Глава 5
Могила маршала

Выслушав сообщения Кондакова и Цимбаларя, Людочка, на сей раз выполнявшая обязанности координатора операции, сказала:

– Всё указывает на то, что бетила у генерала Сопеева не было, по крайней мере в последнее время. Это касается и членов его семьи. Каждый из них по-своему счастлив, но данные случаи не относятся к компетенции особого отдела.

– Просто клиника какая-то, – вполголоса добавил Кондаков. – Не семья, а сборище шизиков.

– Если исходить из полученных сведений, подозрение падает на друга Сопеева, маршала Востроухова, ныне тоже покойного, – продолжала Людочка. – Вполне возможно, он унёс бетил с собой в могилу, что следует из сбивчивых речей его внебрачного сына, ныне страдающего амнестическим синдромом, то есть мозаичным выпаданием памяти.

– Нашли кому верить! Беспамятному придурку! – Ваня, как бы оставшийся не у дел, занимал сегодня сугубо критическую позицию.

В защиту повредившегося умом Анатолия Григорьевича Сопеева выступил Цимбаларь, успевший свести с ним личное знакомство, пусть и непродолжительное:

– Может, он и придурок, но сказал вполне отчёт– ливо: «Причина всему – пепел. Не нужно было брать его с собой в могилу…» Голову даю на отсечение, что под пеплом этот байстрюк подразумевал бетил. А свихнулся он от побоев, которые получил ночью на Воскресенском кладбище в двух шагах от могилы отца.

– Интересно, что он там делал ночью? – Кондаков обвел коллег вопросительным взглядом.

– А ты поставь себя на его место, – сказал Цимбаларь. – Как поступит заурядный человечишка, узнавший вдруг, что в одном укромном месте спрятано средство, дарующее счастливую и безбедную жизнь?

– Хочешь сказать, что он попытался раскопать могилу? – уточнил Кондаков. – А удача, покровительствовавшая маршалу даже после смерти, помешала этому, напустив на незадачливого наследника нечистую силу?

– Бетил никак не связан с нечистой силой, – возразил Цимбаларь. – Но наслать на сыночка злых сторожей и обкурившихся скинхедов, которые там частенько тусуются, он, наверное, мог. Вот только откуда взялись следы пыток?

– А ты сам эти следы видел? – с пренебрежительной ухмылочкой поинтересовался Ваня. – Напоролся с перепоя на могильную оградку, вот тебе и следы самых ужасных пыток! Инквизиция отдыхает.

– Сначала надо бы узнать, как бетил от Сопеева перешёл в Востроухову, – сказала Людочка. – Если, конечно, то, о чём мы сейчас говорим, действительно является бетилом…

– Взял да подарил приятелю, – отозвался Цимбаларь. – Ведь Сопеев даже не догадывался, что это такое на самом деле.

– Не так всё просто, – покачала головой Людочка. – Я тут кое-что проверила по архивам. Дислокацию воинских частей, маршруты их движения, время и место переформирований, списки личного состава и так далее… Старший лейтенант Сопеев впервые встретился с Востроуховым в пятьдесят восьмом году, когда тот уже был командиром полка. Что-то за эти пять лет бетил не сильно помог Сопееву. Скитался по захолустным гарнизонам, один как перст. Даже на гауптвахте сидел… Кроме того, я не представляю себе ситуацию, когда старлей вот так запросто делает подарки полковнику.

– Это частности, – поморщился Цимбаларь. – Архивы – не книга судеб. Там всего не найдёшь. С пятьдесят третьего по пятьдесят восьмой в армии творилась такая кутерьма, что два офицера, пусть и в разных званиях, могли встретиться где угодно и когда угодно. Не забывай про командировки, совещания, партийные конференции, смотры художественной самодеятельности и просто частные поездки. В отпуск, например. А офицеры никогда не чураются весёлых компаний. Уж поверь мне на слово! За пиршественным столом разницы между старлеем и полковником нет. Как и в бане. Сопеев мог подарить бетил по пьянке или проиграть в карты… Зачем лезть в дебри истории, когда буквально под боком есть живой свидетель, пусть и слегка чокнутый. Вот с кем надо работать! Естественно, при условии соответствующего подхода.

– В дурдом проникнуть сложнее, чем в тюрьму, – сказал Кондаков. – Стукачей там наших нет, на помощь администрации рассчитывать не приходится… А что ты, Сашка, говорил насчёт того, что Сопеев признал в тебе мента?

– Уж очень его мой визит всполошил. – Неприятные воспоминания заставили Цимбаларя поморщиться. – Дрожит как банный лист, всякую чепуху про северных оленей и пятый угол молотит… До истерики дошёл… Полагаю, что пятый угол ему кто угодно мог показать, даже санитары. Но к северным оленям посылает только наше ведомство.

– Знать бы, чем ему милиция так не угодила… – задумчиво произнесла Людочка.

– Милиция не уличная шлюха, чтобы всем угождать. – Кондаков перебил Цимбаларя, уже собравшегося было что-то ответить. – Проблема не в этом. Проблема в том, что посылать в клинику абсолютно некого. Если Сопеев в Сашке мента распознал, то меня он и подавно вычислит.

– Только без паники, – сказала Людочка. – Есть у нас сотрудник, способный внедриться в любую среду и при этом ничем не выдать свою принадлежность к правоохранительным органам.

– Да ты, похоже, на меня нацелилась? – возмутился Ваня. – Будто бы других издевательств мало! Дудки! Сама ступай в дурдом!

Так он кипел минут пять, а когда запал пошёл на убыль, Цимбаларь, хорошо изучивший характер своего маленького приятеля, примирительным тоном сказал:

– Сегодня же приступишь к изучению симптомов какого-нибудь психического заболевания. Лично я порекомендовал бы тебе парафреновый синдром, иначе называемый бредом величия. Главное в этом деле – подобрать для себя подходящий образ. Хоть человека, хоть животного, хоть неодушевленного предмета. На худой конец сойдет даже абстрактная идея. Знавал я одного февралика, который выдавал себя за библейскую заповедь «Не прелюбодействуй…». Впрочем, в конкретный образ вживаться проще. Я бы на твоём месте выбрал что-нибудь грандиозное. Например, Годзиллу. Или Моби Дика. В обоих случаях можно смело гадить под себя, ссылаясь на то, что рептилии и китообразные горшками не пользуются.

Ваня, уже уяснивший, что от судьбы никуда не денешься, решил встретить её очередной выпад с достоинством.

– Нет, мания величия мне не подходит, – хмуро промолвил он. – Врождённая скромность, знаешь ли, не позволяет… Предпочитаю апатический синдром, которым страдал принц Шакья-Муни, впоследствии провозглашённый Буддой. И самому так проще, и посторонние цепляться не станут. Буду сидеть целыми днями, уставившись в одну точку, и никто в целом мире не заставит меня даже шевельнуться.

– Шевельнёшься! – злорадно посулила Людочка. – Как только в твоём присутствии начнут разливать водку, сразу шевельнёшься. Да так, что потом тебя даже полковник Горемыкин не сможет успокоить.

– Ничего! Как говорится, поживём – увидим. – В голосе Вани послышались пророческие интонации. – Плохо вы ещё меня знаете, господа хорошие.

– Ну вот и чудненько! А это тебе чтение на сон грядущий. – Как бы подытоживая разговор, Цимбаларь положил перед Ваней брошюрку «Психопатология», которую накануне стибрил со стола доцента Халдеева. – Будем считать, что высокие договаривающиеся стороны пришли к обоюдному соглашению. Стало быть, санаторий «Сосновый бор» уже у нас в кармане. Пётр Фомич обеспечит внедрение, а Лопаткина прикрытие. Я же со своей стороны обязуюсь добиться от финчасти, чтобы командировка в дурдом оплачивалась по двойному тарифу.

– По тройному! – поправил Ваня. – Не забывайте, чем я рискую. Согласно новейшим научным данным, психические болезни, кроме всего прочего, передаются также воздушно-капельным и половым путём.

– Пока суд да дело, хочу ознакомить вас с некоторыми результатами моих последних архивных розысканий, – сказала Людочка. – Нравится вам это или нет, но сейчас вновь придётся вернуться на полвека назад… Как известно, похороны Сталина носили чисто демонстрационный характер, а затем гроб вернули в кремлёвскую больницу, где собралась комиссия по бальзамированию. Со дня смерти прошёл изрядный срок, и, несмотря на все усилия врачей, на теле уже стали проступать трупные пятна. С ними предстояло разобраться в первую очередь. Слава богу, соответствующий опыт имелся… Перед тем как приступить к процедуре бальзамирования, каждый участок кожного покрова был зафиксирован в цвете. Причём для этой цели использовался не фотоаппарат, а кисти и краски. Считалось, что цветоощущение профессиональных художников превосходит любую технику, имевшуюся на тот момент… Изрядно попотев над компьютером, я в конце концов получила доступ к этой уникальной картинной галерее. Только учтите, какие-либо анатомические детали здесь отсутствуют. Упор делался исключительно на оттенках кожи и её дефектах, появившихся вследствие некроза тканей. Можете полюбоваться сами…

Она отодвинулась от ноутбука, и все увидели, что его экран заливает равномерный восковой колер.

– Это грудь, – пояснила Людочка. – Её кожные покровы сохранились лучше всего. А сейчас предлагаю взглянуть на поясницу.

Экран мгновенно изменил цвет на зеленовато-жёл– тый. По этому малопривлекательному фону были разбросаны бурые пятна разной формы.

– Как видите, тело находится не в лучшем состоянии, – продолжала Людочка. – Увы, смерть не красит даже вождей народов… Но меня заинтересовало нечто совсем иное. Попрошу обратить внимание на следующую картинку, изображающую правое бедро покойника, вернее, его естественные цвета.

Вновь на экране появилась восковая желтизна мёрт– вого старческого тела, но на сей раз её покрывали красные пятна идеально круглой формы, похожие на следы ожогов. Одни пятна были яркие, почти малиновые, другие совсем тусклые, и все они накладывались друг на друга, образуя хоть и компактный, но довольно прихотливый узор.

– Смахивает на медицинские банки, – неуверенно произнёс Кондаков.

– Кто же ставит банки на бедро, причём практически в одно и то же место, – возразила Людочка. – В своих отчётах комиссия по бальзамированию никак не упоминает данный феномен, что странно уже само по себе, поскольку перечень дефектов кожи включает не только родимые пятна, но и бородавки… Некоторое время эти круги, отпечатавшиеся на теле Сталина ещё при его жизни, оставались для меня загадкой. Но недолго… А теперь пусть каждый из вас положит руку на правое бедро… Да не на моё, болван! – Она шлепнула Ваню по затылку. – Положили? Тогда скажите, что в этом месте обычно находится у мужчины?

– Карман, – дружно ответили все (обсуждаемая тема как-то не способствовала скабрезным шуточкам, благодатный повод для которых давал Людочкин двусмысленный вопрос).

– Что носят в кармане?

Последовали самые разнообразные ответы, но первым несложную шараду разгадал Цимбаларь.

– Ты полагаешь, что это следы карманных часов?

– Именно! – подтвердила Людочка. – Размер совпадает до долей миллиметра, я проверяла… Сталин почти всегда носил при себе карманные часы, на это указывают самые различные источники, в том числе и мемуары Черчилля. Но на фотографии тридцатых годов он держит в руках серебряный хронометр марки «Ланжин», подаренный ему делегатами восемнадцатого съезда, а на снимке сорок седьмого года это уже часы неизвестной конструкции, скорее всего, в стальном корпусе. Я консультировалась у специалистов.

Экран ноутбука разделился на две части, и в каждой из них появилось изображение карманных часов, увеличенное до размеров блюдечка. Качество снимков оставляло желать лучшего, и только очень опытный часовщик мог найти разницу между двумя этими тусклыми, расплывчатыми дисками, к тому же запечатлёнными в разных ракурсах.

– Таким образом, почти со стопроцентной вероятностью можно утверждать, что следы на бедре Сталина оставил бетил, помещённый в корпус карманных часов, – с плохо скрываемым торжеством закончила Людочка.

– Молодец, слов нет. – Кондаков с уважением покосился на Людочку. – Теперь мы хотя бы знаем, в каком футляре находился бетил, похищенный со стола Сталина.

– Кроме того, выяснилось, что это иудейское чудо способно оставлять следы на человеческом теле, – добавил Ваня.

– Действительно, кое-какие зацепки появились, – согласился скупой на похвалы Цимбаларь. – Сейчас надо искать прозекторов, потрошивших труп маршала, и санитаров, обряжавших его.

– А заодно женщин, при жизни деливших с ним ложе. – Людочка почему-то подмигнула Кондакову. – И похоже, что одну такую мы уже знаем.

– Ни-ни! – Ветеран даже руки вскинул, словно бы отмахиваясь от комара. – Туда я больше не ходок. Посылайте кого-нибудь другого.

– Значит, решено, – сказал Цимбаларь. – Все силы бросаем по следу почившего в бозе Востроухова. Ваня проникнет в дурдом и попытается завести приятельские отношения с маршальским байстрюком. Лопаткина продолжает заниматься исследованием документов, как в архивах, так и в Интернете. Мы с Петром Фомичом проверяем версию, по которой бетил якобы зарыт в могиле на Воскресенском кладбище. Заодно наводим справки обо всех часах, имевшихся в собственности у маршала начиная с пятидесятых годов.

– Но и на генерале Сопееве крест ставить рано, – добавила Людочка. – Чую, нам ещё придётся о нём вспомнить, и не раз… Ты, Ваня, что по этому поводу думаешь?

– Я Годзилла, – замогильным голосом ответил лилипут. – Я гигантская огнедышащая рептилия. А рептилии, даже огнедышащие, думать не умеют. Они только жрут, жрут, жрут и размножаются, размножаются, размножаются.

Людочка, получившая чувствительный шлепок по мягкому месту, вскрикнула, но на сей раз сдачи давать не стала – пусть себе входит в роль.

Давно известно, что на избранную жертву следует нападать в самое неудобное для неё время. На мусульманина – в священный месяц Рамадан. На еврея – в Судный день. На русского – воскресным утречком. На медведя – в период зимней спячки. На лососей – при нересте. На мух – в момент спаривания. На девственницу – всегда и всюду.

Руководствуясь этим иезуитским принципом, Кондаков и Цимбаларь выбрали для визита на Воскресенское кладбище тот ранний час, когда трудящаяся публика, мучимая последствиями вчерашних излишеств, ещё только собирается поправить здоровье, а потому представляет собой столь же легкую добычу, как токующий глухарь или линяющая гадюка.

Пока Цимбаларь держал под неусыпным надзором всю кладбищенскую братию, ожидавшую наряда на работу. Кондаков беседовал в конторе с директором. Когда они вышли наружу, Кондаков был подозрительно весел, а директор, наоборот, хмур.

Оглядев своё разномастное воинство, даже и не подумавшее при этом встать, он тоном, не обещавшим ничего хорошего, осведомился:

– Кто бригадирствовал в девяносто восьмом году?

– Да вроде бы я, – с кучи досок неохотно поднялся работяга, шею которого украшала толстенная золотая цепь.

– Стало быть, Шлямин… – заранее кривясь, молвил директор. – Тогда всё ясно… Это ты ставил памятник маршалу Востроухову?

– Дайте припомнить… Вы имеете в виду стелу из итальянского габбро с бронзовым барельефом?

– Именно.

– Ну я. – Шлямин кивнул и почему-то снял шапку.

– С кем?

– С Никишиным, как всегда.

– А где он?

– Да тут, недалече. – Шлямин оглянулся куда-то себе за спину.

– Опять опаздывает?

– Никак нет. Мы его год назад в бесхозную могилу подхоронили. С разрешения вашего предшественника господина Айрапетянца.

– Действительно… Как я мог забыть… – Если директор и смутился, то лишь на самую малость. – Слушай сюда, Шлямин. Отведёшь вот этих… кхм… товарищей к могиле маршала. А там они зададут тебе несколько вопросов.

Шлямин по своему обыкновению хотел вступить в полемику, но, встретившись взглядом с Цимбаларем, сразу передумал и сделал рукой приглашающий жест – прошу, дескать, следовать за мной.

Сотоварищи проводили его гробовым молчанием, и лишь один-единственный сиплый голос сочувственно произнёс:

– Допрыгался, Шлёма. Хорошо ещё, если без конфискации дадут.

– Молчать! – заорал директор. – Разойдись по рабочим местам! И чтоб сегодня ни-ни! Кого пьяным поймаю, лично закопаю в землю…

Шлямин имел вид человека, который по воле не зависящих от него обстоятельств зарабатывает гораздо больше, чем можно пропить. Отсюда была и его золотая цепь, и часы «Ориент», и дорогие сигареты, которые он курил почти непрерывно, зажигая одну от другой.

А в остальном это был типичный русский вахлак – всклокоченный, небритый, гнилозубый, обутый в кирзовые сапоги и подпоясанный солдатским ремнем, из-под которого торчала брезентовая спецовка.

На вопросы оперов Шлямин отвечал уклончиво и всё – как хорошее, так и плохое – валил на своего напарника Никишина, ныне пребывающего на том свете.

Кладбище по площади не уступало какому-нибудь провинциальному городку, и топать пришлось довольно долго, держась пустырей и стороной обходя густозаселенные участки. В конце концов они остановились возле надгробья, выделявшегося среди других аналогичных сооружений как размерами, так и аляповатой роскошью. Трёхметровый гранитный обелиск венчала маршальская звезда, а плита, прикрывшая могилу, размерами превосходила стол для пинг-понга.

Внутри вычурной алюминиевой ограды всё было засажено заморскими декоративными растениями, посыпано мраморной крошкой и тщательно прибрано.

– Видать, не забывают родственнички, – сказал Кондаков, с завистью приглядываясь к этому грандиозному некрополю.

– Да какое там! – Шлямин пренебрежительно сплюнул. – Это из соседней части солдатиков присылают. Маршал всё же, а не рвань подзаборная…

– Сооружение впечатляющее, – похвалил Цимбаларь. – Хоть и не Тадж-Махал, но что-то в том же духе… И всё это вы вдвоём соорудили?

– А что тут такого? – пожал плечами Шлямин. – День работы. Правда, погрузчик помогал.

– Неплохо, наверное, заработали?

– Уже и не помню… Да и какие деньги в девяносто восьмом году! Слёзы кошачьи…

– Когда вы памятник ставили? – осведомился Кондаков. – Сразу после похорон?

– Сразу нельзя. Годик надо подождать, чтоб земля осела.

– Короче говоря, в течение года могилу мог вскрыть любой, кому это только заблагорассудится?

– Эту не мог, – нажимая на первое слово, ответил Шлямин.

– Почему?

– В день похорон на могилу положили гранитную плиту, – кивнув в сторону надгробья, сказал Шлямин. – Краном подавали… Такое, говорят, распоряжение маршал перед смертью сделал.

– Плита, конечно, знатная. – Цимбаларь обошёл вокруг могилы. – Тонны на две потянет… А со стороны к гробу подобраться можно? Так сказать, наклонным шурфом…

– Тогда пришлось бы и этих жмуриков потревожить. – Шлямин указал на соседние могилы, расположенные к маршальскому захоронению почти вплотную. – Да и мы бы такую самодеятельность сразу заметили. Как-никак, каждый холмик здесь знаем.

– Когда вы водружали обелиск, оградка уже стояла? – спросил Цимбаларь.

– Да. Ограду почти сразу поставили.

– Вы её потом не трогали?

– Зачем? Нам она не мешала.

Видя, что Шлямин слегка расслабился, Кондаков огорошил его совершенно неожиданным вопросом:

– Скажите, а вы не помните случай, когда возле этой могилы нашли зверски избитого человека?

– Чего не помню, того не помню. – Шлямин явно тяготился этим разговором. – Здесь каждый божий день что-то находят. То женские трусы, то пустые бутылки, то кучу дерьма… Не кладбище, а проходной двор! Всякий сброд сюда словно магнитом тянет.

– Теперь я должен задать вам официальный вопрос. – Кондаков грозно сдвинул брови. – На данной могиле имеются какие-либо следы вскрытия? И учтите, за лжесвидетельство вы будете нести ответственность, установленную законом.

– Лично я ничего не вижу, – буркнул Шлямин.

– Вы за свои слова отвечаете?

– Ясное дело…

– Так и запишем… Вернее, запомним. Но предупреждаю – ваше свидетельство будет проверяться и перепроверяться.

– Дело ваше…

– Тогда мы вас больше не задерживаем. Как говорится, до новых встреч…

Когда из поля зрения скрылся не только сам Шлямин, но и столб сигаретного дыма, сопровождавший его повсюду, Цимбаларь сказал:

– Врёт, шельма.

– Врёт, – согласился Кондаков. – Причём неумело. Глаза прячет. Не знает, куда руки девать…. Маршал Востроухов умер в сентябре, а его сосед справа аж в октябре… На этом участке первоначально планировали создать аллею Славы, потому и хоронили с оглядкой. Каждую кандидатуру с городскими властями утрясали. А в итоге кроме маршала Востроухова сюда попал только один бывший член ЦК, парочка криминальных авторитетов да предыдущий директор кладбища Айрапетянц, уже упоминавшийся сегодня… То есть в течение целого месяца можно было преспокойно подкопаться под плиту.

Цимбаларь, во время речи Кондакова бродивший среди могил, вернулся с метровым металлическим штырем, некогда составлявшим часть ограды. Этим импровизированным щупом он истыкал землю вокруг маршальского захоронения, однако ничего подозрительного не обнаружил. Лопатой здесь был затронут только самый верхний слой почвы.

Отшвырнув штырь в сторону, Цимбаларь спросил:

– Какого числа нашли избитого Сопеева?

– Шестого ноября, – ответил Кондаков. – Как раз перед праздниками.

– Морозов ещё не было?

– Да ты что! Дождь лил. Разве не помнишь?

– Я все праздники загодя начинаю отмечать. Соответственно, ни хрена не помню.

Цимбаларь достал перочинный ножик и стал выворачивать винты-саморезы, посредством которых алюминиевые конструкции ограды скреплялись между собой. Тщательно осмотрев каждый винт, он ставил его на прежнее место. После завершения этой работы последовало краткое резюме:

– Три четверти саморезов чистенькие, словно бы только вчера с завода. А те, которыми крепится фасадная часть ограды, – сплошь ржавые. Понял, в чём тут дело?

– Конечно, – кивнул Кондаков. – Разбирали оградку. Причём лишь с одной стороны и в ненастную погоду… Вопрос, с какой целью это делалось?

– Скорее всего, для установки подъёмного оборудования, при помощи которого снимали могильную плиту. – Цимбаларь несколькими энергичными жестами изобразил эту операцию.

– Полагаешь, что бетил всё же похитили из гроба?

– Пока только предполагаю. Вот если бы прокуратура дала санкцию на эксгумацию…

– Даже и не думай! Такое возможно лишь при возбуждении уголовного дела. Если, к примеру, вскроются обстоятельства, указывающие на насильственную смерть Востроухова. Но подобный вариант сомнителен… Запомни раз и навсегда: надеяться на содействие прокуратуры нам не приходится. Мы хоть и сражаемся за торжество закона, но вынуждены действовать, так сказать, вне его поля.

– Тогда все надежды только на маршальского байстрюка. – Цимбаларь скривился, словно раскусив хинную таблетку. – А с психа какой спрос? Он сегодня ляпнет одно, а завтра другое.

– Не вешай нос! – Кондаков похлопал коллегу по плечу. – Ведь если могилу действительно вскрывали, тут поработала целая бригада. Крановщик, стропальщик, землекопы… Куда они от нас денутся? И не таких ловчил на чистую воду выводили.

В кладбищенской конторе допроса ожидал сторож, некогда обнаруживший тело Сопеева. Ради встречи с оперативниками ему даже пришлось пожертвовать своим законным выходным.

Впрочем, он не проявлял и тени беспокойства, столь естественного в данной ситуации. С первого взгляда было ясно, что это не какой-нибудь шаромыга, падкий до легкой работы, а истинный фанатик своего дела, всегда готовый бдить, мотать на ус и стучать куда следует. Всё указывало на то, что до пенсии он служил в каком-то силовом ведомстве, где умеют промывать мозги сотрудникам. Короче, это был не свидетель, а прямо-таки подарок.

Деликатно выставив директора за дверь, Кондаков за руку поздоровался со сторожем и раскрыл свой видавший виды блокнот. Цимбаларь скромно примостился в сторонке.

– Кузьма Аверьянович Подкидышев, – представился сторож, несмотря на свой преклонный возраст крепкий и кряжистый, словно дубовый пень. – Старшина внутренних войск. Фактически бывший, но таковым себя не считаю, поскольку в нашей системе бывших не бывает.

– Это вы верно подметили, – кивнул Кондаков. – Волкодав и без зубов останется волкодавом… Кузьма Аверьянович, в ночь с шестого на седьмого ноября тысяча девятьсот девяносто восьмого года на территории вверенного вашей охране кладбища было обнаружено тело человека, находившегося в бессознательном состоянии. Помните этот случай?

– Как свою собственную свадьбу! – ответил сторож Подкидышев. – Только нашёл я этого бедолагу не ночью, а утречком, когда возвращался после дежурства домой.

– Важное уточнение. – Кондаков что-то черканул в блокноте. – Коротенько расскажите, как всё это происходило.

– Да рассказывать особо и нечего. – Подкидышев расстегнул ворот рубашки и устроился в директорском кресле поудобнее. – Заступил я на службу как положено в двадцать ноль-ноль. Погода выдалась скверная. Дождь пополам со снегом. А к ночи ещё и ветер поднялся. Условия, сами понимаете, хуже некуда. Территория у нас громадная, за всю ночь не обойдёшь. Освещения никакого, как в каменном веке. Я об этом директору так прямо и сказал, когда он ко мне заглянул.

– Подождите, – прервал его Кондаков. – Какому директору? Этому? – Он кивнул на шляпу, украшавшую вешалку.

– Нет. Старому. Айрапетянцу. Которого потом в собственном подъезде застрелили.

– Теперь понял… Следовательно, во время дежурства к вам в сторожку зашёл бывший директор кладбища Айрапетянц? – уточнил Кондаков.

– Я так и сказал… – В голосе сторожа проскользнуло некоторое недоумение.

– Во сколько это было?

– Где-то в районе двадцати двух часов. Я как раз чай начал греть.

– Директор частенько навещал вас в столь позднее время?

– Я бы не сказал… Но тот случай особый. Праздники на носу. Как бы чего не случилось. Беспокоился человек.

– Долго пробыл у вас Айрапетянц?

– А при чём здесь он? – Сторож заёрзал в кресле. – Я про того бедолагу хочу рассказать.

– Успеете про бедолагу, – отрезал Кондаков. – Лучше ответьте на мой вопрос.

– Врать не буду. – Сторож потупился. – Часов до пяти он у меня просидел, а то и дольше.

– Чем вы занимались?

– В нарды играли. Он до них большой был охотник.

– Только играли? – Кондаков по-приятельски подмигнул сторожу. – И ничего больше?

– Выпили, конечно… Не без этого, – тяжко вздохнул сторож.

– Кто принёс спиртное?

– Айрапетянц. Говорил, из родного дома коньяк прислали. Предложил отведать… Я коньяк не больно уважаю, но начальнику разве откажешь.

– Вы помните, как он ушёл?

– Вот этот момент у меня из памяти как раз и выпал… Утром просыпаюсь, меня сменщик за плечо тря– сёт. Вижу, что на автобус опаздываю. Потому и попёр через территорию, чтобы угол срезать… По пути на этого ханурика и наткнулся.

– Было уже светло?

– Почти… Я пульс пощупал, вроде живой. Лицо в кровь разбито, глаз не видно. Документов при нём никаких. Но на бомжа не похож. Одет прилично. Я сразу назад и давай звонить во все инстанции. В «Cкорую помощь», в милицию…

– Так милиция всё же была у вас?

– Никак нет. Наотрез отказались. Говорят, только у нас и забот что пьяниц поднимать… А «Cкорая» приехала. Минут этак через сорок.

– Вы хоть имеете представление, что это был за человек?

– Да как-то не интересовался.

– Могилу маршала Востроухова знаете?

– Кто же её не знает! Она одна здесь такая.

– Неизвестный человек лежал далеко от неё?

– Не очень. Шагах в ста.

– Ничего такого, что заслуживало бы внимание следствия, вы на месте происшествия не заметили?

– Честно скажу, не приглядывался.

– Вы подходили к могиле маршала?

– А зачем? Я место происшествия охранял, согласно уставу.

– С этим всё более или менее ясно. Вернёмся чуть назад… Как я понимаю, территорию кладбища вы той ночью не осматривали?

– Каюсь, виноват… Хотел было сходить, пока трезвый был, да директор отговорил. Дескать, нечего там в такую погоду делать. Ещё кости переломаешь.

– Сколько ворот на кладбище?

– Действующие одни. Вы как раз через них сюда и вошли. Есть ещё и запасные, с другой стороны. Но те с весны заколочены.

– Разве при желании их долго открыть?

– Недолго, – согласился сторож. – Но в ту пору всё вокруг перерыто было. На танке не проедешь.

– У кого находились ключи от ворот?

– У меня.

– Айрапетянц их брал?

– Нет.

– Какая-нибудь машина на территорию кладбища заезжала?

– Только «Cкорая помощь» утром.

– А если подумать хорошенько? Автокран заезжал?

– Зачем ему заезжать? Автокран у нас целую неделю стоял.

– Откуда он взялся?

– Поднимал что-то. И вроде бы сломался. Вот его и оставили. А сразу после праздников забрали.

– Номер автокрана вы, конечно, не помните?

– Ещё бы, столько времени прошло! Но это можно выяснить. На проходной ведётся журнал учёта въезда и выезда транспорта. В конце каждого года его сдают сюда, в архив.

Кондаков переглянулся с Цимбаларем, и тот небрежной походочкой вышел из кабинета. Допрос между тем продолжался:

– Свет на территории кладбища появлялся?

– На территории – нет.

Сторож запнулся всего на мгновение, но это не ускользнуло от внимания Кондакова.

– А где появлялся? – Он пристально уставился на сторожа.

– На хоздворе. В вагончике.

– Вас это не насторожило?

– Никак нет. Бывает, что по ночам ребята спешную халтуру делают. Или просто пьют в своей компании… Мы за хоздвор не отвечали. Там раньше свой сторож был, но потом сократили.

Вернулся Цимбаларь, неся в руках затрёпанный канцелярский журнал. За ним семенил растерянный директор.

– Взгляни-ка сюда. – Цимбаларь развернул журнал в том месте, где торчала закладка. – Пять листов улыбнулось! И как раз те, которые нам нужны. Причём вырвали так, что экспертизе делать нечего. Текст уже не восстановишь.

– С умом работали… Кто имеет доступ к архиву? – Кондаков окинул директора суровым взором.

– Все сотрудники конторы, – ответил тот, вытирая с лица обильную испарину. – Мы там гардероб временно оборудовали… Из-за недостатка площади…

– В том числе и вы? – уточнил Кондаков.

– Ну да… Только я туда не захожу! Спросите у кого угодно.

– Когда погиб ваш предшественник?

– Айрапетянц? Нынешней зимой… Или осенью… Нет, всё же зимой. Когда с ним прощались, в клубе новогодняя ёлка стояла.

– Убийцу нашли?

– Ещё нет… Но в прокуратуре сказали, что преступление, скорее всего, не связано с его профессиональной деятельностью.

– Ну-ну… – Саркастически усмехнувшись, Кондаков вернул журнал директору. – За сохранностью документов нужно следить в оба… А вам, Кузьма Аверьянович, советую впредь на посту не бражничать. Даже за компанию с начальником. Добром это не кончится, попомните моё слово.

Заглянув для порядка в пустую сторожку, где под колченогим столом дремала вислоухая дворняга, Цимбаларь сказал:

– Похоже, что всё это дельце обтяпал господин Айрапетянц, царство ему небесное. Автокран загодя пригнал, сторожа на себя отвлёк, а потом ещё и компрометирующие документы уничтожил… Надо бы его по спецучёту проверить.

– Он, наверное, и не такие операции проворачивал, – заметил Кондаков. – Недаром ведь его на Новый год семью граммами свинца одарили…

– Надо бы с гражданином Шляминым ещё разок побеседовать, – задумчиво произнёс Цимбаларь. – В свете, так сказать, открывшихся обстоятельств.

– Давай, пока мы ещё здесь, – согласился Кондаков. – И у меня к этому могильных дел мастеру вопросы появились…

Шлямина они обнаружили практически в чистом поле, где тот лопатой подравнивал могильные ямы, загодя отрытые экскаватором. Занятый любимым делом, он проглядел приближающихся оперативников.

От абсолютно невинных слов: «Бог в помощь!» – Шлямин резко вздрогнул и перехватил лопату на манер бердыша.

– К чему такие жесты? – усмехнулся Цимбаларь. – Опасаешься кого-то?

Шлямин молчал, хмуро глядя на незваных гостей, но лопату всё же опустил.

– Землица-то здесь дрянная, – тоном знатока из– рёк Кондаков. – Сплошная глина. Первым же дождём покойника зальёт… А каково маршалу Востроухову в его могиле? Может, там посуше будет?

Шлямин продолжал молчать, однако его глаза были полны тоской и ненавистью.

Цимбаларь, ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс:

– Странное дело… Когда я вижу в могиле человека, пусть даже живого, мне так и хочется закопать его. – Пинком ноги он своротил вниз целую глыбу тяжёлой глинистой земли.

– А я, наоборот, всегда хочу помочь ему выбраться наверх, – возразил Кондаков. – Так что не надо, гражданин хороший, смотреть на нас зверем.

Шлямин, которому и адресовалась последняя фраза, глухо сказал:

– Шли бы вы себе… Не мешали работать…

Цимбаларь, до этого в основном ухмылявшийся, немедленно напустился на него:

– Тебе, баклан, задали вполне конкретный вопрос: есть ли сырость в гробу маршала Востроухова? Вот и отвечай… Ты ведь туда заглядывал однажды. Если будешь отпираться, могу и точную дату назвать. Ночь с шестого на седьмое ноября девяносто восьмого года.

Поскольку Шлямин на эти слова никак не отреагировал, к обвинениям присоединился и Кондаков:

– Не надо отпираться! Нам доподлинно известно, что вскрытие могилы организовал бывший директор кладбища Айрапетянц. Он заранее пригнал автокран, а сам, пока вы занимались черной работой, отвлекал сторожа. Разве не так?

– Может, и так! – огрызнулся Шлямин. – Только в чём здесь моя вина? Я простой работяга! Мне директор приказал во вторую смену выйти, вот я и вышел. Считай, задарма всю ночь хребтину гнули. Получили по бутылке водки и по сотне баксов.

– Вас пока никто и не обвиняет. Расскажите всё, как было, – и дело с концом.

– Ничего я не буду рассказывать, хоть котлеты из меня делайте! – отрезал Шлямин. – Напарник мой, Никишин, сболтнул по пьянке лишнее, так его на следующий день машина сбила. При всём честном народе! Сначала сбила, а потом задним ходом вернулась и голову переехала, чтобы наверняка… Нет, я его ошибки повторять не собираюсь. Никто моих детей кормить не будет!

– В ту ночь, значит, вас всего двое было? – как бы между делом уточнил Кондаков.

– С директором трое! – воскликнул Шлямин. – Теперь я один остался.

– А те, другие… На которых вы работали… Сколько их было?

– У них самих и спрашивайте, если встретиться угораздит… Они свой интерес имели. Я же человек подневольный.

– Несанкционированное вскрытие могилы – это ещё цветочки, – продолжал Кондаков. – Хотя соответствующая статья в кодексе имеется. Но попутно ваша компания до полусмерти избила человека, который приходился маршалу побочным сыном. За это тоже отвечать придётся.

– Клянусь детьми, я его даже пальцем не тронул! – Задетый за живое Шлямин одним ударом загнал лопату в землю. – Это всё те, другие!

– Ты дурака-то не валяй, – с холодной улыбочкой молвил Цимбаларь. – Нам твои клятвы до одного места. При желании можно легко доказать, что травмы, полученные сынком маршала, нанесены именно твоей лопатой. Так и на шконку загреметь недолго. Уж тогда твои детки точно сиротами останутся. Годиков этак на пять-шесть.

– Бог вас накажет! Я месиловкой отродясь не занимался. Тот фраер сам прокололся. – От волнения Шлямин перешёл на блатной жаргончик. – Сначала всё баланду разводил, центряк обещал, а когда гроб открыли, там одна фигня оказалась. Пепел какой-то… Вот они ему за порожняк и вломили по первое число.

– А пепел? – не сдержался Цимбаларь.

– Да не видел я ничего толком! Мы в тот момент плиту на место ставили. А всё освещение – две синие лампочки. Для светомаскировки, значит… Только слышал, как они били и матерились, а он стонал. Потом ещё и грозить стали, чтоб он язык за зубами держал.

– А иначе, говорили, пошлём тебя к северным оленям, – со значением добавил Цимбаларь.

Лицо Шлямина передёрнулось от ужаса.

– Так это вы и есть! А теперь, значит, за мной пришли? Нет, сволочи, я просто так не дамся! – Он снова выставил лопату наперевес.

– Оставь его в покое. – Кондаков потянул Цимбаларя за рукав. – Видишь, у мужика истерика… Пошли, мы и так узнали почти всё, что хотели.