Глава 12
СОБЛАЗНЫ

Очнулся Павел на «своей» кровати, на которой до того даже не успел поваляться. Первое, что он увидел, был направленный на него ствол пистолета. Оружие держал в руке один из здешних охранников, сидящий в двух шагах от кровати верхом на стуле, положив руки на спинку. Второй охранник стоял у окна и тоже с оружием на изготовку. А в кресле сидел Перегуда и рассматривал носки своих ботинок.

– Очухался, – сказал тот охранник, что сидел на стуле.

Перегуда перевел взгляд и посмотрел не на него, а на Павла, приподнявшегося на локте.

– Выйдите, – приказал он парням.

– Роман Георгиевич, – попробовал было возразить охранник, но Перегуда даже не стал тратить сил и времени на убеждение, только отмахнулся, словно от мухи, кружащей над стаканом с чаем.

Этого оказалось достаточно для того, чтобы оба вышли, при этом, правда, до самого момента, когда за ними закрылась дверь, не спускали глаз с Павла. Боятся они его, что ли?

– Я что-то не понимаю, – проговорил он, когда эта мизансцена была закончена.

– Я тоже кое-чего не понимаю, – жестко ответил маг-директор, буравя его глазами. – Например, зачем ты его убил?

– Чего? – растерянно спросил Павел, вскидывая брови.

– Только не надо мне тут сцены разыгрывать!

– Послушай!

– Именно это я и хочу сделать. И не вздумай дергаться. Считай, ты у меня на мушке.

– Так это ты меня вырубил? – сообразил Павел, наконец вспомнив, что с ним произошло.

– Естественно. Так я жду, – напомнил Перегуда, глядя, как Павел садится на кровати, щупая рукой лоб.

– Тогда давай с самого начала.

– Можно и с начала. Зачем ты убил Илью? – спросил он ровным голосом, от которого по спине побежали мурашки.

– Он мертв? – поразился Мамонтов.

– Это медицинский факт. Так зачем?

– Я его не убивал.

Перегуда кивнул и подтянул под себя ноги.

– Я уже созвонился с Горниным. Скоро он будет здесь. Буквально с минуты на минуту. И мы вместе с ним проведем комплексную экспертизу, которая, я уверен в этом, покажет, что на Илью была сделана наведенка и сделал ее ты. И тогда уже ничего нельзя будет повернуть вспять. О последствиях, думаю, тебе рассказывать не нужно?

Голова была мутная, по своему прямому назначению – соображать – работала плохо, но Павел уловил-таки намек, прозвучавший в голосе Перегуды.

– А сейчас? Сейчас еще можно?

Маг-директор кивнул:

– Пока можно. При определенных условиях.

– При каких, например?

– Например, таких. Ты сейчас заявишь Петровичу, что больше не хочешь с ним работать, а хочешь работать со мной. И будешь работать.

– А как же Илья? Ты его спишешь?

Перегуда поморщился.

– Что у тебя за жаргон! Эти американские фильмы про мафию уничтожают нацию. Рекомендую смотреть отечественную киноклассику.

– Спасибо за совет. Так что тогда с Ильей?

– Ну что… Милиция признает факт самоубийства. В каком-то смысле так оно и есть.

– А Петрович? А экспертиза?

– Мы ему просто ничего не скажем.

Павел помотал головой. Муть в ней колыхнулась, давя на кости черепа. Он все еще мало что понимал. Илья убит. Его самого вербуют. Зачем?

– Зачем? – спросил он.

– Что "зачем"?

– Зачем я тебе нужен? И, кстати, на каких условиях?

– Резонный вопрос. Условия будут царские. Даже твой Петрович, – Перегуда натянуто, без желания усмехнулся, – не представляет для себя таких.

– Да? Польщен. Но – зачем? Что, у тебя людей не хватает, даже на царских условиях?

– Мне нужен ты.

– Зачем? – Павел встал с кровати и перебрался в кресло, прихватив по пути бутылку воды. Перегуда проводил его равнодушным взглядом. – Чем ты это меня так шарахнул?

– Как много у тебя вопросов. Просто одни вопросы. Ладно, отвечу. На царские условия желающих хоть отбавляй. Это первое. Второе – у меня в работе есть один проект, твое участие в котором очень желательно. Какой – пока не скажу.

– Но денежный!

– Не без этого. Скажу даже больше – у меня несколько хороших проектов. Если ты согласишься, то вскоре увидишь такие перспективы, что… – Перегуда развел руками, словно у него не хватало слов для определения истинной масштабности разворачивающихся перспектив.

Не то этот жест, не то минералка, не то время несколько разогнали муть в голове, и Павел смог сформулировать следующий вопрос, ответ на который он, кажется, угадал.

– Работаешь на правительство?

Перегуда усмехнулся. На этот раз без напряжения.

– Я же сказал, о конкретике пока говорить рано.

Первая порция минералки пошла хорошо, и Павел отхлебнул еще раз.

– Значит, ты меня подставил из-за того, что я тебе нужен, – проговорил он.

На лице маг-директора появилось удивление. Искреннее или нет – не поймешь.

– О чем ты говоришь? Я что-то не понимаю.

– Все о том же. Об Илье. Я его не убивал. Не знаю, как и чего ты там нахимичил, но, знаешь, я как-то слабо себе представляю такой проект, даже самый денежный, ради которого стоило бы убивать человека.

– Не говори глупостей. Сейчас из-за ста рублей убивают, не то что… И вообще, твое отпирательство ничего не даст. Даже как-то… стыдно слушать.

Павел смотрел на него, и ему казалось, что в этот момент маг-директор говорит искренне. Впрочем, тот настолько поднаторел в подобного рода словесно-портретных играх, что вполне мог убедительно изобразить любое чувство.

– Ну а если откажусь? Просто интересно.

– Ничего хорошего. Все твои грехи будут суммированы. А дальше… Даже думать не хочется, поверь мне.

С улицы донесся резкий автомобильный сигнал. Павлу показалось, что он узнал гудок машины Петровича. Впрочем, для представительских разъездов у того был «Мерседес» стандартной комплектации, ничем особым не отличающийся.

– Кажется, гости пожаловали. Встретить бы надо, а?

– Так что ты решил? – спросил Перегуда, вставая.

– Думаю. Да вы встречайте. Не бойтесь, не собираюсь я сейчас никуда бежать.

– А у тебя и не получится. Так что даже не дергайся. – Перегуда посмотрел в окно. – Действительно, пойду встречу дорогого гостя.

В последних его словах слышался сарказм, маг-директор его даже не скрывал.

Павел посмотрел ему вслед. Наверное, после того, как тот закрыл за собой дверь, он наложил на нее свою печать, фирменную, большую и бордовую, похожую на те подвесные блямбы, которые цари навешивали на свои грамоты. Позер.

Ну и что делать? Соглашаться? Вряд ли Перегуда врет по поводу царской оплаты и прочего. Ведь это, по сути, одно из условий договора, в случае нарушения которого другая сторона вправе отказаться от исполнения своих обязательств. Или послать его? Но и тут маг-директор не соврал. Думать о последствиях даже не хочется. Ну, от властей он, конечно, отмажется, да никто его и не будет сдавать милиции. Не тот случай. А вот для Сообщества он станет изгоем. Преступником, с которым никто не будет иметь дела.

Он достал сигареты и закурил, привычно выпуская дым в потолок. Чем же его Роман долбанул? Прямо как молотком по голове. А то и кувалдой. Ведь надо же так. Нет, нужно будет обязательно его спросить. Кстати, как раз на этот вопрос Перегуда и не ответил. Хитрила!

В коридоре раздались тяжелые шаги. Павел посмотрел на дверь. В животе появился неприятный холодок.

Сначала вошел Петрович. Вид у него был донельзя смурной. Следом Перегуда – невозмутимый и импозантный.

– Ну? – с ходу спросил Горнин, дошагал до середины комнаты и остановился. – Рассказывай.

Перегуда, заходя, аккуратно прикрыл за собой дверь. А ведь он не больно-то доверяет своей охране.

Павел встал, демонстрируя уважение сразу двум маг-директорам, и сунул в пепельницу докуренный до самого фильтра бычок.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, здравствуй, – нетерпеливо проговорил Горнин. – Давай говори.

Перегуду он как будто не замечал, но тот и не лез на первый план. Стоял себе у двери и молчал.

– Может, присядете? – предложил Павел.

Горнин, шумно выдохнув носом, протопал к креслу и плюхнулся в него, всем своим видом демонстрируя неудовольствие. Перегуда на вопросительный взгляд Павла отрицательно качнул головой.

Павел опустился на сиденье, достал сигарету и сказал:

– Я хочу отказаться от маг-кода.

Горнин сначала вперился в него, хмуря брови, потом в Перегуду. Тот в ответ лишь индифферентно пожал плечами. Мол, меня это не касается.

– Ну и что? Ради этого меня сюда выдернули в пожарном порядке? Ради этого я, мать вашу, целое шоссе разогнал? – вопросил Горнин, наливаясь кровью. – А?

Последнее было обращено ко второму маг-директору. Но тот жестом переадресовал вопрос Мамонтову. В приличном обществе такое поведение называется "Я не я, и хата не моя".

Но все же он сказал, поддаваясь разгневанному взгляду Горнина:

– Я не против. Пожалуйста.

– Ну?! Валяй давай! Или ты мне предлагаешь это сделать?

– Не только, – ответил Павел. – Вам обоим.

Горнин молча рассматривал его пару секунд, надвинув брови на глаза, после чего откинулся на спинку кресла.

– Ладно. Давай. Ты готов? – спросил он у коллеги.

– Более чем.

– Тогда… Поехали.

Процедура заняла меньше пяти секунд. По идее, Павел ничего не должен был почувствовать, это же не шубу с него снимают в темном переулке и не гипс. Но он почувствовал тоску, словно его одного бросили в пустыне или посреди улицы. Он свободен, он ничей. Кто-то гениальный в своем порыве создал эту гениальную фразу, вложив в нее свои чаяния и отчаяния.

– Все?! – зло спросил Горнин, явно собираясь покинуть неудобное для него кресло.

– Он говорит, что я убил человека, – сказал Павел.

Петрович отпал. В том смысле, что удивление на его лице было таким большим, что он, как плевок на асфальте, растекся в кресле.

Повествование Павла Мамонтова заняло не больше трех минут. Да и чего рассказывать-то? Банк не грабил, человека не убивал. И вообще…

По сути, теперь он был действительно ничей, так что два маг-директора на него не претендовали. Они по окончании короткого выступления уже почти отставного мага только перекидывались репликами, причем Роман Георгиевич как-то очень быстро потерял свою аристократическую невозмутимость, невольно ввязавшись в склоку. "Почему было сразу не сказать?!" – "Я телефонам не верю!" – "А кому ты на этом свете веришь?!" – "А ты так уж перетрудился? Зад свой поднял и уже вспотел!" – "Ты, блин, не святой Матфей, чтобы мой пот считать!"

Дошло до того, что в комнате запахло магией.

– Протухнет ведь, – решился наконец вставить свое слово Павел, и тут оба разъяренных мага уставились на него. Доброты в их взглядах не было. Но зато орать они перестали.

– Чего? – с нескрываемой угрозой спросил Горнин.

– Роман Георгиевич хотел вместе с вами какую-то экспертизу провести. Только вас и ждал. Будто бы это я парня наведенкой того… Ну…

Петрович повернул голову к Перегуде:

– Здесь?

– А что? У меня все условия для этого.

– Может, у тебя и аппаратура уже имеется? – недобро поинтересовался Горнин.

– Ну, есть кое-что.

– Интере-есно. Ну что ж, пошли, посмотрим, что там и как. Очень интересно.

Он вышел первым, не удостоив бывшего своего сотрудника даже взглядом. Перегуда тронулся следом. И опять плотно закрыл за собой дверь.

Оставшись в одиночестве, Павел снова закурил.

Не успел он сделать и двух затяжек, как почувствовал толчок. Знакомый такой. Мих Мих! Толчок был слабеньким, больше похожим на дружеское похлопывание по плечу. Павел напрягся. Что это значит? Может, Сообщество уже вынесло свой приговор? Никаких точных сведений на этот счет не было, но слухи в их среде ходили разные. Некоторые из них выглядели очень зловеще. Никто ничего толком не знал либо же не хотел делиться информацией, но в прошлом году пропал некий маг из Питера. Позже говорили, что его труп по весне нашли родственники в одном из областных моргов, при этом опознали его с трудом, настолько тело было обезображено. Да что там! Чуть раньше исчез Коля Чекалин, трудившийся у Петровича. Держался он особняком, Павел контактировал с ним мало, но знал, что Чекалин был сильным магом. Потом что-то произошло, известно, что у него состоялся некий разговор с Петровичем, очень напряженный разговор, и Чекалин исчез. Ни трупа, ни каких-либо сведений о нем не было. Были и другие разговоры.

Но чтобы Мих Мих был исполнителем? Слабо верится в такое. Не тот у него характер. Хотя… Помнится, палачи никогда не любили афишировать род своих занятий, недаром на казни они всегда предпочитали выходить в масках. Внешнее смирение тоже неплохая маска.

Павел испугался. Казалось, он никогда не боялся смерти, ну умер и умер, все мы смертны, в конце концов, но сейчас, когда она подступила к нему вплотную, испытал страх.

Но Мих Мих не проявил агрессивности. Нащупал и отпустил. Держит под контролем до решения экспертной комиссии? По сути, до приговора.

Павел сосредоточился и увидел «кляксу» Мих Миха в паре метров от себя. Потом, секунды спустя, снова ощутил толчок, но «клякса» при этом не исчезла! Снова толчок, на этот раз в затылок, и опять взглянул на «кляксу», которая заметно загустела, принимая некоторые очертания. И еще, и еще!

И тут он понял. Степанов лепит с него фантом, пользуясь примерно тем же приемом, какой использует в своей работе скульптор, предпочитающий не слишком доверять глазам, но действующий еще и на ощупь, дополняя визуальный контакт тактильным.

От безысходности или, наоборот, из-за надежды, а то и потому, что у него всегда были добрые отношения с Михал Михалычем – не то время, чтобы разбираться в собственных чувствах и побудительных причинах поступков, – он взялся помогать ему со все возрастающим, почти лихорадочным напором, так что вскоре фантом был готов.

Конечно, он не годился для замены гражданина Мамонтова Павла Евгеньевича, скажем, в милиции или аэропорту, он не мог вместо него сесть за руль автомобиля и вообще мало был похож на человека – живого человека. Но для идентификации этого создания магическими средствами, действующими на расстоянии, он был вполне пригоден. Перегуда, желающий держать Павла под контролем, получил достойный объект для приложения своих сил.

Больше Мамонтов не колебался.

В один прием он соорудил себе «плащ». Охранники стояли в коридоре, в нескольких шагах от двери. Больше в коридоре никого не было. Обезвредить их не составило для него большого труда. Ничего особенного, подобные штуки он неоднократно проделывал в офисе "госпожи Любы", когда требовалось, чтобы ее клиенты не видели ее помощника.

Прихватив сумку, вышел в коридор и скорее со зла, чем действительно по необходимости, залепил дверь аж тремя «заплатками» от шестой до восьмой категории каждая, и каждая на разной основе, от Перуна до новейшей компьютерной разработки, которую мальчики-программисты из «Лада» еще не успели запустить в широкую магическую общественность. Если Перегуда захочет войти, потрудиться ему придется от души.

Выйти с территории резиденции маг-директора было не сложнее, даже где-то и легче, ведь никто здесь не ожидал его появления. Был большой соблазн угнать машину Петровича, с водителем которой болтал один из охранников, но Павел сообразил, что кроме вреда такой поступок ничего ему не принесет.

Машину – донельзя навороченный «Лэнд-Крузер» – он поймал метрах в трехстах от ворот Перегуды. Водитель, точнее водительница, расфуфыренная женщина слегка за тридцать, «согласилась» отвезти его практически сразу. Сначала она удивленно округлила глаза, когда ее новенькая и очень надежная машина вдруг затормозила на полном ходу и остановилась, проскользив несколько метров на заблокированных колесах. Остальное время, по пути в Москву, она беззаботно рассказывала о своем муже и подругах, половина из которых законченные алкоголички, а остальные помешаны на собственной внешности со всем отсюда вытекающим – подтяжки, откачка жира, массажи, фитнесы, молодые любовники и кое-что еще, о чем Павел даже не подозревал.

Первый слабенький толчок он почувствовал на подъезде к МКАД. И удивился. Это была лучшая «нюхачка» Петровича Марина. При всех ее способностях дистанционный контакт у нее всегда получался слабо, а то и вовсе не получался. А тут – гляди-ка! Наверное, здорово настроилась. Ну естественно! Уж его-то она хорошо знает, поймать его ничего не стоит. Что, облава началась?

Следующий импульс возник меньше чем через минуту. Хотя настоящим толчком назвать это было сложно, больше это походило на поглаживание. Водительница – кстати, Ирина – как раз рассказывала, как ее подруга «подрулила» ей одного из своих мальчиков, патентованного самца с накачанной мускулатурой, берущего за свои визиты просто непомерные деньги, на которые он уже купил себе, сучонок, новенький "мерс".

Судя по сигналу, Марина была близко. И вскоре он ее увидел. Она стояла рядом с постом ДПС, опираясь задом на капот милицейского «Форда». Самих гаишников видно не было, и машины беспрепятственно преодолевали место естественного деньгососа.

Ирина, не прекращая разговора, затормозила так, что Павел оказался точно перед своей бывшей коллегой.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – сказала она. – Ты куда?

Ирина нервно поддавливала педаль газа, отчего ее машина нетерпеливо взревывала, как слон во время гона.

– А что, есть предложения?

Он все время помнил, что его под «плащом» нельзя нащупать, никому нельзя, так как же она умудрилась? Ее способности мага были куда ниже, чем те, что она демонстрировала теперь. Это феномен, в котором еще предстоит разобраться. Если будет время. Если оно вообще будет.

– На.

Марина сунула ему через опущенное боковое стекло тугой бумажный квадратик.

– Это чего? – недоверчиво спросил он, не торопясь брать бумажку.

– Не бойся.

В ее голосе он неожиданно для себя услышал интонации, свойственные его матери.

Но он ей не верил! Не мог! Не должен был верить!

– Как ты меня нащупала?

Она нервно сглотнула. Словно хотела что-то сказать, но оставила это в себе.

– У тебя мало времени. Мих Мих устал.

– Ты…

– Езжай!

И Ирина нажала на газ. Покрышки визжали так, словно их насиловали. Да, собственно, так оно и было.

Ну не могла, не могла Марина пробить «плащ». Он столько времени рука об руку работал с нею, что все ее способности знал едва ли не лучше, чем она сама. И чем… Петрович? Ну нет, не надо себя переоценивать. Петрович, он и есть Петрович. Ходили про него тихие шепоточки. Те, которые не предназначены для начальственных ушей. Опять же минувшим летом он дважды летал в Берлин, где, как известно, восстанавливается очень сильная группа. В Италию отлучался. Вроде как на отдых, но привез с собой большой портфель с бумагами. И с какими-то камнями.

На МКАД Павел расстался с говорливой Ириной, кстати красивой женщиной, и пересел на «Опель», где историю своей жизни и отношений с собственным директором ему рассказывал некий Валера, украшенный пшеничными усами и весь какой-то очень спокойный и основательный. И только тут, на заднем сиденье, Павел решился развернуть бумажку.

Обычный листок для записей из тех, что можно увидеть на рабочем столе любого менеджера, вместо конверта просто склеенный так, что не развернешь, не повредив бумагу. На нем печатными буквами было написано: "ТВЕРСКАЯ ОБЛ., БОРОДЯНСКИЙ МОНАСТЫРЬ, ОТЕЦ НИКОЛАЙ". Все. Ни подписи, ни пояснения.

В сущности, ничего такого и не требовалось. Понятно, что ему предлагают некое убежище. Как известно, в предыдущие века монастыри часто служили подобным целям, но в последнее столетие эта традиция, казалось, изжила себя.

Интересно, это предложение Марина сделала от себя или же послужила всего лишь почтальоном? Учитывая то, что она сказала про Мих Миха, скорее все же второе. Так что, надо полагать, это привет от Петровича. Или даже больше того, намек? В том смысле, что ты, Мамонтов, только и способен на то, чтобы бегать да скрываться. Не боец ты. Как говорилось в одном старом фильме, хороший ты мужик, но не герой. Так что прямая тебе дорога в монастырь. Надевай клобук, рясу и давай, скрывайся. Монах. Импотент.

Это так разозлило Павла, что эмоции явно хлынули через край. У спокойного и уверенного в себе водителя шея налилась кровью, и он резко прибавил скорость, часто посматривая в зеркало заднего вида.

Павел постарался взять в руки себя самого и угомонить водителя, с которым расстался буквально через несколько минут, выйдя на обочине Кольцевой, в двух шагах от придорожного кафе. Вышел и направился в едальню, где заказал себе двойной кофе и большой бутерброд.

При всей нестандартности, даже остроте ситуации Петрович вовсе не тот человек, который позволяет себе подобного рода намеки. Ведь, когда он сочинял это послание, он еще не знал, что одного из его людей обвиняют в убийстве. Или все-таки знал? Поломав голову над последним вопросом, Павел ни к чему определенному не пришел, допустив лишь, что ответы «Да» и «Нет» приблизительно равновероятны. При всей своей внешней простоватости во многом Петрович представлял из себя загадку как в смысле побудительных мотивов его действий, так и в плане оценки его возможностей. Маг он, что и говорить, сильный, но порой казалось, что он может буквально все, причем демонстрировать истинный размер своих способностей совсем не торопится, если не сказать более того – скрывает их.

В общем, стоит надеяться, что на тот момент у них с Петровичем большой ссоры не было, если не считать того, что он сдал своего подопечного Роме Перегуде. Тогда получается, он этим адресочком как бы заглаживает свою вину. Так, что ли? То есть он предусмотрел, что Павлу придется бежать и ему понадобится надежное место для укрытия. Ну, в сущности, почему бы и нет? Но тогда напрашивается и еще один вывод, а именно, что он предвидел попадание Мамонтова в некий переплет. А это называется уже иначе. Это называется «попользовать». А то и «подставить». Втемную. Ради достижения своих, непонятных другим целей. И приготовил путь отхода для своей пешки, которая, сама того не желая, приняла участие в некой битве с неведомым призовым фондом. Пешки, которая не стала ферзем, зато уцелела. То есть он переводит ее в резерв, чтобы потом, в дальнейшем, когда ситуация того потребует, снова выставить ее на шахматную доску. И снова втемную?

Нет уж, господа, спасибо и извините. Наигрался. Вокруг уже столько непоняток, что пора начинать это разгребать, засучив рукава по самые плечи.

От порыва вскочить и броситься вон, чтобы быстренько засучивать рукава, его удержало только то, что в зал вошла потрясающей красоты женщина. Павел сидел лицом к двери, поэтому заметил ее первым, но уже через пару секунд он даже не увидел, а почувствовал, как атмосфера в небольшом зале круто изменилась. Все мужики – а их тут было большинство – вперились в нее, забыв про еду, выпивку и застольный треп. Посмотреть и вправду было на что. Нечасто подобные дамы появляются на улице или запросто заходят перекусить в придорожную кафешку. Их удел блистать где-то там, где простым смертным не место, то есть примерно в тех областях, куда приглашал Перегуда. В царских перспективах, от которых дух захватывает.

Женщина, купив пачку сигарет и бутылку минералки, вышла. Через витринное стекло было видно, что она села в красную спортивную машину, с тем чтобы через несколько секунд влиться в плотный автомобильный поток.

Но этой минутной задержки Павлу хватило, чтобы его мысли приняли иное направление.

А чего он, собственно, боится? Что Горнин его подставит? Заточит в монастырских стенах? Чушь это. Удаляет с игровой площадки, чтобы без помех провести свою собственную игру? Да тоже глупость. В случае чего, езды из Тверской губернии до Москвы несколько часов. А на вертолете и того меньше. Павел усмехнулся. Что он, с вертолетчиками не договорится? Да легко! Какая ему разница, летчик или шофер? Так почему бы и не посмотреть на неведомого отца Николая? По монастырю походить – давно он в них не бывал, даже где-то соскучился. Тогда в чем дело?

Купив здесь же, в кафе, карту автомобильных дорог России, Павел вышел на обочину и остановил первую попавшуюся машину, оказавшуюся грузовиком ГУП «Теплосети», на котором доехал до съезда с МКАД на Ленинградское шоссе. Оттуда он еще с тремя пересадками добрался до искомого монастыря, оказавшегося, как он выяснил у последнего водителя, знающего местность, полуразрушенным и полузабытым людьми сооружением, которое всего несколько лет назад перешло из-под руки государства к прежним владельцам.

Очутившись перед воротами, Павел некоторое время с сомнением рассматривал облупившиеся стены со следами свежезакрашенных надписей на них, колокольню с единственным колоколом и ободранные луковки куполов. Уже смеркалось, видно было плохо, но общий вид монастыря был какой-то уж совсем неживой. Только горит лампочка над железной калиткой справа от ворот. Снег, правда, расчищен, что вселяло некоторую надежду на обитаемость островка духовности.

Подойдя к калитке, он уже занес было кулак для того, чтобы проверить на прочность старое железо с отчетливыми следами ржавчины понизу, когда увидел новую, хотя и несколько захватанную руками кнопку звонка. Точнее, сначала он увидел идущие к звонку провода, но сути дела это не меняло.

Коротко нажал и не услышал ничего. Ни звона, ни какой-либо реакции. Нажал еще раз, держа палец подольше. И снова безответно. Вот ведь попал! Скоро совсем стемнеет, да и морозец крепчает, придется проситься к кому-нибудь на ночлег. Ну и есть уже хочется. По дороге он, зайдя в один из магазинов, кое-что в этом смысле купил, не заявляться же в гости с пустыми руками – здравствуйте, я ваша тетя Мотя из Караганды, – но он как-то совсем не рассчитывал ночевать в деревенской избе, которые начинались метрах в ста от монастырских стен.

В третий раз он не только давил на кнопку, но и стучал при этом в дверь ногой, на что та отвечала дребезжащими звуками.

– Ну иду уже, иду! – едва расслышал он человеческий голос, с трудом пробившийся сквозь стоны старого железа.

– Эй!

– Кто там еще?

Стало чуть повеселее.

– Откройте!

– Кто, спрашиваю? – раздалось совсем близко. Видно, человек уже стоял прямо за дверью.

Представляться смысла не было, поэтому Павел сказал:

– Я к отцу Николаю.

– Нету его. Завтра приходи.

Вот это и называется "Здрасьте, приехали".

– Да какое там завтра! – возмутился Павел, искренне не зная, что ему делать. – Я из Москвы приехал.

– А-а, ну погоди.

Что-то там заскрежетало, и калитка отворилась, едва не ударив путника в нос.

Перед Павлом появился длинный мужик в очках и в китайском стеганом пуховике, из-под которого видны были валенки.

– Так ты, мил человек, к отцу Николаю?

– Ну я же говорю! Где его найти?

– Сейчас? – с сомнением спросил мужик, щурясь за стеклами.

– Ну а когда же.

Видно было, что у мужика происходит сложный мыслительный процесс. Решив, что это дело может затянуться надолго, Павел немного надавил. Как выяснилось, правильно сделал.

– Так он это, у себя сейчас.

– Где у себя?

– Так дома. Вон видишь? – мужик махнул рукой, и при этом стало заметно, что рукава пуховика ему коротковаты. – Вон, под жестяной крышей.

Павел оглянулся. Крыши всех домов были засыпаны снегом, что делало решительно невозможным понять, из какого материала они сделаны.

Резко повернув голову обратно, он успел засечь шарящий за его спиной взгляд мужика. Машину ищет или подкрепление высматривает, сообразил Павел. Не так и прост он, как хочет казаться.

– Слушай, ты мне пальцем покажи. Или хоть номер скажи.

– Так номер-то чего? Не помню. На кой он мне? А дом-то вон, третий отсюда. Видишь, антенна торчит?

Насколько Павел успел заметить, шесты с антеннами торчали абсолютно над всеми домами.

– Третий? – уточнил он.

– Ну да.

– Спасибо.

Поддернув на плече ремень изрядно потяжелевшей сумки, Павел пошел в указанном направлении, смутно подозревая, что побродить ему тут еще придется, разыскивая неведомого отца Николая. И чего он сюда поехал? Экзотики захотелось? Так ее и поближе можно было б найти, не проблема.

Вокруг было по-деревенски тихо, только откуда-то издалека доносились голоса, но слов не разобрать. Окна домов налились светом, за ближайшим мерцал экран телевизора. Покой. Не было его только в душе у Павла. Ну зачем сорвался-то? В крайнем случае можно было и завтра поехать, с утра. А что теперь? Заявится к незнакомому человеку с явным расчетом остаться переночевать, а тому это надо? Да мало ли кто тут шастает! Времена сейчас лихие, всем и каждому верить нельзя. А ну как развернет его поп на сто восемьдесят и благословит в дорожку с матерком? Вот будет здорово! Или еще хуже того, оставит у себя, но будет все время коситься с недоверием и еще заставит молитву какую-нибудь читать.

Подходя к третьему дому и заглядывая в его окна – светятся! – он твердо решил, если ему тут не понравится или что-то пойдет не так, развернется и уйдет. Машины еще ходят, так что если не до Москвы, то хоть до какой-нибудь гостиницы доберется наверняка. Одалживаться он не собирается.

И тут его окликнули по имени.

Наверное, Павел удивился бы куда меньше, если б его огрели лопатой.

Он обернулся. У распахнутой калитки, которую он только что миновал, стоял кто-то в темном. Свет уличного фонаря падал на него сзади, так что лица не разглядеть, только общий контур.

– Вы меня? – осторожно поинтересовался Павел, вполне допуская, что его с кем-то просто перепутали, ведь мало ли Павлов на Руси. Да и то сказать, он здесь впервые, никого не знает, и его никто, так какого же, спрашивается? Хотя, с другой стороны, мало ли как бывает. Однажды, например, он встретил в метро одноклассницу, которую не видел класса с седьмого. И не только встретил, но и узнал ее, хотя та вспомнила его не сразу. Словом, всяко бывает.

– Да тебя, тебя. Давай сюда! – призывно взмахнул рукой неизвестный.

Павел развернулся и пошел обратно, стараясь разглядеть лицо человека, но здешнее уличное освещение было слишком скудным для уверенной идентификации личности. Наверное, предназначено оно для чего-то другого.

– Вообще-то, я отца Николая ищу, – зачем-то пояснил Павел.

– Ну а я кто? Не узнаешь, что ли?

– Да вроде…

С расстояния двух шагов он уже мог разглядеть бородку и усы, длинные волосы по щекам. Что-то смутно знакомое как будто угадывалось, но вот что именно – туман.

– Вот дает. Ну!

И он узнал. Узнал и удивился. Коля Чекалин! Только обросший и похудевший. Вспоминал его не далее как сегодня по поводу того, что тот исчез из команды Петровича и вообще с горизонта. Подозревали, что его и в живых-то уже нет.

– Коля, – неуверенно проговорил он.

– Наконец-то! Здорово, – сказал Чекалин и сунул ему ладонь, которую – теперь чего, целовать, что ли?

Переборов себя, он протянул в ответ свою и пожал. Ладонь была теплой и сухой.

– Все, пошли в дом. А то я только дубленку успел накинуть. Холодно.

И первым заспешил по дорожке. На ногах у него были обрезанные валенки.

Павел, мешкая, медленно, на ощупь затворил калитку и пошел следом. Чекалин… Надо же! Он же отец Николай. Чудны дела твои, Господи! Иначе и не скажешь. Ну и как теперь вести себя с ним? И вообще – на «ты» теперь или на «вы»? Тыкнешь ему, а он обидится. Да и кадилом в лоб. У попов характеры крутые.

– Ну ты чего там тормозишь? – поторопил его с крыльца отец Николай.

А он ничего, вроде даже рад. И тыкает влегкую. Значит, на "ты"!

– Обалдеваю, – почти честно ответил Павел, ускоряясь.

– Чего так? Не ожидал?

– Не-а. Слушай, а с чего ты, ну, отец Николай-то?

– Что у тебя за манера с самого порога такие вопросы задавать.

– Ну, извини.

– Да ладно. Раздевайся, проходи. Сейчас есть будем. Ирка как раз ужин готовит.

Павел попытался вспомнить, кто такая Ирка, но ничего у него не вышло. Семейное положение Чекалина в свое время его не интересовало, а спрашивать сейчас было как-то неловко.

Снаружи абсолютно деревенский, дом изнутри здорово смахивал на городское жилище. Хорошие обои, новая мебель, аппаратура, светильники – все новое, кое-что даже модерновое. А под дубленкой у Чекалина, к огромному облегчению Павла, вместо рясы оказалась обычная одежда, вроде той, которую большинство мужчин носят в своих городских квартирах – легкие брюки и рубашка.

– Добрый вечер, – нейтрально поздоровался он с женщиной, с любопытствующим лицом выглянувшей из кухни.

– Здрасьте, – почти весело откликнулась она. – Так вы и есть Павел? А я Ирина, очень приятно. Вы руки мойте, минут через тридцать кушать будем.

Нет, заметно, конечно, что дом деревенский, но санузел вполне на уровне. Павел попробовал – горячая и холодная вода имеются. Шампуни на полочке, какие-то бальзамы и прочие баночки, которыми так любят запасаться женщины.

– Ну пошли, пошли, – поторопил его Чекалин. – Примешь с мороза. Коньяк будешь?

– Можно и коньяк.

В отличие от деревенских изб, в доме было три комнаты, что по местным меркам для двоих многовато. Та, в которую привел его хозяин, явно служила кабинетом. Початая бутылка и рюмки появились на столе раньше, чем Павел успел сесть в глубокое кожаное кресло.

Пусть и с небольшой натяжкой, но, делая скидку на местность, можно было сказать, что тут роскошно. Особенно при воспоминании о полуразрушенном монастыре с его просвечивающими на фоне неба куполами. Сравнение оказывалось явно не в пользу обители и наводило на некоторые размышления.

– Ну? За встречу! – предложил немудреный тост Чекалин, разлив коньяк по рюмкам и подвинув поближе к гостю вазочку с шоколадом.

– Давай!

Коньяк пошел хорошо, будто душа давно его просила. А может, и просила, черт ее знает. Ох ты! Чур меня, чур! В доме священника даже думать такое как-то неудобно.

– Ты меня ждал, получается? – спросил Павел, готовясь вбросить в рот кусочек шоколада.

– Да откуда?

– А чего ж ты вышел?

– Да мне сторож наш позвонил. Ищет, говорит, какой-то тип отца Николая.

– Позвонил? – туповато переспросил Павел.

– Ну да, с мобилы. Сейчас без этого никак. Не автомат же ему давать. А тебя Петрович ко мне отправил?

– Есть другие варианты?

– Еще по одной? – ушел от ответа Чекалин.

– Можно.

– Кстати, можешь свою «шапку-невидимку» погасить. Расслабься. Я эту хату так заэкранировал – водородной бомбой не возьмешь. Серьезно.

Сейчас, при свете, он стал легко узнаваем, хотя что-то в нем все же изменилось. Теперь он выглядел более раскрепощенным, что ли. Во всяком случае, куда более довольным жизнью, чем раньше.

Послушавшись совета, Павел свернул «плащ». Дом был действительно сплошь облеплен «заплатками» – аж в несколько слоев.

Вторую рюмку пили не торопясь, с расстановкой.

– Ну, давай рассказывай, каким ветром тебя в эти края занесло.

– Погоди ты сразу меня допрашивать! Гостя сначала нужно, что?

Чекалин хохотнул.

– Накормить, напоить и спать уложить.

– Ну, со спать пока можно не торопиться, – милостиво разрешил Павел, покачивая рюмку. Ему тоже становилось хорошо. – Лучше расскажи, с чего это ты в священники подался?

– А чего такого? Нормально!

– В деревне-то? – усомнился Павел. – Правда, у тебя тут… – Он демонстративно обвел взглядом кабинет. – Вполне. Только не боишься? Местные-то не воруют? А то ведь и поджечь могут такую красоту.

– Сунулись было поначалу, – Чекалин довольно засмеялся, вспоминая. – Пощупать решили по пьяни. Так я тут такие заклятья наставил – мама не балуй! Теперь-то что! Почти всех мужиков от пьянства закодировал. Правда, – он несколько погрустнел, – сорвались трое. Работать с ними пришлось – жуть! Весь в мыле был.

– Хочешь, научу? – оживился Павел. – Тут наши программисты такую штуку сочинили – насмерть! Один сдуру решил на себе испытать, так до сих пор мается.

– Слушай, запиши мне, а? – оживился Чекалин. – Есть тут у меня пара типов на примете. Сейчас бумагу дам.

Он живо встал и, достав из секретера блокнот, так называемый деловой, из дорогих, в солидном кожаном переплете, положил его перед Павлом. Тот по памяти воспроизвел формулу.

– Только смотри. Вот тут, – он поставил галочку, – и тут надо закольцевать и поднять тональность. Потом свернуть… Ну, ты знаешь.

– Заархивировать формулу.

– Ну да. И – как пуля. Я проверял.

– Нормально?

– Да ты чего! – заверил Павел и вдруг спохватился. – Слушай, а ничего, что ты священник и это? – он ткнул пальцем в страничку блокнота.

– В смысле?

– Так колдовство же по сути. Церковь такие штуки не жалует.

– Не бери ты в голову. Ты чего думаешь, я один такой?

– А – нет?

– Я тебя умоляю! В церкви наших полно. Не знаю даже с каких времен. Взять хоть патриарха Алексия. Знаешь такого?

– В смысле…

– Нет, – отмахнулся Чекалин. – Первый. При Сергее Радонежском был. Наложением рук лечил и вообще. Да и сам святой Сергий тоже. Ну, еще по единой? И – ужинать.

– Погнали, – не стал возражать Павел. – Ну а вообще, ты как здесь оказался? Церковь и все такое.

– Да надоело все! Чудеса эти долбаные с разборками пополам. Напряги бесконечные. А тут – покой. Поначалу, конечно, хреноватенько было. Деревня, ты правильно сказал. Грязь, пьянство, воровство.

Павлу уже давно хотелось курить, но он не решался. Но после коньяка так приперло, что он достал пачку и взглядом спросил разрешения.

– Валяй! Ну вот. Сплошная пьянка и, как следствие, воровство. Работы нет. Колхоз-то тю-тю! Монастырь… Представляешь, какие деньги на это нужны! Это тебе не коттедж и не казино. Даже не церковь. Да и место, сам понимаешь, не проходное. Вместо казны сплошная дырка от бублика. Но ничего, потихонечку, с Господом, всем миром. Сдвинулось дело. Мужики меня тут чуть не за святого держат, ну а уж жены их – вообще!

– Мужчины! – раздался из-за двери женский голос. – Трапезничать!

– Идем!

– Слушай, – понизив голос, спросил Павел. – А Ирина, она…

– Жена. Да все нормально. Давай, допиваем – и пошли.

Вряд ли все священнослужители так ужинают, как в доме отца Николая. Хотя – слухи ходят разные, щеки у попов – тоже. Есть и пошире. Заливное, мясо горкой, картошечка, капустка квашеная, нарезка, колбаса трех сортов, икорка – двух, рыба белая копченая, пирожки горячие, свежие, явно магазинного происхождения овощи, еще что-то на тарелочках и в плошках. Всего вроде не помногу, но стол, рассчитанный человек так на двенадцать, заставлен больше чем наполовину. А во главе – два графинчика – один с беленькой, другой с чем-то красным.

– Гость в дом – радость в дом! – провозгласила хозяйка и сама разлила питье по рюмкам. Себе – красненькой настойки. И принялась хлопотать.

Нет, Павел, конечно, знал хороших хозяек, у которых из-за стола так просто не выйдешь. Но тут было нечто. Ирина ему сразу навалила мяса, источавшего убийственный аромат, и стала предлагать все остальное, угрожающе нависая над прибором гостя с очередной посудиной.

Трапезничали долго и со вкусом, выпивая в меру и хорошо закусывая. Легкий разговор велся в основном о том, что завтра можно съездить покататься на «Буране», но сначала нужно обязательно посмотреть монастырь, а после мотнуться в город и там пообедать в ресторане. Между делом Чекалин сообщил, глядя на усилия гостя над закуской, что постелят ему в кабинете ("Диван видел? Там трое уместятся. Ириш, сделай сейчас, а?"), так что проблема ночевки решилась быстро и непринужденно.

Несколько вопросов о московском житье-бытье только оживили общение, но – было видно – хозяев это интересовало не особо. "Горнин, Степанов – как там они?" – "Нормально!" В какой-то момент, когда разговор вновь зашел о монастыре, Павлу показалось, что Чекалин намекает на его возможный денежный взнос на святое дело, но только показалось. Никто не хотел портить удовольствие от застолья. И вообще – ему здесь были искренне рады и угощали от души, без, кажется, всякой задней мысли. Павел на самом деле отдыхал душой, напрягаясь телом, точнее, желудком. Но – с удовольствием.

Наконец он, изрядно разомлев, сказал:

– Все, спасибо. Не могу больше. Пощадите.

Он наелся так, что больше кусок в горло не лез. До того, что даже сидеть было трудно.

– А чайку? – легко предложила Ирина, подхватывая что-то со стола и уносясь на кухню. И уже оттуда крикнула: – Способствует!

Смотреть на нее было приятно. Она все делала быстро и легко, с видимым удовольствием ухаживая за мужем и гостем, при этом каждому казалось, что львиная доля внимания уделяется именно ему.

– Хорошо ты здесь устроился, – еще раз похвалил Павел, поудобнее разваливаясь на стуле не от отсутствия воспитания, а из-за того, что ощутимо переел.

– Стараемся, Паш, стараемся. Ты летом здесь посмотри. Я тут такое задумал! Часть паев у мужиков выкупил, уже специалисты приезжали смотреть. Тут же всю жизнь лен выращивали, а в последнее время безобразничать стали, спиваться. Места – ты чего! Жаль, этим летом не успел развернуться, все домом занимался, но ничего, по весне я тут целую деревню для туристов открою. Тут же охота – с ума сойти! Иностранцы валом повалят. Уже и управляющего подыскал.

– Капиталист.

– Ну не спиваться же от скуки?

– Слушай, ну а вообще, как? Нет, я понимаю, деревня, свежий воздух, молочко парное и прочие прелести, только я в деревнях бывал. Тоска смертная и сплошные заботы – сенокос, дрова, урожай, надои, дорога, скотина. Обо всем сразу приходится думать.

– Вот! Ты правильно сказал. Чуть ли не первое, что я сделал, пошел в областную администрацию и решил вопрос с дорогой и газом. Видел бы ты, как там они забегали. Сразу и деньги нашлись, и подрядчики приличные, и все, что нужно. Патриархия, ясное дело, поддержала – монастырь же восстанавливаем, не что-нибудь. Но это так, для соблюдения политеса, а больше для отмазки. Я их так заморочил, что они, если б в бюджете денег не нашлось, свои б отдали.

– Круто, – прокомментировал Павел, освобождая место для чайных приборов, которые уже несла хозяйка. – То есть доволен?

– Так я ж тебе говорю.

– Ну а из Москвы чего сдернул? За романтикой?

– Из Москвы я, Паша, сдернул, – с расстановкой стал отвечать Чекалин, – потому что надоело всё. Все эти интриги, всё это копошение. Обманы эти дурацкие, недомолвки.

– Ты о чем?

– А ты чего, до сих пор не в курсе? Тебя за дурачка так и держат?

– Ты вообще-то полегче бы! – обиделся Павел.

– Полегче? Хорошо, будет тебе полегче.

Ирина принесла чай в большом, литра на три, узбекском чайнике, хрустальную вазочку с конфетами – московскими, кстати! – разлила по кружкам и села, молча глядя на мужа. Продолжать при ней в том же тоне было не больно-то вежливо, но муж, видимо, не находил в этом ничего неудобного, потому что продолжал в том же духе:

– Вот смотри.

Он огляделся, что-то выискивая вокруг, и вдруг взгляд его остановился на полу, покрытом толстым ковром.

– Гляди, – показал он туда рукой.

Павел, не очень понимая, в чем дело, уставился на ковер. И вдруг… Ему сначала показалось, что это от выпитого. Свободная часть ковра, та, на которой не было мебели, вздрогнула, шевельнулась, пошла волной и стала подниматься. И поднималась так до тех пор, пока не встала вертикально, отгородив сидящих за столом от остального помещения. При желании Павел мог бы прикоснуться к ковру рукой, но не сделал этого.

– Ну? Как тебе такое? Сможешь повторить?

Павел напрягся, пытаясь поколебать ковер, но тот стоял как каменный.

– Как ты это сделал?

– Интересно?

– Ага.

И вдруг ковер рухнул, как мог бы рухнуть, скажем, лист толстой фанеры. Плашмя и со шлепком, отчего над ним поднялось облачко пыли. Ирина звонко чихнула.

– Коль! Ну я ж тебя просила, – сказала она укоризненно.

– Извини. Увлекся.

– Ну что увлекся? Мы же за столом.

– Ну прости. Впервые за столько времени коллегу встретил, сама понимаешь.

– Да, и вы меня тоже, – сказал Павел, почувствовав неловкость.

– Прямо как дети, честное слово. Вот идите туда, – она махнула рукой в сторону кабинета, – и роняйте что вздумается.

– И вправду, пошли, Паш.

– Спасибо. Все было очень вкусно, – поблагодарил Павел, вставая из-за стола.

– Ой, да пожалуйста. Что на завтрак-то хотите?

– Даже не знаю. Да все, что угодно. Как вам, так и мне.

– Хотите пирожков? Я сейчас тесто поставлю. С мясом и солеными грибами.

– А не тяжеловато будет с утра? – тоном опытного дегустатора спросил Чекалин.

– Так холод-то какой.

– Ну, сама смотри. Пошли, Паш. Покажу тебе еще кое-что.

– Только вы уж там поаккуратней, – напутствовала их Ирина. Ее совершенно не удивил фокус с ковром. Наверное, и не такое видела.

На диване уже было приготовлено спальное место для гостя. Он как-то не заметил, когда хозяйка это сделала. Расторопная женщина, ничего не скажешь. Даже пепельницу успела поменять.

Они расположились в креслах, и Чекалин водрузил на столик непочатую бутылку коньяка.

– Ну и как тебе? – спросил он, разливая коньяк по рюмкам. – Кстати, кури.

– Спасибо. Ты по поводу ковра? Интересно. Научишь?

Чекалин поморщился.

– Да тут и учить-то нечему. Да научу, если хочешь. Примитив. Понимаешь, какая штука. Ваш Петрович не такой простой, как хочет казаться. Я не сразу его понял. Долгое время, прямо скажу, недоумевал. Ну, казалось бы, если ты умеешь, условно говоря, построить дворец, то почему бы не научить этому других? Нет, я не имею в виду всех. Идеи равенства и братства отжили свое, доказав свою историческую несостоятельность.

– А он умеет? – перебил его Павел.

– Дворец-то? Понимаешь, тут дело даже не в том, умеет он построить именно дворец или нет. По большому счету, это не так уж и сложно.

– Тогда в чем дело? – спросил Павел, с удовольствием закуривая. – Вот взял бы ты, к примеру, и за пару дней отгрохал бы этот свой монастырь.

Чекалин поднес рюмку ко рту и отхлебнул, после чего как бы в удивлении покачал головой.

– Ты не понимаешь, – сказал он. – В сущности, монастырь нужен не мне, а им. – Он кивнул по направлению окна. – Отдельные чудеса – вещь хорошая, когда они помогают жить, а не подменяют жизнь. Человек ведь такая скотина, которой нужно занятие, свое дело, только тогда он человек, а не животное, которому только жрать надо да на самку влезть. Когда я сюда приехал, знаешь, кого первым делом увидел? Скотов! Пропитые, бездумные, бездушные. Они могли только воровать по мелочи и пить до усрачки. Сутками! Не просыхая. Сами в грязи, в дерьме, но чтобы водка обязательно была. И – много. Нормальные люди в этой среде просто не выживали. Или спивались, или удирали отсюда без оглядки.

– То есть ты здесь что-то вроде мессии?

– Ну и что в этом плохого? В идее мессии, того же, кстати, Христа, есть один очень существенный момент. Тот показывал чудеса для того, чтобы люди уверовали, пришли, так сказать, в единое стадо.

– А другие этим стадом будут руководить?

– Будут! И это нужно. Потому что большинство людей не может самоорганизоваться. Не приспособлены они к этому. Другое дело, что церковь оказалась слишком косной структурой, неспособной эффективно изменяться в соответствии с эпохой. Потому что, к примеру, православие создавалось как, говоря приблизительно, военно-государственная партия. В период войн и государственного строительства церковь еще на что-то способна, но при этом оказалась совершенно не готова к мирной жизни.

– Слушай, Коль, давай не будем про это. Такая это тема мутная. И бесконечная. Ты про дворец хотел.

Чекалин кивнул и показал на пепельницу:

– Вот гляди. Это пепел. Чтобы он образовался, нужно его из чего-то получить. Так?

– Естественно. Но при чем здесь пепел?

– Точно так же и дворец. В "Тысяче и одной ночи" джинн, помнишь, как говорит о своих способностях? "Я могу разрушить город и построить дворец". Но не наоборот! То есть для постройки дворца ему нужен некий материал. В том числе для транспортировки и покрытия прочих сопутствующих расходов. Так что монастырь-то построить таким способом можно, но вот что при этом рухнет – вопрос.

– Ты хочешь сказать, что когда ты поставил дыбом ковер…

– Вот именно! В данном случае я тратил исключительно собственный ресурс. Но перед этим я хорошо поел. Понимаешь, разговоры о долгой жизни магов по большей части выдумки. Сказки. Если, конечно, маг практикует.

– А если нет? – спросил Павел.

– Ну, тогда, в принципе, есть варианты. Но при этом он работает как замкнутая сама на себя система, с внешней подпиткой. Увы, в таком случае он уже не практикующий маг.

– А если подпитка будет очень большой?

– Двигатель, находящийся на консервации, в любом случае сохраняется дольше работающего. Но при этом он может корродировать, а его составные части менять свои рабочие свойства и даже конфигурацию, вследствие обычного старения металла. Да и вообще, я не вижу никакого смысла в вечной жизни. Вечный Жид – отличный тому пример. В каком-то смысле речь еще может идти об эффективном долголетии, но с возрастом происходят неизбежные изменения психики. Понимаешь, будь мне лет десять или пятнадцать, я поднатужился бы и в одну ночь отгрохал этот монастырь, сотворив чудо, подвиг и глупость в одном флаконе. С возрастом же я понимаю, что люди должны это сделать сами, чтобы ценить сделанное. И чтоб их дети ценили. И чтобы продолжали это делать. Давай подолью.

Павел смотрел, как Чекалин наливает коньяк, и начинал понимать, почему тот превратился в отца Николая. Человеку захотелось найти смысл жизни в помощи конкретным людям и – чего уж там! – в покое. Но при этом вопросы к нему оставались.

– Ну а исчез-то ты почему? Мы уж всякое думали.

– Инквизиция, да? – усмехнулся хозяин. – Нет, я до такого уровня конфронтации не дошел.

– А она была?

– Кто? Конфронтация? Так я ж тебе объясняю.

– Что, Петрович не научил тебя строить дворцы? – подначил Павел.

– Господи! Да при чем здесь дворцы! Петрович… – Чекалин отвернулся, невидяще уставившись в стеклянную дверцу шкафа, за которой виднелись корешки книг. – Он измельчает профессию.

– Не понял. Переведи.

– Он сознательно сужает рамки. Жестко сужает. Я уже тогда много чего мог делать такого, а он гнал меня, да и всех нас, в одном направлении. Ну как же тебе объяснить? Человек уже стал скульптором, пусть и не таким уж великим, а его все заставляют рисовать эскизы.

– В каком смысле? Ты хочешь сказать, что перерос Петровича? – насторожился Павел.

– Да нет, вряд ли. Он сильный маг, очень сильный. Один из самых-самых, уж поверь мне. Но у него свой бзик. Он считал, да и сейчас наверняка считает, что мы должны работать только с людьми, но не переходить на неживую материю. По сути – обычные гипнотизеры. Даже пусть не совсем обычные, ладно! Но он сознательно уничтожает целое направление практической магии.

– Слушай, по-моему, ты перегибаешь. Уж Петрович-то никак не похож на уничтожителя.

– Он и тебе мозги запудрил. Ты когда-нибудь бывал в академических институтах? Где всякие академики, профессора и прочее?

– Ну, не бывал. А может, и был. Уже не вспомню. Много где приходилось бывать. А что?

– Да то! Посмотришь на них – все такие христосики. С бородками, благообразные, умные, интеллигентные, такие речи говорят – заслушаешься! А сколько они толковых ребят зарубили на своих ученых советах? Не счесть. Не повышая при этом голоса и не давая даже повода усомниться в их праве на небожительство. И все для того, чтобы отстоять свою линию в науке, защитить свое насиженное место от возможных конкурентов. Так и он.

– Ты это серьезно? – усомнился Павел.

– Если б несерьезно, не сидели бы мы здесь с тобой.

Чекалин залпом допил коньяк. Заметно было, что человек волнуется. Задели его за живое. В бутылке уже оставалось меньше трети.

– Ну хорошо, допустим, – примирительно проговорил Павел. – Но ведь у него нет лицензии на монополию. Есть и другие маги, не слабее его. Они-то что?

– Есть, конечно, – как-то вяло согласился отец Николай. Видать, перегорел. Устал.

– Они-то должны другой точки зрения придерживаться. Не могут же все в одну дуду дудеть.

– По идее, да. Только у меня на этот счет большие сомнения. В свое время я потолковал с одним человеком… Но ты учти, что в условиях работы под маг-директором наши контакты с другими практически сведены к нулю. Так, случайные пересечения, которые мягко, но очень эффективно пресекаются. Поэтому всей картины мы не видим и не знаем. Не только ты и я, а все мы. Любых цветов и оттенков. Так вот он, человек этот, сказал мне, что между высшими магами, ну, теми, кого мы называем маг-директорами, заключено что-то вроде соглашения. Про мировое правительство слышал?

– Да кто не слышал? Только, по-моему, фигня все это. Есть крупные финансово-промышленные корпорации, которые определяют общую экономику и политику стран и даже регионов, да и то не всегда, и все. Политики, военные. Мафия, в конце концов.

– Ага! А мы как в эту картинку вписываемся? Да при желании я один могу самую большую корпорацию раком поставить. А уж Петрович со своей командой – тем более. Деньги штука, конечно, важная, без них всего этого, – Чекалин коротким жестом обвел свой кабинет, – не было бы, как и много другого. Но есть кое-что посильнее денег. Или, если хочешь, важнее.

– И что же?

– Люди. Просто люди. Дети, женщины, любовь, секс, удовольствия. Даже трудности, хотя их, естественно, никто не любит.

– Это понятно. Так что ты про мировое правительство-то? – вернул его в колею разговора Павел.

– А-а. Ну, в общем, все крупняки будто бы договорились меж собой, что будут сдерживать все, что выходит за рамки человеческого. То есть дальше гипнотизеров нас с тобой никто не пустит. Вот так-то!

– Как, силой, что ли?

– Найдут способ, – сказал Чекалин и отчего-то подмигнул. – Вот у тебя – я помню – были очень неплохие задатки. Можно сказать, талант. Я помню, как ты стаканы ловил. И что? Где все это?

Павел почти забыл ту историю. У них на фирме происходило предновогоднее застолье. Петрович от ресторана отказался категорически, поэтому пьянку устроили в офисе. Сдвинули столы, питье закупили в магазине, но зато закуску заказали в ресторане. Но, видно, ошиблись с выбором, а может, рестораторы перед праздником зашивались и оттого халтурили, отчего еда оказалась невкусной. Словом, так получилось, что больше пили, чем ели. И как-то очень быстро напились. Танцы, шманцы, обниманцы – это само собой. Это подразумевалось изначально. Но когда кто-то неловко толкнул стол, и посуда полетела на пол, грозя превратить респектабельную, в общем, корпоративную вечеринку в отвратительную пьянку с битьем посуды и донельзя скользкими салатами на полу, Павел, первым заметивший катастрофу, собрался и подхватил весь этот посудо-, вино– и закускопад, подняв все это хозяйство высоко над столом. Тогда, после выпитого, он несколько не рассчитал свои силы и едва не отправил все это вместо пола на потолок, но вовремя спохватился. Был кратковременно отрезвляющий эффект, были аплодисменты, имело место даже похлопывание по плечу, но, в общем, и всё. Мероприятие после короткой заминки продолжилось, а уже через неделю никто про этот случай и не вспоминал. Даже он сам.

Павел посмотрел на пустую рюмку Чекалина, сосредоточился и поднял ее в воздух с легкостью. И сразу вспомнил про ковер, вставший перед ним непреодолимой стеной.

Рюмка мягко опустилась на стол.

– А налить старому товарищу слабо?

С бутылкой тоже, в общем, получилось. Она чуточку вихляла в воздухе, когда коньяк, выливаясь из горлышка, менял центр тяжести сосуда, но при этом и капли мимо не пролилось.

– Знаешь что? А оставайся, а? Мы тут с тобой такое заварим! Я серьезно.

– Спасибо, конечно. Но как-то…

– Брось! Интеллигентщина это и все такое. Проще говоря, неуверенность. Дают – бери, бьют – беги. Давай за это и выпьем.

Чекалин поднял рюмку, взглядом призывая последовать его примеру, они чокнулись и лихо выпили. Со стороны посмотреть – любо-дорого. Гусары отдыхают.

Но Павел, пришибленный интеллигентщиной и всем таким прочим, сказал, нарушая традицию:

– Я не знаю. Надо подумать. И вообще…

– Брось! – Теперь было видно, что Чекалин изрядно пьян. – Знаешь, что я тебе расскажу? Ну вот, как ты думаешь, почему я здесь поселился? Именно в этом месте?

– Да откуда ж я знаю.

Разговор теперь стал отчетливо напоминать характер пьяного трепа, когда все сначала клянутся в любви и вечной дружбе, а потом ни с того ни с сего начинают бить друг дружку по морде. Пора завязывать.

– Этот монастырь не просто крепость или там оплот веры. Это! – Чекалин поднял вверх палец и сделал многозначительную паузу, всем своим видом показывая, что сейчас он произнесет нечто эпохальное. Откроет тайну. Нет – Истину! – Охранная зона!

– Чего?

– Того самого. Но это завтра. Завтра. Не в темноте же шарить. Расскажи-ка ты пока про себя. Не стесняйся. Уж коли приехал, так не молчи. Может, помогу тебе чем.

Уходить от ответа во второй раз выглядело бы и вовсе нахальством, поэтому Павел, стараясь не очень вдаваться в детали, изложил историю последних дней.

– Я вообще не понимаю, как такое может быть, – заключил он. – Понимаешь? Все как сговорились. Ну не я это! Веришь?

– Да я-то верю. И Петрович, думаю, тоже. Иначе бы он не дал тебе мой адресок. Но тогда кто же наследил-то?

– Я бы сам хотел узнать.

– Слушай, а у тебя нет, скажем, брата-близнеца?

– Да откуда!

– Или другого кровного родственника. Отец, сын.

– Только мать. Но я тебя уверяю!

– Это понятно, – отмахнулся Чекалин. – Тогда странно.

– Слушай, а вот ты по поводу брата сказал. Что, такое возможно?

– Сам я, честно говоря, не сталкивался с таким, но разговор о чем-то подобном как-то имел место. Хотя при большом желании, а главное, умении, отличия, конечно же, отыщутся. Это как с отпечатками пальцев. Но уж если экспертизу сам Петрович проводил! – Чекалин развел руками. – То есть точно нет? Может, ты не в курсе? Знаешь, как в детективах пишут? Родилась двойня, но второго ребеночка украли, а матери сообщили, что тот умер. В роду-то у вас двойни-тройни бывали?

– Ничего такого не слышал. Ну уж до прадедов точно. А там, сам понимаешь. И по поводу украли тоже вряд ли. Роды у матери принимал хороший знакомый отца. Можно сказать, друг. Я, кстати, знаю его.

– Что, наведывается? – заинтересовался Чекалин.

– Да нет, с чего бы. Нет, как-то очень давно шли вместе с отцом и случайно встретили его. Ну он и сказал, мол, вот человек, который тебя на свет белый вытащил. Больше, кажется, и не встречались. Так что вряд ли.

– Да, не похоже. Ну что, давай спать? Утро вечера мудренее.

Заснул Павел сразу и спал, кажется, без сновидений, хотя на новом месте, как правило, засыпал плохо, долго ворочаясь и прилаживаясь к незнакомой лежанке. Тут же, как ни странно, и минуты не прошло, как он отключился. Прошедший день выдался тяжелым, из-за этого, должно быть, и вырубился. Да и алкоголь сказал свое веское слово. Вопреки расхожей и не больно-то смешной шутке, гуляющей в их среде с незапамятных времен, гласившей, что, заснув в доме волшебника, рискуешь проснуться с волшебной палочкой в известном месте, он отошел ко сну спокойно и без тревог.