Человек откинул тяжелое от пота одеяло и, поднеся к лицу металлический, с двумя латунными колокольцами, будильник, присвистнул: так поздно вставать ему еще не приходилось.

Занавеска, вобравшая в себя многолетнюю духоту, пропускала не свет, а какое-то мутное марево – из-за этого комната казалась декорацией к черно-белому фильму. Под острым углом на зеркале был виден нереально плотный слой пыли. Приглядевшись, человек увидел, что оно вообще ничего не отражает. Он подумал, что тот, кто живет по ту сторону, чувствует себя, как в тюрьме. Гадливо переступая через невесомые клубы на полу, человек подошел к центральной створке гардероба и четыре раза провел по ней пальцем. Получилось что-то вроде решетки. Человек приник к нарисованной дорожке, но кроме глаза в ней ничего не отразилось.

Если б человека спросили, зачем он рисует решетки, он бы пожал плечами. Этот вопрос ставил его в тупик. С детства.

– Бабки с собой? – Спросил Ку Клукс Клан, старательно затягивая узел на животе.

– Угу, – ответил Петр. – Во внутреннем кармане.

– Блин… Рубашку-то уже надели. Как их теперь оттуда?..

– Да не колбасись ты! Выведешь на улицу, тогда и рассчитаемся. Лучше закурить дай.

– Не употребляю. А насчет денег… смотри, Еремин! Меня в прошлом году кидал один. До сих пор с портрета как живой…

– Будут тебе деньги, успокойся. Все, как договорились, – заверил Петр, смутно припоминая, что действительно договаривался. Вот только когда?

– А теперь я тебе, пардон, по харе врежу. Иначе не поверят.

Ку Клукс Клан не технично, но крепко звезданул его в глаз, затем в нескольких местах надорвал свой халат.

– Вот так. А то нового век не допросишься. Ну, готов, маньяк-циклотимик? Пошли.

Он открыл дверь и, огласив коридор зычным «поря-адок!», вышел из процедурной. В руках он держал плотный матерчатый пояс, на котором, точно ишак на привязи, тащился Петр. Левая бровь не болела, но стремительно заплывала, и он чувствовал, как с каждой пульсацией зрение превращается из «стерео» в «моно».

– Расступись! – Крикнул Ку Клукс Клан. – Я ему аминазы вкатил, но шут его знает… Кусается, дьявол!

Подыгрывая, Петр плевался, рычал и всячески демонстрировал намерение вырваться.

– Ну-к, дай я с ним поквитаюсь, – подскочил санитар в зеленом. – Он, падаль, Вадику переносицу сломал!

– Уймись, люди же кругом.

– И куда его? На четвертый? – Поинтересовалась какая-то дама.

– Не. В пятнадцатую, на экспертизу. За ним уже машина пришла. Он, оказывается, опасный. Расступи-ись!

Петр мимикой подтвердил, что опасен, и свернул за Кланом на лестницу.

– Ноги не поломай, – остерег тот, придерживая Петра за шкирку.

– Слышь, Кочергина не видел? – Обратилась к нему пробегавшая мимо Гитлер Югенд.

– Нет. В кабинете посмотри.

– Там заперто.

– Сама ищи, – буркнул санитар.

– А чего ты здесь? У тебя же выходной сегодня.

– Отгулы зарабатываю, – сказал Клан, ускоряя шаг. – Мымра крашеная, – прошипел он, когда медсестра скрылась в отделении. – Все ей знать надо! Уйду отсюда на фиг. Пойду в морг, там, говорят, жить можно. У нас и тут нормально получалось, каждый месяц кому-нибудь побег устраивали, пока всякие уроды не…

– Меня в пятнадцатой не хватятся? – Спросил Петр.

– Кому ты там нужен?

– Так… э-э… экспертиза.

– Направление липовое. Дружок бланки с печатями на принтере катает – только заполняй. В пятнашке о тебе и не знает никто. А наши рады избавиться. Ты же буйный, – хохотнул Клан, шутливо тыкая его в печень.

Миновав последний пролет, они спустились в вестибюль. Ничего примечательного внизу не оказалось – полукруглое окошко справочной, раздевалка, аптечный киоск в углу. Все было похоже на обыкновенную больницу. Если б не участие в этом деле Кочергина, Петр, пожалуй, мог бы купиться.

Значит, освобождение – подстава. Ловко разыграно. В один рукав – жучек, в другой – радиомаяк, и гуляй, Петруха, ищи своих. Старый номер. Да, но Кочергин… Он же его грохнул, собственноручно. Чудная инсценировка… Опять что-то не сходится. По всем статьям, больничка натуральная. Только Валентин Матвеевич не очень в нее вписывается. Какой из него психиатр? Он, помнится, больше по международным связям. По связям, н-да…

Ку Клукс Клан громыхнул дверью и вывел Петра на улицу. У самого входа стояла белая «Волга» – пикап с красным крестом и заклеенными стеклами.

– Не расслабляйся, рано еще, – процедил санитар и, кивнув водителю, направил Петра к машине.

Как и положено больному, Петр разместился сзади – внутри находился довольно мягкий лежак, обтянутый темным дерматином. Дверцы одновременно хлопнули, и «Волга», затрещав разбитым сцеплением, поехала к воротам.

В оконной пленке кто-то расковырял маленькую дырочку, и Петр мог наблюдать, как из будки вывалился сонный мужик, как долго он водил носом по документам, и как, наконец, дал отмашку. Железная воротина немощно отползла в сторону, и машина вырулила в захлебывающийся зеленью переулок.

– Ну вот, Женька, а ты переживал, – раздался голос Клана. – Зарплата – копейки, халтуры на этой колымаге никакой, а тут – стольник. За десять минут. Вон там сверни. Слушай умных людей и будешь в полном порядке. И здесь еще. Да, здесь. Местечко потише. Все, тормози. Эй, шизоиды-параноики! Как вам воздух свободы?

– Нормальный воздух, – отозвался Петр. – Распутывай, а то руки затекли.

– Я Коперфильда по ящику видел, он сам из нее вылазит, – сказал невидимый сзади Женька.

– Большой опыт, наверно, – сострил Клан, обходя длинный кузов «Волги». – Бабки точно при тебе?

– Во внутреннем, говорю же.

Машина остановилась в каком-то вонючем дворе, тесно заставленном мусорными баками. Вокруг помоек копошилась прорва нечистых голубей и столько же суетливых, прыгучих, как резиновые шарики, воробьев. Большинство окон было зашторено.

Да, дворик что надо. Две узких арки, невысыхающие лужи и вечный смрад. Свидетелей не будет.

Санитар помог Петру снять смирительную рубашку и сложил ее «конвертиком». Петр с наслаждением потянулся и размял ноющие плечи.

– Ну, давай.

– Я забыл, сколько с меня? – Нахмурился он.

– Полштуки грина, – кротко объявил Клан.

– Какого «грина»?

– Блин… долларов, долларов, Петя, – он отчего-то начал нервничать.

– А в рублях можно?

– Давай в рублях, мне по барабану.

– Сейчас.

Петр перебрал в кармане три червонца и задумался. Совсем без денег в город выходить было глупо. Но и тридцатка – тоже не деньги.

– А сдача есть?

– Какая, блин, сдача? Ты чего гонишь, козел? Ты без бабок, что ли? – Взъярился Ку Клукс Клан. – Женька! Иди сюда!

– Я так и знал, – раздосадованно протянул водитель. – С тобой, идиотом, свяжешься… Сам разбирайся.

Не дожидаясь атаки, Петр незатейливо саданул Клана в пах и, пользуясь тем, что его руки оказались временно заняты, добавил правой в глаз.

– Теперь квиты. А денег у меня нет. Не завезли сегодня.

– Сво-олочь, – пропел санитар, опускаясь на грязный асфальт. – Женька! Да Женька, блин!

Сообщник высунулся из кабины и, оценив обстановку, дал по газам.

– Вот, сволочь! – Заключил Клан. – Ладно, иди, раз такой крутой. Гуляй. Бесплатно. Помни мою доброту. Ну хоть на пиво!..

– Я б тебя угостил, – сказал Петр. – Я не жадный. Но обстоятельства… Ты мне лучше вот что скажи…

Он замолчал, собирая вместе мучившие его вопросы, но так и оставил их при себе. Какой-то Ку Клукс Клан, какой-то несчастный санитар из психушки, промышляющий вызволением узников разума… Что он может знать? Он не спецагент, не провокатор, это ясно. Обычный обалдуй, и больница та – самая обычная.

– Иди-ка ты, правда, в морг, – посоветовал Петр. – Честное слово, с мертвыми хлопот меньше.

– Ты откуда, такой прыткий, взялся? Из Чечни?

– Из Народного Ополчения. Слышал?

– Нет, не слышал.

– Ну и дурак.

Пройдя через похожую на кишечник вереницу тухлых и темных дворов, Петр попал на какую-то невзрачную улочку. «Нижняя Мухинская», – прочитал он на треснутом колпаке из оргстекла и, не раздумывая, свернул направо, где светился прогал перекрестка – со светофором, с провисшими троллейбусными проводами и глупой рекламной вывеской «Бриллианты».

Нижняя Мухинская была до того тиха, что одним своим видом навевала покой и сонливость. Безобразные тополя вдоль мостовой, тяжелые струпья краски на стенах, отсутствие коммерческих палаток и обменных пунктов делали ее идеальной для съемок фильма о годах, скажем, шестидесятых или даже сороковых.

Скоро, метров через сто, она вольется в улицу пошире, растратит себя на блеск витрин, на хаос товаров, а пока Петр любовался, вдыхал и, жгуче страдая по куреву, пытался вспомнить… вспомнить – хоть что-то еще, кроме ослепившего миража про бой у Кузнецкого, про молодого парня с «Мухой» и взрыв-пакет на брусчатке.

Ничего не возвращалось. Ни важного, ни мелочей. Он даже отчества своего не знал – потому что сегодня ему не сообщили. Подумав об этом, Петр испугался. Через несколько часов наступит вечер. Если верить соседям по палате, то с минуты на минуту польются воспоминания, но ведь потом он заснет… А утром… Кто скажет, как его зовут? Утром он проснется более беспомощным, чем заколотый сульфой Гарри.

Нет, кое-что все-таки отложилось. В частности, охранники у выхода из отделения – он помнил всех четверых, а не только сегодняшнего. Уже что-то, уже не ноль. И КВН. Целую неделю по утрам. Это он тоже помнил. И еще – план побега. С трудом шел, со скрипом, но ведь в итоге получилось. Нет-нет, он далеко не безнадежен. А Кочергин, а Нуркин! Оба – из черного списка Народного Ополчения. Много их там, гавриков? У-у-у! На твой век, Петя, хватит.

Он дошел до перекрестка и остановился, размышляя, куда идти дальше.

– Эй, ты! Топай сюда! – Начальственно крикнул парень у черного «БМВ». – Денег хочешь?

Тон Петру не понравился, еще больше ему не понравилась уверенность постороннего человека в том, что он нуждается в деньгах, однако он в них действительно нуждался.

– Чего тебе?

– Не «тебе», а «вам». Тьфу, ну вы, бомжи, оборзели! Толкнуть надо. До заправки. Во-он там. У тебя мышцы остались, или пропил все? Короче, десятка. Взялся. Бы-стрень-ка.

На молодом парне были превосходные брюки и симпатичная пестрая рубашка. Петру захотелось иметь такую же – он как раз спохватился, что сам одет с чужого плеча, да и бланш под левым глазом наверняка успел налиться всеми цветами радуги. Бомж и есть.

– За десятку сам толкай.

Владелец «БМВ», собравшийся было сесть за руль, многозначительно замер.

– Гордый пролетарий? Сельская интеллигенция? Две. Две десятки, но за это – бегом. Чтоб ветром одувало. Ферштейн?

– Маловато, – Петр не приблизился к машине ни на шаг, но и уходить тоже не собирался.

– Сколько ж тебе надо, гегемон?

– Полштуки грина. Это долг отдать. И еще на жизнь.

– Ладно, клоун. Даю тридцать. Не за хамство, за находчивость.

– Сто рублей, и меняемся рубашками.

Тот попытался изобразить гомерический хохот, но хохот вышел так себе.

– А зачем мне твоя? В ней, наверно, блохи живут.

– Не ходить же тебе с голым пузом, – резонно ответил Петр. – Не на пляже.

– Сам нарвался, бомжара, – тихо сказал парень.

Прохожие, предчувствуя конфликт, заторопились на другую сторону, а некоторые из пытливых пристроились возле троллейбусной остановки.

Человек в красивой рубашке расстегнул золотой браслет и опустил часы в задний карман, затем снял с круглого лба солнцезащитные очки и бережно положил их на приборную панель.

Сам нарвался, молча подумал Петр, занимая стойку. А часы хорошие, «Картье». Если выгодно толкнуть, можно всю больницу у Клана выкупить. И устроить карнавал – прямо на Красной площади. Нуркину понравится.

Нет, решил он. Психов тревожить не станем, часы для другого пригодятся. Я по ним время засекать буду – что и во сколько вспомню. Скоро вечер. Скоро начнется.

– Давай, мил друг, не томи, – сказал он бывшему обладателю золотых котлов и модной рубашки. – Без тебя дел по горло.