Глава двадцать шестая
Водка на этот раз произвела на организм не большее впечатление, чем обычная вода из-под крана. Они уговорили пол-литра на двоих под бутерброды с копчёной колбасой и пиво и остались при этом совершенно трезвые.
– Не берет, – констатировал Четвертаков, разглядывая пустую бутылку из-под «Гжелки» в своей руке так, словно видел её впервые в жизни. – Последний раз со мной подобный случай произошёл в Афгане. Мы тогда, помнится, с лейтенантом Сашкой Ржаным, командиром разведвзвода, минут за сто пятьдесят около литра чистейшего медицинского спирта убрали вдвоём, а в качестве закуски нам служила пачка печенья «Юбилейное».
– – И что? – вяло поинтересовался Егор.
– И ничего. Ни в одном глазу. Тогда тоже смерть-старушка совсем рядом ходила.
– Сейчас она не просто ходит. Практически с нами третьей сидит. И не только с нами. – Егор покачал головой. – Нет, на самом деле всё равно не ощущаю. Головой понимаю, а так, чтобы всем, что называется естеством, – нет.
– Чтобы всем естеством подобную вещь понять, – вздохнул Володька, – надо её своими глазами увидеть. А мы пока не видим. Вот я смотрю за окно и вижу, что солнце светит так же ярко, как и всегда. Как я при этом могу осознавать, что оно уже начало гаснуть?
– Когда мы это увидим глазами, будет поздно, – резонно заметил Егор.
– Можно подумать, сейчас не поздно! – фыркнул Володька. – Тут изначально все поздно. Думай, не думай, а остаётся только одно: сливать воду и тушить свет. В прямом смысле слова. А что делать? Теоретически можно залезть под землю в какое-нибудь глубокое и хорошо оборудованное атомное убежище с запасами еды и прочего на много лет. Такие наверняка есть. Но, во-первых, в них и без нас есть кому забраться, а во-вторых, просидеть остаток жизни под землёй, зная что надежды всё равно нет… Извините. Лучше уж сразу… того. Детей только жалко – не успели пожить.
– Это ты брось, – неуверенно сказал Егор. – Мы ещё поборемся.
– Поборемся, конечно, – в десятый, наверное, раз вздохнул Володька. – Куда мы денемся? Может, всё ещё и обойдётся…
– Эх, что-то как-то грустно, – сказал Егор. – Позвоню-ка я Зое и назначу-ка я ей свидание. Анюта всё равно до завтрашнего дня точно не появится, так что надо пользоваться.
– Она что, ревнует? – смешно задрал брови Володька.
– Да как тебе сказать… – замялся Егор. – Что-то вроде этого наблюдается.
– Ни хрена себе… Ну ты, казак, даёшь – влюбил в себя инопланетное существо женского пола! Полный атас.
– Во-первых, она не инопланетное существо, – самодовольно подкрутил ус Егор. – У неё нет своей планеты. А во-вторых, – да мы, казаки, такие. Не то, что некоторые пришлые непонятно какого роду– племени.
– Давай – давай, – зловеще поощрил его Четвертаков. – Гордись, пока можно. Скоро гордиться нечем будет. И некем. И некому. Ты будешь звонить или нет? А то мне что-то спать захотелось. Договаривайся давай, и я спать лягу, – и в ответ на недоуменный взгляд Егора добавил. – Это, наверное, реакция организма такая на неприятные известия.
– Погоди, – вспомнил Егор, – ты же в Москву завтра собирался?
– Ага, – сказал Володька. – Вот сейчас я все брошу и поеду в Москву!
– Тоже правильно, – согласился Егор и взялся за телефон. – Какая уж тут Москва…
Зоя на этот раз оказалась дома. Егор договорился с ней встретиться через час в центре, у здания цирка, и поднялся уходить.
– Отдыхай, – сказал он Володьке. – Ты отдыхай, а я пойду встречаться с красивой девушкой. Кто знает, может больше и не доведётся.
– Типун тебе. Только сразу, как Анюта объявится, звони.
– Чего там звони… Вместе с ней и приеду.
Они распрощались, и Егор вышел на улицу.
На улице было ярко и тихо. Быстро высыхающие лужи бросали во все стороны весёлых солнечных зайцев.
Егор попытался посмотреть в упор на уже совсем почти летнее солнце и, тут же, ослеплённый, затряс головой. Думай о приятном, сказал он себе. О приятном и волнительном. Думай о том, что было во Львове и о том, что, возможно, будет сегодня. Тебе ведь этого хочется? Очень хочется. Вот об этом и думай. А о солнце не думай, не надо. Тем более, что думы твои всё равно ни к чему не приведут. А если ты такой мудак, что не можешь об этом не думать, то нечего было назначать девушке свидание, а нужно было набрать ещё водки, пойти к ребятам в мастерскую и надраться. Не смотря на все сопротивление организма. А завтра проснуться и тут же надраться снова. Решить, так сказать, проблему. По-русски и по-мужски. Но ты этого не сделал. А раз не сделал, то думай о Зое и о том, как вам опять будет хорошо.
Так уговаривал себя Егор, неторопливо шагая к месту встречи.
И, таки, уговорил.
Во всяком случае, когда он, стоя на углу, у цирка, издалека заметил Зою, то мысли о гаснущем солнце и неизбежной смерти торопливо покинули его голову и сердце.
Он стоял с цветами в руках и с удовольствием наблюдал, как лёгкой походкой в летнем платье Зоя идёт по улице, улыбаясь просто оттого, что у неё хорошее настроение, что день замечательный, и прямо сейчас её ждёт встреча с ним, Егором Хорунжим.
А может быть, он просто верил, что улыбается она именно поэтому.
– Здравствуй, – сказал протягивая цветы и целуя девушку в губы. – Я соскучился.
– Я тоже, – ответила Зоя на поцелуй. – Водка, пиво и розы. Изысканный набор.
– Добавим к нему шампанского?
– И мороженного!
– Тогда нам с тобой прямая дорога в «Зелёную горку». Пошли?
– Пошли!
Что может быть приятней майского вечера в «Зелёной горке», когда рядом любимая девушка, а в карманах полно денег? Трудно сказать так вот сразу. Пожалуй, что и ничего. То есть, разумеется, можно найти более приятные душе вещи, но они будут, так сказать, из других категорий и жанров. Это всё равно, что сравнивать игру «Спартака» и труппы МХАТ.
Они провели чудный вечер, который закончился не менее чудно у Егора дома, плавно перейдя в полную любви и нежности ночь.
Егору было так хорошо, что он на время забыл и об Анюте, и о страшном её сообщении, и вообще обо всём. Да и зачем было помнить о ком или о чём бы то ни было, когда в целой Вселенной, кроме него и Зои, на данный момент не существовало никого и ничего?
Совершенно счастливые они заснули, обнявшись, а под утро Егор проснулся от того, что за дверью, на крыльце, плакал кот Тихон.
Плакал он тихо, полностью оправдывая своё имя. Но жалобно и как-то очень по-человечески.
Егор осторожно высвободил руку, на ощупь нашёл штаны и сигареты, оделся и вышел во двор.
– Тишка, Тишенька, – позвал он негромко, присаживаясь на крыльце и закуривая.
В руку ему ткнулось тёплое и мягкое, – кот просил защиты и ласки.
– Ну, что с тобой, дурачок, – нежно спросил Егор, беря серого любимца на колени. – Не бойся, всё будет хорошо…
Он гладил и успокаивал кота, курил, смотрел в звёздное предрассветное небо и медленно осознавал, что сегодня ему уже не уснуть и что единственное, что он сейчас может сделать – это заварить чаю, сесть с большой кружкой прямо здесь на крыльце и терпеливо ждать, когда взойдёт солнце.
Так он и поступил.
Утро, однако, выдалось пасмурным. Перед самым уже рассветом невесть откуда набежали тучи и повеяло сырым преддождевым холодком. Тут же снова захотелось спать, и Егор, справедливо рассудив, что солнце от него никуда не уйдёт, а если и уйдёт, то ему об этом найдётся кому сообщить, погладил уже давно спящего рядом Тихона, поднялся и пошёл в дом к Зое.
…Ему приснилось, что он, Зоя, Володька Четвертаков со всей семьёй, мама, Коля Тищенко по кличке Король и ещё куча какого-то близко знакомого народа находятся на космической станции где-то в районе орбиты Сатурна. Возможно, даже, что и сама станция вращалась вокруг Сатурна, потому что он и Четвертаков как раз напялили скафандры и вышли наружу совершенно непонятно с какой целью, и Егор сквозь прозрачный щиток шлема во всей красе наблюдал эту удивительную окольцованную планету в ореоле всех своих спутников.
Сатурн был ближе всего, а дальше, за ним, Егор, приглядевшись, различил Уран и Нептун. Он повернулся на сто восемьдесят градусов и увидел величественно плывущую среди звёзд громаду Юпитера, а дальше – Марс и Венеру, и Меркурий, и слепящий шарик Солнца. И только Землю он не нашёл, сколько не шарил внимательными глазами по этому мультяшно-киношному космосу.
– А где Земля? – по радио спросил он у Володьки Четвертакова, который, зацепившись ногами за какую-то скобу, стоял на покатом боку станции, загораживая собой Центр галактики, метрах в десяти от Егора.
– Нету Земли, – буднично ответил друг Володька. – Замёрзла.
«Как это замёрзла? – хотел спросить Егор. – Вон же солнце светит», но вместо этого проснулся.
– … замёрзнем, – сказал чей-то незнакомый голос, и Егор тут же понял, что это включён телевизор.
Он посмотрел налево и увидел, что Зои рядом с ним нет. Тогда он посмотрел направо и увидел, что девушка, обмотавшись банным полотенцем, сидит за столом и внимательно смотрит и слушает телевизор, а на столе перед ней стоит чашка кофе, и в левой руке дымится сигарета. Причём пар от кофе и сигаретный дым двумя совершенно параллельными струйками поднимаются к потолку и там смешиваются. Белый с голубым.
Это было очень красиво, но Егор тут же вспомнил свой сон, а вслед за этим и весь вчерашний день. Ему стало нехорошо. Тем более, что по телевизору известный на всю страну диктор новостей продолжал вещать:
– Из внушающих доверие источников нам стало известно, что на солнце сейчас действительно происходят не совсем пока понятные учёным процессы. Однако оснований для паники нет никаких, потому что, как сказал в телефонном разговоре с нами известный астрофизик профессор Севрюгин, наше Солнце, несомненно, когда-нибудь погаснет, но мы этого уже не увидим. А теперь – новости спорта.
Зоя щёлкнула пультом, и телевизор погас.
– Доброе утро! – сказал Егор фальшивым голосом. – Как спалось королеве?
– Привет, – она повернулась и посмотрела на Егора серьёзными глазами. – Ты слышал, что говорил этот придурок?
– Почему придурок? – вяло возразил Егор. – Он же не сам это придумывает, а только зачитывает текст, который ему дают… А что он говорил?
– Он говорил, что по некоторым данным наше солнце стремительно гаснет. Настолько стремительно, что, якобы, для ныне живущих на земле может наступить такой день, когда они увидят в небе солнце в последний раз.
– Для всех ныне живущих когда-нибудь наступит такой день, – попытался пошутить Егор. – Раз мы все умрём, то, значит, для каждого из нас…
– Не придуривайся! Он ясно сказал, что солнце гаснет. Придурок! Разве можно о таких вещах трепаться на всю страну?! Совсем наши телевизионщики крышей поехали. Особенно с учётом контингента, который смотрит телевизор в это время.
– Кстати, а сколько время? – спросил Егор
– Одиннадцать десять. И уже сорок минут, как я не сплю. Слушай, неужели это правда?
– Что-то я не пойму, – сказал Егор одеваясь. – Ты же будущий журналист и прекрасно должна знать, что такое средства массовой информации. Особенно телевидение. Разве можно верить всему, что они говорят и показывают? Эдак действительно может крыша поехать. И потом…
– А ты посмотри за окно, – как-то неестественно спокойно посоветовала Зоя. – Или, что ещё лучше, выйди во двор.
– – А что? – насторожился Егор.
– – Если ты художник, то должен заметить. Лично я заметила. Хоть и не художник.
– Ну-ну, – неопределённо сказал Егор. – Ты главное не волнуйся. Сейчас разберёмся, – и босиком прошлёпал к двери.
«Неужели всё-таки правда? – с тоской в сердце подумал он, медленно отворил дверь и вышел на крыльцо.
На первый взгляд в мире ничего не изменилось. Утренние облака убежали за горизонт и в необычно синем для Ростова небе (но необычное – не значит небывалое) сияло одинокое солнце. Такое же, кажется, яркое и ласковое, как всегда.
Действительно такое же?
Егор закурил, повернул голову и посмотрел на привычный пейзаж не прямо в упор, а сбоку, краем глаза, косым скользящим взглядом.
Так смотрят художники, когда им нужно рассмотреть то, что не заметно для обычного, пусть даже и внимательного взора и разведчики в ночной темноте.
Егор при нужде всегда пользовался этим безотказным приёмом и даже когда-то читал какое-то наукообразное объяснение по этому поводу. Помнится, было там что-то про колбочки и сетчатку…
Теперь мир изменился. Какие-то детали и предметы, хорошо заметные ранее, пропали или смазались. Но зато ярче проступили краски. И была в этих красках какая-то странность, то, чего раньше он не замечал ни прямым, ни косым, ни каким бы то ни было иным взглядом.
Егор никогда не был особенно хорошим живописцем. В институте он имел по живописи довольно– таки хилую четвёрку и прекрасно понимал, что оценка эта вполне справедливо отражает его способности наносить краски на бумагу или холст. То есть, видеть-то он видел, но вот передать… Или сказать своё… С этим были всегда проблемы. То ли дело скульптура или, скажем, керамика, где все можно пощупать руками и обозреть полученную форму со всех сторон. Где осязание творца не менее, а зачастую и более значимо, чем его зрение и уж, тем более – цветовосприятие.
Нет, он не был хорошим живописцем. Но он был неплохим художником. То есть человеком, воспринимающим окружающее несколько тоньше других. И он увидел.
Краски стали не просто ярче – они приобрели иные, невиданные прежде оттенки.
Как будто кто-то поставил на солнце тонкий и прозрачный бледно-жёлтый фильтр.
Самое забавное, подумал Егор, что я даже не могу уговорить сам себя, что все это мне только кажется. И что теперь делать? Ну, во-первых, наверное, надо успокоить Зою. Хотя бы на время. Во-вторых, дождаться Анюту и послушать, что она скажет. В третьих, пока Анюта не появилась, надо бы закупить побольше угля и дров. Шила в мешке не утаишь, и не сегодня-завтра народ кинется закупать топливо… Господи, о чём я думаю! Какой, на хер, уголь… Если Солнце действительно гаснет, то тут никакой уголь не поможет. Замёрзнем все к такой-то матери, как ямщики в глухой степи… Ну, какое-то время, с другой стороны, продержаться можно, а там, глядишь, кто-нибудь что-нибудь придумает, или ситуация изменится. Сегодня солнышко гаснет, а завтра возьмёт и передумает. Может такое быть? Запросто. А может такое быть, что учёные сумеют зажечь над планетой пару-тройку искусственных солнц? Чёрт его знает… Кажется, это называется управляемой термоядерной реакцией и кажется, этой самой реакцией мы управлять пока не умеем. Нет, не владею я информацией. Так, почитывал что-то на обывательском уровне. Да и то невнимательно. В любом случае, кроме топлива, понадобиться и продовольствие. Что там в первую очередь закупают на случай войны? Соль, сахар, спички, мыло, консервы, муку, подсолнечное масло, крупу… Интересно, откуда я всё это знаю? Бабушка Полина, кажется, что-то рассказывала и вообще… Господи, ведь паника же сейчас начнётся жуткая! Хорошо, что пока у меня есть Анюта… Оружие, что ли достать… Попросить Короля… Деньги есть… Маму нужно будет забрать обязательно, иначе пропадёт она там одна в своей львовской квартире. Отопление отрубят – и всё. А у меня свой дом всё-таки… И Зою… А Володька? Впрочем, у него дача кирпичная с отличным погребом… Кстати и погреб, наверное, надо переоборудовать под убежище, – когда подступят совсем серьёзные холода, стены уже не защитят. Помнится, где-то у меня валялась брошюрка по гражданской обороне, где, кажется, был план-схема переустройства стандартного погреба под атомное убежище. Надо бы сегодня же найти, а если её нет, то сходить в библиотеку…
Дверь открылась и на крыльцо вышла Зоя. В платье.
– – Ну что, – спросила она. – Видишь?
– Что-то, вроде, есть, – как можно более небрежно постарался пожать плечами Егор. – А что – не пойму. Дымка какая-то в воздухе.
– Ага. Дымка. Да более чистого воздуха я в жизни не видела! Ты на солнце глядел?
– Чтобы потом уже совсем ничего не видеть?
– Тундра ты консервативная. Как и большинство мужчин, впрочем. На солнце, чтобы ты знал, даже полезно время от времени смотреть. Недолго, конечно. Глаза должны получать свою порцию ультрафиолета. Так вот. Я на солнце смотрю довольно часто. И сегодня смотрела тоже.
– И что?
– И то, что обычно больше секунды выдержать невозможно. Да и опасно это – смотреть дольше. Но сегодня я смогла смотреть на солнце явно больше секунды. Безо всяких неприятных последствий.
– Это у тебя просто глаза привычные, – не сдавался Егор.
– А ты возьми и сам попробуй. Или слабо?
– И попробую. Подумаешь, делов… Прямо сейчас и попробую. Но если я ослепну, то ты до конца жизни будешь водить меня за ручку и кормить с ложечки. Идёт?
И, не дожидаясь ответа, он повернул голову и взглянул прямо на солнце.
По глазам ударило белым и горячим, но перед тем как зажмуриться, за краткое мгновение до этого, он успел заметить, что в этот белый слепящий свет кто-то уже добавил каплю алого и несколько капель жёлтого. Кровь и золото.