– Я просил тебя подождать пятнадцать минут…

Голос звучал нигде, даже не в пустоте – здесь и ее-то не было. Да и в существовании самого голоса Виктор сомневался.

– Всего пятнадцать минут…

– Кто ты?! – выразил Мухин немой вопрос.

– Как и ты – покойник.

– Ты тоже перекинутый? Это ты со мной разговаривал? Недавно, когда я…

– Мы не разговариваем, мы общаемся. Да, я с тобой общался.

– Я думал – померещилось…

– Я тоже хотел бы думать, что вы мне все мерещитесь. Надо пообщаться иначе, вживую. Надо встретиться.

– Где тебя искать?

– Там, куда ты возвращаешься, меня нет. После. Я выберу другой слой.

– У меня пока не получается.

– Сказал же: выберу слой. Для тебя.

– Ты умеешь, как Константин?.. Не только сам, но еще и других направляешь? И… сейчас тоже?! – догадался Мухин. – Это ты решил, куда мне попасть?

– Я.

– Зачем сюда?! Их же, слоев, много. Выбор очень большой!

– Почти бесконечный. И я выбрал, – твердо произнес голос. В нем впервые звучала какая-то определенная интонация. Уверенность.

– В дерьмо меня окунул…

– Твое дерьмо. Ты сам в него окунулся.

– Не мое! – Это был не крик, кричать Виктор не мог, впрочем, его ответ оценили правильно.

– Геройство – твое, а дерьмо – не твое? Нет, все твое – и дерьмо, и геройство. Это не мир такой, это ты такой. И ты за все отвечаешь.

– Какое еще геройство?.. Я не герой, я обыкновенный…

– Тем хуже для тебя.

– Почему меня здесь не перекинуло? – спохватился Мухин. – Почему Дурь скосила всех, кроме меня?

– В том слое, откуда их выдавило, ты погиб несколько лет назад. Тогда границы были крепче, и ты остался там. Так и должно быть. А теперь они тают. Вы это видите, но не осознаете, к чему это ведет.

– Границы?.. Между слоями?

– Стены нужны не только для того, чтоб соседи не мешали друг другу спать. Они держат дом, и это важнее.

Кажется, голос продолжал вещать, но дальше Мухин забыл. Он решил, что попытается вспомнить хоть что-то, обязательно попытается, но не сейчас…

Спазмы все не проходили, и Виктор, корчась над унитазом, сплевывал омерзительно горький желудочный сок. Зубы скрипели, язык и десны щипало, о запахе и говорить нечего – Мухин вывернулся бы от одной лишь вони. Собственно, как раз этим он последние полчаса и занимался.

Утерев рот туалетной бумагой, Виктор встал с пола, но его тут же повело вбок, и он достаточно аккуратно упал на четвереньки. Так он и перешел в ванную – на манер домашнего животного. Если б кто наблюдал со стороны, то, наверное, помер бы со смеху. Мухин и сам готов был умереть.

Закрыв дверь, он повис на раковине и пустил холодную воду. Умывание его слегка взбодрило, но голова заболела еще сильнее. Надо было сначала принять этот чертов «тетра…», а уж потом – в туалет. Хотя когда он бежал к унитазу, времени на таблетки не было.

Виктор дрызгался минут двадцать и, почувствовав себя лучше, отважился поднять глаза к зеркалу. Лицо, как ни странно, выглядело нормально.

На стеклянной полке он увидел пять стаканчиков. В четырех находилось по зубной щетке и одноразовому станку, в пятом была только щетка – вероятно, кто-то отпускал бороду. Все стаканы оказались подписаны: «Костя», «Витя» – уже позаботились! – и «А.А.». Скорее всего, Сан Саныч. Также был стакан с нарисованной бомбой – Виктор сообразил, что сие принадлежит Саперу. На последнем – на том, что без бритвы, была изображена хитрая полосатая кошка.

«С ними в бункере пендос какой-то живет,” – подумал Мухин раздраженно. И тут же поправился: не «с ними», а «с нами». То есть, в некотором смысле, и с ним тоже. Значит, с ним живет бородатый педераст. Отлич-чно…

Дверную ручку потрогали, но Виктор не реагировал – он чистил зубы. Через минуту ручку снова дернули. Мухин нахмурился – подождут. Это в сортир, бывает, визит не отложишь – на то их и поставили здесь две штуки. С учетом специфики Шибановских капсул, весьма кстати. А ванная – это так, баловство. Подождут, не графья.

За дверью потерпели еще немного, потом постучали – требовательно, резко. Виктор по-быстрому ополоснулся и, тяжело вздыхая, вышел… и чуть не вскрикнул.

В коридоре, поигрывая полотенцем, стояла убитая возле типографии женщина, впрочем, назвать ее девушкой было бы не слишком большим лукавством.

Они ничем не отличались, разве что у этой пропал шрам, да волосы укоротились и пришли в порядок, в остальном же она была точной копией той, лежавшей во дворе.

– Привет… – выдавил Мухин.

– Привет-привет, – сказала девушка, оттесняя его с прохода. – Собрался посмотреть?

Виктор обнаружил, что все еще держит дверь, и смущенно отступил. На кухне он разыскал пластмассовый пузырек и, судорожно заглотнув таблетку, прочел на наклейке: «тетратрамал». Надо будет запомнить.

Мухин достал из холодильника колбасу, поставил на стол чашку, затем, подумав, поставил вторую и включил чайник. Усевшись в углу, он подпер щеку кулаком и прикрыл глаза в предвкушении. Скоро боль пройдет, и он снова станет человеком. И познакомится с любительницей полосатых кошек, а после… о-о-о!.. что будет после, он загадывать не хотел – но не потому, что все знал наперед. Просто Виктор решил не отнимать у себя это маленькое удовольствие – движение к предсказуемой неизвестности.

Когда девушка вышла из ванной, чайник уже закипел.

– Ужинать будешь? Меня Витей зовут.

– Я знаю, Витя. Не кричи, Немаляева разбудишь.

– Откуда?.. – спросил Мухин полушепотом.

– На стакане написано, – сказала она. – Колбасы мне не надо, а кофе свари. Будь добр.

При этом она улыбнулась – ласково, но как-то нехорошо. Так улыбаются медсестры в психиатрических клиниках. Виктор помнил.

Он начал шарить по полкам, а девушка тем временем заняла его стул и прикурила длиннющую сигарету. На ней был пошлый розовый халатик, который ей вовсе не шел. Насколько Мухин понял, халат она носила единственно для того, чтобы отличаться от других обитателей бункера. Тапочки у нее тоже были особые – с бешеными пластмассовыми глазами. При каждом кивке ногой черные зрачки покачивались и издавали тонкий шорох.

– Во! – обрадовался Виктор, показывая банку «Нескафе».

– Я растворимый не пью, – с ленцой проговорила девушка. – Молотый вон там, слева.

– Что ж ты сразу-то?.. – растерялся он.

– Ну, ты же самостоятельный. Оскорбить боялась.

Мухин закинул «Нескафе» обратно на полку и сел рядом.

– Чего ты так защищаешься?

– Как?

– Сильно. Как будто я пьяный, с автоматом и с пятью годами воздержания. Я не кусаюсь, э-э…

– Людмила.

– Я, Люда, не кусаюсь, – повторил Виктор. И ни с того ни с сего сказал: – Я видел, как тебя убили. Там.

– Нормально, – ответила она. – Быстро, и в сердце, кажется.

– Угум…

Виктор все же поднялся и достал с полки бумажный пакет. Сорт на нем указан не был, зато стоял логотип Елисеевского гастронома. Кофеек смололи прямо в магазине, в придорожных лавках такой не продается.

– Как варить? – спросил Мухин.

– Как сваришь – так и спасибо.

Он открыл кран и подождал, пока теплая вода не сольется.

– А я тебя тоже видела, – сказала ему в спину Людмила. – Ты Сука, да? Пару раз газеты у тебя покупала.

– Газеты?.. Зачем они тебе? Ах, да, извиняюсь… Я, вообще-то, артистом хотел стать… Не получилось пока. Поступал – завалили, еще на первом туре. Только на меня посмотрели и, значит, тут же поняли: таланта нету. На лбу, что ли, у меня написано? – Мухин осекся и замолчал. – Меня там тоже убили… – добавил он, словно в оправдание. – А ты здесь давно?

– Я здесь родилась, – недоуменно произнесла она. – Мы все здесь родились. И ты.

Виктор поставил турку на плиту и, закурив, привалился к холодильнику.

– Как говорили в том слое, – ты, Людочка, дуру гонишь.

– Когда меня перекинуло? Тебе не все равно? Ну, где-то месяца два… А до этого… мы долго мотались.

– Я уже понял. Костя с Сан Санычем давно путешествуют. И ты с ними? А Сапер?

– И Сапер тоже. Но мы не всегда были вместе. В принципе, мы друг друга нашли случайно. Слоев-то много.

– А всего вас здесь сколько? То есть нас.

– Семь, – легко ответила Людмила.

Виктор поднял глаза к потолку и начал, загибая пальцы, считать. Выходило как раз семеро: Сан Саныч, Костя, Сапер, Людмила, Шибанов, Макаров, и он.

– Семь – это со мной? – уточнил Мухин.

– С тобой, с тобой. В бункере кто попало не ночует.

– Тогда я не понял… Кто из нас президент Америки?

– Почему он обязательно должен быть здесь, с нами? – пожала плечами Людмила. – Не знаю… Я там не бывала.

– Там, куда они собираются?.. В смысле, мы. Неужели не любопытно?

– В том слое Сапер работает. Он там какая-то шишка. Говорят, дело движется… А я туда никогда не попаду. Меня там не родили. Такой вот казус…

– Как же ты?..

– Тут останусь. Или получше что-нибудь выберу. Кофе!!

Мухин рванулся к турке, но часть пены все же выплеснулась на конфорку и зашипела, добавляя духоты.

– Плиту сам будешь мыть, – заявила Людмила.

– Не маленький, – сказал Виктор. – А почему «Сапер»? Что он там минирует? Типа метафора, да?

– Его Петр так назвал. Они тоже давно знакомы.

– И ты, – угадал Мухин.

– Типа да, – усмехнулась она.

– Веселая у вас компания. Меня ведь Петр сюда прислал.

– Петр? К нам, сюда?!

– Он меня убил.

– Ах, это… Не бери в голову. Иногда бывает полезно. Ты кофе нальешь, или будем ждать, пока остынет?

– Извиняюсь… – Виктор поднес турку к столу, но, спохватившись, достал другие чашки, поменьше.

– Сахара мне не надо, он вкус отбивает.

– Я и не собирался. Так что ваш Петр? Мы о нем говорили…

– Он не наш, он сам по себе. Меня тоже – только что… это были люди из его команды.

– Как у вас все сложно… – сказал Мухин.

– У нас все просто, – возразила она. – Иногда мы друг другу мешаем, тогда приходится разбираться. А так мы почти не встречаемся. Мы с ними идем к одному и тому же, но в противоположные стороны. Цель общая – как-то выжить, а вот как – у них рецепт свой. И у нас свой.

– Наш рецепт – диктатура, – вставил Виктор. – Сомнительно…

– У Немаляева получится, – заверила Людмила. – А Петруша, наоборот, хочет создать анархию – заранее, еще до миграции. До того, как в очередной слой придет очередная Дурь. Виноваты же всегда люди… Он собирается лишить их возможности на что-то влиять. Немаляев прикинул, что даже при тотальных репрессиях народу погибнет меньше, чем при полном безвластии. А Петр считает, что одичавший табун лучше, чем колонна, потому что он свободное.

– Разные политические платформы, стало быть. А слой, где эти проекты воплотятся в жизнь?..

– Слои тоже разные. Этого добра навалом.

– Тогда в чем проблема? Из-за чего у вас конфликты?

– Мало перекинутых, – коротко ответила Людмила. – Такие, как ты, на вес золота.

– Приятно слышать…

– Ну, и как я – тоже.

– Это я бы и сам тебе сказал, – вякнул Мухин.

Людмила допила кофе и, медленно поставив чашку, посмотрела ему в глаза.

– Не надо за мной ухаживать, Витя.

– И кофе тебе больше не варить?

– Это, пожалуй, можно.

Мухин снова налил в турку воды и сыпанул туда же из VIP-кулька. Время перевалило за полночь, но чувствовал он себя бодро – слишком бодро даже для закоренелой совы. Голова уже не трещала, желудок не бунтовал, и рядом, к тому же, находилась красивая женщина. Виктор так бы и торчал на этой кухне.

– Спать не хочешь? – поинтересовалась Людмила.

Он не сразу сообразил, что ответить.

– Это не приглашение, – засмеялась она. – Это простой вопрос. Не хочешь, да? Естественно. Когда мы лежим в трансе, тело отдыхает. Для него это почти как сон.

– Мозги-то ведь не отдыхают.

– Да. Это копится, и если не спать по-человечески, то через недельку можно сорваться. Мы иногда устраиваем себе выходные.

– Идете куда-нибудь?

– Идем, как же!.. Тут сидим. Напиваемся все вместе.

– А мне Сан Саныч запретил. Сказал, только по праздникам.

– Разве это не праздник? Праздник и есть…

– Тебе в этом подвале нравится? – спросил Виктор. – Меня здесь даже стены раздражают.

– А у меня в комнате перекрасили, – сообщила она с какой-то наивной гордостью.

– И еще ты шторы повесила, я знаю. Блин!..

Кофе опять убежал, и Мухин, намочив губку, принялся вытирать вокруг конфорки.

– Люда, а ты сама выбираешь, куда… ну… перемещаешься?

– Иначе и смысла нет. Не бойся, научишься. Объяснить, как это делается, невозможно, у каждого это по-своему. Чем спрашивать, лучше набирай ходки.

– Да я не о том. Ты, когда между… э-э…

– Ну, понятно. Дальше.

– Ты там голоса никакие не слышишь?

– А ты слышишь? – удивилась она.

– Это галлюцинации?

– Нет, не галлюцинации. Голос мужской, женский?

– У тебя женский? – Виктор замер с наклоненной туркой и если б не Людмила, наверняка пролил бы кофе на стол. – У меня мужской. Но я думаю, у него нет определенного пола. Он же не в ушах звучит, – в голове.

– Я тоже так думаю. Это может быть… один странный человек, по имени Борис Черных. Хотя от человека в нем мало что осталось. Мы называем его личностью.

– Сан Саныч назвал его моими глюками.

– Это в чем-то справедливо, Бориса давно никто не видел. Может, в каком-то слое у него и есть свое тело, но лично я его не встречала.

– Здесь Бориса тоже не было?

– Был, почему… До января этого года.

– А в январе – что?

– Десять ножевых, из них девять смертельных. Какие-то ублюдки… А он бы нам так пригодился! Он в этом дальше всех продвинулся. Даже открыл что-то насчет структуры слоев… Если б он дожил до марта, Немаляев с Шибановым обеспечили бы охрану. Месяца три не дотянул, обидно…

– А кем он тут был?

– Ты не поверишь, но он чистил ботинки. На углу Большой Молчановки и Трубниковского переулка. В трущобах, где проститутки, и наркотой чуть не в магазинах торгуют. Борис им чистил ботинки!

– Отчего ж не поверить? – Мухин потупился и поиграл недоеденным бутербродом. – В мире столько дерьма, что каждому по телеге хватит… А ты чем занимаешься? Если не секрет. Ты же сознательно туда переместилась, где тебя убили.

– Ну, до того как убили, я многое успела. Например, выяснила, что Бориса там тоже нет. И еще кое-что выяснила… но это информация для Шибанова.

– Значит, по ходу дела и на спецуру подрабатываем, так?

– Так, – безмятежно подтвердила она. – А за какие ковриги местное ГБ будет с нас пылинки сдувать? За голые обещания? Шибанов перекинутый, и он понимает, что проект эвакуации в безопасный слой – это пока только мечта. Шибанов живет не будущим, а настоящим. По-моему, он прав.

В коридоре хлопнула дверь, и на кухню, шаркая шлепанцами, вошел Константин.

– Где? – спросил он.

Людмила двинула к нему пузырек тетратрамала и, торопливо подойдя к раковине, налила стакан воды.

Константин морщась принял таблетку и обнял женщину – скорее формально, лишь для того чтоб обозначить свою собственность. Жест предназначался, ясно, для Виктора.

– Сан Саныч спит, Сапер опять надолго, – сказал Константин. – А вы тут чего?..

– Ладно, – молвил Мухин. – И я пойду.

Он вернулся к себе в комнату и, присев перед телевизором, распахнул дверцы тумбочки. На узких полках рядами стояли металлические пеналы. Он взял один из середины и, раскрутив, вытряхнул ампулу. Стекляшка была с кольцевой насечкой – Виктор сломал ее легко, двумя пальцами.

Опять провалиться, умереть и через четыре часа воскреснуть – как минимум, с головной болью. Съесть таблетку с длинным названием, покурить, позавтракать и опять умереть. Такая вот программа…

Мухин разгрыз оболочку и высыпал сладкий порошок прямо на язык. После горького кофе это вроде бы имело какой-то смысл.