Центр пирамиды неумолимо сносило. Ни один прибор не мог уловить вертикаль в этом смятом, повернутом сразу вокруг нескольких осей пространстве. Луч лазера искривлялся, закручивался жгутом, уходил в сторону. Направляющие пеленги локаторов вообще не доходили до впереди идущих кораблей.

То и дело рвалась связь между идущими рядом кораблями. Ко всему этому добавились еще и временные разрывы. Иногда капитаны кораблей вдруг получали еще не отданные приказы, иногда получали их с запозданием в несколько дней.

Единственным надежным каналом остались энерговоды. Огненные реки мощностью в сотни тысяч гигаватт, низвергавшиеся от кораблей поддержки к атакующей десятке центра, прожигали в изуродованном пространстве свой собственный, независимый от него канал. Если бы не это обстоятельство, флот давно вынужден был бы прекратить прорыв.

Связисты приспособились с помощью модуляции мощности передавать по энергетическим каналам самую необходимую информацию, и только в одном они не могли помочь – в установлении направления атаки флагманскому кораблю. Перед «Орфеем» не было энергоприемников. Вертикаль ускользала, корабль то и дело сносило в сторону. Нужен был луч огромной мощности, способный пробить себе дорогу в пространстве. Время от времени Торсон давал залп всеми носовыми батареями, и тогда фиолетовый столб пламени, прямой, как древко копья, уносился перед «Орфеем» в непроглядную черноту спрессованного пространства.

Торсон сидел в своей адмиральской рубке, связанной с центральной рубкой корабля прямыми каналами. На его экраны поступала информация со всех кораблей поддержки. К сожалению, информация то и дело искажалась во времени, и, хотя в энергетических каналах влияние временных разрывов не сказывалось так сильно, как на остальных каналах связи, все же и здесь ошибки постепенно накапливались и линии траекторий на объемном экране, выводимые компьютером по мере поступления данных, то и дело искривлялись.

Ровный строй пирамиды сминался. То и дело недопустимо растягивались энерговоды, грозя разрывом. Один из четырех каналов уже был разорван; если выйдет из строя еще один, «Орфей» не выдержит повышенной гравитации и, оторвавшись от кораблей поддержки, рухнет внутрь гравитационного купола. Никто не мог предсказать, куда вынесут их тогда завихрения сжатого пространства…

Второй канал выдавал всего семьдесят процентов мощности. Положение становилось угрожающим. Торсон до минимума сократил расстояние между «Орфеем» и первой линией поддержки, надеясь вновь поймать энергию на разорванный канал. Но это не помогло. Дальнейшее сближение кораблей в ненадежном изменчивом пространстве грозило столкновением. То и дело возникали неожиданные рывки, скачком сближавшие корабли или, наоборот, разбрасывавшие их в стороны. Понимая, что постепенно он теряет контроль над движением «Орфея», Торсон вызвал в рубку главного энергетика.

– Когда закончат ремонт преобразователей второго канала? – В минуты серьезной опасности Торсон всегда разговаривал с подчиненными мягко, стараясь по возможности разрядить напряженную обстановку.

– Мощность непостоянна. В этом все дело. Энергетические каналы не приспособлены для передачи информации. У нас все время выбивает фильтры в преобразователях.

– Так замените их!

– Мы уже дважды меняли пластины во всех четырех каналах. Все резервные запасы израсходованы. Необходимо немедленно затребовать дополнительные комплекты решеток с кораблей поддержки!

– Это в такой-то обстановке? Где я вам возьму шлюпку, которая сможет подойти к кораблю в этой дьявольской мешанине?

– В таком случае максимум через два часа потухнет и третий канал.

Секунды две Торсон раздумывал.

– Хорошо, я попытаюсь. У нас не остается иного выхода. – И, переключив селектор на связистов, приказал: – Передайте на «Н-15»: пусть срочно подготовят десять ракет с решетками и высылают их одна за другой с разных направлений в сторону «Орфея».

Он отключился и откинулся на спинку кресла, сомневаясь в том, что хоть одна из этих десяти ракет достигнет цели.

Через полчаса на пульте запрыгали зеленые огоньки, подтвердившие, что флот начал беспорядочный обстрел своего флагмана грузовыми ракетами. Автоматика отказывала, пять ракет подряд бесследно исчезли, едва оторвавшись от кораблей. Седьмая и восьмая разбились о борт флагмана, разбросав в пустоте свой бесценный груз, и лишь девятую удалось наконец состыковать с грузовым ангаром. Не успел Торсон оценить эту дорогостоящую победу, как с «Н-17» сообщили, что на одной из первых бесследно исчезнувших в пространстве ракет находился человек.

Ночь смотрела в иллюминаторы корабля. Плотная ночь открытого космоса. «Н-17» не участвовал в штурме свернутого пространства. Он находился в самом верхнем слое пирамиды, направленной своим острием к закрытой и невидимой планете. В задачу этого корабля не входил прорыв. Он не должен был совершать посадки даже в случае успеха, а лишь оставаться на внешней орбите вместе с другими кораблями поддержки, обеспечивающими бесперебойное снабжение энергией группу прорыва, состоявшую из тринадцати кораблей. На «семнадцатом» находились биологи, физики, математики – научный центр экспедиции.

Анна не совсем понимала, что должны делать биологи внутри железной коробки корабля, лишенного права посадки на планету. Она вообще многого не понимала. Не понимала, почему Торсон так осторожен и медлителен. Почему прорыв к планете проходит так неудачно. Почему их, несмотря на чудовищные мощности, затраченные на прорыв, раз за разом выбрасывает наружу. Наконец, она не понимала уже и того, для чего вообще оказалась здесь. В конце концов поверхность Черной осталась для нее столь же недоступной, как и там, на Земле. Столь же далекой, почти нереальной.

Разве что изображение всех ста сорока кораблей на экранах центрального информатора создавало некое ощущение надежды, некое ощущение пути, еще не пройденного до конца. И цели, столь же далекой и нереальной, как раньше. Только теперь во всем этом появился еще и оттенок безысходности. Потому что с каждым днем, с каждым часом она все больше и больше теряла веру в себя. Теряла веру в успех экспедиции, в то, что когда-нибудь еще раз хоть на секунду увидит лицо человека, память о котором позвала ее в эту дальнюю и нелегкую дорогу.

Знакомые до последней мелочи стены ее маленькой каюты окружали Анну, знакомые вещи, знакомые кристаллы видеокниг. Ее рабочее кресло у письменного стола. Она не чувствовала больше желания сесть в него. Даже работа, всегда дарившая ей забвение и утешение, казалась теперь бессмысленной. Расслабившись, Анна лежала на узкой койке и старалась заснуть. Не помогали с детства заученные правила аутогенной тренировки. Оставалось последнее средство. Она потянулась к коробочке с красной полосой, лежавшей на столике у изголовья, – нетрин даст ей долгий и спокойный сон. Забвенье и потом на некоторое время притупление всех рефлексов и эмоций. Она ненавидела это лекарство и все же была вынуждена теперь все чаще прибегать к нему. Ей казалось, что ядовитое химическое соединение разрушает даже память. Делает ее равнодушной, бесчувственной куклой… Она отшвырнула коробочку, так и не открыв ее, и рывком приподнялась на койке. Было от чего.

Секунду назад ее рабочее кресло, находившееся прямо у нее перед глазами, было пустым, а теперь в нем сидел человек… Она совершенно точно знала, что не спала. И никто не открывал дверь. И не было сигнала входного инфора. И все же в кресле сидел незнакомец в планетарном скафандре высшей защиты. Инспекционная служба? Чушь! В таком скафандре никто не станет разгуливать по кораблю. Черт возьми, не хватало только галлюцинаций! Кажется, она довела себя до самой последней точки и пора обратиться к психологу. Пусть будет нетрин, что угодно, только не это! Она потянулась к коробочке, угловым зрением наблюдая за посетившим ее призраком. Он сидел в кресле, вытянувшись, опустив плечи, и казался усталым, лица за непрозрачным светофильтром шлема не было видно, а сквозь лежащие на подлокотниках руки едва заметно просвечивали стены каюты. Больше она не сомневалась, что перед ней самая обычная галлюцинация, оставалось принять таблетку.

– Не спешите, Анна, нам надо поговорить, – сказал призрак и совершенно домашним жестом попробовал растереть себе шею – впрочем, сквозь воротник скафандра вряд ли ему это удалось.

– Убирайтесь к дьяволу, не хватало только разговаривающих призраков.

– Я не призрак.

– Да? Кто же вы?

– В прошлом один из звездолетчиков, раньше вас посетивших эту планету. А ныне, впрочем, этого вы, пожалуй, не поймете.

– Ах, в недавнем прошлом звездолетчик… – Она не скрывала насмешки, скорее всего адресованной самой себе.

– Вы помните синглитов?

– Как вы сказали?.. – Впервые она растерялась.

– Тогда вам нетрудно будет меня понять. Считайте меня синглитом, если хотите, хотя это далеко не так, но у меня нет сейчас времени объяснять вам все. Важно, что я ваш друг, что недавно я был мыслящим существом, хотя и принадлежал к другой, малознакомой вам звездной расе, и еще важней то, что я должен вам сообщить. Поэтому постарайтесь не перебивать меня и выслушать внимательно. И не просто выслушать, вы должны поверить, что все, что я говорю, истина.

– Почему я должна вам верить?

– Потому что от этого зависит слишком многое.

Она быстро овладела собой и сидела теперь на своей койке, выпрямившись, уставившись на него чуть расширенными, внимательными глазами, и ни испуга, ни сомнения не было в ее взгляде. Только безграничное удивление и интерес.

– Я слушаю вас, слушаю. – Она положила коробку с таблетками на столик.

Человек в скафандре взглянул на часы. Времени для долгих объяснений не было. Он должен был убедить ее сразу же, или все теряло смысл.

– Итак, слушайте. Ровно через сорок две минуты с флагманского корабля поступит приказ выслать ваш резервный катер с ремонтным оборудованием. Запомните – катер номер пять, он находится в пятом шлюзе. Вызнаете расположение нижних помещений на корабле?

– Я знаю расположение помещений, продолжайте.

– Так вот, этот катер не долетит до флагманского корабля… Благодаря нашему грубому вмешательству в законы природы на этой планете в далеком прошлом образовались разломы в пространственно-временном континууме. Главное сейчас то, что в окружающем ваши корабли пространстве-времени есть трещины. В одну из таких трещин и провалится теперь уже через сорок минут ваш пятый катер. В этой трещине время течет в обратную сторону, катер опустится на Энну в далекое прошлое. В момент, когда туда только что прибыла наша экспедиция. Рэниты, так зовут мой народ, найдут этот катер, а в нем они найдут ребенка… Маленькую девочку. Они воспитают ее, примут в свою семью, сделают рэниткой… Этой девочке суждено будет сыграть важную роль в развитии целой цивилизации… Она станет хранительницей Хронара, не позволит совершить предательство и чудовищную ошибку, потом она будет жрицей богини Юстары в диком племени бореев, потом встретится с человеком, которого полюбит… станет его женой, поможет ему победить зло на этой планете, поможет ему исправить совершенные ошибки. Удивительная и прекрасная жизнь будет у этой женщины… Но ничего не дается даром. За это ей придется расплатиться памятью о прошлом, своей прежней жизнью… Правда, не навсегда, возможно, придет час, когда разрывы во времени затянутся, скрученное, изуродованное пространство выпрямится, и тогда она, может быть, вспомнит, кем была на далекой планете Земля… Это будет зависеть от нее самой и от того человека, которого она встретит и полюбит на Энне… Этого человека она знала и раньше, от судьбы в ее главных, узловых моментах не уйти, не сбежать и сквозь время…

– Кто он? – дрогнувшим от волнения голосом спросила Анна.

– Игорь Ротанов.

Она долго молчала.

– А что будет, если в катере никого не найдут?

– Судьбы целой цивилизации в этой части космоса изменятся, изменится сама реальность. Бывают узловые моменты, поворотные пункты, которые определяют всю дальнейшую дорогу истории, весь ход становления реальности… Если девочку не найдут, хранителем Хронара впервые в истории рэнитской цивилизации будет избран мужчина. В самый ответственный момент он примет неверное решение, и эта планета будет уничтожена, а в вашей Вселенной образуется брешь, которую уже невозможно будет заделать. Все силы вашей цивилизации уйдут на бесконечную, бессмысленную войну. Ни конца, ни победы в ней нет.

– Откуда вы это знаете?

– Я знаю теперь все. Прошлое и будущее едины и открыты в том мире, где я нахожусь. Я сделал все, что мог. Теперь и ты знаешь будущее. Судьбы вашего мира и твоя собственная судьба в течение оставшихся тридцати минут будут зависеть только от твоего решения. Прощай.

Никого не было в кресле. Человек исчез сразу. Какую-то долю мгновения она еще видела его неясные, туманные контуры, обрисовавшие фигуру в скафандре, и вот нет уже ничего… И лишь часы на крошечном табло у изголовья неумолимо отсчитывали секунды.

Чтобы добраться до катера, ей нужно минут пятнадцать. Значит, еще есть время. Немного, но есть. Есть время, чтобы одуматься, чтобы стряхнуть наваждение, навалившееся на нее. Что это было? Кто?! Существо иного мира, могущественный враг? Ну а если все так и есть, как он сказал, что тогда?.. И по тому, как оборвалось сердце, она уже знала, что поверила ему и не станет больше мучить себя. Такие решения надо принимать сразу без фальши, без жалости к себе, чтобы не грызть потом локти от бессильного сожаления. Такие мгновения бывают лишь раз в жизни. Один только раз.

И вдруг иная, страшная мысль сковала ее: «Потеря памяти – это же фактически смерть… Смерть ее личности, всего, что ей сегодня принадлежит; все, что ей дорого, будет уничтожено забвением, даже ее любовь. Там, у рэнитов, другая женщина, кто знает, какой она будет… Мог ли он до конца заглянуть в столь далекое будущее, и даже если он прав, что ей от того, ей, Анне?»

А минуты шли, она видела, как зеленые цифры на циферблате сменились. Осталось всего тринадцать минут, ей уже не добежать до катера, не надо себя обманывать, все это бред! Образы больного, измученного воображения! Через тринадцать минут последний раз мелькнут цифры – все будет кончено. Раздастся стартовая команда, корабельные переборки отзовутся на легкий толчок уходящего пустого катера. А она навсегда останется здесь, в этой железной коробке корабля. Наедине со своим знанием и со своей совестью…

И вдруг как вспышка сверкнула мысль, все определившая и все расставившая на свои места: если все происшедшее бред, галлюцинация – так и не будет никакой стартовой команды! Катер останется в ангаре. В грузовом отсеке одни автоматы, даже объяснять ничего не придется, и она, ничем не рискуя, через пятнадцать минут спокойно вернется в свою каюту!

По коридору она бежала так, как когда-то бегала на соревнованиях, вкладывая в этот бег всю себя без остатка, словно гналась за собственной тенью… Поворот, еще поворот. Лифт наверху! Не ждать! Во втором ярусе есть еще один! Вниз по лестнице. Кто-то стоит на пути, энергетик Семин, не останавливаться, не задерживаться. Он что-то крикнул ей вслед – неважно! Все теперь неважно. Вот еще поворот, и кабина лифта: «Девятая грузовая палуба» – лифт тронулся. Бешено, у самого горла, колотилось сердце, а может быть, это стучал мотор над кабиной лифта…

Упругий толчок. Двери распахнулись, и она очутилась в грузовом отсеке. На аппарелях лежали длинные сигарообразные тела грузовых ракет, наполовину утопленные в герметических стартовых шлюзах. Первая, вторая, четвертая, следующая должна быть пятой… но завыли сирены, замигал красный свет. Как она могла забыть! Две минуты предстартовой подготовки, сейчас будут заблокированы все выходы, все люки ракет! Она опоздала! И уже по инерции, не снижая скорости, ткнулась в корпус с огромной белой цифрой 5. Рванула на себя и повернула по часовой стрелке ручку люка. К ее удивлению, крышка поддалась. Уже внутри, завинтив за собой люк, она поняла, в чем дело: пока в ангаре находился человек, автоматы блокировки не могли включиться. Зато теперь сирена с новой силой взывала в последний раз и умолкла. В полутьме она с трудом нащупала кресло пилота, застегнула ремни. Вообще-то эти ракеты не были предназначены для людей и только в случае аварии могли быть использованы как спасательные шлюпки, потому тут и стояло это кресло.

Кровь неистово стучала в висках, а мысли текли неторопливо и холодно, почти отрешенно, словно все происходящее уже не касалось ее, словно она думала о ком-то другом, совсем постороннем для нее человеке. В конце концов, сама по себе сирена еще ничего не значит, это могло быть простым совпадением, могли отправить совсем другую ракету! Но в глубине души она уже знала – никакое это не совпадение, не бывает таких совпадений, и именно эту ракету через несколько секунд автоматы вышвырнут в космос…

Новая мысль уже ничего не добавила к ее состоянию… Она задержала старт, пока бежала по ангару, она не знала точно, на сколько, может быть, всего на минуту. Но и этого могло оказаться достаточно для того, чтобы траектория ее ракеты не попала в ту трещину, о которой ей говорили… Что же тогда? Куда она приземлится? Может быть, никуда? Вечно будет кружить в пустоте? Или через полчаса в ангаре флагмана она увидит разгневанные и удивленные лица своих товарищей? Что она скажет Торсону? Как объяснит свой поступок? Но ничто не могло уже вывести ее из каменного оцепенения. Все страхи, опасения, расчеты скользили по краю ее сознания, не проникая внутрь ее существа, сжавшегося в маленький испуганный комочек, и лишь секунды звучали там, секунды, которые отсчитывал неведомый метроном… «Все это чушь! Не будет вообще никакого старта! Ракета останется в ангаре!» И в эту секунду шумно вздохнули вакуумные насосы, и невидимая лапа гидравлического поршня толкнула ее ракету вперед.

Ровно через четыре минуты стартовавшая к флагману грузовая шлюпка под номером пять исчезла сразу со всех экранов.

Эсхин сдержал слово. Корд взмыл в небо, и Элна осталась одна. Она стояла у входа в свое тайное жилище в ущелье племени бореев. Пещера показалась ей холодной и чужой. До последней мелочи знакомые вещи вызывали раздражение. Странная пустота и безразличие овладели ею. «Все сделано правильно, – успокаивала она себя, – так и должна была поступить хранительница времени. Законы звездолетчиков не отменяются никогда… Ты выполнила пожелание своего командира, приказ, если угодно». Беда была в том, что Эсхин перестал быть ее командиром с тех пор, как захватил власть на планете, нарушил устав и закон своей родины. С тех пор, как в неравной схватке был убит и брошен в озеро Забвения ее названый брат. «Ну что же, – жестко сказала она себе, – в таком случае ты можешь считать, что выполнила просьбу Эсхина, пусть теперь не командира. Пусть он ошибся, совершил преступление, но он человек твоего племени, и ты должна была выполнить его просьбу – это вполне естественно. В предстоящей схватке с чужеземцами ты должна быть на стороне племени, которое вскормило тебя, воспитало, вложило в твои руки знание и почти неограниченное могущество…» Где оно, это могущество? И где это племя? Жалкая горсточка, рассеянная на дальних звездных системах, все, что осталось от великой цивилизации…

Жестокая правда, холодная и безжалостная, вдруг встала перед ней без единого покрова. Она еще пыталась оправдаться. У нее еще были в запасе серьезные доводы. В конце концов, она не совершила даже предательства. Она не виновата, что желания разных людей совпали в одном-единственном пункте. Один из них во что бы то ни стало хотел разгадать тайну Энны и для этого должен был попасть на остров Рин. Второй просил ее любой ценой доставить на остров Рин руководителя земной экспедиции. Каждый из них получил то, что хотел. Землянин был так наивен и доверчив… И у него были такие добрые руки… Вдруг что-то на нее нахлынуло – боль какая-то, неизведанная раньше, сладкая и горькая. Она даже названия ей не знала… Только слез сдержать не смогла, согнулась от этой боли, ощупью нашла скамейку и опустилась на нее. Сидела неподвижно и тихо. Очень долго сидела, а по лицу, незамеченные, одна за другой катились крупные слезы. Человек этот, чужого племени, оказался ей вовсе не безразличен. «Это невозможно, неправда! – крикнула она себе. – Он чужак, он человек чужого племени!» Слова звучали пусто и жалко. Она продолжала казнить себя. «Ты ведь знала, что его ждет. Ты догадывалась, что не заложник нужен Эсхину. Дорога к озеру Забвения – вот что ему предстоит!.. Нет, Эсхин не посмеет. В конце концов, землянин не первобытный дикарь – его мозг способен сопротивляться постороннему воздействию, Эсхин побоится рисковать, с „озером“ шутки плохи…» Элна металась по пещере, не находя места. И воспоминания, яркие как видения, подстегивали ее… Вот опустились вниз деревянные руки богини, открывая священный плод, и он предоставил ей право выбора, право решения… Вот отшвырнул ее прочь от пасти змея и загородил своим телом… Вот он борется с волнами, ни на секунду не выпуская ее обессилевшего тела, не давая себе передышки. А потом там, на острове Рин, когда Эсхин так легко согласился освободить ее и она промолчала, принимая это условие, он не сказал ни слова, лишь посмотрел на нее. Теперь она будет помнить этот взгляд всю оставшуюся жизнь.

И, не сопротивляясь, каким-то мертвенным, сломленным жестом она, не зажигая света, нашарила на столе граненый стеклянный шар, так удививший Ротанова, когда он впервые пришел к ней сюда. Стеклянным – шар осветился, наполнился клубами тумана. Туман сгустился плотным светящимся облаком, приобрел форму, и вот уже знакомая хищная усмешка скривила губы человека, которого она так ненавидела и боялась…

– Ну, что тебе? У меня мало времени.

– Мне нужен землянин, Эсхин. Я передумала. Верни мне его.

– А больше тебе ничего не нужно? – Эсхин пожевал губами, и на его костлявом лице словно из самых глубин проступила издевательская усмешка. Ей показалось, что он видит ее насквозь, и она даже передернулась от внезапного чувства гадливости, так неприятна оказалась для нее его догадливость.

– Увы, девочка. Пожалуй, в этом я не смогу тебе помочь. Землянин нужен мне самому. К тому же я не меняю своих договоров.

– Ты не сможешь отдать его «озеру» – это слишком опасно. Верни мне его.

Она сама почувствовала, как неубедительно звучит ее голос, как откровенно слышны в нем растерянность и мольба. На этот раз он даже не усмехнулся.

– А вот это уж не твое дело. Я сам решу, как поступить с землянином.

Внезапно она почувствовала гнев. Все ее существо охватила неведомая раньше ярость, а в голосе зазвучал металл, несвойственный и незнакомый ей.

– Послушай, Эсхин. Если ты не вернешь землянина, ты пожалеешь об этом, я тебе обещаю.

Несколько секунд он молча разглядывал ее.

– Видимо, я поспешил отпустить тебя с Рина. Но это еще можно исправить.

Он сразу же отключился, и волна холодной ярости помогла ей справиться с извечным страхом перед этим человеком. Теперь, по крайней мере, она знала, что надо делать дальше. В глубинах ее памяти много лет хранились бесполезные знания бывшей звездолетчицы, хранительницы Хронара, знания жрицы, богини Юстары. В них было немало такого, о чем до сих пор не подозревал даже Эсхин. Ей были известны тайные пути, ведущие на остров и к его сердцу – Хронару, пути, о которых, кроме нее, не ведал никто.

Так, значит, она снова увидит землянина… И сразу же перед ней со всей очевидностью встал вопрос: «Что дальше?» Что она ему скажет, что сделает? Был один-единственный путь победить Эсхина и освободить землянина из его рук. Один-единственный, сомнительный и рискованный путь. Она знала, зачем Ротанову понадобился остров Рин. Без ее помощи он никогда не сможет осуществить задуманное. И он даже не скрывал своих планов.

Он хотел остановить, а затем и совсем уничтожить механизм, управляющий временем, охранять который ей было поручено много лет назад. Старые законы и правила прочно сидели в ее голове, вбитые вместе с первыми шагами, с первыми словами родного языка… Впрочем, родного ли? Почему она так и не смогла узнать, кто были ее родители? Почему вообще от нее скрыли тайну ее рождения? Разве это важно сейчас? Разве не для того, чтобы оправдаться в собственных глазах, вспоминала она сейчас все мелкие обиды, все, что могло пошатнуть, разрушить ее привязанность к родному племени? «Чужеземец не имеет права видеть Хронар, не имеет права знать о нем. В интересах других народов это устройство не может быть использовано никогда» – так гласили правила, часть из которых она уже нарушила, а оставшиеся… Впрочем, она не была уверена в том, что, принеся ему в дар все, что могла принести, свою любовь и свой попранный долг, она добьется успеха даже такой ценой… Никто не смог бы теперь предсказать, к чему приведет остановка Хронара после того, как на планете появилось озеро Забвения…

Сомнения обессилили ее, и она отложила решение самой важной проблемы на более поздний срок, как будто это что-то меняло… Главное, она увидит его снова, и эта простая мысль заслонила все остальное, оказалась важней всех ее рассуждении, высоких обязанностей, долга… Она не ведала, сколько времени будет продолжаться это наваждение, не желала ничего рассчитывать, предугадывать. Она знала, что летит к нему, летит сейчас же! Не одному Эсхину подвластны корды, у нее есть своя птица, о которой не знает никто. Она берегла ее на самый крайний случай, кажется, теперь он настал. Ей хотелось выглядеть перед ним так, как выглядят женщины его страны, но, к сожалению, она не знала о них ничего. И в конце концов решила одеться как можно проще, распустила волосы широкой светлой волной. Мудрый глубокий инстинкт руководил каждым ее поступком, словно стоял у нее перед глазами образ женщины из далекого далека… Не зная ничего об Анне, она неосознанно подражала ей. И, уже не скрывая от себя обжигающей радости, помчалась навстречу человеку, которого видела так мало и которого любила так, будто знала его долгую жизнь, словно могла она поверить в обряд, совершенный в храме Юстары, словно была она с ним одной крови, одного племени…

И как только решение было принято, как только корд взмыл в воздух, за тысячи километров отсюда, за барьером свернутого пространства, в одном из кораблей поддержки открылся грузовой люк, и гидравлический поршень вытолкнул в пространство крошечную ракетку, в которой, сжавшись от страха и уже победив его, сидела другая женщина… Но соединилось кольцо разорванного времени, и странные картины, рожденные пробуждающейся памятью, проносились в голове той, что летела сейчас по небу Энны к человеку, которого ждала так долго…

Корд сложил крылья и ринулся вниз с огромной высоты. У Элны заложило уши, а плотный поток воздуха рвал волосы, забивался в легкие, мешал дышать. Она туже затянула ременные тяжи, крепящие ее тело к седлу корда. Внизу под ней вращался игрушечный остров Рин – крохотное колечко гор среди безбрежного океана. Наблюдатели сразу же заметили чужой корд, и уже на высоте в два километра защитные батареи открыли огонь. Элна знала, что батареи не рассчитаны на атаку сверху и надежно защищают остров лишь с моря. Племена, живущие на Энне, не располагали летательными аппаратами, и Эсхин не опасался вторжения извне, сквозь купол свернутого пространства.

Несмотря на опасность, вопреки страху странная пьянящая радость завладела всем ее существом, словно залпы электрических батарей были всего лишь фейерверком, зажженным в ее честь, словно она мчалась на праздник…