– Наша ваше усмотрение, Рябина. Денег не жалейте. Только обязательно посоветуйтесь с Экселенцем, он…

– Та всэ зрозумило, товарышу майор. Я й сам, бэз нього якось, все ж такы физычный закинчыв. А памьятаетэ, товарышу майор, як вы в нас историю Украйины читалы? Цэ ж выходыть, що мы тепэр в цю историю вийдэмо?

– Все зависит от вас, сержант. Справитесь – войдем в историю. Не справитесь – влипнем.

Больше всего понравился виноград. Темные ягоды только начинали наливаться спелостью, но виноград был хорош сам по себе. Густой, многолетний, он зеленым ковром покрывал стену, взбирался по деревянным стойкам маленькой беседки, ронял тяжелые лозы прямо на траву. У деда на даче было что-то похожее, только куда нашему северу до этого раздолья! Наверно, такой же растет в Греции, в моей любимой Элладе – стране, где мне, неверно, уже не побывать.

Резные листья, тяжелая тень, ярко-синее небо за зеленым шатром…

Эту явку – небольшой домик на Севастопольской горке – нам помогли найти два года назад. Про виноград я, конечно, не знал, но место и без того отменное. Центр, тихий квартал на самой верхотуре, спутниковая антенна над черепичной крышей, небольшой сад за окнами. Сад, конечно, лирика, а вот двор оказался с секретом. С улицы можно увидеть только его часть – ту, что за воротами. Стена, оплетенная виноградом, разрезала двор надвое, образуя закуток, недоступный взорам случайно зашедшего патруля.

Предосторожность нелишняя, но вояки UkrFOR заглядывают сюда не каждый день, что тоже очень приятно. Горка слывет спокойным районом: частная застройка, сады, небольшие дома, в которых доживают век пенсионеры. Патрули лютуют на окраинах, где скрываются немногочисленные подпольные группы. Впрочем, в последнее время ловить стало почти что некого. Севастополь – тихий город, куда более безопасный для «них», чем Симферополь. Неудивительно – вместо бельгийцев и прочих голландцев, тут стоят американские войска. Что ж, и это на руку!

Виноград, тишина, густой чай в глиняной кружке. Почти курорт. Почти…

– …Я той американской стерве пару фоток переслала, – сообщило божье наказание. – Там, где она кейс с баксами открывает. Чтоб не выеживалась и службу знала, сука.

– Да прекрати ругаться! – не выдержал я. – Я этому Субботе…

Сообразил. Прикусил язык. Поздно.

– Объявишь выговор посмертно, – каменно откликнулась Лолита. – и отменишь траурный салют. С тебя станется.

– Не спеши его хоронить, – поморщился я. – Влад… Капитан Суббота – не такой человек, чтобы дать себя подстрелить. Мы так и планировали. Он должен был взяться в бой, бросить часть груза с документами, чтобы янки поверили…

Засопела, провела по лицу платком, вытирая подозрительно покрасневшие глаза.

– Планировали? Тогда позвони ему, у него ведь есть мобила! Позвони, узнай. Сейчас же!

Я покачал головой.

– Нельзя. Он сам со мною свяжется – потом, когда будет можно.

Поглядела недоверчиво. Отвернулась… Хорошо, что можно не прятать взгляд.

Я лгал – и ей и, отчасти, себе самому. Ничего такого не планировалось, Суббота должен был нашуметь на где-нибудь возле Перекопа, обозначить прорыв отряда из Крыма, чтобы группа Аргонца успела проскользнуть незамеченной. Документы – идея самого капитана, не понравившаяся мне с самого начала. Их следует не бросать на землю, а оставлять на трупах. Трупов должно быть много, не один, не два.

UkrFor сообщило о пятерых убитых. Пять трупов – и наши с Субботой паспорта. С капитаном ушло шестеро, оставалось гадать, что случилось, и кто сумел уцелеть. Если, конечно, сумел… Гадать, вновь и вновь убеждая себя, что моей вины нет. У солдата на войне две задачи: выполнить приказ и уцелеть. Первое обязательно, второе – по возможностям.

Субботе я звонил дважды. Бесполезно. «Ваш абонент в настоящее время недоступен». Не-до-сту-пен…

– Я с ним трахалась, – внезапно бросила Лолита. – С Субботой. Вот! В первый же вечер – и потом еще несколько раз. Влад… Капитан Суббота – замечательный мужик. И не зануда, как ты. Понял?

Я лишь пожал плечами. Понял, конечно. И что? То есть, не совсем «и что»…

– Твое дело. Ты, кажется, совершеннолетняя?

– Все, что можешь сказать?

Вскочила, резко мотнула головой.

– И тебе по барабану? Правда? Когда я с тем поляком просто поцеловалась, ты аж зубами скрипел! Неужели не догадывался про меня и Субботу? Ты… Я не верю тебе, Арлекин. Эта сука американская права – тебе нет дела до других, для тебя война вроде компьютерной игры, помесь стратегички и стрелялки – с точкой Омега вместо бонуса. А люди… Даже не инструменты, инструменты берегут. Ты не посылал Влада на смерть, ты даже предложил ему уехать. Все честно, все красиво! Но ведь знал, что он откажется, не уедет! Сам позвонишь его родителям – или мне придется? У тебя еще остался Аргонец. Приберег напоследок, как и меня? Мы все умрем – ради твоих заумных идей, твоих комплексов, да?

Лолита не шутила. Она ждала ответа.

170.

Разве тигр или леопард, образом которых, если тебе угодно, человек является, не сотворены, как и мы, природой и сотворены для того, чтобы исполнить предначертания природы?

Спроси у ягненка, и он ответит, что тоже не желает, чтобы волк сожрал его; спроси у волка, для чего служит ягненок. «Чтобы кормить меня», – ответит он. Волки, которые едят ягнят, ягнята, пожираемые волками, сильный, делающий жертвой слабого, слабый, становящийся жертвой сильного, – в этом суть природы, в этом ее намерения, ее планы. Нескончаемое действие и противодействие, сонм пороков и добродетелей, абсолютное равновесие, одним словом, равновесие, основанное на равенстве добра и зла на земле, равновесие, необходимое для извечного движения планет, для поддержания жизни, без которого все бы разрушилось в один миг.