Евгений Прошкин
Механика вечности
Пролог
Сейчас она скажет: «Посуду вымоешь ты». Я заною: «Почему опять я?». Она устало вздохнет: «Но ведь я и стираю, и убираю, и готовлю».
Вздох – ее любимая реплика. Как я раньше этого не замечал? Далее по сценарию я выкидываю окурок в форточку и плетусь к раковине.
– Миша, я сегодня так замоталась… Помой посуду, а? Мефодий!
Почти в точку.
Забавляясь, стремительно набрасываю фартук и хватаю со стола грязную тарелку.
– Конечно, Ален, отдохни. Шурик новую повесть закончил – там, на диване лежит. Почитай, интересно. По ящику все равно ничего нет.
Ее брови выползают на лоб и застывают у самой челки.
– Сударь, вы решили стать идеальным мужем?
– Иди, иди, пока я добрый.
Алена, одолеваемая сомнениями, уходит с кухни, а я не спеша занимаюсь привычной когда-то работой: чашки на полку, тарелки в сушку, вытереть со стола. Да, еще ополоснуть раковину. Все.
Все это уже было, и неоднократно. Можно спорить, можно скандалить, финал будет тот же: посуду придется мыть мне. Такая уж у нас традиция, и ломать ее не хочется. Тем более, что до конца нашего брака осталось всего полгода. Через шесть месяцев наступит десятое апреля. Эту дату я запомнил навсегда.
Десятого апреля я вернусь окрыленным: у меня, наконец, примут повесть. В издательстве я встречу Кнута, и там же, в буфете, он раскрутит меня на небольшой банкет, поэтому домой я приду поздно, зато с огромным букетом розовых гвоздик. Однако цветам будет суждено отправиться в мусоропровод, поскольку прямо с порога я узнаю, что жены у меня больше нет.
О разводе Алена объявила буднично и неэффектно, кажется, пригоревшие котлеты взволновали бы ее сильнее. Деловито укладывая в чемодан многочисленные блузки, она обронила «я ухожу», и ее голос потонул в фанфарах какого-то рекламного ролика.
– Вот так сразу? – Растерянно спросил я.
– Не сразу, Мефодий, не сразу, – она назвала меня моим настоящим именем, хотя прекрасно знала, что я этого не выношу. – У нас с тобой давно все кончилось, Миша. Разве ты не замечал?
Я, не в силах собраться с мыслями, лишь пожал плечами. Кончилось? Давно?! Да ведь все только начинается! Именно сегодня, сейчас…
– Не замечал, – Алена оторвалась от чемодана и одарила меня печальным взглядом.
Она ушла, а на следующий день вернулась и потащила меня в ЗАГС – подавать на развод. Сопротивляться? Какой смысл? Я даже не спросил, куда Алена перевезла вещи. Мне было не до этого – я пил водку и плакал. Но это произойдет в апреле. Через полгода.
Алена лежала на диване и лениво листала красочный журнал. Картонный скоросшиватель с Сашиной рукописью, как я и ожидал, переместился на пол. Я скинул тапочки и пристроился возле жены. Потом мягко взял журнал и отодвинул его в сторону.
– Опять? – Во взгляде Алены появилось недоверие. – Мефодий, ты что, начал принимать какие-то таблетки? Тебя не узнать.
Минут через сорок Алена, делая большие глаза, направилась в ванную. Докуривая сигарету, я еще немного повалялся, потом встал. За эти два дня, таких обыденных и невероятных, я чуть не забыл о самом главном, о том, зачем я сюда вернулся.
Я разыскал тетрадь в клетчатой обложке и, открыв ее на чистой странице, сделал короткую запись. Раньше у меня ее не было, этой дурацкой привычки, но десятое апреля многое изменило. Теперь у меня, как у всякого нормального гения, появился свой пунктик, и я повсюду таскаю с собой сборник кошмаров, обернутый в желто-коричневый коленкор.
Я надел брюки и на всякий случай похлопал по карманам. В правом – прямоугольная плоская коробочка, в левом – дискеты. Компьютер, коротко бикнув, включился, и, пока я копался с принтером, в комнату вернулась супруга.
– Опять муки творчества? – Спросила она равнодушно. – Ладно, не буду мешать.
Я кивнул, выражая одновременно согласие и благодарность. Алена нечасто бывала такой покладистой.
Принтер – родная «Радуга», а не какой-нибудь лицензионный «Хьюлетт» – тонко запел, отпечатанные листы с убаюкивающим шуршанием поползли в прозрачный приемный лоток. Четыре романа, которые если и не потрясут мир, то уж по крайней мере, заставят его выделить и отгородить для меня местечко. Четыре толстых книжки, написанных моей собственной рукой. Две тысячи страниц, из которых я пока не прочитал ни единой.
– Это тебя, – Алена ткнула мне в лицо телефонной трубкой.
Я снова не услышал, как она вошла. Странно, раньше она любила по-старушечьи шаркать шлепанцами. Я посмотрел на ее ноги – на них были мягкие вельветовые тапочки с задниками. Таких я у нее не видел.
– Мишка? Салют, – раздалось в трубке.
– Здрасьте. Кто это?
– Костик. Не узнал, что ли?
– А, Костик, привет! – Я замялся, ожидая от абонента следующей реплики. О чем с ним говорить, я не представлял, потому что ни с каким Костиком знаком не был.
– Ну что, ты надумал?
– Да, – ответил я, не понимая, о чем идет речь.
– Значит, договорились, – уточнил неизвестный Костик.
– Да, – сказал я и отключил телефон.
– Миша, я пришла, – голос за спиной раздался неожиданно, но вздрогнул я не от этого. Интонация, с которой Алена напоминала о себе, вернула меня в те давно ушедшие, здорово намарафеченные памятью времена, когда мы жили вместе.
Мне есть, что вспомнить. Тогда, до развода, вокруг происходило какое-то движение, и я, сам того не желая, в нем участвовал. У меня была жизнь. После развода не было ничего. Четыре года – ничего. Только бесконечная писанина, когда вялая, когда запойная, но одинаково безрезультатная. Все мои опусы вызывали интерес лишь у собрата по перу Кнутовского.
Вот если бы меня напечатали до развода, может, Алена стала бы относиться ко мне иначе? Увидела бы во мне что-то еще, кроме пустых амбиций и бесполезного корпения над рукописями. И у нас все сложилось бы по-другому.
– Уважаемые телезрители! Свои вопросы героине передачи вы можете задать… – сказали мне в самое ухо.
– Я буду смотреть телевизор, – сообщила жена.
Это была боевая стойка: Алена давала понять, что ее право на просмотр очередного ток-шоу священно и неотъемлемо.
– Ален…
– Я и так тебя целых полчаса не трогала.
– Да я не об этом.
– А… Нет, Миша, хватит. У меня там уже болит все. Оставим на завтра, хорошо?
– И не об этом тоже.
– А о чем? – Она посмотрела на меня так, будто я ее чем-то шокировал.
Но я только собирался.
– Алена, как ты думаешь, мы с тобой нормальная пара? Ну, в смысле, у нас все хорошо?
Черт, ведь совсем не то хотел сказать. Уж больно издалека получается.
– Ты на что намекаешь?
– Да не намекаю я. Просто интересно, за что ты меня можешь бросить.
– …конечно, стать заместителем генерального директора такой крупной компании совсем не просто. В восемьдесят пятом году, то есть шестнадцать лет назад, я была простым менеджером… – заговорила вальяжная дама, сидевшая по ту сторону экрана.
– Опять ты со своей философией! – Раздраженно бросила Алена. – Вот, из-за тебя вопрос пропустила. О чем ее спросили?
– А это так важно?
– Слушай, мотай на кухню!
– Не бойся, мне твой ящик не мешает. Делай, что хочешь, сегодня твой день.
– А завтра? – Не растерялась она.
И завтра, и послезавтра – вплоть до десятого апреля. Все будет так, как сейчас, только эти полгода пройдут без меня, я их уже пережил. В понедельник все вернется на свое место, это кресло у компьютера займет тот, кому оно принадлежит. У него еще все впереди: и повесть, которую сначала примут, а потом вернут, и гвоздики, которые придется ломать, потому что они не влезут в мусоропровод, и смазанный фиолетовый штампик «брак расторгнут».
Один роман был готов. Я утрамбовал пачку и отделил еще теплый последний лист. Страница пятьсот три. Ого!
– Миша, ты когда подстричься успел?
– Вчера утром.
– Ой, а это у тебя что, седой волос? – Алена оторвалась от телевизора и подошла ко мне.
– Где, на виске? Здрасьте, опомнилась! – Я заставил себя усмехнуться, хотя внутри все сжалось.
Неужели я действительно изменился? И как теперь будет оправдываться тот, другой? Прическа – дело поправимое, но седина… Надо было закрасить.
– И похудел здорово…
Я с надеждой посмотрел на экран. Там, как на зло, шла реклама. Мне вдруг захотелось все ей высказать, выдать на одном дыхании, что живу я теперь в паршивой квартире у черта на куличиках, женщин вижу преимущественно во сне, питаюсь концентратами, от того и отощал, и все потому, что в один весенний день моя жена собрала вещички и исчезла. Самое обидное, что по прошествии четырех с половиной лет я так и не узнал – зачем, куда, к кому.
– Мы продолжаем разговор о том, как добиться вершин успеха. Наш новый гость – директор-распорядитель фонда имени…
– Нет, показалось, – успокоила себя Алена и упорхнула на диван.
Я облегченно вздохнул. Два дня прошло, как по маслу, а под занавес такой прокол.
Найдя в столе папку побольше и поновее, я уложил в нее рукопись. Тесемки еле сошлись, бантик вышел маленьким и неаккуратным. Сойдет, мне только до издательства довезти, а там папка уже не понадобится.
Рецензент отнесет роман главному редактору, через неделю тот позвонит и, захлебываясь в комплиментах, предложит подписать договор.
Это я знаю точно. Мою книгу выпустят в целлофанированном переплете, на котором будет изображен танк под большим зеленым деревом. А вверху, в розовом небе, будет написано: «Михаил Ташков. НИЧЕГО, КРОМЕ СЧАСТЬЯ».
Я ее видел и даже держал в руках, но оставить себе не смог, ведь до ее выхода еще целых семнадцать лет.
