллег о печальной судьбе Шестопалова, Кондаков без долгих околичностей высказал своё личное мнение:

– Африканские гиены в поисках добычи ориентируются на птиц-стервятников. Пожива находится там, куда слетаются грифы и сипы. Остаётся только утащить лакомый кусок из-под носа… пардон, из-под клюва своих крылатых конкурентов. Боюсь, что мы превратились в этих самых грифов, следом за которыми крадутся гиены.

– А кроме того, шакалы и львы, – добавил Цимбаларь. – Создаётся впечатление, что в тебе, Пётр Фомич, погиб великий писатель-натуралист вроде Пришвина или Брет-Гарта. В каждой фразе так и сквозит подспудная тяга к первозданной природе, столь редкая у нынешних шпиков… Скажу прямо, ты предвосхитил мысль, готовую сорваться с моих губ, но не оформленную в столь изящной форме. Пора нам от этих нахлебников-шакалов избавляться. Ведь делим мы не дохлых антилоп, а живых людей.

– Пора, – согласился Кондаков, переходя к водным процедурам, заключавшимся в протирании подмышек мокрым полотенцем, что всегда заставляло Людочку убегать в другую комнату. – Вопрос, какими методами…

– Я тебя, Пётр Фомич, прекрасно понимаю. Можно затеять контригру и в удобный момент перестрелять всех этих субчиков, если, конечно, они не перестреляют нас самих. Вариант, безусловно, заманчивый, но в этом случае дело Гладиатора придётся отложить до лучших времён. Считаю, что в нашем положении нужно не огрызаться, а убегать. Чего только не сделаешь ради высшей цели. А посчитаться с гиенами мы всегда успеем. Никуда они от нас не денутся.

– Слышу речь не мальчика, но мужа! – патетически воскликнул Кондаков. – Все согласны с этим мнением?

– Конечно, – заявил Ваня. – Мы ещё по дороге сюда заранее посовещались и решили, что с сегодняшнего дня уходим в подполье. Меняем всё – жильё, телефоны, маршруты следования, даже облик. Я встану на ходули, Сашка перекрасится в негра, Людочка сделает срочную операцию по перемене пола, а тебе, Пётр Фомич, на время придётся прикинуться полупарализованным идиотом.

– Нам не привыкать, – ответил Кондаков. – Тем более что роли идиотов мне удаются как никакие другие… А теперь послушайте, что я разузнал у друзей-чекистов.

Новостей оказалось не так уж и много. Из города Пушкина во взрывотехническую лабораторию ФСБ доставили полпуда щебня и пуд битых кирпичей. Как и ожидалось, никаких следов взрывчатого вещества обнаружено не было, хотя углублённые физико-химические методы анализа нашли в предъявленных образцах необъяснимые структурные изменения.

Когда Цимбаларь поинтересовался, о чём конкретно идёт речь, Кондаков ответил, что в научной терминологии не силён, а окончательное заключение экспертов будет готово через пару дней.

Что касается Гладиатора, то за истекшие сутки никаких вестей от него не поступало. То ли он готовил какую-то очередную каверзу, то ли временно залёг на дно.

– И вот ещё что, – сказал Кондаков в заключение. – От нечего делать я полистал там свежую сводку о происшествиях по городу. Вижу знакомую фамилию – Иванов. Конечно, в Питере этих Ивановых как грязи, но я всё же поинтересовался. Оказывается, гражданин Иванов, без определённого места жительства и занятий, в прошлом ведущий сотрудник физико-технического института, вчера вечером погиб в районе Варшавского вокзала, бросившись под проходящий поезд.

– Неужели и его устранили! – ахнула Людочка.

– Ты до конца дослушай… По моей просьбе товарищи из ФСБ уточнили подробности случившегося. Согласно показаниям очевидцев, Иванов выпил в вокзальном буфете лишку, после чего вёл себя развязно, приставал к посетителям, а потом с криком: «Вот она, вот!» – устремился через пути к соседней платформе и был сбит при этом проходящим поездом. Прибывшая по вызову медицинская бригада оказала Иванову первую помощь, однако по дороге в больницу он скончался от травм, несовместимых с жизнью.

– Это Иванову по пьяному делу привиделась женщина, олицетворявшая для него удачу, – сказал Ваня. – Вот он за ней и погнался… Жалко человека.

– Я почему-то начинаю тебя бояться. – Людочка отодвинулась от Вани подальше. – Граждане, с которыми тебе приходилось общаться, гибнут один за другим. Это не я ангел божий, а ты! Только не милосердный Метатрон, а безжалостный Азраил, ангел смерти.

– Моя беда состоит в том, что я общаюсь с людьми, жизнь которых и так уже висит на волоске, – ответил Ваня, успевший ущипнуть Людочку за бок. – То, что ничего не стоит, никем и не ценится, даже самими обладателями этой жизни. Но посмотрим, что запоёшь ты, когда вскоре начнётся отстрел богатеньких буратино типа Мечеева.

– Типун тебе на язык! – Людочка вернулась на прежнее место и даже погладила Ваню по голове. – Больше не говори о таких ужасах.

– Пора собираться, – сказал Цимбаларь. – Берём с собой только самое необходимое, а номер пусть продолжает числиться за нами, тем более что за него уплачено на неделю вперёд.

Уходили через соседний гостиничный корпус, обращённый фасадом к реке Фонтанке, причём подгадали такой момент, когда тамошний ресторан и прилегающий к нему холл наполнялся толпой только что прибывших шведских туристов.

Мужчины захватили с собой только оружие, средства связи и криминалистический чемоданчик, а Людочка два платья из шести, один брючный костюм из трёх, всю косметику, всю обувь и ноутбук. Естественно, что роль носильщиков выполняли кавалеры. На сей раз не удалось сачкануть даже Ване – на его долю достался пакет со шпильками, лодочками и босоножками.

Пока Людочка меняла номера мобильников (один аппарат был оставлен в неприкосновенном виде на случай возможных контактов с вражеской стороной), а Ваня и Цимбаларь рыскали по посёлку Трёх Хохлов, пытаясь напасть на след, оставленный здесь Шестопаловым, Кондаков занялся поисками нового жилья – просторного, сравнительно недорогого и отвечающего специфическим требованиям конспиративного существования.

В конце концов его выбор остановился на полуподвальной квартире, переделанной из бывшей дворницкой. Правда, в её окна никогда не заглядывало солнце и во всех комнатах стоял неистребимый запах туалета (нетрудно представить, чем пахло в самом туалете), но зато парадная дверь выходила прямо в запущенный сквер, чёрный ход соединялся с лабиринтом подвалов, а через окна можно было выбраться и в мрачный колодец двора, где поблизости находилась пожарная лестница, и на людную торгово-ресторанную улицу.

Любому понятно, что за аренду таких хором хозяин просил вполне приемлемую цену, что для Кондакова оказалось решающим фактором.

Чтобы найти человека, имевшего деформированные кулаки и владевшего книгой, повествующей о поведении квантовых полей в искривлённом пространстве-времени, надо было сперва пройтись по всем ступенькам биографии Шестопалова сверху вниз, начиная от Волковского кладбища и кончая физико-техническим институтом.

Естественно, поиск начали с посёлка Трёх Хохлов, на который в своё время указывал не только приятель Шестопалова Иванов, ныне тоже покойный, но и безымянный могильщик, благодаря своей услужливости попавший как кур в ощип.

Немногочисленные бомжи, обитавшие в районе улиц Крыленко, Дыбенко и Антонова-Овсеенко (места для них здесь были скудные, примерно как тундра для диких кабанов), никакого Шестопалова, а тем более Лёху Чернокнижника не знали. Полезной информации не удалось получить ни от дворников, ни от киоскёров, ни от приёмщиков стеклотары, ни даже от всезнающих старушек.

Пришлось Цимбаларю, отпустившему Ваню в свободный поиск, обратиться за помощью к местному участковому. Предъявив служебное удостоверение мичмана Балтийского флота, он объяснил, что ищет отбившегося от дома двоюродного брата, и описал приметы Шестопалова, не упомянув, впрочем, о его религиозных пристрастиях.

Не выпуская фальшивого (хотя и безукоризненно исполненного) удостоверения из рук, участковый задал несколько уточняющих вопросов, а потом сказал:

– Ты, браток, наверное, Юродивого в виду имеешь. Так этого типа местная публика прозвала. Помню его, помню… Ходил всё время в рясе с крестом, волосы не стриг. Документы я у него проверял, только паспортные данные из головы выскочили. Шестопалов, говоришь? Может быть… Человек он был тихий, ничего плохого сказать не могу. Снимал угол у одной богомольной старушки, а руки имел золотые. Магнитолу мне однажды починил и электропроводку в опорном пункте поменял. При этом даже слова лишнего не проронил, только иногда молился про себя. Но я его уже недели две как не вижу.

– Печальный случай… – Цимбаларь для вида пригорюнился. – А кроме меня его никто не спрашивал?

– Какой-то молодой человек несколько раз наведывался. Тоже братом представлялся. Но, если честно сказать, на Юродивого он походил куда больше, чем ты… Смотри сюда. – Участковый развернул мичманское удостоверение. – На первый взгляд всё идеально: герб, фотография, печать, водяные знаки, номер. И даже подпись коменданта флотского экипажа капитана первого ранга Межевикина соответствует действительности. Да только не мог он подписать эту ксиву, поскольку уволился в запас почти за год до проставленной здесь даты. Ошибочка, браток, вышла. Никакой ты не мичман и, похоже, морской службы вообще не нюхал… А видел я тебя лет этак пять или шесть назад на всероссийском слёте молодых сотрудников уголовного розыска. Только я в зале сидел, а ты в президиуме и погоны у тебя были лейтенантские.

– Теперь капитанские, – вынужден был признаться Цимбаларь.

– Слабо растёшь.

– Через месяц майора обещают.

– Заранее поздравляю. – Участковый через стол пожал Цимбаларю руку. – Где лямку тянешь? Наверное, в какой-нибудь крутой службе?

– Вроде того.

– Этот Шестопалов у вас в разработке?

– Был до вчерашнего дня. Ночью его зверски убили на Волковском кладбище. В лапшу изрезали. Сейчас ищем прежние связи… Что ты там говорил о молодом человеке, наведывавшемся к нему?

– Я только хотел сказать, что он на Юродивого, то есть на Шестопалова, куда больше твоего походил. Высокий, светлый, лохматый.

– Постарайся вспомнить, как выглядели его руки. – Ради наглядности Цимбаларь продемонстрировал участковому свои редко заживающие кулаки. – Обыкновенно или как, скажем, у борца-каратиста.

– Не приметил. Однако вид у парня был подтянутый, спортивный. Вот только нельзя сказать, чтобы Шестопалов был ему очень рад. Объяснения между ними проходили довольно бурные.

– Откуда это известно?

– Соседи жаловались. А потом и квартирная хозяйка подтвердила.

– Давай сходим к ней, поподробнее расспросим. – Цимбаларь скорчил просительную мину.

– Рад бы, да не могу. – Участковый развёл руками. – Преставилась она с полмесяца назад. Потому, наверное, и Шестопалов перестал здесь появляться.

– А что с квартирой стало? Она, наверное, приватизированная?

– Приватизированная. Ждём, когда наследники объявятся. А иначе в назначенный срок уйдет в доход государству. По решению суда, конечно.

– Глянуть её можно? Хоть одним глазком. – Цимбаларь приложил руки к сердцу.

– Ишь, какой ты настырный! Проблема в том, что ключи от неё находятся сейчас в Департаменте жилищного фонда. Чтобы злоупотреблений не случилось… Но ты, как я понимаю, можешь обойтись и без ключей? – Участковый подмигнул Цимбаларю.

– Обойдусь. Ты только отведи меня на место и подстрахуй немного.

– Ну смотри… Если что не так, я на тебя всё свалю. Дескать, принудил, пользуясь служебным положением…

У Цимбаларя не было при себе не то что приличной отмычки, но даже обыкновенной булавки. Пришлось опять бить челом участковому. Вняв просьбам столичного гостя, он щедрой рукой распахнул перед ним обыкновенный платяной шкаф, где это добро, любовно именуемое домушниками «мандолинами», «щучками» и «вилочками», лежало килограммами и местами уже начинало ржаветь.

Выбрав несколько наиболее удачных образчиков воровского технического творчества, Цимбаларь поспешил за участковым, отправившимся в очередной обход вверенной ему территории. В посёлке Трёх Хохлов он вёл себя как строгий хозяин и на дистанции в тысячу метров успел сделать больше дюжины устных замечаний, составил два административных протокола, получил от бдительных граждан немереное количество доносов и даже применил однажды физическую силу, разнимая повздоривших выпивох.

Оставив Цимбаларя у двери осиротевшей квартиры, участковый спустился этажом ниже и вернулся назад лишь после того, как замки поддались. Судя по всему, они были едва ли не одногодками опочившей старушки.

В квартире, где больше двух недель не ступала нога человека, уже успел появиться запах плесени и вовсю хозяйничали тараканы. Обстановку можно было назвать нищенской, зато стены сплошь покрывали иконы – и старинные, строгановского письма, и бумажные, вырезанные из журналов. Цимбаларь хотел было перекреститься на них, да забыл, откуда надо начинать – со лба или с плеча.

Табуретки, на которых недавно стоял гроб, оставались на прежних местах. Зеркала были занавешены чёрной тканью. На полу застыла лужица воска, натёкшего с погребальной свечи.

Шестопалов ютился в маленькой проходной комнатке, где из мебели имелся только продавленный диван и древний шифоньер, в котором обнаружились поношенный костюмный пиджак и зимнее пальто, скорее всего, пожертвованное прихожанами кладбищенского храма.

На подоконнике стопками лежали книги и журналы по квантовой механике, названия которых Цимбаларь даже читать не стал, дабы не засорять мозги. Тут же валялась дешёвая шариковая ручка и несколько использованных стержней, но какие-либо записи, пусть даже сделанные на обрывках газет, отсутствовали.

Это показалось Цимбаларю весьма странным, и он принялся методично осматривать комнатушку – перелистал книги, проверил карманы одежды, заглянул за отставшие обои и даже попытался проникнуть в чрево дивана.

– Ты его писанину, что ли, ищешь? – поинтересовался участковый и, получив утвердительный ответ, пустился в объяснения: – Так бы сразу и сказал. Тут, понимаешь, незадача вышла… Когда старушка откинулась, со всей округи попёрли её ровесницы. Проститься, значит. Некоторым от скорби в сортир захотелось, дело-то живое… А там хоть шаром покати – ни единой бумажки. Даже непонятно, чем сама старушка при жизни подтиралась. Вот сотрудницы социальной службы, которые здесь распоряжались, все записки Шестопалова в сортир и перетаскали. Книги-то рвать побоялись, а газет в этой квартире отродясь не водилось.

Кивком поблагодарив коллегу, Цимбаларь немедленно устремился в туалет, достойный разве что дикаря, но отнюдь не цивилизованного индивидуума, знакомого со Всеобщей декларацией прав человека. Бумаги, исписанные математическими вычислениями, действительно находились здесь – частью в висевшей на стене матерчатой сумке, частью в мусорной корзине. Если первые были только изорваны и помяты, то вторые использованы по назначению.

Пока Цимбаларь вглядывался в уцелевшие листки, пытаясь найти хоть один знакомый символ, подошедший сзади участковый уважительно поинтересовался:

– Разбираешься в этой каббалистике?

– Более или менее. – Цимбаларь никогда не упускал возможности позубоскалить. – Заочно окончил высшие математические курсы при институте глобальной геополитики. Так что, если выгонят вдруг из милиции, запросто устроюсь счетоводом в какой-нибудь кооператив… Я эти бумаги возьму с собой, хорошо?

– Да ради бога! – махнул рукой участковый. – Можешь даже иконы забрать, а то один чёрт пропадут.

– Нет, спасибо. Для религиозных чувств я ещё не созрел.

Когда они уже покидали дом, где сердобольная старушка нашла свой последний прижизненный приют, а Шестопалов предпоследний, Цимбаларя вдруг осенила одна, в общем-то, элементарная мысль, и он поспешно вернулся в подъезд, чтобы проверить почтовый ящик бесхозной квартиры.

В нём лежала открытка, отправленная, если судить по штемпелю, неделю назад из другого района Петербурга. Адресована она была Шестопалову. Текст гласил: «Алексей, куда ты пропал? Твой телефон не отвечает, а квартира всё время закрыта. Отзовись. Нам нужно очень серьёзно поговорить. От этого будет зависеть не только моё, но и твоё будущее. Перестань изображать из себя скорбящую Марию Магдалину. Мы можем упустить время, а вместе с ним и свой единственный счастливый шанс. Твой Марат».

– Не тот ли это Марат, который Шестопалова навещал? – заглядывая Цимбаларю через плечо, полюбопытствовал участковый. – Родственничек, наверное…

– Похоже на то… Хотя, если верить официальным сведениям, никаких родственников у Шестопалова быть не должно. Его родители круглые сироты, познакомившиеся в детском доме. Сам он единственный ребёнок в семье. Жена с детьми уехала на постоянное место жительства в Германию.

– А если кто-нибудь из этих детей подрос и вернулся к отцу?

– Оба ребёнка Шестопалова, увы, принадлежат к женскому полу…

Новое жилище, конечно же, никому, кроме самого Кондакова, не понравилось, но особой беды в этом не было – долго задерживаться здесь не планировалось.

Цимбаларь, явившийся последним, с порога заявил:

– Вот вам посмертные записки Алексея Андреевича Шестопалова, спасённые мной от гибели в канализации, а вот документ, вполне возможно, написанный рукой Гладиатора. Прошу обращаться с ним как можно осторожней.

– Какие факты подтверждают твою версию? – осведомился Кондаков, критически рассматривая вполне обычную почтовую открытку.

– Например, слова, сказанные Шестопаловым накануне смерти. Он, как мне помнится, косвенно признался в том, что знает человека, которого мы ищем. Человека с деформированными кулаками, имеющего отношение к книге по теории квантовых полей. Не так ли, Ваня?

– Приблизительно так.

– Вот видите! А написавший эту открытку Марат был, похоже, единственным человеком, связывавшим Шестопалова с прежней жизнью. Кроме того, текст открытки, пусть и полный неясных намёков, говорит сам за себя.

– Да, загадочная открыточка, – вынужден был согласиться Кондаков. – Счастливый шанс… Упущенное время… Людмила Савельевна, проверь, пожалуйста, относительно пальчиков.

– Проверю, если её не успели залапать, – отозвалась Людочка, при помощи помады и пудры наводившая глянец на свою ангельскую красоту.

– Гарантирую, что никто из посторонних открытки не касался, – заявил Цимбаларь. – Только почтальон да я.

Пока Людочка, раскрыв криминалистический чемоданчик, колдовала над открыткой, мужчины занялись изучением записок Шестопалова.

– Послушай, а чем это они перепачканы? – брезгливо морщась, осведомился Ваня. – Уж не говном ли?

– Ты угадал, мой проницательный друг! – патетическим тоном воскликнул Цимбаларь. – Зоркий глаз и тонкий нюх не подвели тебя и на этот раз. Только не надо хмуриться! Это говно старушечье, а следовательно, практически стерильное. Его даже на язык можно пробовать.

– Вот и пробуй, а я пошёл руки мыть! – отрезал Ваня, направляясь в санузел, где от прежних хозяев осталась полочка с дамскими романами и популярными детективами.

– Говно – это не страшно, – сказал Кондаков, сортируя клочья бумаги по размеру. – Хуже то, что здесь не хватает многих фрагментов.

– Я же говорил, что кое-какое время эти рукописи использовались вместо пипифакса. – Цимбаларю уже надоело в который раз объяснять одно и то же. – Часть листков избежала уготованной для них печальной участи, часть, после использования, оказалась в мусорной корзине, а часть пропала безвозвратно. Отсталые люди, знаешь ли, имеют моду выбрасывать подтирку в унитаз. Но думаю, что горевать по этому поводу не стоит. Тут человеку со средним умом и за тысячу лет не разобраться. Интеграл на интеграле сидит и интегралом погоняет.

– Ну это ты зря! – упрекнул его Кондаков. – Человеческая мысль не знает пределов. При желании можно найти смысл даже в кваканье лягушек… Что это, по-твоему?

Он продемонстрировал узкую полоску бумаги, с одной стороны ровную, а с другой небрежно оборванную (к сожалению, без следов кала не обошлось и здесь).

– Цифры какие-то, – присмотревшись, ответил Цимбаларь. – В столбик написаны… Градусы, минуты, секунды… Судя по всему, координаты.

– Совершенно верно, – подтвердил Кондаков. – Это географические координаты разных мест северного полушария, причём взятые с точностью до нескольких метров. К несчастью, сохранилась только первая часть каждой координаты – широта.

– Ты получше поищи, – посоветовал Цимбаларь. – Не брезгуй.

– Искал. Бесполезно. Надо полагать, что перечень соответствующих долгот в последний раз видела чья-то равнодушная задница… – Кондаков удручённо вздохнул.

– И чем же ты, Пётр Фомич, так огорчён?

– Да ничем… Просто любопытно, на кой ляд этот список понадобился Шестопалову. Как я понимаю, геодезия и картография весьма далеки от квантовой механики… Но обрати внимание, примерно треть координат соответствует широте Петербурга – шестидесяти градусам. Вспомни комсомольскую песню «А мы ребята, а мы ребята шестидесятой широты!»

– Не помню, – ответил Цимбаларь. – Во времена моей юности пели совсем другие песни. Например, «Перемен, мы ждём перемен…» Ты лучше скажи, что может означать вот эта широта – без малого сорок один градус? Насколько я помню географию, это вообще не Россия, а дальнее зарубежье.

– Ну, не такое уж и дальнее. – Кондаков задумался, наверное, пытаясь представить себе карту полушарий. – Сорок первая параллель проходит через Армению, Азербайджан, республики Средней Азии.

– Да что мы всё гадаем! – воскликнул вдруг Цимбаларь. – У Людочки в ноутбуке должен быть атлас автомобильных дорог России и сопредельных стран. Вот на него-то мы и наложим наши параллели.

– Только не отвлекай её пока, – попросил Кондаков. – Видишь, человек с головой ушёл в работу.

– Что верно – то верно, – согласился Цимбаларь. – С её бы усердием носки вязать, а не убийц искать. Эх, всё на белом свете встало с ног на голову!

– Да ты, похоже, сторонник домостроя? – удивился Кондаков. – С каких это пор?

– С некоторых…

Десять минут спустя Людочка сказала:

– Отпечатки есть, причём довольно чёткие. Сашка, надо отдать ему должное, притронулся к самому краешку открытки. Два отпечатка, по-видимому, принадлежат почтальону и ещё пять-шесть – автору открытки. Но на всякий случай я зафиксировала всё, что только было возможно. Теперь остаётся подвергнуть отпечатки дактилоскопической экспертизе.

– Это уж тем более по твоей части, – сказал Кондаков. – Отсылай их в экспертно-криминалистический центр и попроси подруг поторопиться.

– Моих подруг там нет, да и не было, – ответила Людочка. – Передать отпечатки по назначению не проблема, но они попадут в общий поток, а это двое-трое суток, если не больше. Не забывайте, что спешные дела могут возникнуть не только у нас с вами.

– Хорошо, что ты предлагаешь? Идти на поклон в местное УВД?

– Ни в коем случае! Это будет работа на чужого дядю. А предложение у меня вот какое. Ночным поездом я отбываю в Москву, где, используя старые связи, получаю доступ к федеральной базе данных, причём не только дактилоскопического учёта, и где-то к полудню через Интернет сообщаю вам о результатах.

– И потом идёшь в Большой театр на «Лебединое озеро», – добавил вернувшийся из туалета Ваня.

– Представь себе, нет! Закончив все дела, немедленно возвращаюсь в Петербург, чтобы вытирать вам носы.

– Разве нельзя подключиться к федеральной базе данных прямо отсюда? Вон у тебя какая машина! – Кондаков покосился на новенький ноутбук. – Больших денег стоит.

– Можно, – ответила Людочка. – Но лучше не пробовать. Это посложней, чем подключиться к базе данных Федеральной резервной системы США.

– Тогда так и решим. – Кондаков глянул на часы. – Езжай в Москву. Заодно отвезёшь в отдел и эти бумаги. Пусть наши хвалёные специалисты тоже понюхают старушечье говно. Авось и разберутся в этой арифметике… А поскольку до отправления «Красной стрелы» время ещё есть, помоги нам разгадать один географический кроссворд. Тут без твоего ноутбука делать нечего.

Надо отдать должное Людочке – с поставленной задачей она справилась безукоризненно. Вольготно живётся тому, за чьей спиной стоит вся мощь компании IBM.

Первая из указанных в списке параллелей действительно пролегала за пределами России, соединив португальский Порту, испанскую Таррагону, северную оконечность острова Сардиния, Неаполь, Стамбул, азербайджанский Тауз, залив Кара-Богаз-Гол и пустыню Кызыл-Кум.

Зато вторая, коснувшись краями своей дуги Авиньона на западе и Кизляра на востоке, въехала точнёхонько в поселок городского типа Ливадию, что, естественно, вызвало восторг опергруппы.

– Харьков проверь, проверь Харьков! – канючил Ваня, сохранивший об этом городе самые тёплые воспоминания.

Нашлась параллель и для Харькова, кстати сказать, нанизавшая на себя многие не менее достойные европейские и азиатские города: Майнц, Пардубице, Тарнув, Усть-Каменогорск, Темиртау.

Не остался без внимания и перегон Пыталово—Остров, а именно та его точка, где неумеренно пьющий путеец Посибеев узрел однажды призрачный поезд, влекомый сразу двумя паровозами допотопной конструкции.

Дальше вышла небольшая заминка, поскольку Сант-Петербург и его окрестности фигурировали в списке Шестопалова аж целых шесть раз и некоторые параллели почти соприкасались здесь между собой. Если допустить, что речь шла о двух чрезвычайных происшествиях на берегу Невской губы, одном в её акватории и одном в городе Пушкине, то парочка взрывов, как говорится, осталась за скобками.

Ничего определённого нельзя было сказать и ещё о трёх параллелях, одна из которых приходилась на эстонский город Тарту, Ильменское озеро и Рыбинское водохранилище, а две другие – на матушку-Москву, деля пространство внутри Садового кольца почти пополам.

– Всего тринадцать координат, пусть и неполных, – сообщил Кондаков, то и дело переводя взгляд с обгаженной бумажки на сияющий волшебными красками экран ноутбука. – Вот здесь внизу даже просматривается итоговая черта. А нам доподлинно известно лишь о семи взрывах. Неужели остальные прошли незамеченными?

– Остальные ещё просто не случились, – буркнул Цимбаларь.

– Что-то я не совсем понимаю… – Кондаков сделал вдумчивое лицо.

– Тут и понимать ничего не надо. Записка составлена как минимум две недели назад, то есть задолго до взрыва в Пушкине и последнего взрыва на берегу, – пояснил Цимбаларь. – Но лично я считаю, что она имеет куда большую давность. Это не список совершённых терактов, а их перспективный план. Вот только не могу понять, почему выбраны такие странные объекты: безлюдный пляж, пустая акватория, заброшенный театр.

– Но ведь некоторые цели нельзя назвать странными или случайными, – возразила Людочка. – Например, дворец, предназначенный для правительственных церемоний. Или приграничный железнодорожный перегон.

– Их меньшинство… Тем более что дворец на тот момент пустовал, а железнодорожный перегон был свободен.

– Гладиатор объяснял в письме, что всё это пока лишь предупредительные взрывы и он всячески старается избежать случайных жертв, – напомнил Ваня.

– Семь предупредительных взрывов подряд? – Цимбаларь саркастически скривился. – Не смеши меня! Это напоминает анекдот про самоубийцу, который десять раз стрелял себе в сердце, но в итоге остался невредимым.

– Не забывай, что шести взрывам ещё предстоит случиться, – заметила Людочка. – Причём двум в Москве, где найти безопасное место дело довольно мудрёное.

– Пока мы можем говорить только о широте Москвы, а не о самой Москве. – Цимбаларь покосился на карту европейской части России, всё ещё мерцавшую на экране ноутбука. – Логика преступников находится за пределами нашего понимания. Намеченный взрыв может грянуть и за сто вёрст к западу от Москвы, и за двести к востоку.

– Хотелось бы в это верить, – вздохнул Цимбаларь. – Да сердце предчувствует иное… Ох, хлебнут москвичи горя, если мы вовремя не поймаем Гладиатора.

– Не знаю, как вы, но я почему-то не отождествляю автора открытки с Гладиатором, – заявила Людочка. – Если этот Марат такой крутой, что считает себя вправе распоряжаться чужой жизнью, зачем он лебезит перед Шестопаловым?

– А вдруг Шестопалов как раз и был у них за главного? – предположил Кондаков.

Однако против этой версии немедленно ополчился Ваня.

– Немного зная Шестопалова, я никогда не поверю, что он хоть как-то причастен к преступлениям Гладиатора, – с горячностью произнёс маленький сыщик. – В этом деле Шестопалов скорее жертва, чем соучастник.

– И не исключено, что его шантажировал кто-то из прежних знакомых, – сказал Кондаков. – Тот же Мечеев, например. Или Чевякин.

– Хватит, хватит! – замахал руками Цимбаларь. – Такую возможность даже рассматривать нельзя!

– Подожди, дай закончить! – повысил голос Кондаков. – Я вот над чем ломаю голову… Террористические акты, как правило, планируются без точной привязки к местности. Просто намечается конкретный объект: мост, завод, школа, станция метро. Географические координаты используются исключительно при бомбометании с воздуха, и то не всегда.

– А если нас и в самом деле бомбят! Только не из воздуха, а из космоса! – воскликнула Людочка, которой не давали покоя лавры агента Скалли.

– Ну конечно! – подхватил Цимбаларь. – Забрасывают антивеществом, помещённым в магнитные бутылки. Поэтому и следов нет.

– Вот чертовщина! – в сердцах воскликнул Ваня. – Которые сутки бьёмся, словно инкубаторские цыплята в скорлупе, а результатов никаких.

– А на что ты надеялся? Если в расследовании фигурируют призраки, то само оно рано или поздно может превратиться в мираж, – глубокомысленно заметил Цимбаларь.

Между тем сборы в дорогу заканчивались (даже отлучаясь на сутки, Людочка брала с собой в дорогу объёмистый чемодан). В последний раз окинув взором пригорюнившихся коллег, она сказала:

– Провожать меня не надо, сама как-нибудь доберусь. Всем вам настоятельно рекомендую этим вечером и носа за порог не показывать. Не забывайте, что убийцы Шестопалова рыщут сейчас в поисках нашего следа. А главное, никаких контактов с лицами, уже побывавшими в оперативной разработке! Слышите, Пётр Фомич? Не вздумайте навещать проводницу Удалую или её подруг.

– Только не надо делать из меня дамского угодника! – возмутился Кондаков. – Я, между прочим, про эту Удалую уже и думать перестал.

– А что, неплохая мысль, – вякнул из своего угла Ваня. – Давно мы не скакали на удалых…

– И ты туда же! – Людочка с укоризной посмотрела на ехидного лилипута. – Молчал бы лучше, донжуан из мусорного ящика.

– Бедные мы, бедные! – картинно пригорюнился Цимбаларь. – Совсем без тебя пропадём. Запутаемся в сетях первой встречной профурсетки! Продадимся ни за понюшку табаку.

– А разве так уже не бывало? – Людочка продолжала костерить своих морально неустойчивых коллег. – Да сплошь и рядом! Просто вы свои ошибки потом вспоминать не хотите. Ссылаетесь то на служебную тайну, то на провалы в памяти.

– Вот тут ты совершенно права! – ни с того ни с сего заявил Кондаков. – Кто забывает прежние ошибки, тот обречён повторять их. Я, например, прекрасно помню все свои оплошности, если только они не сопровождались алкогольной горячкой или черепно-мозговой травмой. А главное, не стыжусь в них признаться. В подтверждение этих слов предлагаю выслушать одну маленькую, но поучительную историю. Не волнуйся, Людмила Савельевна, я займу не больше пяти минут… Историю можно озаглавить так: «Как я по причине собственного сластолюбия профукал никарагуанскую революцию».

– Это уже интересно! – Цимбаларь весь обратился в слух. – Чувствую, здесь пахнет крупным международным скандалом.

– Блудом здесь пахнет и больше ничем, – вздохнул Кондаков. – Попал я в это самое Никарагуа под видом туриста, хотя на деле должен был обучать местных повстанцев минно-подрывному делу. Это уже потом выяснилось, что они никакие не повстанцы, а просто нанятые наркобаронами бандиты. Но мы как в то время людей оценивали? По занимаемой ими классовой позиции. Если они против американского империализма, значит, за нас. Разные там мелочи вроде пристрастия к людоедству или торговли кокаином во внимание не принимались… В связные мне досталась местная девчонка по имени Анхела. Ангел, значит. Там, кстати сказать, все девчонки то ли Анхелы, то ли Хуаниты. Она не знала ни слова по-русски, я, естественно, ни бум-бум по-испански. И вот пришла пора отправляться в джунгли, где эти самые повстанцы и обитали. Как я понимал, по всей стране готовилась крупная операция, имевшая целью свержение проамериканского правительства… Проводником со мной пошла Анхела. Тронулись спозаранку, пока москитов поменьше. Я несу на себе чешский пластид, которым пользуются подрывники по всему миру, она взрыватели – наши, но заделанные под итальянские. Анхела вышагивает впереди – босая, в короткой юбчонке, на голове соломенная шляпа, груди из кофточки вываливаются. Там груди у пацанок уже с семи лет наливаются, не то что у нас. Идём без дороги, а ей хоть бы что. Только зубы в улыбке скалит. Не зубы – жемчуга! Там у всех девчонок лет до двадцати зубы как жемчуга, а к тридцати годам лишь гнилые корни остаются… Климат жаркий, бедность, болезни, война – на долгую жизнь никто не рассчитывает… Вдруг как шмякнется моя Анхела! Жестами показывает, что ногу подвернула. Стал я ей эту ногу ощупывать, сначала в лодыжке, потом в колене. Случайно, повторяю, совершенно случайно заглянул под юбку. И всё! Меня будто кипятком ошпарили. Про всё на свете забыл, включая семью, партбилет и присягу. Да и она ко мне, вижу, ластится. Дело-то молодое!

– Это у Анхелы молодое, – заметил Ваня. – А тебе, наверное, уже под сорок было.

– Кто же в любви с этим считается! Забились мы в какую-то хижину и любили друг друга несколько дней кряду… Потом я, конечно, опомнился и, оставив Анхелу долечиваться, поспешил на поиски повстанцев. А от них только рожки да ножки остались. Опоздал я, оказывается. Правительственные войска благополучно преодолели намеченные к взрыву мосты и устроили всем недовольным кровавую баню. Короче, по моей вине никарагуанская революция так и не состоялась… Потом она, конечно, состоялась, но уже с другими людьми и под другими лозунгами.

– И как же ты из этого ада выбрался? – поинтересовался Ваня. – Благополучно?

– Если бы! Уцелевшие повстанцы хотели мне самосуд устроить. Но, правда, передумали и за бочку местного самогона продали конкурирующей группировке. Там я опять встретил Анхелу. На двух ногах, здоровую, перепоясанную пулемётными лентами. Оказывается, она меня специально обольстила, чтобы тем, другим, повстанцам навредить. Типичный двойной агент. Звала по старой памяти перепихнуться, да я отказался. Стыдно стало.

– За кого? – удивился Ваня. – За никарагуанскую революцию?

– За самого себя! Кадровый чекист, а купился на какую-то шмакодявку. Спустя месяц меня кубинский спецназ освободил. Первым же рейсом отправили на родину, а там отцы-командиры уже ждут. Закатили строгий выговор, задержали звание и целый год из страны не выпускали. Воспитывали… Если бы не этот плачевный случай, я бы, возможно, сейчас в генералах ходил.

– Представляю. – Цимбаларь прищурился, словно желая увидеть приятеля в другом свете. – А как же Анхела? Больше с ней не виделся?

– Не пришлось. Хотя поговаривали, что при сандинистской власти она выбилась чуть ли не в члены парламента. Пронырливая деваха.

– Да ну вас всех! – с чувством произнесла Людочка. – Я сегодня точно на поезд опоздаю. Счастливо оставаться! Завтра ждите вестей. Как подключиться к Интернету, Цимбаларь знает.

Когда за ней захлопнулась дверь, Кондаков сказал:

– Ты всё же, Сашок, проследи, пока она в вагон не сядет. Мало ли что может случиться… Большой город – это ещё похуже, чем никарагуанские джунгли.

Цимбаларь пообещал вскорости вернуться, но уже за полночь позвонил и нетрезвым голосом предупредил, что немного задержится. Отчалил и Ваня, сославшись на то, что ему нечего курить, а чужие сигареты вызывают одышку. В холодной и мрачной квартире остался один Кондаков. Некоторое время он ещё колебался – позвонить Раисе Удалой или нет, но в конце концов верх взяло чувство долга, да и хронический простатит что-то разыгрался.

Гуляки вернулись под утро. Цимбаларь был слегка побит, а Ваня перемазан губной помадой. Уже засыпая, он пробормотал:

– Фомич, если бы ты знал, какую девушку я сегодня встретил! Краше твоей Анхелы… Шестнадцать лет! Цветок!

– У неё ночевал? – деловито осведомился Кондаков.

– Конечно… Ах, это поэма!

– А когда ты проснулся, сколько ей уже было?

– Ну, скажем, лет тридцать… Или сорок… Неважно.

– Почему у тебя в карманах пусто? Ты же, уходя, взял пять тысяч на сигареты. Где деньги?

– Фомич, о каких деньгах базар, если такая любовь… Женюсь, завтра же женюсь. – Ваня захрапел, уткнувшись лицом в подушку, которая, по большому счёту, могла служить ему и матрасом.

За стеной стонал и метался во сне Цимбаларь. По всему выходило, что Людочка опять оказалась во всём права.

Пробуждение было и тягостным, и поздним. Цимбаларь с хмурым видом рассматривал в зеркало поцарапанную физиономию, а Ваня с досадой обследовал свои пустые карманы.

Чай сели пить в мрачном молчании. О пивке или о чекушечке никто даже не заикнулся. Лишь однажды Цимбаларь спросил у Вани:

– Ты где был?

– В «Трюме», – сдержанно ответил тот. – А ты?

– В «Верёвке».

В переводе на общедоступный язык эти блатные топонимы означали бар «Пушкарь» и ресторан «Волхов» – питейные заведения, пользующиеся весьма сомнительной репутацией.

Ровно в полдень дал о себе знать ноутбук, подключённый к мобильнику. Похоже, что отлучавшаяся в Москву Людочка справилась со своим заданием.

Поступившее сообщение гласило, что дактилоскопические отпечатки, обнаруженные на почтовой открытке, принадлежат Марату Андреевичу Желвакову, тридцати четырёх лет от роду, уроженцу города Купино Новосибирской области, имеющему незаконченное высшее образование, дважды судимому за воровство и мошенничество, в марте прошлого года самовольно оставившему места поселения и в настоящее время находящемуся в розыске по инициативе Новосибирской городской прокуратуры.

Склонившийся над ноутбуком Цимбаларь подозвал своих коллег, и дальше в сухой официальный текст вчитывались уже все трое:

«В городе Купино проживает мать Желвакова, Татьяна Ивановна, в зарегистрированном браке никогда не состоявшая. По сведениям оперативно-воспитательной части, в местах заключения Желваков был насильственно опущен. Его приметы – рост выше среднего, телосложение спортивное, волосы прямые, светлые, нос с легкой горбинкой, глаза серые, брови сросшиеся, уши оттопыренные. На спине татуировка, нанесённая принудительным путем – «Король чуханов». На груди надпись «Мир». Особые приметы: для придания кулакам устрашающего вида в мягкие ткани кистей рук введён парафин. Клички – Комик, Гребень, Тамул. Местонахождение в настоящее время неизвестно. По некоторым данным, собирается покинуть пределы Российской Федерации».

Сообщение дополнялось двумя фотографиями из надзорного дела – Марат Желваков анфас и в профиль.

– Наш клиент, – сказал Цимбаларь. – Тут двух мнений быть не может. Ишь ты, «Мир» на груди наколол. «Меня исправит расстрел». Крутого из себя строит.

– За это, наверное, и опустили, – неодобрительно заметил Кондаков. – А парень приметный. Такого в любой толпе не проглядишь.

– Плохо то, что с такой подмоченной репутацией он не сможет прибиться ни к какой криминальной группировке, – сказал Ваня. – А волка-одиночку выслеживать всегда труднее. Тут побегать придётся.

– Побегаешь, – посулил Кондаков. – Такая у тебя профессия.

Дальше следовали комментарии, составленные непосредственно Людочкой. По её информации, источником которой служил Главный архив Министерства обороны, Андрей Матвеевич Шестопалов, тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года рождения, проходил срочную службу в Новосибирской области, вблизи города Купино, причём в период, примерно соответствующий рождению Марата Желвакова. Уточнённые данные из купинского военкомата, загса и отдела милиции ожидаются в самое ближайшее время.

– Вот те на! – воскликнул Цимбаларь. – Выходит, что Шестопалов и Желваков единокровные братья… Недаром участковый посёлка Трёх Хохлов упоминал об их сходстве! Любопытно, весьма любопытно…

– Потом своё любопытство будешь тешить, – суровым голосом произнёс Кондаков. – А сейчас допивайте чай и пошли работать.