Глава 8
Пятница, вечер
С обзорной площадки Илья ушел не сразу. Потеряв сначала Вадика, а вскоре и Андрея, он хотел спуститься вниз, но передумал и решил посмотреть на салют – когда еще удастся!
Хвостатые звезды, словно всплывая из омута, втыкались в темнеющее небо и разбухали разными, на любой вкус, букетами. На башне выключили свет, и огненные блестки, пролетая мимо окон, отражались в лицах желтым и голубым.
Каждый залп сопровождался криками «ура!», и Илья с внезапным раздражением подумал, что со времен первых китайских фейерверков вряд ли что-то изменилось.
Незадолго до конца представления он протиснулся к центру площадки и зашел в пустой лифт. Самые предусмотрительные последовали его примеру, большинство же осталось в зале, чтобы через несколько минут устроить свалку и в переполненных кабинах отдавить друг другу ноги.
Когда Илья оказался на улице, техники уже начали разбирать пусковые установки. Короткие квадратные фургоны с эмблемами Дня Единения Народов подъезжали к площади и выстраивались в четыре колонны.
Илья прошел вдоль вереницы одинаковых грузовиков и, остановившись у торговых автоматов, нажал кнопку на своем браслете. Затем поднял руку и, изобразив задумчивое ковыряние в ухе, сказал:
– Царапин вызывает.
– Секунду, Царапин, – отозвалось в черепе. – Связь не прерывать. Жди.
– Хорошо, жду.
– И не трепись, – велел голос. – Стой молча!
Кожу на затылке защекотало, но почесаться Илья не решился – кругом были люди.
Колонны раскрашенных фургонов постепенно сдвигались вперед. Когда с Ильей поравнялась очередная машина, он не обратил на нее внимания – разве что ход у нее был полегче, без вибрации и гула.
Внезапно три буквы в слове «Единения» выделились из ряда и скользнули вверх. В черном проеме появились руки и медленно, как во сне, взяли Илью за шкирку.
Спустя мгновение он оказался внутри. В кузове было темно – как раз настолько, чтобы не увидеть лиц двоих сидевших там мужчин. Илье надавили на плечи, и он волей-неволей опустился на жесткую скамейку – попутно соображая, что за спиной тоже кто-то есть.
– Докладывай, – сказал голос.
Впервые за эти годы Илья слышал его не через вшитый за ухо динамик, а естественным образом – самими ушами, причем двумя.
– Я их передал, – молвил Илья.
– Это и так ясно. Кто второй?
– Вадик, я говорил уже. Он просто сосед. Увязался, куда ж его денешь…
– Просто? Уверен?
– Конечно. Псих обычный. Шваль. Мусор, а не человек. Он, понимаете…
– Достаточно, – прервали Илью. – Художника мы сами прощупаем, без тебя.
– Художника?..
– Да, Царапин, чера Вадима Ветрова. Художника. Спасибо за сотрудничество…
Голос закончил, хотя, судя по интонации, он хотел добавить что-то еще.
«Спасибо за сотрудничество, но…» – представил себе Илья и оцепенел в ожидании. Либо удар, либо инъекция, но обязательно – сзади. Там еще двое, с крепкими руками. С крепкими и цепкими. Прямо стихи…
В нависшей тишине было слышно, как загомонили на улице – мимо фургона брела толпа из смотровой башни. Люди делились впечатлениями и что-то выкрикивали – скорее по инерции, чем от веселья. Кто-то пробарабанил по стенке нехитрый ритмический рисунок: «та-та-тратата».
Илья вздрогнул.
– Ой, забыл! – выпалил он.
– Тише. Что забыл?
– Вчера вечером… Виноват, закрутился. Надо было сообщить, а я… Этого Эйнштейна…
– Следы оставил?
– Я? Нет. Я до него вообще не добрался.
– Что ты сказал? До Эйнштейна? Ты не добрался?!
– Там у двери дознаватель стоял. По-моему, не случайно. Белкин его фамилия. Как у объекта. А зовут… не то Иван Иваныч, не то Петр Петрович.
– Царапин, ты ничего не путаешь?
– Как это, интересно?
– А вот так. Акция по Эйнштейну прошла успешно. На твой счет переведены еще десять тысяч.
– Кстати, нельзя ли часть денег…
– Нельзя. Пока ты в легенде – нельзя. Насчет Эйнштейна…
– Не убивал я его! – взмолился Илья.
– Ясно. С этим тоже разберемся. Как, говоришь? Белкин? Дознаватель из управы?
– Если жетон не фальшивый… да нет, не фальшивый. Я их столько перевидал… И вел он себя уверенно. Это самое главное. Как хозяин себя вел. Белкин, да. То ли Иван Иваныч, то ли…
– Достаточно. Значит, ты остаешься. Еще немного поработаешь.
Илью качнуло в сторону. Загудели, сливаясь в унисон, сотни скатов – фургон двигался в колонне. Спустя десять минут машина начала разгоняться – похоже, водитель покинул строй и свернул на свободную улицу.
– Мне нужны деньги, – снова сказал Илья. – Немного, на карманные расходы. Ботинки человеческие купить.
– Тебе за ботинки три месяца пахать положено. Получишь в гуманитарной лавке и будешь ходить, как все ходят. А сейчас… держи.
В темноте Илья разглядел протянутую руку и на ощупь взялся – это было горлышко. По весу – литр.
– Желательно без эксцессов, – предупредил голос. – На два подхода разделить сможешь? Или половину на дорогу вылить?
– Не мальчик, – огрызнулся Илья. – А деньги? Мне за проезд заплатить нечем.
– Даром довезут.
Машина резко затормозила, и в стене открылась панель. Сквозь узкий прямоугольник в кузов влился слепой лунный свет. Илья увидел самого себя и бутылку; все, что было вокруг, стало еще более черным.
– Вон там объездная, – сказали ему из мрака. – На той стороне автобусная остановка. Сам знаешь.
Илья спрыгнул на землю и пошел к переходу. Поднявшись по крутой лестнице, он обернулся. Фургон уже исчез за деревьями. По объездному кольцу проносились редкие автомобили, но смотреть на них было скучно.
Он с треском открутил пробку и, сделав большой глоток, поднес этикетку к глазам. «Праздничная особая».
Что в сегодняшнем празднике было особенного, Илья не понимал. Ну, отработал для «неотложки» еще двух черов. Один – замечательный художник, второй… просто человек. Хороший. За неубитого Эйнштейна – десять тысяч, за этих двоих – литр водки. Что особенного? Ничего.
Илья глотнул еще и, завинтив крышку, направился к остановке.
Ничего, ничего… Еще два чера, подумаешь! А третьего, стало быть, без него как-то… Деньги-то с карточки не отзовут? Десять тысяч – сумма серьезная. Боже, сколько же за них надо работать? Если на конвертере, то всю жизнь. Андрюха, бедолага, тысячу накопить не мог, а тут – десятка.
Илья замер и приложил ко лбу ладонь. Андрюха… Андрюху-то он больше не увидит. Никогда.
Он яростно размахнулся, но в последний момент опомнился и удержал бутылку в руке. Не-е… От этого легче не будет.
Сорвав пробку, Илья вставил горлышко в рот и запрокинул голову.
Вот, как раз половина. Теперь бы добраться… И дом не перепутать. И не решиться на что-нибудь такое, чего по трезвости не сделаешь. На что-нибудь отважное и страшно глупое. Потому что потом, по трезвости, будешь жалеть. А трезвость – она как смерть: приходит, не спрашивая.
Илья дотащился до автобуса и сел на грязный пол.
Водитель с интересом глянул в зеркало – как-никак человек возвращался из центра, да еще с праздника. Похоже, устал неимоверно.
Илья сидел в углу, положив голову на согнутые колени. Он знал, что за ним наблюдают, но все, что он мог, – это спрятать лицо.
Он хотел выпить еще, но чувствовал, что на сегодня хватит. Он хотел заплакать, но у него не получалось.
* * *
Белкин дождался, пока окошко индикатора не нальется зеленым, и, приготовив разрядник, рывком открыл дверь. В коридоре лежал молодой мужчина, одетый как нельзя более заурядно: поношенные брюки, ботинки со сбитыми носами, брезентовая куртка нараспашку. Из особых примет – волосы, распушившиеся пшеничной шапкой и качавшиеся от сквозняка. Но это временно.
Чер, – сразу определил Белкин.
Дознаватель занес его в квартиру и обыскал. Ничего колющего, режущего, тяжелого. Карты с гражданским номером у мужчины тоже не было – только часы с широким браслетом, но ими не убьешь.
– Никита Николаевич, может, он просто в гости?
– Впервые вижу, – отозвался профессор.
– Подумайте хорошенько. Сосед, или с работы кто-нибудь. Случайный знакомый. Разговорились на улице, пригласили…
– Нет.
Белкин перевернул незнакомца на живот и, скрестив ему руки за спиной, накинул на большие пальцы пластиковую стяжку. После этого отволок его к креслу и, приподняв, усадил.
– Чашку холодной воды, пожалуйста, – сказал он профессору.
Выплеснув воду мужчине в лицо, Иван Петрович похлестал его по щекам и проверил зрачки.
– Сейчас очнется.
Он выложил на стол диктофон и тронул маленькую кнопку.
– Вы… – сонно сказал человек в кресле.
– Уже?! – обрадовался Белкин. – Имя, фамилия, номер.
– Вы… кто?.. Почему?..
– Имя, фамилия, номер, – благодушно повторил дознаватель. – Отвечать быстро.
– Ничего вы от него не добьетесь, – сказал профессор. – Я вам не нужен? Пойду, приготовлю что-нибудь. К ужину как раз и пообедаю…
– Ну, палач, как зовут? – спросил Белкин. Мужчина заерзал, но, осознав, что рук ему не освободить, угомонился и с упрямой улыбочкой уставился в пол.
– Имя, фамилия. Давай!
– Хрен Моржов, – ответил он.
– Это тебя родители так назвали? Повезло же тебе… Номер!
– Не помню.
– Ничего, бывает. Документы?
– Дома оставил.
– А где живешь?
– Не помню, – снова сказал он и, подняв глаза, опять улыбнулся. Нагло и уверенно.
– Ты зря скалишься. Покушение на убийство – это не с балкона помочиться. Если сильно не повезет, сядешь навсегда. Но можно и смягчить. «Неотложка»…
– Это когда не ты к врачу идешь, а он к тебе едет.
– Погоди, куда ж ты торопишься? Я ведь еще не спросил ничего. Заранее ответ приготовил? Молодец. Значит, был повод, правильно? Значит, ты и про другую «неотложку» знаешь, которая тоже на дом приезжает, но не лечит. Итак?..
Мужчина смутился, но не сильно. По крайней мере, он не боялся. Или здорово играл.
– Я не доктор, – сказал он.
– Легко догадаться. Зачем пришел?
– Соли взять. Взаймы, конечно. Я бы потом отдал.
– Почему назвался полицейским?
– Так я пошутил.
– Разумеется…
Белкин перестал расхаживать по комнате и, схватив его за плечо, надавил на ключицу.
– Слушай, умник! Насчет покушения не выгорит, ты прав. Рано я тебя прищучил, надо было позволить тебе что-нибудь сделать, да рисковать не хотелось. А вот с шуткой про полицию у нас все складывается. Тут и свидетели, и твое признание.
Иван Петрович потряс диктофоном и положил его обратно на стол.
– Ничего я не говорил… – выдавил мужчина.
– И отказ от собственных показаний – тоже тут. А что такое два взаимоисключающих высказывания? Не понимаешь? А я тебе объясню. Одно из них ложно, вот и все. Заведомо ложно, – уточнил дознаватель. – Еще полчаса с тобой пошутим – глядишь, года на два и наскребем.
Отвернувшись, он достал цилиндрик микротерминала и, не включая, скороговоркой произнес:
– Белкин запрашивает наряд. Нарушение статей «семьсот три» и «тысяча пятьсот двенадцать»… Нет, не опасен… Да, я жду…
Затем убрал цилиндр в карман и склонился над креслом.
– Минут десять у тебя еще есть. Но я бы на твоем месте постарался уложиться в пять. Вдруг у меня настроение изменится? – Он придвинулся еще ближе и прошептал:
– Про «неотложку» записывать не будем. Ты мне расскажешь по секрету и спокойно пойдешь домой. С нарядом я как-нибудь улажу.
– Как же ты с ним уладишь? – спросил мужчина, тоже шепотом. – Если наряд не приедет? Потому что ты в свою палочку адрес не назвал. А еще она должна пищать, твоя палочка. Когда дежурная по участку на связь выходит. А она у тебя не пищала. Клоун ты дешевый.
– Отлич-чно, – процедил Белкин. – Оскорбление должностного лица. Продолжай.
– Я полагаю, продолжать мы не станем, – сказали в дверях. – Этот произвол необходимо закончить. Немедленно.
На пороге стоял высокий пожилой человек с таким знакомым лицом, что представляться ему не имело смысла. И тем не менее он представился:
– Иващенко. Член Этического Совета Республики.
Из-за его широкой спины появились двое бойцов в черных комбинезонах и тонированных бронешлемах. Оба держали длинные тепловые винтовки, и оба целились не в кого-то, а в Белкина.
– Извольте предъявить удостоверение, – сказал Иващенко.
Дознаватель медленно, чтоб не тревожить стрелков, сунул руку в пиджак и вытащил жетон.
– Угум… – молвил Иващенко, возвращая карточку. – Прошу вас дать отчет, на каком основании нарушены права гражданина.
– Никита Николаевич, это ты их вызвал? – спросил Белкин.
– Не сходи с ума, Иван Петрович. Их вызвал палач. Не сам, наверное, а через начальство.
– Никита Николаевич! – вмешался Иващенко. – Никакие прошлые заслуги не позволяют вам оскорблять гражданина…
– Гражданина Хрена Моржова, – продолжил Белкин. – Неизвестный задержан за сопротивление правосудию.
– Я не вижу здесь никакого правосудия. Чем вы тут занимаетесь?
– Расследую убийства Тарасова и Павлова.
– Очень хорошо, что расследуете. Задержанный в чем-то подозревается? Почему допрос идет не в участке, а на квартире? – Иващенко, не переставая говорить, подошел к столу и двинул пальцем плоский диск. – Вы предупредили задержанного, что записываете?
– Не предупредили! – мгновенно ответил мужчина. – Меня ни о чем не предупреждали!
– Что же вы, Белкин? Я не пойму, кто из вас двоих преступник?
– У меня есть информация, что здесь готовилось убийство.
– Да-а? – деланно удивился Иващенко. – У вас, у полицейских, всегда найдется какая-нибудь информация. Вот убийцы у вас не находятся, ну никак! А информации – этого у вас навалом. Надеюсь, она задокументирована? Хотелось бы ознакомиться.
Иван Петрович взглянул на профессора – тот лишь скорбно опустил веки.
– Нет, – сказал Белкин. – Она не на бумаге, а в голове.
– Надо же, какая у вас замечательная голова, – с издевкой произнес Иващенко. – Обладает юридической силой! Ну, а санкция? Санкция на допрос? Тоже в голове?!
– Разве это допрос? Так, беседа. Дружеская.
– Дружеская?! Вот уж, не хотелось бы числиться в ваших друзьях, господин дознаватель!
Он жестом велел одному из бойцов снять с мужчины наручники. Второй продолжал водить стволом за Белкиным.
– Неизвестный! – обратился к нему Иващенко. – Как вас там?..
– Соколов. Георгий, – ответил он, массируя онемевшие пальцы.
– Соколов Георгий, вы находитесь под неоспоримой правовой защитой Этического Совета Тотальной Демократической Республики, – без энтузиазма объявил Иващенко. – Любые ваши жалобы, касающиеся данного инцидента, будут рассмотрены во внеочередном порядке. Меры будут приняты незамедлительно.
– Вы же сами все знаете.
– Я должен услышать от вас, гражданин… Соколов, да? Не бойтесь, вы в полной безопасности.
– Я и не боюсь… Электрошок, задержание, обыск, наручники, допрос. На два года наберется, а? – подмигнул он Белкину.
– Не так скоро. – Иващенко достал свой диктофон и демонстративно включил запись. – Еще раз, и подробнее.
Профессор поймал взгляд дознавателя и, извиняясь, развел руками. Тот равнодушно повел подбородком – ничего, выкрутимся.
– Говорите, я жду, – напомнил Иващенко.
– А?.. – Соколов потер затылок возле левого уха и странно посмотрел на Ивана Петровича. – Что говорить-то?
– Все, что перечислили, – ответил Иващенко. – Задержание, допрос и так далее.
– А-а!.. – Он снова почесал за ухом и вполголоса чертыхнулся. – У меня претензий нет.
– Постойте! А электрошок?
– Я пошутил, – бесхитростно ответил мужчина. Все, кто находился в комнате, даже второй стрелок, удивленно повернулись к креслу. Соколов-Моржов сидел, по-детски хлопая ресницами. Он, кажется, понимал, что ведет себя нелепо, но давать показания против Белкина не собирался. Он почему-то передумал. Почесал голову – и тут же передумал.
– Когда мы пришли, на вас были наручники, – сказал Иващенко. – Это противозаконно, и вы…
– Претензий не имею.
– Вас допрашивали без санкции…
– Претензий не имею.
Иващенко тяжко вздохнул.
– Вы желаете что-нибудь сообщить?
– Попросить, – сказал Соколов. – Помогите мне отсюда уйти. Доведите до остановки, дальше я сам.
– Вас здесь удерживают силой?
– Нет, просто эти люди мне неприятны. Но претензий к ним…
– Да, я уже слышал. Что ж, ступайте.
Иващенко дал знак бойцам, и те вымелись в коридор.
– А вы, Белкин, учтите: без последствий все равно не обойдется. Полицейского произвола я не допущу. Не для того меня в Этический Совет выдвигали.
– Я принял к сведению, господин член Совета, – сухо отозвался Иван Петрович.
– Учтите, Белкин! – дурашливо повторил Соколов-Моржов. И при этом посмотрел ему в лицо.
Иван Петрович широко улыбнулся.
Палач тоже улыбнулся, но одними глазами. Его улыбка получилась злее.
– Скотина… – прошипел Белкин, когда они с профессором остались вдвоем. – Клоуном меня обозвал!
– Клоуном?
– Да. Дешевым.
– Этот молодой человек не чер, вот что я вам скажу. В блоках слово «дешевый» не обладает дополнительным значением. У нас нет ни дешевого, ни дорогого. У нас все бесплатное.
– Никита Николаевич, не нужно меня убеждать. Я все вижу. Неужели в этом замешан Совет?
– Сомневаюсь. В противном случае…
Профессор болезненно прищурился и, взявшись за поясницу, присел на кровать.
– Что «в противном случае»? – нетерпеливо спросил Белкин.
– Вероятно, политкорректных маразматиков из Совета используют как слепой щит. Иначе все было бы необратимо. Это был бы тупик. И мы бы не сопротивлялись.
– Продолжай, Никита Николаевич. Раз уж начал.
– Вчера Андрея Белкина подвергли полному контролю. Я знал об этом заранее и успел кое-что…
Под пиджаком у Ивана Петровича отчетливо пискнуло.
– Секундочку…
Он достал микротерминал и, бледнея, выслушал чей-то монолог.
– Есть… – сказал он в конце и убрал цилиндрик. – Начальство требует. Срочно.
Профессор грустно покивал.
– Но я скоро вернусь. Надо же мне узнать, что с этим Белкиным, с однофамильцем моим. Кстати, неглупый парень.
– Неглупый, неглупый… А может, и не надо тебе ничего узнавать… Спасибо, Иван Петрович.
– Не стоит. Мне за это платят.
– Я тебя благодарю не за то, что ты меня спас. Скорее не спас, а еще хуже сделал… За участие спасибо.
Никита Николаевич проводил его до коридора и протянул руку.
– Я вернусь, – пообещал Белкин. – Или пришлю кого-нибудь. А ты пока поберегись.
– Поберегись… – с усмешкой сказал профессор. – В шкафу мне, что ли, прятаться? Там тесно.
– Да вроде нет, он у тебя просторный, – хохотнул Иван Петрович. – Ты постарайся. Хоть бы и в шкафу.
– Двум скелетам в шкафу не место, – туманно ответил он.
Белкин пожал плечами и скорым шагом направился к лифту.
– Как приеду в участок, сразу с тобой свяжусь! – крикнул он с полдороги, но профессор уже закрыл дверь.
