Глава 10
Суббота, день
– Царапин?..
– Нет, это покойный Эйнштейн.
– Ха-ха… смешно. Слушай меня, Царапин.
Голос за ухом звучал вкрадчиво, голова у Ильи почти не чесалась.
– Слушай внимательно, Царапин. Сейчас ты поедешь в другой блок. Зайдешь в хозяйственную лавку…
– Тут недалеко есть, рядом с домом.
– Не перебивай. Отъедешь как можно дальше и возьмешь в гуманитарной лавке отвертку. Жало должно быть сантиметров двадцать, из хорошей стали.
– За хорошую много спишут, – вяло возразил Илья.
– Не важно. Лимитная карта тебе больше не понадобится. Запоминай адрес…
– Отверткой?! – ужаснулся он. – Вы за кого меня принимаете?!
– Царапин, надо сделать грязно, – просительно, чуть ли не жалобно, произнес голос. – Нужна не просто акция, а… ну, ты понял. Зато это в последний раз. Не откажешь – получишь вдвойне, плюс за Эйнштейна. Который, сам знаешь, без твоей помощи обошелся.
– Но отверткой!.. Нет.
– Царапин, сделай. И больше таких поручений не будет. Мы же тебя выводить собирались, ты видел. Основную задачу ты уже выполнил, но вокруг объекта что-то возни многовато. Придется почистить.
– Отверткой!..
– Что ты заладил? Да, отверткой! И полиции поможем – на маньяка спишут, и другим психам наука.
– Ладно, – бросил Илья. – Но после этого – все! Заберу кредитку, смоюсь, чтоб никогда, никогда в жизни…
– Это сколько угодно. Динамик мы тебе удалим, и смывайся хоть на Северный полюс.
– Потеплее места найдутся, – проворчал он. – Давайте свой адрес.
Голос продиктовал номер блока, дома и квартиры. Илья, закрыв глаза, повторил и яростно почесал затылок.
Последний раз. Что ж…
Он зашел на кухню, достал из шкафчика бутылку и перевернул ее над чашкой.
«Праздничная особая» прижгла язык и потекла вглубь – через горло, через желудок, к самому сердцу.
– Вот и весь праздник, конвой собачий… – сказал Илья вслух.
* * *
Сергей Сергеевич отключил прибор от терминала и аккуратно снял с Андрея обруч.
– В общем, все хорошо, – сказал он.
– Вы прямо как доктор. «В общем хорошо, а в частности – завтра умрете».
Наставник рассмеялся и уложил прибор в коробку.
– Экспериментальная модель, да? – с укором спросил Андрей. – Что же вы, Сергей Сергеевич? Стыдно.
– Отнюдь. Ложь – слишком привлекательное и притом гуманное средство, чтобы от него отказываться.
Гертруда закрыла стенную панель и поставила на стол три высоких стакана. Андрей понюхал – вроде без алкоголя. Попробовал – кажется, сок. Он уже ни в чем не был уверен.
Наставник тоже отпил и, почмокав, продолжил:
– С другой стороны, нельзя человека обнадеживать, если сам не уверен.
– В чем не уверены, Сергей Сергеевич?
– В том, что ты за тридцать лет не растерял своего дара. Обычно бывает так: внуши умнику, что он кретин, и он станет кретином. Но тебя это не касается.
Андрей задумчиво погладил расшитый золотом диван и наконец не выдержал:
– Так сколько у меня баллов?
Наставник довольно посмотрел на Гертруду.
– Пять минут терпел, надо же!
– Да, это показатель, – в тон ответила она.
– В нем уже проснулось чувство собственного достоинства.
– Эй!.. Я все еще здесь, вы не забыли? Не надо обо мне в третьем лице!
– Раньше ты этого не сказал бы, – заметил Сергей Сергеевич.
– Это плохо?
– Хорошо, Андрей. Я же говорю: хорошо!
– Ну так сколько?
Сергей Сергеевич встал с дивана и что-то шепнул Гертруде. Та торопливо вышла из комнаты и плотно затворила двери.
– Две тысячи, Андрюша. За твои две тысячи… – наставник поднял стакан и сделал большой глоток.
– Две ты?.. – У Андрея перехватило дыхание. – Тысячи?.. Две тысячи баллов?!
– Тебе бы сейчас расслабиться как следует. До вечера уж подожди. Вечером Гертруда вернется, она тебя расслабит.
– Ага… – идиотски затряс головой Андрей. – Две тысячи?! У меня?! Две тыщи… больше, чем у профессора!.. Спасибо.
– Не за что, – улыбнулся наставник. – Папе с мамой… но это тебе уже говорили.
– Вы слышали?
– Привыкнешь, – коротко отозвался он. – Ладно, соберись с мыслями. У меня еще дела кой-какие… Не уходи никуда.
Сергей Сергеевич подхватил коробку и последовал за Гертрудой.
– Куда ж я от вас?.. – зачарованно произнес Андрей.
Восторг, застрявший где-то на полпути от конвертера, теперь его настиг. И оглушил. Теперь Андрей поверил.
Тридцать два года по блокам, среди черов. Гуманитарная лавка и конвертер. До конвертера – мойка вагонов, погрузка-разгрузка, чистка парков… много всякого. Пакостная, убогая жизнь.
И не тридцать два, а меньше, поправил себя Андрей. И ничего смертельного там не было. Лежал на кровати, книжки почитывал.
Он уже заранее испытывал какую-то плаксивую, ханжескую ностальгию по своему прошлому. Он уже почти тосковал – по одинаковым домам с узкими душевыми кабинами, по однообразной и невкусной еде, и даже по бригадиру Чумакову. Все это вдруг оказалось так далеко, что перестало раздражать. А впереди…
Андрей закатил глаза и с опаской взялся за сердце.
Тридцать два – не возраст, у него еще много времени. Он еще успеет насладиться – за все, как говорил классик, бесцельно прожитые. На полную катушку.
Он залпом осушил стакан и, легко найдя в стене фальшпанель, заглянул в бар. Там его встретила шеренга бутылок – стеклянных, металлических, глиняных и черт знает еще каких. В блоке любую из этих посудин приспособили бы под вазочку. Здесь же, Андрей не сомневался, их просто выкидывали. И в одном только этом поступке – выбросить ненужное, не колеблясь, – уже виделось что-то величественное и свободное.
Андрей по запаху разыскал сок и налил себе еще. В гуманитарной лавке такого не давали…
Он подумал, что уже обзавелся первой из новых привычек – все сравнивать с прошлой жизнью. И эта мысль тоже была приятна.
Поигрывая стаканом, как это делали крутые мужики из кино, Андрей прошелся по комнате и встал у окна. На детской площадке, сильно отличавшейся от дворов между блоками, возились ребятишки.
Года по четыре, оценил Андрей. Скоро контроль-один. Кому-то из них не повезет, и они… Да ну их!
Он сел на диван и задрал голову к высокому потолку. В желудке постепенно созревал голод, но Андрей не беспокоился. Он знал, где у Гертруды можно поесть, и знал, как заказать продукты, если самому идти за ними лень. Он провел в центре меньше суток, но уже не чувствовал себя здесь чужим. Ему оставалось переодеться, и тогда он нормальный гражданин.
Его лишь немного смущало, что он торчит в чужой квартире и ждет благодетеля, который, в сущности, ничего пока не объяснил. Но он скоро придет, благодетель Сергей Сергеевич. Он же обещал. Придет и объяснит. Вот тогда-то Андрей им и станет – нормальным гражданином.
Он заметил, что Сергей Сергеевич забыл выключить терминал, и подсел ближе. Заветная игрушка была похожа на распахнутый альбом: одна сторона – экран, другая – кнопочки. Терминал не издавал ни звука, но по плывущей картинке было ясно, что он работает.
Андрей воровато оглянулся на закрытые двери и придвинулся к самому столу. Склонившись к рядам кнопок, он с детской радостью обнаружил, что половина из них ему известна.
Все больше отдаваясь какому-то внезапному ребяческому настроению, Андрей тюкнул по клавише «9». Бесконечный косяк перламутровых рыбок разлетелся в стороны, и на почерневшем экране замигала белая точка. Левее от нее горела «девятка».
Андрею на ум пришли сразу две мысли: первая – что он все сломал, вторая – что от нажатия кнопки терминал ломаться не должен. Вторая мысль казалась более здравой, тем не менее Андрею остро захотелось вернуть на экран рыбок. Он догадывался, что нужно убрать «девятку», но как это сделать, не представлял.
Тихо паникуя, Андрей снова осмотрел все кнопки. Справа отыскалась знакомая по фильмам клавиша со словом «Ввод». Палец как-то сам до нее дотянулся и, не спрашивая разрешения, нажал.
На экране появилось:
«Адрес набран неверно. Повторите вызов».
Желание стереть «девятку» усилилось, и Андрей машинально стукнул по «Вводу» еще раз.
«Адрес набран неверно. Повторите вызов».
«Адрес», – осознал он с тоской. Цифра «девять» не может быть адресом, в нем же двенадцать знаков. Андрей перебрал в памяти известные ему сетевые адреса – все начинались именно с «девятки», но связываться ни с кем не хотелось.
«Привет. Чем занимаешься? – Кино смотрю. – Ну и дурак. А я сижу в центре и пью вкусные соки. – Ну и!..» В таком примерно духе.
Он вдруг понял, что ему совершенно не о чем говорить. И, главное, не с кем. Он мог бы послать вызов самому себе, но это не имело смысла. Однако с проклятой «девяткой» надо было что-то делать.
Вздрагивая от напряжения, он набрал остальные одиннадцать цифр. В принципе, это оказалось так же легко, как и на домашнем телемониторе, с той лишь разницей, что там на кнопках были изображены пиктограммы – ухо, рука, карандаш и так далее. Андрей напоследок поискал «отмену» – перечеркнутый квадратик – и, окончательно убедившись, что такая клавиша отсутствует, нажал «Ввод».
«Пусть бы профессор куда-нибудь ушел, – подумал он. – Или заснул. Или застрял в туалете».
После седьмого сигнала вызов сбросится, и по экрану опять поплывут рыбки – во всяком случае, Андрей на это надеялся.
– Да? – недовольно сказал профессор, но тут же вытаращил глаза и подался вперед. – Андрюша?!
В экранчике терминала его лицо было маленьким и смешным, как у воробья.
– Здрасьте, Никита Николаевич… Я вас так просто вызвал, чтоб от девятки этой избавиться.
– От девятки?.. Какой девятки? – Профессор обеспокоенно глянул куда-то вниз, под объектив своего монитора. – Ты не из дома? Откуда ты говоришь, Андрей?
– Это не важно, Никита Николаевич. До свидания.
– Стой, не смей! – крикнул он. – Ты что, в городе? Как ты туда попал?
– В городе, – неохотно ответил Андрей. – Мне бы рыбок…
– Что за рыбки?
– Пестренькие, по экрану плыли. Я сдуру нажал кнопку, они и того… Мне бы их назад…
– У тебя терминал?! – воскликнул профессор. – Андрей, ты… в «неотложке»?!
– Здоров я, здоров, – сказал Андрей.
Ему не терпелось побыстрее закончить этот нудный разговор. Он проклинал себя уже не столько за «девятку», сколько за следующие одиннадцать знаков. Если б он знал, как прервать сеанс связи, то давно бы оставил профессора наедине с его химерами. Но Андрей не знал. Сетевой терминал – это все-таки не монитор.
– Ты попал в «неотложку», – скорбно повторил Никита Николаевич.
– Да нет же! Что вы заладили?! Со мной все в порядке. Я у Сергея Сергеевича.
– Это тот, наставник? Это он тебе статус поднять собирался?
– Мне поднимать ничего не надо, – обиделся Андрей. – У меня и так…
– Так?.. И ты уже?.. Постой, Андрюшенька, секунду, – нервно залебезил профессор. – Секундочку, я тут включу…
– Нет у меня времени! Сейчас войдет кто-нибудь, а я с чужой вещью… некрасиво получится.
– Тогда вот что. Набери еще один номер.
– Где набирать-то?! – разозлился Андрей. – Здесь ваш лик. Все место занимает.
– Внизу, под активным окном… ну, под моим ликом, – пояснил он, – есть черная полоска, командная строка. Ты набирай, набирай, увидишь.
Никита Николаевич начал торопливо диктовать цифры вперемежку с буквами. Андрей, не в силах ослушаться старшего, тюкал по клавишам – ничегошеньки не понимал, молча называл себя дубиной, но продолжал тюкать. Длилось это вовсе не секунду, гораздо дольше. Когда Андрей уже готов был сорваться, профессор остановился и сказал:
– Все. Жми на «Ввод».
Андрей нажал. Экран потемнел, и по нему помчался столбец текста, такой быстрый и такой мелкий, что разобрать слов было невозможно.
– Никита Николаевич!.. – взвыл Андрей.
– Да, да, я здесь, – отозвалось из терминала. – Отлично, Андрюшенька.
– Какой там «отлично»?! Я думал, мы выключаем все!
– Выключим, обязательно выключим. Еще немножко, и…
Что-то заставило Андрея насторожиться, и за мгновение до того, как двери открылись, он панически захлопнул чемоданчик.
В комнату вошел Вадик, бодрый и свежий. За ним появился Сергей Сергеевич.
– Садись, не стесняйся, – сказал он. Андрей, освобождая место, сдвинулся подальше от терминала.
– Когда ты протрезветь успел? – спросил он.
– У них тут таблетки, – ответил Вадик, усаживаясь. – Съел, и все сгорело.
Он задумчиво погладил пластмассовый угол терминала и, не выдержав соблазна, заглянул под крышку. Андрей с облегчением вздохнул – по экрану опять плыла стая рыбок.
– Смелее, – поддержал Сергей Сергеевич. – Привыкай к технике, в городе она повсюду.
– Сколько нас, таких? – спросил Андрей. – Остальных тоже просвещают?.. Или посвящают?
– Сообразно способностям.
– Сергей Сергеевич мои картины видел, – пояснил Вадик.
– А ты, Андрей, их видел? – поинтересовался наставник.
– Конечно. Но я не разбираюсь. А вы-то когда успели?
– Успел, успел.
– Да, а как твой Мурзик поживает? – спросил Вадик.
– Помер он. Если б ты мне дал краски… Ладно, уже поздно.
Сергей Сергеевич, не глядя на терминал, отключил его от Сети, и Андрей окончательно успокоился.
– Сейчас посмотрим кое-что, – сказал наставник, взмахивая штекером от монитора. – Кое-что познавательное. Про живопись. Специально для тех, кто не разбирается.
Андрей смутился и бестолково потрогал пустой стакан. Вадик глянул на него с превосходством, но говорить ничего не стал.
Сергей Сергеевич откинул одну из стенных панелей и чем-то там пискнул – снаружи на окнах начали опускаться металлические жалюзи. Комната постепенно погружалась в сумерки.
– Как в кинотеатре, а? – благоговейно шепнул Вадик.
Андрей промолчал. Он обратил внимание, что двери тоже перекрываются, и это ему не понравилось.
Когда в комнате воцарилась кромешная тьма, перед диваном загорелся большой экран. В центре монитора сиял белый ромб кровати – вероятно, камера висела под самым потолком, в углу. Из динамика доносились парные хрипы, но людей в кадре не было. Справа на миг показалась и исчезла пятка, мужская или женская – не разобрать.
Хрип неожиданно прекратился, и мужчина что-то недовольно пробубнил, Голос принадлежал Вадику. Андрей услышал, как Вадик – не на экране, а тот, что рядом, – сопит и ерзает.
– Бля! – сказал Вадик. Тот, что на экране.
– Ничего, мне и так хорошо, – ответила женщина, и, не вставая с пола, заползла на постель. Это была рыжая Лена.
Она улеглась на спину и раскидала руки-ноги по сторонам.
Андрей задумался, нужно ли ему смотреть дальше, и решил все же посмотреть.
У кровати возникло худое тело Вадика и рухнуло возле женщины.
Андрей и не предполагал, что два голых человека, не занимающихся любовью, выглядят еще похабней. Он чувствовал, как у него горят щеки, – не исключено, их с Гертрудой тоже снимали.
– У тебя странные символы, – томно произнесла Лена.
– Чё? – сказал Вадик.
Звук был записан потрясающе. Казалось, микрофоны стояли прямо в кровати.
– Я про картины твои. Символика необычная. Но доступная. Почему раньше никто к этому языку не пришел?
– А… Да, это у меня есть, – отозвался Вадик и, приподняв бок, почесал ягодицу.
– Только я идею не улавливаю, – Лена словно вспомнила, что из угла на нее таращится объектив, и лениво прикрылась. – Язык понятен, а сверхидея не расшифровывается.
Разговор в постели про символический язык и сверхидею Андрея немного забавлял. Но – лишь немного. Он все не мог выбросить из головы металлические ставни на дверях.
– Так чего ты хотел добиться? – спросила Лена.
– Да ничего особенного… – сказал Вадик. – Чтоб, допустим, посмотрел человек на картину – и пошел, повесился. Или вены вскрыл.
– Это шутка?
– Нет, конечно.
– Ну и что? Повесился, а потом?
– Да ничего… – повторил он. – Потом другой посмотрит и тоже вены вскроет.
– А цель?
– Цель?.. О-о-о! Цель у меня глобальная.
– Догадалась… Ну, а когда все умрут? Что будет?
– Тогда и я вскроюсь, – спокойно сказал Вадик.
– А смелости хватит?
Он оторвал от простыни левую руку, Андрей сначала подумал – чтобы обнять Лену, но Вадик надолго задержал предплечье у ее лица.
– Что ж ты все левую?.. – растерянно сказала она.
– На правой тоже шрамы есть, двенадцать штук.
– А на этой?..
– Четырнадцать. Хочешь – посчитай.
– Не… не хочу.
В комнате вспыхнул свет, и Андрей зажмурился.
– Пожалуй, закончим, – сказал Сергей Сергеевич откуда-то сзади. – Впечатления?..
Андрей медленно открыл глаза – Вадик подавленно изучал носки своих ботинок.
– Меня что-то не впечатлило, – признался Андрей.
– Я имею в виду не эротический аспект фильма, а мировоззрение нашего героя, – сказал Сергей Сергеевич.
– Треп юношеский. Бахвальство. Неумное к тому же.
– Самое досадное в том, что это талантливо. Я про картины. И ведь найдутся особо восприимчивые, и повесятся. Или… как это?.. вскроются, во. Да уже, собственно, нашлись. Однажды это сработало. Правда?
– Он понял, что жизнь – дерьмо, – отрывисто произнес Вадик.
– Но ты ему в этом помог – понять. Поэтому твой статус и упал до ста баллов. А не от шока и угрызений совести. Я сам лично вводил корректировку.
– Так это вы меня в черы записали?!
– С тех пор прошло пять лет, и ты сильно изменился. В худшую сторону.
Сергей Сергеевич, все еще находясь за спинкой дивана, положил ладони Андрею на плечи. Сбоку повеяло чем-то незнакомым, тяжелым. Андрей скосил глаза и заметил у своего горла белую матовую сталь. Чуть шевельнув подбородком, он разглядел пистолет полностью: рукоятка, ствол и курок. Как в кино. Вадик сидел, понуро опустив голову, и ничего не видел.
– Тебе придется, – вполголоса сказал Сергей Сергеевич.
– Мне?.. – проронил Андрей.
– Кто-то должен этим заниматься.
– Почему?..
– Ты хотел знать, в чем твое предназначение. В том, чтобы брать на себя ответственность. Это трудно. Но ты к этому приговорен.
– И вашему обществу… нужно от меня только это? И ничего больше?
– Да. Ничего больше.
Вадик встревоженно повернулся. Он сообразил, что речь идет о нем.
Сергей Сергеевич, помахивая пистолетом, обошел диван и остановился возле стола.
– Устройство элементарное, – продолжал он уже в открытую. – Предохранитель, спусковой крючок, замок магазина. Окошко с цифрами – индикатор боезапаса. Магазин расположен в рукоятке, емкость – сто двадцать выстрелов. В общем, это все. И так сказал больше, чем нужно. Запомнил? Здесь – предохранитель, здесь – курок. Не перепутаешь.
Он вручил Андрею пистолет и буднично сказал:
– Стреляй.
* * *
Никита Николаевич по примеру дознавателя скинул тапочки и приложил ухо к двери.
– Кто там?
– Никита Николаевич, я от Белкина.
– От какого Белкина? – строго спросил он.
– Как «от какого»?! – возмутились за дверью. – От Ивана Петровича, из полиции.
Профессор удовлетворенно кивнул и, обувшись, открыл.
Перед ним стоял мужчина тридцати с небольшим лет. Одет он был, как все: в простую куртку и брюки из грубой ткани, но по ухоженному лицу Никита Николаевич сразу определил, что это не чер.
– Маскируетесь? – Профессор запер дверь и проводил гостя в комнату.
– Приходится, – ответил он, задержав взгляд на мониторе.
По экрану бежала бесконечная строка:
«Сеанс прерван абонентом. Абонент недоступен». На столе в беспорядке валялись листы бумаги, заполненные не то стихами, не то какими-то списками.
– Я вас отвлек?
– Нет, нет, я уже закончил. Так что, у Ивана Петровича проблемы? Когда его вчера вызвали, он обещал связаться… Вы не подумайте, что я привередничаю! Волнуюсь я за него.
– Спасибо, но не стоит. У Белкина все в порядке. Ну, или почти все.
– Ох, темните!..
– Выговор он получил. От этого не умирают.
– А… – профессор замялся. – С другой стороны неприятностей у него не будет?
– С другой?.. Что вы имеете в виду?
– Впрочем, да… не обращайте внимания. Как мне вас называть, молодой человек?
– Илья, – сказал он.
– Да-а?! Представьте, я знаю еще одного Белкина, а он, в свою очередь, еще одного Илью. Но я что-то разболтался… Нервничаю, извините.
– А вы не нервничайте.
Илья взял профессора за локти и заботливо усадил в кресло. Затем достал из-за пояса длинный промасленный сверток и бросил на стол, к стихам.
– Имя у меня редкое, – сказал он. – Вероятность встретить в Бибиреве второго Илью крайне мала.
– Я же… – начал профессор, но осекся. – Я, кажется, понял, кто вы, – прохрипел он.
– Правильно поняли, Никита Николаевич.
Илья снял куртку и пристроил ее на спинку стула.
Профессор попытался подняться, но он удержал его в кресле.
– Лучше сидите. Так будет удобней.
