Глава 7

Дом колдуна Григория стоял на отшибе, и вела к нему даже не грунтовка, а просто наезженная колея вместе с вьющейся рядом тропинкой для тех, кто предпочитал ходить пешком.

«Интересно, как тут зимой, — подумал Сыскарь, выйдя из машины и оглядываясь по сторонам. Вместе со сторожем Петровичем, при свете дня, он ещё раз осмотрел и коровники, и ограду с предполагаемым местом проникновения. Ничего интересного и нового не нашёл и теперь приехал сюда. — Небось всей снегоуборочной техники — совковая лопата. И проверенный веками русский мат в качестве моральной подмоги. Нет, ребята, как хотите, а я предпочитаю город. Причём чем больше, тем лучше. Потому как величина города прямо пропорциональна степени развития в нём коммунального хозяйства. Как правило. Особенно у нас в России».

«А Светлана? — немедленно осведомился внутренний голос. — Ты уверен, что она разделяет твои предпочтения? Из Москвы-то она, можно сказать, убежала. И, судя по всему, вполне здесь счастлива. Без всякого развитого коммунального хозяйства. Да она и сама это говорила, помнишь?»

Вопрос был неожиданный. И, самое главное, у Сыскаря не было на него внятного, быстрого и убедительного ответа. Поживём — увидим, вот и всё, что он мог, по сути, на это сказать. В конце концов, он даже ещё не признался Светлане в своих чувствах, о каком выборе места жительства можно говорить?!

«И всё-таки, — не унимался внутренний голос. — Чисто теоретически. Представим себе, что ты признался, предложил руку и сердце, и она их приняла. Но с одним условием. Жить здесь, в Кержачах. А?»

«Заткнись, пожалуйста, — попросил внутренний голос Сыскарь. — Не до тебя сейчас».

Он подошёл к калитке и постучал, видимо, специально для этой цели укреплённым на ней массивным, на вид бронзовым, кольцом, отметив про себя, что сей предмет для российской деревни, что нынешней, что прежней, весьма необычен.

Тишина.

— Эй, хозяин! — позвал громко, заглядывая через забор во двор. — Есть кто дома?!

Дверь отворилась, на крыльцо вышел Григорий.

Чёрные с проседью волосы до плеч, клетчатая хлопчатобумажная рубаха навыпуск, синие джинсы, босой.

Приложил руку ко лбу, заслоняясь от солнца, глянул жёлтыми пронзительными глазами, кто пришёл, не говоря ни слова пригласительно махнул рукой — заходи, мол. И скрылся за дверью.

Сыскарь хмыкнул, открыл калитку — она оказалась незапертой — и пошёл к дому. Из кустов бузины справа выскользнул громадный чёрный котяра с мышью в зубах. Покосился на человека бедовым зелёным глазом, не торопясь перебежал дорогу и скрылся за сараем.

— Приятного аппетита, — негромко пожелал вслед добытчику Сыскарь, поднялся на крыльцо, толкнул дверь и вошёл внутрь.

— Проходите сюда, на кухню, — послышался низкий, с хрипотцой, голос. — Прямо и ошуюю. Обувь можно не снимать.

Ошуюю. Ни хрена себе. Это слева, что ли? Вероятно. Потому что одесную — значит, справа. Если я правильно помню.

Сыскарь проследовал, куда было сказано, бросив на ходу взгляд в приоткрытую дверь справа (одесную, блин!), ведущую, судя по всему, в комнаты. Увидел на столике у стены немаленький, полный мутноватой воды то ли аквариум, то ли террариум, внутри которого на специальном мостике уместилась толстая серовато-зелёная жаба и пучила глаза на гостя. Белый мягкий жабий зоб в такт дыханию вздымался и опадал.

Во как. Сначала кот — чёрный, заметим! — теперь жаба. Интересный зоопарк. Кто будет следующим? Ворона и змея-гадюка?

Но он ошибся.

Серьёзных размеров ушастый филин сидел на правом плече хозяина, а тот, расположившись в свою очередь за столом, кормил его с ладони кусочками сырого мяса, приговаривая:

— Кушай, Филя, кушай, не торопись. Всё, что на тарелке, — твоё.

— Здравствуйте, — сказал Сыскарь.

— И тебе не болеть, добрый человек, — произнёс хозяин, скосив на гостя свои необычные, жёлтого цвета, глаза. — Бери табурет, присаживайся. Сейчас Филю докормлю и побеседуем.

Андрей выдвинул табурет из-под стола, уселся, наблюдая, как филин Филя, ничуть не стесняясь незнакомого человека, насыщается мясом.

Интересно, чьё это мясо, пришла неожиданная мысль.

— Телячья вырезка, — пояснил Григорий. — Мне нарочно из города привозят, когда попрошу. Филя и сам умеет себе пропитание добыть без особого труда, но иногда мне хочется его побаловать.

— Вот как, — сказал Сыскарь, чтобы хоть что-то сказать. Ему стало не по себе.

Этот колдун что, мысли читает?

— Нет, — усмехнулся колдун. — Мысли не читаю. Но догадаться, о чём человек думает, несложно. В большинстве случаев.

— Впечатляет, — признался Сыскарь. — Вас бы в нашу профессию — цены бы не было.

— Это в сыщики, что ли? — прищурился на гостя Григорий.

— Ага. Что-то вроде этого.

— Приходилось мне помогать вашему брату. И не единожды.

— Интересно. И как?

— Вельми удачно. Но однажды я нашёл того, кого на самом деле находить было не нужно. — Он посмотрел на Сыскаря и подмигнул. — Истинного виновника. Знакомо, а? С тех пор стараюсь в эти дела не лезть. Ахнуть не успеешь, как сам в колодках окажешься на каторге заместо татя или душегубца. Очень даже запросто. А климат в Сибири — не сахар, ну его.

А ведь непрост колдун. Ох, непрост. И проницателен, зараза, как чёрт, и речь странная. Все эти старорусские «ошуюю», «вельми», «тать», «душегубец». Сибирь зачем-то приплёл, колодки… Можно подумать, у нас зэка по сю пору в колодках по Владимирскому тракту в Сибирь гонят. На каторгу. Ха-ха. Или специально голову морочит, образ лепит? Что ж, правильно. Колдун деревенский в понимании городского человека среднестатистической образованности и должен, наверное, примерно так говорить. Ну, говори, говори. Авось, что полезное и скажешь.

Филин проглотил последний кусок мяса и завертел головой в разные стороны. Казалось, он может безо всякого труда повернуть её на триста шестьдесят градусов.

— Всё, Филя, — сказал Григорий. — Хорошего понемножку. Лети к себе, завтра тебя жду. Гость у меня, видишь? Серьёзный гость с серьёзным разговором.

Птица издала сложный горловой звук, снялась с человеческого плеча и, на мгновение заполнив распахнутыми крыльями половину кухонного пространства, исчезла в открытом окне.

— Так он у вас ручной? — поинтересовался Сыскарь. — Хотя что это я. Понятно, что ручной, если ест с руки. Вот уж не думал, что филина можно приручить.

— Приручить можно всякую живую тварь, — сказал Григорий. — И даже мёртвую. Было бы умение. И желание.

— У вас, значит, они есть? — машинально осведомился Сыскарь, а сам подумал: «Мёртвую? Что это он, совсем меня за лоха держит, колдовские понты в ход пошли? Русский вуду, блин».

— У меня много чего есть, мил человек, — усмехнулся колдун. — С избытком. Хорошо бы знать, чего тебе не хватает. Ты же не просто так в гости зашёл?

— Не просто.

— Излагай. Хотя нет, погоди, дай сам догадаюсь. Вы с другом этой ночью в засаде сидели у Сашкиных коровников, хотели поймать того, кто телят режет?

— Верно. Небось всё село уже судачит?

— Не без этого. Волка вы упустили, так?

— Упустили. Ловкий зверюга попался.

— Ловкий и сильный. Другу твоему чуть горло не перегрыз?

— И это правда. Иван сейчас в больнице, его жизни ничто не угрожает.

— Будем надеяться. И ты пришёл ко мне спросить, был ли это в самом деле волк или кто-то другой, надевший волчью личину, — скучным голосом произнёс Григорий. — Оборотень по-нашему. Пришёл ко мне, потому что про оборотня тебе напел сторож Петрович. А я — единственный человек на всю округу, который хоть что-то в таких делах понимает.

— Всё правильно, — улыбнулся Сыскарь своей самой широкой, добродушной и открытой улыбкой. — Восхищаюсь вашей проницательностью.

— Нет, — сказал Григорий. — Не восхищаешься.

Они встретились глазами. Закалённая сталь против жёлтого бешеного пламени. Столкнулись, как бы пробуя, кто сильнее, и тут же отступили. Не время пока. И не место.

— Выпьешь? — неожиданно предложил Григорий.

— Я за рулём, — привычно ответил Сыскарь. — Да и не затем сюда шёл.

— Когда хозяин предлагает, отказываться не принято. Опять же, напиваться не обязательно. А польза большая.

— Кому? — хмыкнул Сыскарь.

— Нам обоим. Ты же русский человек?

— Странный вопрос.

— Не вижу ничего странного. Но можешь не отвечать, я и так вижу, что русский. Значит, должен понимать, что от совместной выпивки двум русским людям может быть только польза. Если в меру, понятно.

То-то и оно, что в меру, подумал Сыскарь. Где она, та русская мера, и кто её видел? Но вслух ничего не сказал. Может быть, это и впрямь неплохое предложение — выпить. Язык-то у выпившего человека быстрей развязывается. А за свой он спокоен.

— Да и куда тебе сегодня ехать? — продолжал Григорий. — Друга ты уже навещал, врачи наверняка сказали, что раньше завтрашнего дня тебе в больнице делать нечего, только мешать будешь. Так?

— Вроде того, — вынужден был согласиться Андрей.

— Ну вот. А где переночевать, найдёшь. Хоть у Сашки — у него дом большой, места хватит, хоть у той же Нины, завуча, где вы с другом уже были. Только к Светлане ночевать не ходи.

— Это ещё почему? — Сыскарь даже несколько растерялся, что бывало с ним крайне редко.

— По кочану, — блеснул глазами колдун.

То ли показалось Сыскарю, то ли и впрямь было в этом коротком блеске что-то личное, затаённое?

— Ты парень залётный, столичный, а ей здесь жить.

Жить, значит. Ну-ну. И с кем же это ей жить, интересно? Уж не с тобой ли? Нет, в бутылку и на рожон мы лезть не станем. Не дождёшься. Но и лапки кверху сразу задирать не стоит.

— Вообще-то и в мыслях не было, — произнёс он с тягучей ленцой. — До тех самых пор, пока ты мне эту мысль не подкинул. Теперь деваться некуда, буду её думать.

И самым серьёзным видом посмотрел на Григория.

Повисло молчание.

— Шучу, — засмеялся Сыскарь. — Нужна мне ваша Света, как же. Своих в Москве девать некуда.

— Вот и молодец, — сказал Григорий.

— А то! — бодро подхватил Сыскарь. — Таких молодцов днём с огнём не сыскать, а ночью и вовсе не берись. А раз так, можно и выпить. Только мне неловко. С пустыми руками пришёл.

— Не бывает, чтобы совсем с пустыми руками человек ко мне приходил, — ответил Григорий.

Он встал, прошёл на середину кухни, поднял крышку погреба и полез внутрь по короткой деревянной лестнице.

— Всегда есть, что отдать и что взять, — донесся из-под пола его голос. — Ну-ка, прими да на стол поставь.

Из тьмы погреба на божий свет явились литровая бутыль с прозрачной жидкостью (самогон, вероятно, что же ещё?), две банки с огурцами и помидорами, банка с грибами, небольшая связка лука, завёрнутый в чистую тряпицу преизрядный шмат деревенского сала и каравай черного хлеба. По виду и запаху — домашней выпечки.

Да, сглотнул набежавшую слюну Сыскарь, выставляя все это богатство на стол. Хороша закусь, ничего не скажешь. Это тебе не из магазина. Оно и по-любому перекусить неплохо, завтракал я рано, а время к обеду…

Разложить по тарелкам солёные помидоры и огурцы с грибами маслятами прошлогоднего урожая и сбора, нарезать хлеб, лук и сало, достать стаканы и вилки — всё это заняло у Григория не более пяти минут.

— Ну, — спросил он, взяв бутыль и разливая по стаканам, — за что выпьем?

— А что пьём-то? — спросил в ответ Сыскарь. — Самогон?

— Ржаной полугар. Слыхал?

— Нет. Что это?

— Сейчас узнаешь. Не бойся, проверено веками. Чисто русский напиток. Увы, забытый.

— Я всегда считал, что национальный русский напиток — водка.

— Большая ошибка. Национальный напиток всегда тот, который можно произвести дома и самостоятельно. Но это долгий разговор. Так за что пьём? Первое слово гостю.

— Тогда за этот дом, — произнёс Сыскарь, поднимая стакан. — Пусть минуют его беды.

— Пусть, — согласился Григорий.

Выпили.

Полугар оказался не крепче водки, но мягче и с явным хлебным привкусом.

Надо будет потом узнать, что это за полугар такой, решил про себя Андрей, закусывая хлебом с салом и солёным помидором. И впрямь интересный напиток. То есть понятно, что самогон по сути, но необычный. Хотя это сейчас мне интересно, когда я сижу за деревенским столом и его пью. А вернусь в Москву, так сразу из головы вон. Сто раз проверено. Не буду же я его сам делать, верно? Не буду. И хлеб печь не буду, и огурцы с помидорами солить. Максимум, на что я способен, — сварганить себе летом окрошку, а зимой сварить борщ. Когда уж совсем магазинная да псевдоресторанная еда поперёк горла становится. Эх, жизнь холостяцкая… Жениться пора, вот что. И я даже знаю на ком.

Потом выпили за здоровье гостя, скорейшее выздоровление Ивана и процветание села Кержачи.

Разговор сам собой зашёл о занятиях Григория.

— Так ты что же, всегда был э-э… колдуном, с юных лет? — поинтересовался Сыскарь.

— Да, всегда. А что? Профессия не хуже других. Кормит.

— Профессия?

— Что же ещё? Для того чтобы стать колдуном, я хочу сказать, настоящим колдуном — не тем, которых по телевизору показывают, — таланта мало. Нужно очень много учиться и очень много работать. На это уходят годы и десятилетия.

— И где же на колдунов учат?

— А нигде. Нужно самому этого хотеть и тогда, возможно, учитель сам объявится. И не просто хотеть — желать этого и стремиться всем своим существом. Или как в моём случае… — Он умолк и разлил по стаканам.

— А как было в твоём случае? Если не секрет, понятно.

— Никаких секретов. Так вышло, что я рано осиротел. И наверняка бы сгинул. Но повезло — меня взял на воспитание один старый и мудрый волхв. Давай помянем его. Многим я ему обязан. Хоть и не всем.

Выпили, не чокаясь.

— Волхв, ты сказал? — удивлённо переспросил Сыскарь, отправляя в рот нежнейший шматок сала вслед за хлебом и луком.

— Волхв. Ты что же, не знаешь, кто такие волхвы?

— Знаю.

— процитировал он наизусть.

— Отменно сказано, — похвалил Григорий. — Так ты ещё и пиит? Не знал.

— Э… я, конечно, иногда кропаю стишки под настроение, но вообще-то это Пушкин. «Песнь о вещем Олеге», — не стал присваивать чужой славы Сыскарь. — Неужто не читал?

— Как-то не довелось. Но теперь буду знать, что Пушкин ухватил о волхвах саму суть.

— Так на то он и Пушкин. Только писал он об этом чуть не двести лет назад. Уже в его время волхвов давным-давно не было. Так откуда же тогда этот твой учитель-волхв взялся? Переместился во времени из прошлого?

— Напрасно смеёшься. Пока будут существовать русские люди, верующие в Перуна, Рода, Велеса, Ладу и других славянских богов, будут и волхвы. Как же иначе. Моего учителя звали Велеслав и служил он, как можно понять из имени, богу Велесу. Хороший бог, сильный и справедливый. Повелитель русских лесов и его обитателей больших и малых. Хочешь дружить с лесом — поклонись Велесу. А леса у нас, в России, сам знаешь, необъятные. До сих пор не извели, хотя уж как старались и продолжают стараться!

Как мог внимательно Сыскарь посмотрел на колдуна, чтобы понять, шутит тот или нет, но не понял.

Волхвы, значит. О'кей, Гриша, послушаем, что дальше скажешь.

— Так это язычники, что ли, современные? — осведомился небрежно. — Видел я их. Ничего серьёзного. Ролевые игры молодёжи в чистом виде, не более того. Энергию девать некуда, вот и резвятся. Кто-то мечами самодельными машет, а кто-то на Ивана Купалу через костёр прыгает. Ерунда. Наиграются, вырастут и забудут.

— Так это ведь с какой стороны посмотреть, — усмехнулся Григорий. — Кому и христианство игра. Или там магометанская вера. А кто-то за них кровь лить готов и жизни класть.

Если не хочешь быстро поссориться с малознакомым человеком, вспомнил Сыскарь старое правило, никогда не говори с ним о трёх вещах: о религии, о политике и о футболе. Три самые взрывоопасные темы. Вот же блин с чебурашкой, подумал он. Наверное, оттого в России и разлад вечный, что только об этом и талдычим, нервы себе портим. Мда. Перевести разговор? Нет, рано. Главное — не спорить, пусть вещает.

«Давай, давай, юноша, — думал в это же время Григорий, снова наполняя стаканы и нарезая ещё сала. — Ты меня подозреваешь и правильно делаешь. Разговорить хочешь, вдруг сболтну что во хмелю. Хе-хе. Надо признать, есть у тебя и талант сыскаря-ищейки, и хватка. Есть. Да только молод слишком, горяч, нетерпелив. А знаний нужных с умениями и опытом и вовсе нет. Это тебе не ворьё с грабителями-убийцами ловить. И не за чужими жёнами следить. Так что зря ты ко мне пришёл. Совсем зря. Очень скоро это поймёшь, но поздно будет. По-хорошему встать бы тебе сейчас и уйти… Нет, всё равно поздно. Нужно было вам обоим сразу уезжать, не оставаться в ту, первую ночь. Тогда, может быть, и уцелели бы. Нет, даже и не жалко мне вас, глупцов молодых. Да и с какой стати жалеть? Не вы первые, кто встал у меня на пути вольно или невольно, не вы и последние…»

— Ну, ради язычества нашего славянского доморощенного вряд ли кто у нас кровь проливать станет, — заявил Сыскарь самым безапелляционным тоном. — Это тебе не какой-нибудь там девятый или десятый век. И даже не девятнадцатый. А уж класть жизни — тем более.

— Как скажешь, — неожиданно легко согласился Григорий и поднял стакан. — Не настаиваю. Мне достаёт того, что я могу помочь людям, когда никто больше помочь не в силах. А уж как я это делаю — колдовством ли языческим либо молитвой православной или латинской — неважно.

— Хор-роший тост, — произнёс Сыскарь с чувством. — За своевременную помощь людям!

Они чокнулись и выпили.