Костя встал рано. Борис еще спал – моргал закрытыми глазами и что-то бессвязно бубнил. Константин постоял над его кроватью, определяя, не прикидывается ли, и пошел умываться. За неимением щетки почистил зубы пальцем и, долго сомневаясь, решился наконец воспользоваться хозяйским станком. Бриться чужим лезвием было противно, но наблюдать торчащие под носом волосы – противней сто крат. Перед глазами все стояли идиотские усы учителя географии. Константин свирепо посмотрел в зеркало и погрозил кулаком.

Позавтракав остатками вчерашнего пиршества, он разыскал в прихожей сумку и достал из нее нож. Затем смочил брусок и, положив его на газетку, принялся не спеша править лезвие. Затачиваясь, сталь нежно посвистывала, и от этого звука на душе становилось теплей. Константин помнил о винтовке и пистолете, спрятанных в одной из подсобок метростроевцев, но чем больше проходило времени, тем меньше оставалось надежды на то, что оружие его дождется. Рабочие, диггеры, бомжи – да мало ли кому приспичит залезть в инструментальный ящик.

С ножичком как-то сподручней. Кондовый, без всяких излишеств, несомненно бытового назначения. Менты, конечно, могут придраться, но это все же не ствол.

Костя оторвался от своего занятия и проверил лезвие на ноготь. Да, к ножу претензий не будет. Первый же мент грохнет его на месте, причем без зазрения совести. Гора трупов, как выразился Борис. Детей иногда спрашивают: четыре – это куча или не куча? Насчет четырех неизвестно, а четырнадцать – точно куча.

За стенкой было слышно, как проснулся Борис. Охая и задевая ногами стулья, он оделся и вышел на кухню.

– Ранняя птаха? Брусок у тебя дерьмо. У меня швейцарская точилка, возьми в том шкафчике.

Константин, не вставая, дотянулся до дверцы и поставил перед собой коробочку, похожую на ручную кофемолку. Разобравшись в ее устройстве, он уважительно поцокал языком и за несколько минут переделал свой нож в финку с жуткими вертикальными желобками. Балансировка, и до этого никакая, пропала напрочь, но метать ножик Костя не собирался. Он вообще не планировал пускать его в ход, просто имел привычку не выходить в город без оружия.

– А что, правда, есть такая улица – «Народного Ополчения»? – Спросил он, перекрикивая дрызготню в ванной.

– Где-то в Щукино, – ответил Борис, высовываясь из-за двери.

– Сколько туда ехать?

– Отсюда? Полчаса.

– А число сегодня девятое.

– Девятое, – подтвердил Борис, отдуваясь и закрывая воду.

– Так… – Константин посмотрел на часы. – На все про все тебе пятнадцать минут. Бензин есть? Хорошо. Тогда хавай, и поскакали.

– Не понял. Я тебе кто – холоп?

– А тут и понимать нечего. – Возмущенный тон Костя пропустил мимо ушей. – Поедем с этим встречаться, с «больным Е.».

– Вы с ним как – созвонились, или ментальный контакт наладили? – С сарказмом произнес Борис.

– Ментальный. Все, что нас объединяет, – это участие в Народном Ополчении. Но улица может быть большая. Первый вопрос: где. Ну? Глухо? Пошевели извилинами.

– Я там был-то все пару раз…

– Ну и что? Я вообще не был. Я с тебя не место спрашиваю, а принцип. Допустим, решили мы друг друга найти. У какого дома искать будем? Ну?.. Если сегодня девятое.

– А-а… Понятно.

– Второй вопрос – во сколько.

– Ясно, ясно. В девять, да? А утра или вечера?

– В девять вечера мы будем стоять двадцать первого июля у дома номер двадцать один, – терпеливо объяснил Костя.

– Так ты целый месяц туда мотаться собираешься?

– Надеюсь, не придется.

– Нет, ты серьезно? Взял с потолка какие-то цифры, нагородил какую-то теорию… Да почему он должен следовать твоему графику?

– Потому, что другого в природе нет. Это единственная нормальная система. Я всю ночь голову ломал, ничего лучшего не изобрел. Если он не полный кретин, то наверняка додумается до того же. Ты ешь, а то не успеешь.

– На завтра перенести нельзя? У меня сегодня дела.

– Завтра – само собой. В десять ноль-ноль, у десятого дома.

К назначенному месту они прибыли без пяти. Борису это стоило недоеденного завтрака, но проигнорировать встречу двух пришельцев, пусть и маловероятную, он не мог.

Костя приказал ехать как можно тише, а сам, прильнув к стеклу, начал рассматривать прохожих. Ни одной кандидатуры. Люди по-муравьиному сновали туда-сюда и выходили за пределы дома номер девять – жилой семиэтажки бордового цвета с продуктовым магазином внизу.

Борис достиг перекрестка и, развернувшись, проследовал обратно. Пока он помалкивал, но частыми вздохами давал понять, что иного не ожидал. На третьем круге Константин попросил остановиться.

– Пойду, поторчу немного, – сказал он. – Вдруг они тоже на машине, или за углом где-нибудь.

– Ты в это веришь?

– А что мне остается?

Он забрал у Бориса темные очки-капли и, нацепив их на нос, вылез из машины. Борис недовольно побарабанил по рулю. Сзади приближался автобус – ему пришлось тронуться и проехать несколько метров. Как только он затормозил, правая дверь открылась, и рядом с ним уселся крепкий мужчина с недружелюбной физиономией.

Человек был примерно его возраста и телосложения. Борис отметил, что одет он дорого, но слегка неряшливо, хотя это можно было отнести и на своеобразие стиля.

– Вперед, – сквозь зубы велел незнакомец, и Борис неожиданно для себя подчинился. – Здесь, – мужчина показал на стоявшую чуть в глубине аптеку.

Борис растерянно посмотрел на Костю – тот шагал к магазину и ничего не видел. Кричать было стыдно, сопротивляться – страшно, поэтому он шумно проглотил загустевшую слюну и свернул в закуток. Первая посетившая его мысль касалась автомобиля, но даже в волнении он сумел сообразить, что древний чахоточный «Форд» угонщика не прельстит. К тому же, для ограбления все было слишком сложно и долго. Борис не понимал, чего от него хотят, и от этого боялся еще больше.

Незнакомец вынул ключ и положил его на приборную панель.

– Федеральная Служба Безопасности, – представился он, раскрывая красное удостоверение. – Майор Старшов.

Борис скользнул взглядом по каким-то словам и печатям – все было весьма разборчиво, но почему-то пролетело мимо.

– Я ни в чем не виноват, – с неподдельным удивлением признался он.

– Так не бывает, – улыбаясь, но не шутя, возразил майор. – Все мы в чем-то виноваты. Про первородный грех слышали?

– Это юмор, да?

– А что, вам смешно? – Спросил майор. – Посмеемся вместе. Вы в курсе, кого и зачем сюда привезли?

Борис потупился. Ему стало невыносимо жарко – носки облепили пальцы, как валенки, а из-под мышек по ребрам покатились крупные капли. Доигрался. Исследовательский пыл, туманивший мозги вот уже несколько месяцев, внезапно схлынул, и мысли приобрели необычайную четкость. Его ждали. За ним следили. Им все известно.

– Мало ли… подвез… – вякнул он. – Я иногда подрабатываю…

– И вместо того, чтобы брать деньги, раздаете пассажирам очки. Когда приедем, – хладнокровно сказал майор, – я вам покажу оперативную съемку. Там много такого, что требует ваших разъяснений.

– Случайно… вышло…

– Не знаю, как у вас, а у вашего подельника Роговцева случайностей не бывает. Если б не наши сотрудники, к вечеру в новостях показали бы новый труп. До появления здесь вас можно было обвинить только в укрывательстве, теперь же это прямое пособничество. А где пособничество, там и соучастие. Статья у Роговцева тяжелая, там наказание не делится на минимальное и максимальное. Срок там один. А пожизненно на двоих – это все равно пожизненно.

Майор Старшов говорил еще минут пять, пока Бориса, изведавшего несколько стадий отчаяния, не затрясло.

– В общем, положение у вас незавидное, – подытожил фээсбэшник. – С другой стороны, мы не формалисты и осознаем, что непосредственного участия в убийствах вы не принимали. Съемки свидетельствуют о том, что ваше общение с Роговцевым было не слишком продолжительным…

Борис вышел из оцепенения и часто закивал.

– Кроме того, существуют разного рода смягчающие обстоятельства, – проговорил майор. – Например, содействие следствию.

– Да, да… да, это я готов. Да, я согласен, – Борис затряс головой еще энергичней и с ненавистью посмотрел в зеркало. Константин все стоял у витрины, за которой громоздился огромный муляж сыра. – А вы его до сих пор не… того?

– Сейчас возьмем. С вашей помощью, или без – решайте.

– Да, да!

Сейчас Борис не возражал даже против недели или двух в лефортовской камере, только б потом все прояснилось. Он успел представить, с какой страстью сожжет свои еретические записи про трансформацию сознания и многослойность пространства.

– Что делать? – Напряженно произнес он.

– Подъехать и позвать его в машину.

Борис завел мотор, включил заднюю скорость и вырулил на дорогу. Пропустив длинный фургон, он пересек улицу и плавно остановился у магазина. Костя раздраженно отмахнулся, но, увидев внутри майора, расплылся в улыбке и побежал к «Форду».

Старшов распахнул дверцу и резво выскочил навстречу. Ожидаемых Борисом наручников и табельного оружия он не достал.

Костя с майором налетели друг на друга и крепко обнялись. Борис поглядывал на них со смешанным чувством облегчения и тревоги. Он был счастлив от того, что его разыграли, что камеры в Лефортово не предвидится, что все, черт возьми, хорошо, но при этом он хотел бы проявить больше выдержки. Перед товарищем Роговцева он предстал отнюдь не в лучшем свете, и это его смущало.

– Знакомьтесь, – сказал Константин. – Борис, специалист по психам. Петр, сотник Ополчения. Он же – «больной Е.».

Петр и Костя устроились на заднем сидении. Борис протянул Петру руку – тот ее пожал, но с секундной заминкой.

– Изуверский у тебя юмор. Бабушка меня госбезом еще с пеленок стращала.

– Оно и заметно. Будем считать, оправдался. Детские фобии – это святое.

– Как ты нас нашел? – Спросил Борис. – Неужели догадался – девятого числа, у девятого дома, в девять часов?..

– Ребят, это вы меня в девять искали. А я здесь с восьми дежурю.

– Тогда не состыкуется, – сказал он.

– Кто вовремя приходит, тот может не уйти.

– Ты про засаду? Откуда они у нас?

– Но ты-то ведь попал, – не совсем определенно ответил Петр и, наклонившись к Костиному уху, шепнул. – У тебя с собой что-нибудь есть?

Тот откинул полу пиджака и достал финку с зубчатым лезвием.

– Ох, и падок ты на эти самурайские штуки. Багажник пустой? Туда положим.

– Бориса? Он не опасен, – возразил Костя.

– Неопасный Борис только что тебя продал.

– Я думал, вы смеетесь. Госбез какой-то…

Петр молча бросил ему свое удостоверение. Константин внимательно прочитал все, что там было написано и, захлопнув, вернул. Потом опять вынул нож и полюбовался фигурной заточкой.

– Швейцария, – с уважением сказал он.

– Знаешь, Влад, я, кажется, начинаю жалеть, что с тобой связался, – сказал Широков. – Фонд и партия. Разные вещи. Мы переходим границу. Раньше были только деньги, теперь…

– Теперь большие деньги, Михал Михалыч, – вставил Нуркин. – Мы же в политику не лезем, и все это понимают. Просто урожаи на нашем огородике будут обильней. А чужого огородика нам не надо.

– Урожаи… – буркнул Широков. – Геморрои у нас будут. Такие, что жопы не хватит. Я чувствую.

– Уже? Рано, Михал Михалыч, еще не доехали, – засмеялся он.

Широков хотел ответить что-нибудь резкое, но поленился. Этот выскочка наглел на глазах – естественно и неудержимо. Широков и не особенно-то сопротивлялся. Из бухгалтеров да в заместители председателя, у кого ж головенка не закружится?

Надо будет его сплавить куда-нибудь, решил он. Вот пройдем организационный период, все утрясем, и – чао, бамбино!

Сорокапятилетний бамбино что-то себе мурлыкал и покачивал ножкой, благо пространство «Линкольна» это позволяло. За окнами неслись прокопченные деревья с высокими кронами – нижние ветки не выдерживали шоссейной экологии и, высыхая, шли на дрова для многочисленных шашлычных.

Охранник за звуконепроницаемой перегородкой провожал взглядом каждый мангал и тревожно шевелился.

Не кормят его, что ли, раздраженно подумал Нуркин.

Из всех достоинств секьюрити имел лишь большой бритый череп и лицензию на ношение оружия. Как специалист он был полный ноль, и Нуркин, понаторевший в вопросах личной безопасности, уговаривал Широкова оставить детину в офисе. Михал Михалыч, любивший проявлять принципиальность в мелочах, настоял на своем. Не то, чтобы он кому-то не доверял, или кого-то боялся, – просто из художественной литературы Широков знал, что на бандитскую стрелку желательно выезжать толпой.

Четвертым в «толпе» был водитель, смышленый малый, вовремя покинувший какой-то ведомственный гараж. Нуркин присматривался к нему уже несколько дней. Преданный человек дорогого стоит.

– Долго еще? – Капризно спросил Широков, включив переговорное устройство.

– Почти приехали, Михаил Михайлович, – отозвался водитель. – Двадцатый столбик.

– Ох, не надо было… – сказал он, отпуская кнопку.

– Надо, надо, Михалыч, – заверил Нуркин. – Сумма посильная, нас это не разорит, зато крепкий сон и здоровый аппетит. О! Стихи получились. И потом, Михалыч, это же связи. Они в нашем продвижении заинтересованы. Для них это престиж. Не каждая группировка партию имеет.

– То-то и оно, что имеет.

– У вас сегодня какая-то гомосексуальная тематика. Не вздумайте при них такие каламбуры отпускать.

– Что ж они, совсем пещерные? Одна блатата?

– Если так переживаете, могли бы в офисе подождать, я ведь предлагал.

Широков промокнул губы платком и отвернулся. Этот бухгалтер был слишком прыток, чтобы удовлетвориться малым. Потянет одеяло на себя, обязательно потянет. Расстаться – и чем скорее, тем лучше.

– Двадцать четвертый километр, – предупредил водитель.

Нуркин и сам уже видел. На обочине стоял угловатый джип болотного цвета, из которого торчала мускулистая рука. Рука призывно махнула, и водитель, не останавливаясь, проехал дальше. Сзади невесть откуда появился вишневый «БМВ». Обогнав «Линкольн», он дважды мигнул поворотниками.

Через несколько километров они свернули – название на проржавевшем указателе Нуркину разглядеть не удалось, но дорога была хорошая, асфальтированная. Миновав маленький мост со свежевыкрашенным шлагбаумом, эскорт вкатился в дачный поселок. О том, что это именно поселок, а не парк и не заповедник, Нуркин догадался, лишь когда заметил череду высоких заборов.

Кругом росли огромные сосны, и было непонятно, каким образом здесь что-то построили, не повредив деревьев. Дощатые ограды тянулись на многие метры, и каждый участок занимал никак не меньше пятидесяти соток.

«БМВ» встал у темно-зеленых ворот и просигналил. За распахнувшимися створками возник добротный бревенчатый дом в два этажа с мансардой и открытой верандой.

Слухи о разнузданном бытие преступных авторитетов оказались сильно преувеличенными – ни фонтанов, ни павлинов, ни голых негритянок на участке не наблюдалось. Напротив, все выглядело весьма почтенно: беседка в ползучих растениях, выложенные обычной плиткой дорожки и фантастической красоты цветник. Даже пресловутые боевики были похожи на любимых племянников какого-то дряхлого лауреата.

Охранник Широкова вылез из машины и долго вертел башкой, пытаясь сообразить, чем он здесь может быть полезен. К нему подошел загорелый парень в полосатой тенниске и довольно вежливо предложил сдать пистолет. Охранник подумал еще немного и, нагнувшись к окну, сказал:

– Михаил Михайлович, я вам выходить не советую.

– Ты что, белены объелся? – Прошипел Нуркин. – Нахера мы сюда тащились? Михалыч, рассчитай этого урода, и пусть возвращается пешком.

Он решительно открыл дверцу и, позволив себя обыскать, зашагал к беседке. Опыта общения с ворами он практически не имел, но считал, что со всяким человеком следует вести себя достойно. К тому же Маэстро показался ему нормальным, даже воспитанным, – по крайней мере, по телефону.

В беседке, причудливо сплетенной из тонких реек, сидели двое. Он поздоровался с Маэстро – тот ответил доброжелательно, но сдержанно. Главный здесь не он, мгновенно учуял Нуркин.

Второй, увлеченно читавший газету, встряхнул листы и медленно, неестественно медленно, положил их на колени. Нуркин повернулся к нему и, раскрыв рот, опустился на лавочку.

Они смотрели друг на друга так долго, что Маэстро почувствовал себя лишним. Он тактично кхекнул и, дождавшись взгляда Нуркина, пояснил:

– Идея сотрудничества с вашей партией нам понравилась. Но курировать вас буду не я. Вот, пожалуйста, – он показал на соседа с газетой. – Имен вам знать ни к чему. Просто Штаб.

– Штаб, – зачарованно произнес Нуркин, возвращаясь взглядом ко второму. – Очень приятно.

– Пошли, – сказал тот и повел его к веранде. Маэстро и охранникам он движением ладони велел оставаться на месте.

Нуркин поднялся на крыльцо и, увидев растерянного Михал Михалыча, повторил начальственный жест Штаба.

– Саша… – сказал он, зайдя в комнату.

– Влад…

– Саша-Штаб… Ты здесь.

– И ты. Как?

– Ополчение. Все-таки они меня достали.

– А я?

– Ты не помнишь?

– Смутно. Летели, кажется, на переговоры в Пхеньян… Что-то с двигателями…

– У тебя парашют не раскрылся. А меня через неделю хлопнули. Так что страна без руководства.

– Все, как я думал. Жизнь после смерти, – пробормотал Немаляев и, усадив Нуркина за накрытый стол, добавил. – Вот он, ад.

– Н-да? – Нуркин повертел за горлышки разномастные бутылки и воткнул в икорницу столовую ложку. – Ад, Сашок, это когда в говне барахтаешься. Вот как я. Бу-галтер. Шестерка. Тьфу.

– Не жалься, Влад. Я последний срок на севере отбывал. Поселок Торосный, на карте не ищи – нету. Отморозил все, что можно и нельзя. А твое положение поправимо. Да ты и сам… Никакой ты, допустим, не бухгалтер, Владя.

– Это песня долгая, – отмахнулся Нуркин, наваливая себе в тарелку салатов.

– Но ведь начал же. А что, Влад, прорвемся? Получится, а? – Немаляев вдруг загорячился и, плеснув по рюмочкам коньяка, навис над столом. – Получится, Влад! С твоими мозгами! А? Мы наш, мы новый!.. Там построили, и здесь построим. Я помогу.

– А сам?

– При моей-то анкете?

– Анкета у тебя и в том слое была неважная, – равнодушно ответил Нуркин.

– Ну, ты и волчара! – Притворно озлобился Немаляев. – Досье собирал! На кого?

– Штаб этим не занимается?

– Дурацкая кличка. А поменять нельзя. У нас все строго.

– Так. – Нуркин торопливо дожевал и хлопнул себя по ногам. – Давай еще по одной, и к делу.

– За нас. Не чокаясь, – пошутил Немаляев, но выпили действительно не чокаясь. – Что там за чучело с тобой приехало?

– Заместитель бывшего шефа бывшего фонда. Он ему родственником приходится по материнской линии, ну, шеф его и пригрел. А вообще, тюфяк. Он нам не нужен.

– Вопрос решен.

– Только не сразу и как-нибудь естественным путем. Авторитетом партии рисковать нельзя.

– Обижаешь. Мы тебе не быки с оптового рынка. Мы сами в авторитете. Кстати, сюда больше не приезжай. Встречаться в Москве будем, места подходящие есть.

– Ты всерьез со мной идти собрался, или ностальгия гложет? Подумай, Саша, зачем тебе политика? У тебя же и так полная чаша. Любого можешь задавить, купить, перепродать, трахнуть, в бараний рог согнуть. Чего тебе еще от жизни надо?

– И это говорит премьер? Мы ведь с тобой романтики, Влад, ба-альшие романтики. Иначе не замутили бы всю ту историю. А ты мне втираешь про синицу в руках. «Купить», «трахнуть»… А планы? Наши с тобой планы, Влад? Порядок, справедливость, прогресс…

– И ты, вор в законе Штаб, согласен быть помощником простого бухгалтера?

– Это для них ты простой. Я-то знаю. Ты же во все учебники попадешь, надо только до конца довести. Там не дали, здесь мы умнее будем. Учтем ошибки. Это даже хорошо, что…

Немаляева прервал нежный звонок мобильника, и он, отставив новую рюмку, недовольно ответил. В трубке говорили долго, больше пяти минут, – он молча слушал и хмурился.

Нуркин закинул в рот пару маслин и подошел к окну. Маэстро с Широковым толковали в беседке – там тоже накрыли маленький круглый столик, и Широков, босс недоделанный, жрал что-то прямо руками.

Обычные окна при ближайшем рассмотрении оказались стеклопакетами – люди во дворе двигали губами, но в дом звуки не проникали. Кроме окон все было натуральное: деревянная лестница на второй этаж, гобелен с пастушками, старая однозарядная винтовка, рядом – шашка в ободранных ножнах.

– Извини, задолбали меня эти братки, – сказал в спину Немаляев. – А, шашка понравилась? Дедова. Он у меня красным командиром был. Не думал, наверно, что внучек с пути собьется.

– А там? В том слое?

– Тоже. Представляешь, там я про него почти ничего не знал. Ну, лихой мужик, с орденами, фотография в альбоме… А здесь всю его биографию помню: и про ранения, и как из плена бежал. Я это к чему говорю. У нас с тобой жизненного опыта теперь в два раза больше.

– И дерьма – тоже.

Нуркин вернулся к столу и густо намазал на хлеб черной икры.

– Сдается мне, Сашок, Народное Ополчение, от которого нам покоя не было, сюда вместе с нами проползло. У меня, между прочим, сестру недавно почикали. Сестра не родная, и стерва была порядочная, а все ж напряг. Мешать они нам будут.

– Я в курсе. И по черному списку они плотно поработали. Твоя фамилия в газете мелькала.

– Читал, – скривился Нуркин. – Это еще ничего, лишь бы дальше не распространялось. Такая реклама нам не нужна. Связи с психами – это как секс с животными. Не отмоешься потом. Найти бы сволочей…

– Уже, – гордо улыбаясь, сообщил Немаляев.

– Кто?!

– Еремин Петр, сотник. Слышал про такого?

– Мне еще сотников помнить!

– Подержал я его неделю в подвале, а сам тем временем справочки навел. Сначала уверенности не было, мало ли безбашенных бродит. Потом убедился: он. Перекинутый, как и мы. Я ему для наживки жену с киндером показывал, он даже не сильно притворялся. Они ему никто, потому что он не отсюда.

– Надеюсь, он еще жив?

– Если под машину не попал, то да.

– Не понял. Он где?

– В Москве где-то. На воле.

Нуркин набрал воздуха для матерной тирады но, прищурившись, поднял глаза к потолку и задумчиво почесал ухо.

– Угум… и что за схема? Он здесь не один?

– Есть второй. Константин Роговцев. Кем он был у нас, я не знаю. Видимо, фигура помельче, но тоже профессионал. Насчет других пока неизвестно. Главное, если их нет сейчас, это не значит, что они не появятся в будущем.

– И ты отпустил этого… Еремина, чтобы он создал Ополчение номер два…

– Чтоб не вылавливать их, как пескарей, а накрыть всех сразу.

– Наблюдение?..

– Ни в коем случае. Он калач тертый, слежку наверняка учует. Пусть погуляет. Когда банду соберет, сам себя выдаст.

– И как ты это оформил? Из подвала – на свободу. Побег?

– Покушение, – ухмыльнулся Немаляев, картинно стряхивая с плеча пылинки. – Я ему себя заказал. Хотел лично проверить квалификацию. Мыслит он нестандартно. Это плохо. Зато у него с памятью не все благополучно.

Немаляев допил коньяк и, присев у лестницы, развернул одну из ступенек вокруг оси.

– От тебя секретов нет, – сказал он. – Вот, почитай.

Нуркин взял у него карманный дневник в кожаном переплете и открыл на закладке.

– Что ж, коротко и ясно.

– Каждое утро ему приходится повторять все сначала.

– Ты уверен?

– Зачем тогда эта запись?

– Нас с толку сбить.

– Слишком сложно. Если исходить из того, что соперник считает на двадцать шагов вперед, лучше сразу сдаться. Теперь к конкретике. Чем я могу посодействовать?

– В Минюсте завязки имеются?

– Везде имеются.

– С регистрацией у нас все чисто, но проконтролировать не мешало бы. Ненавязчиво так, без давления.

– Не учи. Что еще?

– Я вообще-то просить ничего не собирался. У бандитов обычно только одного просят – чтоб не стреляли. Ну, мне пора, а то сомневаться начнут – и твои, и мои.

– Мои никогда не сомневаются.

– Чего ты к словам цепляешься? В тюрьме научился?

– На тюрьме, Влад, так учат, что… да хрен с ней. Посиди еще, а?

– Спасибо, Сашка, не могу. В следующий раз – обязательно. А сегодня лететь надо, у меня после обеда презентация.

– Где?

– В американском посольстве. Так, маленький балаганчик. Не спрашивай, по телевизору увидишь.

– Ну, коли надо… Держи телефон. Днем и ночью, – сказал Немаляев, протягивая синюю карточку с одними цифрами.

– И ты не стесняйся. – Нуркин вручил ему свежеотпечатанную визитку и крепко пожал руку.

Маэстро из беседки исчез, вместо него в ней отирался крупноголовый охранник. Широков продолжал трапезничать – охраннику, судя по голодным глазам, не перепало.

– Наелся? Едем домой.

Широков, отодвинув блюдо, пошел навстречу, но Нуркин свернул к «Линкольну». Чтобы его догнать, лидеру партии пришлось перейти на трусцу.

– Как там? – Осведомился Широков.

– Все нормально, Миша. Иди в машину.

– Что ж ты без меня? – Прошептал он, прикрывая лоснящиеся губы. – А я тут пока с этим Маэстро почву разведал, так он обещал…

– К тачке иди, говорю! – Крикнул Нуркин.

Охранник бегом распахнул дверцу, и Широков почти упал в салон. В бухгалтере он сомневался с самого начала, но не предполагал, что все случится настолько быстро. И еще он не мог понять, откуда у бухгалтера взялась такая хватка.

– Совсем забыли, – обратился Нуркин к Немаляеву. – Сколько денег-то с меня брать будешь?

– За что?

– За крышу.

– Не волнуйся, – смеясь, ответил тот. – Потом расплатишься.

Нуркин улыбнулся, но, сев в машину, тут же нахмурился. Двойной жизненный опыт подсказывал: потом, как правило, бывает дороже.