Глава 16
Кровавый компот

К сожалению, надеждам Кондакова не суждено было исполниться. Его земляк, посвятивший всю свою жизнь служению системе исправительно-трудовых учреждений (так ещё со сталинских времён стыдливо именовали тюрьмы, лагеря и колонии), благополучно уволился ещё год назад и перебрался в Краснодарский край, где владел двухэтажным домиком с виноградником и видом на море.

Однако руководство колонии, ныне находившееся в ведении Министерства юстиции, к нуждам бывших коллег отнеслось с пониманием и обещало устроить встречу со Скворцовым сразу после обеденного перерыва.

– Сейчас его лучше не беспокоить, – пояснил начальник оперативно-режимной части, так называемый «кум». – Он мебельные щиты в столярном цеху клеит. Дело тонкое, и другого такого специалиста у нас нет.

– Стало быть, встал на путь исправления, – с одобрением произнёс Кондаков.

– Могила его исправит, – скептически усмехнулся «кум». – Он потому овцой прикидывается, что побег замыслил. Надеется в шкафу или в тумбочке на волю выбраться. Вот и трётся возле мебельного производства. А нам это только на руку. Пусть зарабатывает средства для родного учреждения.

– Как вы полагаете, он темнить будет или правду скажет? – поинтересовался Кондаков.

– Это смотря о чём разговор пойдёт. Если дело прошлое, никого конкретно не затрагивающее, может и правду сказать. А во всех остальных случаях соврёт, но так правдоподобно, что комар носа не подточит… Я этих басурман лучше всякого рентгена вижу. Недаром двадцать лет в оперативно-режимной части служу. Он ещё рот не успеет открыть, а я уже знаю, о чём базар пойдёт. В нашем деле иначе нельзя… Вы мой совет послушайте. Когда будете со Скворцовым говорить, как бы случайно намекните, что собираетесь на какое-то время взять его из зоны. Для опознания, очной ставки или там ещё для чего-нибудь. Тогда он возле вас ужом обовьётся, кенарем запоёт. Глядишь, на радостях и сболтнёт что-то важное.

– Неужто так по свободе соскучился? – удивился Кондаков.

– Да нет же! Из следственного изолятора или из милицейского «обезьянника» сбежать куда легче, чем из зоны, – пояснил «кум». – Вот он себя и тешит упованиями. Здесь все на идее побега помешаны. Спят и видят себя по ту сторону «запретки»… И вот что ещё. Я, конечно, ваши карманы выворачивать не собираюсь, но проносить на территорию колонии спиртное или наркоту не рекомендую. Этим вы преступника к себе не расположите, а, наоборот, свою слабинку покажете… Сигаретой угостить можно, сигарета общению способствует… А впрочем, кого я учу! Вы ведь лагерные порядки, наверное, не хуже моего знаете.

– Так-то оно так, но добрый совет никогда не помешает, – сказал Кондаков. – Тем более что сейчас тут у вас столько перемен. Исправительно-трудовые колонии превратились в просто исправительные. И эмблемы на петлицах совсем другие.

– Но я принципиально ношу прежние. – «Кум» горделиво продемонстрировал эмблемы МВД.

Для беседы со столичным следователем Скворцова вывели в прогулочный дворик, так называемую «локалку», что как бы подчёркивало неформальный характер встречи.

Кондаков, предварительно ознакомившись с его делом, добродушно поинтересовался:

– За что же, Михаил Павлович, тебе такой срок запаяли?

– Да ни за что! Наверное, спутали с кем-то, – не моргнув глазом, соврал Скворцов, взятый с поличным при попытке убийства федерального судьи. – Вот такая наша жизнь разнесчастная! Мне бы вкалывать на благо людей да создавать прочную семью, а я тут гнию заживо. Где, спрашивается, справедливость?

– Ай-я-яй, – посочувствовал Кондаков. – Так ты, выходит, трудящийся фраер и никаких связей в преступном мире не имеешь?

– Откуда! – изумился Скворцов. – Только здесь с этими отморозками познакомился.

– Значит, не повезло мне. – Кондаков изобразил разочарование. – А я-то хотел тебя с собой в Москву забрать.

– Это зачем, если не секрет? – навострил уши Скворцов.

– Да какой тут секрет! Дело, можно сказать, прошлое. В перестрелке наши гоблины пришили одного человечка, вставшего на скользкий путь. Есть мнение, что это некто Степанов, он же Окулист, известный киллер, закончивший дорогую твоему сердцу Новосибирскую подпольную школу. Да вот только опознать его некому. Ни родных, ни близких. Вот мы про тебя, Михаил Павлович, и вспомнили. Вы ведь вроде корешились когда-то…

– Корешиться не корешились, а знаться знались, – неохотно признался Скворцов. – Значит, отбегался бедолага… Что же вы его фоток с собой не прихватили?

К чести Кондакова, никак не ожидавшего этого вопроса, он не растерялся и мгновенно придумал вполне правдоподобную версию.

– В том-то и дело, что от фоток пользы никакой, – доверительно сообщил он. – Ему автоматная очередь аккурат в физиономию пришлась. Теперь нос от уха не отличишь. Нам важно мнение человека, хорошо знавшего Степанова при жизни. Особенности его телосложения, приметы, татуировки, шрамы… Были у него шрамы?

– Да были вроде… – Скворцов всё ещё колебался.

– Нет, если ты отказываешься, мы в претензии не будем… Поищем в других зонах. Ваши парни и в Воронеже сидят, и в Пензе.

– Не отказываюсь я. – Скворцов усиленно тёр свою щетину. – Просто думаю, смогу ли я вам помочь… А когда поедем?

– Завтра с утра и поедем. С вашей администрацией я уже договорился.

– Без конвоя повезёте? – спросил Скворцов, стараясь не смотреть собеседнику в глаза.

– Почему же! Со мной ещё товарищ есть. При оружии. А ты почему спрашиваешь? Хочешь по пути ноги сделать?

– Ну вы скажете тоже! – Скворцов изо всех сил старался скрыть свою радость. – Я тихий. Со мной проблем не будет. У кого хошь спросите.

– Ну тогда до завтра. – Кондаков сделал вид, что собирается уходить. – Да, кстати… Один праздный вопрос. Вот ты, например, всегда работал со снайперской винтовкой. Другие предпочитают пистолет Стечкина или автомат Калашникова. А почему Степанов на дело с револьвером «смит-вессон» ходил? Это же страшно неудобная штука. Тяжёлая, да и отдача такая, что в руках не удержишь. Первый раз с подобным курьезом встречаюсь.

– О, это целый анекдот, – заулыбался Скворцов. – Если какому-нибудь лоху рассказать, ни за что не поверит. Но вы-то человек с понятиями…

История, поведанная Скворцовым, в кратком изложении, отфильтрованном от мата, фени и словечек-паразитов, выглядела примерно так.

В школе киллеров, к тому времени перебравшейся из-под Новосибирска в независимую Молдову, существовали не только теоретические занятия, но и своего рода практикумы. Заключались они в том, что слушателю, снабжённому боевым оружием, поручалось какое-нибудь конкретное задание. Например, убить первого встречного велосипедиста. Или мужчину в шляпе. Или женщину на высоких каблуках. Это не только помогало вырабатывать профессиональные навыки, но и закаляло психологически. За действиями практиканта со стороны наблюдали опытные инструкторы.

Однажды пришёл черёд Степанова. Получив заряженный пистолет, он вышел на ночную охоту. В жертвы ему был назначен полицейский. И всё бы, возможно, сложилось удачно, но в последний момент у Степанова, как назло, перекосило патрон. Полицейский поднял тревогу и открыл ответную стрельбу. По выражению Скворцова, молдаване подняли хай на всю Европу. Степанов спасся буквально чудом, хотя и получил касательное ранение плеча.

К его неудаче руководство школы отнеслось снисходительно – с кем, дескать, не бывает – и спустя некоторое время послало на новое задание, дав таким образом шанс реабилитироваться. Трудно поверить, но неудача повторилась. Хорошо пристрелянный, надёж– ный пистолет вновь дал осечку, причём в самую ответственную минуту.

Степанов ходил сам не свой. Потерял аппетит, мучился кошмарами, вздрагивал от каждого резкого звука, а на пистолеты даже смотреть не мог. Таких слушателей обычно списывали в расход, позволяя более удачливым друзьям отрабатывать методы устранения людей голыми руками.

Но один из инструкторов, бывший комитетчик, некогда служивший в подразделении, тайно отстреливавшем врагов советской власти, пожалел парня, в общем-то подававшего большие надежды.

Используя старые связи, он сговорился с неким молдавским предпринимателем, который на вполне законном основании приобрёл в оружейном магазине десятимиллиметровый «смит-вессон». С этим делом в бывшей советской республике было сейчас даже проще, чем в Соединённых Штатах.

Так в руках Степанова оказалось мощное и практически безотказное оружие, сама конструкция которого не допускала каких-либо неприятных сюрпризов. Более того, при изготовке к стрельбе револьвер не требовал никаких дополнительных действий – ни снятия предохранителя, ни передёргивания затвора. Только целься – да жми на курок. Следующее практическое занятие прошло вполне успешно: он убил не одного, а сразу двоих полицейских, благодаря своим широкополым шляпам очень похожих на техасских ковбоев, и обставил всё так, что в преступлении обвинили сепаратистов из мятежного Приднестровья.

С тех пор «cмит-вессон» стал для Степанова чем-то вроде фетиша, с которым он не расставался ни днём ни ночью. Руководство школы этому не препятствовало, здраво рассудив, что своё применение может найти и киллер такого плана.

Кондаков, высказывавший живейший интерес к рассказу, после его окончания спросил:

– Где же он брал патроны для своей пушки?

– Чего не знаю, того не знаю, – ответил Скворцов. – Может, в Молдове нужного человека имел, может, сам туда ездил… Вам-то это теперь зачем?

– Да уж, теперь нам это ни к чему, – согласился Кондаков. – Ну ладно, бывай здоров, Михаил Павлович…

Разбудив Цимбаларя, который после проведённой за рулём бессонной ночи дрыхнул в машине, Кондаков передал ему сведения, путём невинного обмана полученные от осуждённого киллера.

Цимбаларь без промедления связался с Людочкой.

– Бросай всё и беги в национальное бюро Интерпола, – тоном, не терпящим возражений, потребовал он. – Пусть они срочно сделают запрос в компетентные органы Республики Молдова. Нам нужен полный список лиц, владеющих револьверами «смит-вессон» калибра десять миллиметров, желательно с точной датой приобретения.

– Думаешь, меня встретят в Интерполе с распро– стёртыми объятиями? – усомнилась Людочка.

– Вообще-то, именно на это я и рассчитываю, – сказал Цимбаларь. – Но если ты больше не полагаешься на свои чары, возьми у Горемыкина соответствующее предписание. Желательно, чтобы его подмахнул кто-то из руководителей главка… И не спорь со мной! Занимайся только Молдовой. Боеприпасы для Окулиста, скорее всего, поступают именно оттуда. А мы постараемся приехать пораньше.

Заглянув на прощание к лагерному «куму», занятому разработкой нового способа предотвращения побегов, Кондаков поблагодарил его за содействие и попутно попросил:

– Скажите завтра Скворцову, что поездка в Москву отменяется. А то он, наверное, уже заточку для нас приготовил… Впрочем, пусть не отчаивается. Ещё около двадцати его однокашников гуляет на воле. Рано или поздно услуги Скворцова по их опознанию понадобятся…

В особый отдел они прибыли уже поздним вечером, но дежурный сообщил, что лейтенант Лопаткина ключи от кабинета ещё не сдавала.

Людочка сидела за компьютером и, потягивая свежезаваренный кофе, сосредоточенно уничтожала инопланетных монстров, суетившихся на экране. Счёт её побед достигал астрономической цифры.

Без спросу отхлебнув из чужой чашки, Цимбаларь многозначительно произнёс:

– Та-ак… Мы, понимаешь ли, вкалываем как проклятые, а некоторые развлекаются в своё удовольствие.

– Во-первых, это не развлечение, а гимнастика для ума и рефлексов, – возразила Людочка. – А во-вторых, не надо попрекать меня бездельем. Вы сделали свою работу, а я – свою.

– Хочешь сказать… – начал было удивлённый Цимбаларь.

– Не хочу, а говорю, – прервала его Людочка. – Ответ из Департамента полиции Республики Молдова получен. Оружием интересующей нас системы владеют сорок два молдавских гражданина…

– Однако! – присвистнул Цимбаларь. – Да это просто какое-то бандитское государство.

– Наоборот, количество огнестрелов на душу населения у них заметно ниже, чем в России, – пояснила Людочка. – Но я не ограничилась этими сведениями и запросила наш Департамент иммиграционного контроля. Оказалось, что трое из владельцев револьверов имеют постоянную московскую регистрацию.

– Во как! – не выдержал Кондаков.

– Тогда я на всякий случай заглянула в компьютерную базу данных управления пассажирских перевозок, – продолжала Людочка. – Все вышеуказанные молдавские граждане регулярно посещают свою родину, но не чаще пары раз в году. Лишь один из них, некий Ион Григорьевич Чеботару, делал это аж четырежды! Причём две последние поездки пришлись на период с сентября по октябрь.

– Возможно, у него какой-то челночный бизнес, – предположил Кондаков. – Возит в Россию мамалыгу бочками, а от нас – солёные грузди.

– Нет, Чеботару совладелец солидной строительной фирмы, – сказала Людочка. – Он вполне бы мог пользоваться услугами авиации. Но предпочитает пассажирский поезд, который останавливается возле любого столба. На каждой поездке Чеботару теряет около трёх суток.

– Оно и понятно, – заметил Кондаков. – В самолёт с боеприпасами не пустят.

– Сколько времени Чеботару гостит в Молдове? – спросил Цимбаларь.

– Не больше пяти-шести часов. Практически пересаживается с поезда на поезд.

– Весьма любопытно. – Цимбаларь переглянулся с Кондаковым. – И как нам с этим молдавским гостем увидеться?

– Это уж вам самим решать. – Людочка метким выстрелом уложила очередного монстра. – Сегодня Чеботару, имея на руках обратный билет, вновь укатил в Кишинёв. В пути его уже не догнать. А вот при возвращении перехватить можно. Оптимальный вариант такой: самолётом до Одессы, оттуда электричкой до Тирасполя. Там поезд на Москву стоит несколько часов. Таможенный досмотр, проверка документов и всё такое прочее. Дальше поедете в компании с Чеботару.

– Это же опять двое суток не спать! – возмутился Цимбаларь. – Я не железный. Встретим его на Киевском вокзале в Москве и хорошенько тряхнём.

– А если на вокзале его приезд будет тайно контролировать Окулист? – возразила Людочка. – Или, хуже того, он подсядет на поезд где-нибудь в Брянске, заберёт боеприпасы и благополучно сойдёт в Калуге?

Наступила тягостная тишина, которую нарушил голос Кондакова:

– Если у Сашки не получается, могу, в конце концов, полететь и я. Заодно гляну на Одессу. Говорят, там Дерибасовскую восстановили в своём первозданном виде.

– Нет уж, извините! – запротестовал Цимбаларь. – В самолёте, Пётр Фомич, тебя обязательно укачает. Кроме того, имеются опасения, что в Одессе ты посетишь своих сослуживцев по Крымской кампании и ни в какой Тирасполь уже не попадёшь. Поэтому сиди дома. Однозначно, полечу я… – Чуть помедлив, он добавил: – Вот будет смеху, если Чеботару ездит в Кишинёв к любовнице.

Воздушное путешествие прошло без всяких казусов. Заснув ещё на старте, Цимбаларь проснулся уже после приземления, за всё время путешествия так и не удосужившись расстегнуть ремень безопасности.

Одессу он видел только мельком, добираясь на такси от аэропорта к вокзалу. Поздняя сырая осень её отнюдь не красила.

Зато в тираспольской электричке ему довелось хлебнуть лиха. Вагоны были переполнены мешочниками, словно в голодные годы военного коммунизма. Весь довольно долгий путь Цимбаларю пришлось простоять буквально на одной ноге.

В Тирасполь – невзрачный провинциальный городишко – он попал всего за полчаса до отправления московского поезда. Ещё слава богу, что железнодорожный билет, купленный в то же самое купе, где ехал Чеботару, уже лежал в кармане.

Вокзальный перрон был окружен высоким металлическим забором, не позволявшим молдавским националистам проникать на территорию пусть и непризнанной, но суверенной республики. К поезду пассажиры шли сквозь строй бдительных людей в штатском. Транзитников из вагонов не выпускали.

Чеботару он сразу узнал по фотографии, добытой Людочкой в Интернете, – полноватый смуглый мужчина, внешне чем-то похожий на оперного певца итальянской школы. Чувствовал он себя явно не в своей тарелке и постоянно поглядывал на часы.

Купейные вагоны шли полупустыми, в отличие от плацкартных, переполненных весёлыми черноглазыми людьми, багаж которых состоял из столярного инструмента, заступов и длинных строительных уровней. Попутчиком Цимбаларя и Чеботару оказался офицер российских миротворческих сил, немедленно удалившийся в вагон-ресторан.

Как это часто бывает в дороге, разговор завязался быстро. Цимбаларь выдавал себя за обрусевшего молдаванина, которого служебные дела занесли на родину предков. Чеботару о подробностях своей биографии помалкивал, отделываясь общими фразами.

Что-то явно угнетало его, и спустя некоторое время он, как бы между делом, пожаловался:

– Не поездка, а кошмар какой-то. Три границы, и на каждой трясут. Тут поневоле помянёшь добрым словом бывшую Совдепию. Особенно хохлы зверствуют. Например, запрещают провозить больше трёх бутылок спиртного. Дескать, это контрабанда. Да бог с ним, со спиртным, но ограничения касаются и других продуктов. Даже компота! А я, как назло, везу с собой в Москву несколько банок абрикосового компота. Боюсь, что таможенники придерутся. Не могли бы вы оказать мне маленькую услугу? Скажите при досмотре, что одна сумка с компотами принадлежит вам. Вы ведь сами, как я посмотрю, едете налегке.

– Да ради бога! – любезно согласился Цимбаларь. – Какие мелочи.

Большую клеёнчатую сумку тут же переставили под его полку. В ней действительно позвякивала стеклянная тара.

Поскольку коньяк, находившийся в багаже Чеботару, тоже превышал допустимую количественную норму, излишки решили уничтожить на месте.

Мятежная республика была узенькой, словно Панамский перешеек, и уже спустя час поезд пересёк украинскую границу. Чеботару, заметно волнуясь, открыл новую бутылку, хотя в предыдущей оставалось ещё достаточно выпивки.

– То, что уже откупорено, в счёт багажа не идёт, – пояснил он.

Пограничников в основном интересовали документы пассажиров. Таможенников – багаж. Однако и те и другие горели желанием найти наркотики, оружие и незадекларированные ценности. В этом им активно помогала лохматая восточноевропейская овчарка, везде совавшая свой нос, распухший, как у всех хронических марафетчиков.

Она была первой, кто заглянул в купе, занятое Цимбаларем, Чеботару и офицером, временно покинувшим ресторан. Впрочем, овчарку заинтересовали только офицерские носки, сомнительный аромат которых ощущал и Цимбаларь.

Пограничник, проверявший документы Чеботару, многозначительно промолвил:

– Что-то вы частенько через границу ездите.

– Дела, знаете ли… – пробормотал в ответ чересчур пугливый пассажир.

– Вот мы ваши дела сейчас и проверим, – сказал пограничник, кивком приглашая таможенников.

Те с пристрастием осмотрели его багаж, однако ничего предосудительного не обнаружили. Как заметил Цимбаларь, никаких других компотов у Чеботару с собой не было. Уже это свидетельствовало о его неискренности.

К офицеру особо не придирались, зато Цимбаларя, чья рожа доверия не внушала, тряхнули по полной программе, благо багажа у него было с гулькин нос.

Особенно долго занимались компотом, который он назвал своим. Таможенник встряхивал каждую банку, внимательно глядя через неё на свет.

– Сейчас взяли моду алмазы в соках да винах возить, – пояснил он. – Ведь в жидкостях они почти незаметны. На днях у одной женщины двести карат изъ-яли. Уголовное дело.

– Да, ещё тот поезд! – подтвердил второй таможенник, ощупывавший дорожную сумку Цимбаларя. – Чего только в нём не везут… И драгоценности, и оружие, и антиквариат, и проституток.

– Сокровища тянутся к сокровищам, – обронил Цимбаларь. – Этим гордиться нужно.

– Нам-то чем гордиться? – фыркнул таможенник. – Всё к москалям уплывает.

– Но-но! – возмутился уже изрядно захмелевший офицер. – Попрошу без оскорблений…

Когда поезд наконец тронулся, а офицер снова ушёл в ресторан, по-видимому, собираясь ехать в нём до самой Москвы, Цимбаларь с облегчением вздохнул:

– Уфф! И в пот кинуло, и в горле пересохло. Не открыть ли нам на радостях баночку компота?

– Нет-нет! – запротестовал Чеботару. – Я его матери везу. Она на абрикосах просто помешана. Давайте лучше коньячку выпьем.

По сведениям, добытым из того же Интернета, престарелая мать Чеботару безвыездно проживала в Флорештском районе Республики Молдова. Одна немотивированная ложь громоздилась на другую.

Тем не менее Цимбаларь налёг на коньяк, хотя и без прежнего энтузиазма. Спустя полчаса, сославшись на усталость, он прилёг и притворился спящим. Чеботару, давно страдавший от переполнения мочевого пузыря, поспешил в туалет.

Цимбаларь, только и ожидавший этого момента, вскочил, запер купе изнутри и вытащил из сумки банку с компотом. На первый взгляд в ней не было ничего подозрительного – содержимое в меру густое и прозрачное, абрикосы среднеспелые, без заметных повреждений.

Тогда он принялся трясти банку, но совсем не так, как таможенник, старавшийся разглядеть в слегка опалесцирующей жидкости блеск алмазов, а изо всех сил, как это делают молочницы, отделяя сливки от пахты.

Это странное занятие продолжалось довольно долго, и Цимбаларь уже стал опасаться, что банка в конце концов взорвётся, но вдруг что-то звякнуло изнутри о стекло. Из румяного абрикоса выглядывало жёлтое донышко патрона.

После этого Цимбаларь до самого Киева спал как младенец. Давил подушку и офицер, забравшийся на верхнюю полку. Только Чеботару, предчувствуя приближение российской границы, маялся без сна.

Глубокой ночью, где-то за Нежином, Цимбаларь, не открывая глаз, внятно произнёс:

– Ион Григорьевич, почему вы не любите свою мамашу?

– Да как вы смете так говорить! – Чеботару, ошарашенный этим вопросом, схватился за сердце. – Я её очень люблю.

– Любимого человека не станут угощать абрикосами с медно-железо-никелевой начинкой, содержащей и многие другие токсические вещества. Это просто садизм какой-то.

Чеботару молчал, и лицо его медленно багровело, пока не сравнялось цветом с самым спелым абрикосом. Цимбаларь даже забеспокоился, как бы с ним не случился несвоевременный инфаркт.

– Выпейте коньяка, – посоветовал он. – Коньяк расширяет сосуды… Бояться меня не надо. Я почти уверен, что вы делаете это не ради выгоды, а по принуждению. Верно?

– Да-а-а… – выдавил из себя Чеботару.

– Я посчитал: в каждой банке по двенадцать абрикосов, – продолжал Цимбаларь. – Если умножить на три, получается тридцать шесть… Вы везёте тридцать шесть патронов?

– Нет, только тридцать, – ответил Чеботару. – Больше я не сумел купить.

– Тридцать – тоже немало. Это десять-двенадцать человеческих жизней. Вы когда-нибудь задумывались над этим?

– Эта мысль преследует меня как наваждение. – Чеботару сдавил голову руками. – Ещё немного – и я сойду с ума. Моё положение безвыходно.

– Вот только не надо так убиваться. – Цимбаларь поморщился. – Вы не девочка, потерявшая невинность… Положение ваше действительно сложное, но отнюдь не безвыходное. И я, и мои друзья готовы помочь вам, причём совершенно бескорыстно. Неужели, объединив усилия, мы не одолеем одного-единственного свихнувшегося маньяка?

– Вы сильный человек, я это чувствую. – Оставив в покое свою голову, Чеботару теперь ломал пальцы. – Но ни вам, ни вашим друзьям его не одолеть. Создаётся впечатление, что сам дьявол помогает ему. Он совершает фантастические по дерзости преступления. Он неуловим… Я боюсь включать телевизор, давно не читаю газеты. Мне везде мерещится это чудовище… За себя я не боюсь. Но семья… У меня трое детей… Когда начался весь этот ужас, я хотел спрятать их в каком-нибудь безопасном месте, но он словно предугадывал мои планы… Куда я только не совался – и везде встречал его… Наглого, улыбающегося… Готового в любой момент открыть стрельбу…

– Причиной ваших несчастий является револьвер, который вы когда-то купили для него? – спросил Цимбаларь.

– Да… Но я не имел понятия, для кого предназначается это оружие. Об услуге меня попросил человек, которому я был многим обязан… Если бы я только знал, что эта сделка приведёт в мой дом маньяка-убийцу! И как он только меня разыскал…

– Это как раз и не сложно, – сказал Цимбаларь. – Преступное легкомыслие делает человека лёгкой добычей для шантажистов… Хотите вы того или нет, но вам придётся сотрудничать с нами. Кольцо вокруг вашего мучителя сжимается. Резвиться на воле ему осталось недолго. А на этот срок мы постараемся обеспечить безопасность вашей семьи.

– Один дьявол берётся защитить моих детей от другого дьявола, – горько усмехнулся Чеботару.

– За комплимент спасибо, но, к сожалению, я всего лишь смертный человек, у которого слабостей гораздо больше, чем этого хотелось бы… Досмотра на российской границе можете не опасаться, об этом есть кому позаботиться. А сейчас попытайтесь заснуть. Вам это просто необходимо.

Обретённая надежда способствует глубокому сну даже в большей мере, чем прохладный душ, монотонные звуки дождя или удачный половой акт. Эту истину подтверждал и пример Чеботару, сразу задавшего храпака. Цимбаларь, наоборот, не смыкал глаз, время от времени подкрепляясь коньяком.

Мыслями он уже был в Москве. По словам Чеботару, банки с компотом он собирался оставить на Киевском вокзале, в ячейке автоматической камеры хранения, код которой Окулист знал заранее. Проводить задержание прямо на вокзале было, конечно же, нельзя – это могло обернуться кровавой баней. Значит, за Окулистом следовало пустить хвост.

Уединившись в туалете, Цимбаларь позвонил Людочке и попросил её прислать к поезду Кишинёв—Москва лучших агентов наружки. Членам опергруппы предлагалось рассредоточиться на привокзальной площади. Всё дальнейшее зависело от массы обстоятельств, предугадать которые сейчас было просто невозможно.

Как и обещал Цимбаларь, досмотр на российской границе прошёл без сучка и задоринки, о чём заранее побеспокоился Пётр Фомич Кондаков. Правда, возникли некоторые проблемы с мертвецки пьяным офицером, но и их в конце концов удалось уладить.

За Унечей Цимбаларь снова заснул – нужно было поднабраться сил перед грядущим днём, обещавшим много самых разных сюрпризов.

Сон ему, надо сказать, приснился пренеприятнейший.

Смысл его вкратце сводился к тому, что в особом отделе учредили товарищеский суд, при котором Цимбаларь состоял в щекотливой должности исполнителя. На первом же судебном заседании Ваню и Людочку приговорили к высшей мере. Его – за чрезмерное употребление спиртных напитков, её – за низкопоклонство перед зарубежной модой. И как только Цимбаларь ни упирался, ссылаясь на то, что товарищеский суд не вправе назначать смертную казнь, ему всё же пришлось вести друзей на расстрел.

Цимбаларь проснулся, хватая ртом воздух. Оказалось, что его душит вовсе не кошмар, а тесёмка мезузы, скрутившаяся в удавку. Окулист был где-то рядом, а Цимбаларь даже пистолета при себе не имел.

Он вскочил и, поспешно одевшись, растолкал Чеботару.

– Надо уходить, – стараясь не потревожить спящего офицера, прошептал он. – Есть сведения, что человек, которого вы боитесь, находится в этом поезде. Если хотите увидеть своих детей, поторапливайтесь.

Спасаться бегством всегда хреново, но уж лучше это делать с верным, испытанным товарищем. А как быть, если у твоего случайного напарника отказали сразу и ноги, и руки? Неужто тащить его на себе?

Проклиная всё на свете, Цимбаларь кое-как одел Чеботару и, прихватив злополучную сумку, стал выталкивать его в коридор.

Но не тут-то было! Сверху каменной глыбой свалился офицер и, прошипев: «Стой, мусорило!» – сунул Цимбаларю под нос пистолет, явно не относящийся к категории табельного оружия.

Вот, значит, какой попутчик ехал с ними от самого Тирасполя! И как же это Цимбаларь сразу не раскусил его. Артист, да и только…

Впрочем, посыпать голову пеплом было некогда. Цимбаларь не собирался уступать ни Окулисту, ни, тем более, лжеофицеру, вознамерившемуся оглушить его рукояткой пистолета.

Насилия над собой Цимбаларь не позволял даже самым близким людям, а потому сразу впал в состояние боевого неистовства, некогда прославившего норманнских берсеркеров. Для этого ему даже не понадобилось пить отвар галлюциногенных грибов и грызть кромку своего щита.

В купе всё ходуном заходило. Освобождая место для схватки, Чеботару вылетел в коридор. На пол посыпались пустые бутылки со столика и постельные принадлежности с верхних полок. Выкручивая лжеофицеру руку с пистолетом, Цимбаларь бил его мордой то о плафон ночника, то о массивную дверную ручку.

Завладев чужим оружием и отшвырнув обмякшее тело в сторону, он вслед за Чеботару выскочил в коридор, ногами толкая перед собой сумку.

Там Цимбаларя поджидал новый сюрприз – выставив вперёд револьвер и раскачиваясь в такт движению поезда, словно матрос на палубе, к ним приближался Окулист…

Завидев вооруженного человека, пассажиры поспешно прятались в своих купе. Проводница металась в дальнем конце коридора, как курица-наседка, заметившая тень приближающегося ястреба.

Судя по всему, Окулист сразу узнал Цимбаларя, но это никак не повлияло на его дальнейшие планы.

– Отдай груз и сматывайся, – процедил он сквозь зубы. – Иначе здесь начнётся бойня.

Под акомпанемент детского плача и женских стенаний Цимбаларь добрался до туалета, втолкнул туда Чеботару, а уж потом швырнул расстёгнутую сумку Окулисту, да так, что все банки разбились вдребезги.

Пол сразу стал скользким от компота. Абрикосы раскатились в разные стороны. Окулист и присоединившийся к нему лжеофицер, чья рожа требовала срочного хирургического вмешательства, поспешно подбирали их и сразу выковыривали патроны. Похоже, что с боеприпасами у бандюганов была напряжёнка.

А колёса поезда продолжали ритмично стучать на стыках. На груди Окулиста покачивалась никелированная ладанка с бетилом. До Москвы было ещё ехать и ехать.

Из разъединяло сейчас шагов десять, не больше, а с такого расстояния Цимбаларю случалось сбивать летящих стрекоз. Соблазн решить все проблемы одним выстрелом был слишком велик, и он не устоял перед ним.

Пистолетик ему достался дрянной – польский вариант «макарова», собранный из штампованных деталей, – но судьбу следовало благодарить и за этот нежданный подарок. Вот только патронов было не густо – всего семь штук.

Цимбаларь выстрелил, целясь в голову Окулиста, выпрямившегося во весь рост, но тот вдруг наклонился за откатившимся в сторону абрикосом, и пуля пропала задаром. Цимбаларь немедля вновь нажал на спуск, однако Окулист, поскользнувшись, растянулся на полу. Казалось, что какая-то неведомая сила всякий раз убирает его с линии огня.

Если противник не повержен первым ударам, так и знай, что грядут большие неприятности. Это и произошло. Окулисту надоело служить живой мишенью, и он открыл ответную стрельбу, сразу окутавшись облаком сизого дыма. Не имея перед собой зримой цели, он наугад палил в сторону туалета, дырявя мощнейшими магнумовскими пулями стенки сразу нескольких купе.

Поставив Чеботару позади себя, Цимбаларь укрылся за вделанным в стенку стальным баком рукомойника. Дверь туалета он держал открытой, дабы не позволить Окулисту приблизиться к ним вплотную.

Эта тактика в какой-то мере оправдала себя. По-настоящему опасными оказались всего лишь два выстрела. Одна пуля навылет пробила бак, из которого тонкой струйкой хлынула вода, а другая, слегка задев Чеботару (очень уж тот был дороден), расколола крышку унитаза.

Внезапно поезд резко замедлил ход, в тормозной системе зашипел сжатый воздух, а застопоренные колеса истошно завизжали. Кто-то сорвал стоп-кран. Если бы не Чеботару, послуживший чем-то вроде амортизационной подушки, Цимбаларь обязательно разбил бы себе затылок. А так всё обошлось шишкой на лбу.

Незапланированная остановка могла обернуться бандитам и на пользу, и во вред, но в любом случае нужно было спешно провести разведку.

Наклонившись к самому полу, Цимбаларь выглянул из туалета. Коридор был пуст, только повсюду валялись осколки стекла и раздавленные абрикосы.

Поезд наконец остановился и тревожно, прерывисто загудел, словно предупреждая всю округу об опасности. Справа от полотна простиралось бескрайнее, тронутое инеем болото, слева виднелся довольно чахлый, но густой лес, в сторону которого и бежали сейчас оба бандита.

Одетый в военную форму пособник Цимбаларя не интересовал, а в главаря он расстрелял все оставшиеся патроны.

И опять провидение хранило Окулиста, заставляя уворачиваться от пуль даже помимо собственной воли. А вот лжеофицеру, в которого Цимбаларь и не думал целиться, повезло значительно меньше. Сначала он захромал, потом присел, потом опять заковылял вперёд и в конечном итоге упал ничком, хотя продолжал отчаянно извиваться.

Окулист, опередивший своего приспешника шагов на сто, не поленился вернуться и, ткнув ему револьвером прямо в лицо, выстрелил.

Облако дыма не помешало Цимбаларю рассмотреть жуткую подробность – на воронёном стволе «смит-вессона», словно комок слизи, висели остатки человеческого глаза.

Он выскочил из вагона, скатился вниз по насыпи и, хрустя молодым ледком, подбежал к лжеофицеру, ещё хрипевшему в агонии. В кармане его кителя, как и предполагал Цимбаларь, лежала запасная обойма, за– вёрнутая в носовой платок.

Окулист уже скрылся в лесу, но Цимбаларь, обладавший хасидским амулетом, не сомневался, что догонит его. По привычке он провёл ладонью по груди, но мезузы на прежнем месте не оказалось. Скорее всего, её тесёмка оборвалась во время схватки в купе.

Поезд уже уходил, быстро набирая скорость. Двери всех вагонов были плотно закрыты. Из каждого окна на Цимбаларя смотрели бледные, встревоженные лица пассажиров.

Помахав им рукой, он достал чудом уцелевший мобильник и сообщил Людочке:

– Формат операции меняется. Потребность в наружке отпала, но поезд всё же нужно встретить. Окажите медицинскую помощь гражданину Чеботару, его задело пулей. Кроме того, я обронил там мезузу. Ищите её в пятом купе седьмого вагона… Сам я сейчас преследую Окулиста, хотя чувствую, что дело тухлое…