Часы у меня разбили во время схватки, а может, и позже. Перед тем как меня запихнули в камеру, я попытайся вырваться, и тогда меня ударили по голове. Возможно, часы разбили специально, чтобы лишить меня ощущения времени.

Хотя вряд ли среди напавших на нас техников имелись психологи. Нападавшие были в защитных костюмах и шлемах, но я узнал некоторых их них. Корабль – это небольшой замкнутый мирок, здесь все знают друг друга. И теперь я мог сколько угодно строить предположения о том, что вызвало бунт на корабле и чем он закончился. Бесспорно лишь одно – без штурмана и старших офицеров корабль не сможет стартовать.

Техническому персоналу запрещалось даже близко подходить к управляющей рубке – святая святых корабля. А это означало, что мое заключение не может продолжаться бесконечно.

Вот только время в полной изоляции тянулось слишком медленно. Я был рад любому занятию. Разбитые часы пригодились. Мой мир в этих четырех голых стенах сжался, уменьшился до размера испорченных часов, которые внезапно приобрели для меня большое значение.

Я дважды пытался их разобрать, но без инструментов, действуя обломком зубочистки, случайно завалявшейся в кармане, мне удалось лишь снять крышку и убедиться в том, что цельнокристаллический часовой механизм не подлежит ремонту даже при наличии инструментов.

Это занятие на какое-то время отвлекло меня от мрачных мыслей.

Когда с проблемой часов было покончено, я решил, что с меня довольно. Я встал и, подойдя к двери, через которую охранники, словно собаке, швыряли мне пищу, забарабанил по ней изо всех сил.

К моему удивлению, дверь сразу же распахнулась, и на пороге возник Сварисов собственной персоной. За его спиной виднелись хмурые лица двоих охранников, вооруженных, впрочем, только холодным оружием.

– Почему шумим?

Вряд ли Сварисов стоял за дверью в ожидании, когда пленник начнет проявлять нетерпение. И я понял, что время мучительного бездействия закончилось. Теперь все зависело от того, какую тактику я изберу и чего смогу добиться, используя свое положение. Ведь я был единственным человеком, кроме капитана и штурмана, способным вывести корабль в космос.

– Хотел выяснить, собираетесь вы стартовать или решили навсегда здесь остаться? – с наглой ухмылкой осведомился я у Сварисова.

– Хороший вопрос. Садись, не мельтеши у меня перед глазами, и давай все обсудим.

Он кивнул охранникам, дверь закрыли, и мы остались наедине.

Некоторое время мы молча изучали друг друга, словно бойцы на ринге перед решающей схваткой.

Я задолго до бунта понял, что Сварисов привык командовать остальными. Есть люди, от которых исходит эманация скрытой силы, независимо от того, какое положение они занимают в настоящий момент, – Сварисов был одним из таких людей.

– Хочешь курить? Или сказать, чтобы принесли тоник?

Начало было многообещающим, но мне не хотелось пить, курить же я бросил еще год назад и не собирался начинать вновь. Кроме того, мне не понравился развязный и излишне фамильярный тон техника. Я решил сразу же все расставить на свои места.

– Вы ведь не тоником пришли меня угостить? Так что давайте выкладывайте, что вам от меня нужно.

Однако Сварисов не торопился начинать разговор. Он окинул меня оценивающим взглядом, достал сигареты с примесью крэга и, устроившись на койке поудобней, выпустил целое облако вонючего дыма, которое, впрочем, сразу же завилось спиралью и унеслось к решетке воздухозаборника, свидетельствуя о том, что хотя бы системы очистки на корабле работали нормально.

– Ну, скажем, мне нужен помощник, старший офицер корабля, – наконец процедил Сварисов, продолжая внимательно рассматривать меня, словно я был вещью, выставленной на продажу.

– Вам? А что, Зунидинов подал в отставку? – Я спросил это со злой иронией, но оказалось, что попал в самую точку.

– Он слишком злоупотреблял крэгом. Так что сейчас вы говорите с новым капитаном корабля.

Я усмехнулся и, по-прежнему не скрывая иронии, произнес:

– Поздравляю. Но прежде чем я приму какое-то решение, я должен знать, как обстоят дела. Не забывайте, что несколько дней меня держали здесь в полной изоляции.

– Это было сделано в целях твоей безопасности. После того как штурмана серьезно ранили, ты стал представлять собой слишком большую ценность.

Итак, кое-что мне удалось выяснить. Каринин остался жив, и это было очень важно. Кроме капитана, только я один понимал, что без штурмана корабль не вывести из этой зоны космоса.

– Так что все-таки произошло? Вы захватили корабль силой. Это мне ясно и так, но сколько человек остались в живых?

– Да все пока еще живы, если не считать тех, кого поджарил наш штурман.

Похоже, он говорил правду. Корабль, в сущности, представлял собой огромную металлическую бочку, все звуки здесь резонировали и передавались по переборкам, так что, если бы началась стрельба, я бы ее услышал. За те два дня, пока продолжалась наша с Карининым экспедиция, даже ремонтные работы не прекращали. Захватить огромный корабль в том случае, если бы даже часть его команды оказала сопротивление, за два дня невозможно. Так что же здесь; черт возьми, произошло? Это следовало выяснить, прежде чем решить, как вести себя дальше.

– Предположим, я поверю, что Зунидинов, накурившись крэга, в порыве раскаяния передал вам управление кораблем, и вся команда молча с этим согласилась. Вы бы в это поверили? – неожиданно спросил я. И тут же пояснил: – Я не собираюсь участвовать в бунте, отягощенном убийствами.

Мое заявление явно не понравилось Сварисову. Презрительная усмешка исчезла с его лица, покрытого следами ожогов и шрамами от былых потасовок, сейчас он смотрел на меня так, как смотрят на пойманное насекомое, решая, пришпилить ли его булавкой или пока повременить.

– Ладно. Ты все равно узнаешь, как обстоят дела. Мы захватили нижние помещения. Все верхние палубы остались без воды, без пищи и без света. Их хватило на три дня. Потом они приняли все наши требования. Зунидинов всем порядком надоел, и теперь весь корабль принадлежит мне. Пока, как я уже говорил, обошлось без крови, а что будет дальше – во многом зависит от тебя.

– Зачем это вам? Что вы собираетесь делать с захваченным силой кораблем? Бороздить просторы космоса до встречи с первым патрулем, который, не вступая в переговоры, вас попросту расстреляет? Ведь о том, что на корабле произошел бунт, на Земле узнают после первой же контрольной передачи.

– А ты когда-нибудь стоял горячие вахты? Там, где работают такие, как ты, всегда тепло и чисто, у вас хорошая зарплата, у вас есть будущее. Мне и моим друзьям терять нечего, наша жизнь слишком коротка, чтобы ею дорожить.

– И все же, что вы собираетесь делать, когда корабль вернется в федеральную зону? Сдадитесь властям или будете ждать патрулей? Наш корабль уже наверняка объявлен пропавшим без вести. Такие корабли очень редко возвращаются, и если это происходит, они привлекают к себе внимание всех карантинных служб. Как только они поймут, что произошло...

– Можешь не продолжать. Я не собираюсь сдаваться федералам. Наша задача намного проще. На окраине освоенной зоны есть небольшие колонии, в которых можно исчезнуть, есть порты, в которых можно продать корабль. Единственное, чего мы хотим, – это возможность самим распоряжаться своими жизнями и не гнить в реакторном отсеке. Нам нужна свобода – ничего больше. И ты поможешь нам ее добиться. По служебному списку ты занимаешь второе, после Зунидинова, место. Если с капитаном во время рейса что-нибудь случается, командование переходит к его помощнику. Так что, если мы встретим патруль, формально им не к чему будет придраться. На какое-то время мы даже сумеем изобразить образцово-показательную команду.

– Иначе говоря, вы предлагаете мне должность марионеточного капитана на корабле, который будет, на самом деле, принадлежать вам?

– Ну и что в этом плохого? Если мы договоримся, у тебя появится хорошая жратва и относительная свобода. Конечно, за тобой будут приглядывать, но если ты выполнишь свою задачу, проведешь корабль через патрульную зону и посадишь его на той планете, которую я тебе укажу, ты сможешь после этого отправиться на все четыре стороны. Я даже обещаю выплатить тебе небольшую сумму за твои услуги, если продажа корабля пройдет успешно. И самое главное, ты сохранишь свою драгоценную жизнь.

Похоже, Сварисов все продумал, но в его плане я неожиданно увидел для себя крохотную лазейку, которой тут же решил воспользоваться.

– Мне нужна полная свобода. По крайней мере, пока мы не стартовали. Бежать на этой планете некуда. В том, чтобы улететь отсюда, я заинтересован не меньше вашего. Потом, когда мы выйдем в открытый космос, вы можете делать все, что угодно. Но до старта всем здесь буду руководить я, и я сам буду решать, что делать дальше. Иначе мы никогда не закончим ремонт. Космоплавание – тяжелая работа, и отсутствие дисциплины погубило уже не один корабль. Одним словом, с вашим капитанством придется повременить до старта. Только на этих условиях я соглашусь участвовать в вашей авантюре.

Сварисов прищурился и долго молча разглядывал меня, видимо, не решив еще, что ответить на это, не понравившееся ему, предложение.

Он что-то заподозрил. Я буквально видел, как в его голове ворочаются мысли о том, для чего мне это понадобилось. И было совершенно ясно, что ни о скандии, ни о существовании на этой планете разума он ничего не знает.

Наконец, докурив сигарету, он поднялся и пошел к двери, не сказав ни слова. Я решил было уже, что полностью проиграл этот психологический поединок, но у самой двери Сварисов неожиданно обернулся.

– Хорошо, я принимаю ваше условие. Но, разумеется, за вами будут приглядывать. До старта, капитан.

Он удалился вместе с охраной, оставив дверь распахнутой настежь.

Получив свободу и перебравшись в свою каюту, я первым делом отправился в душевую. Впервые за все время полета я мог себе позволить не экономить воду.

Я и раньше подозревал, что Зунидинов пользуется всеми теми маленькими благами, которые дает человеку власть, а теперь, до отказа отвернув кран, понял, что так оно и было. Лимит на воду существовал для всех, кроме капитана. Интересно, что они сделали со стариком? Это мне предстояло выяснить. Мне еще много предстояло выяснить, прежде чем я смогу выработать правильную линию поведения. Но самого главного я все же добился – свободы, пусть и относительной, хотя бы до старта.

Вторым моим делом было посещение лазарета. И двигали мной отнюдь не дружеские чувства по отношению к Каринину. Я даже удивился собственному цинизму, которого раньше за собой не замечал. Что-то со мной произошло в той часовне, некая, не совсем еще понятная переоценка ценностей.

От Каринина зависело слишком многое. Чтобы сориентироваться в этом, малоизученном районе космоса, мне нужен был штурман. И я вел себя в соответствии с обстоятельствами.

Охрана, которая еще не успела освоиться с моим новым положением, пропустила меня не сразу, а лишь после того, как Сварисов подтвердил, что мне разрешена полная свобода перемещения по всему кораблю.

Ожидание у двери, перед людьми Сварисова, совсем недавно беспрекословно мне подчинявшимися, показалось унизительным, но я ничем не выдал своих чувств. И когда разрешение было в конце концов получено, я прошел мимо них, не удостоив охранников даже взглядом.

В лазарете всегда было мало людей, а сейчас, в приглушенном синеватом свете медицинских ламп, лицо единственного пациента выглядело потусторонне, а сам лазарет напоминал склеп. Я поежился от этих мыслей и порадовался тому, что здесь лежит Каринин, а не я сам. Я вполне мог оказаться на месте штурмана. Удача была на моей стороне, только и всего, – но эта мысль мне показалась не очень убедительной.

Каринин находился в глубоком анабиозе. При серьезных травмах человека всегда погружают в глубокий сон, и он не просыпается, пока не закончится основной курс лечения. Так что побеседовать со штурманом вряд ли удастся в ближайшее время. С его роботом, набитым скандием, мне придется разбираться самому. Сделать это необходимо как можно скорее, пока кто-нибудь случайно не наткнулся на драгоценный груз.

Я лишь на секунду представил, что произойдет, если скандий обнаружат. Проблем у меня хватало выше головы и без повторного бунта, в котором будет уже участвовать вся команда, разделенная сейчас на два лагеря.

Я оказался как раз между этими лагерями. Те, кто до последнего момента оставались верны своему долгу и мечтали лишь о том, чтобы вернуться домой, будут относиться ко мне, как к изменнику. Ну, а для людей Сварисова я всегда останусь чужаком, от которого они избавятся при первом удобном случае. Понимая все это, я продолжал следовать своему собственному выбору, о котором не обмолвился пока что ни с одним человеком.

Работы по завершению ремонта и демонтажу оборудования шли крайне медленно. Иначе и быть не могло. Несмотря на все мои усилия, дисциплина упала, механизмы все время ломались, а запасные части куда-то таинственно исчезали. Почти каждый старался свалить свою часть работы на другого.

Положение ухудшалось с каждым днем. Нам пришлось уменьшить ежедневный рацион и ограничить потребление питьевой воды.

Каждое мое распоряжение выполнялось с большой затяжкой, и до тех пор, пока его лично не подтверждал Сварисов, никто и пальцем не думал пошевелить.

Несмотря на обещание, данное Сварисовым, я оказался марионеткой в руках этого человека еще до старта и терпел все это ради единственной цели. Я решил еще раз покинуть корабль и попытаться возобновить контакт с чужим разумом. Желание было слишком сильным для простого любопытства, но, понимая это, я все равно не мог остановиться.

Однако, прежде чем приступить к осуществлению возникшего у меня плана, следовало избавиться от скандия. Если этого не сделать, если металл найдут, за мной начнется настоящая охота. Только штурман и я могли знать, откуда взялся драгоценный металл... Даже если я покажу всем путь к месторождению, это меня не спасет. Мне здорово повезло, что во время нападения на нас бунтовщикам было не до робота, никому и в голову не пришло его проверять, но такое положение не могло продолжаться бесконечно. Робот в любую минуту мог понадобиться на строительной площадке, мне и так пришлось уже пару раз запретить его использование, сославшись на то, что ходовые механизмы этого аппарата нуждаются в ремонте.

Подходящий случай представился лишь в конце недели, когда ремонт корабля был полностью завершен, и команда решила устроить по этому поводу хороший сабантуй.

Сославшись на усталость, я легко отделался от двух соглядатаев, приставленных ко мне Сварисовым, больше всего эти два оболтуса боялись упустить свою порцию спиртного, раздаваемого в этот день всей команде.

Пробраться через весь корабль в нижние грузовые отсеки и остаться при этом незамеченным – дело далеко не простое.

Команда привыкла работать по сменам, и когда для одних начиналась ночь, другие еще только просыпались. Даже сейчас, когда все вахты, за исключением наружного демонтажа, были отменены, люди не могли сразу перестроиться на новый режим.

Я выбрал переходный между сменами час, но все равно корабль не спал. В каютах раздавались голоса. Где-то крутили кристаллофон. Кто-то, насосавшись крэга, орал непристойные песни. Снаружи доносился характерный свист плазменного резака, там все еще продолжался демонтаж ремонтных агрегатов, и вспомогательный робот мог кому-нибудь понадобиться в любую минуту.

Ангар для корабельных механизмов находился на самом нижнем уровне. Чтобы случайно не выдать себя, я не стал пользоваться лифтом – все кабины были оборудованы видеокамерами, и дежурный оператор в рубке вполне мог заинтересоваться тем, кого это понесло в неурочный час на нижние палубы. Металлические лестницы, приспособленные для аварийных ситуаций в невесомости, оказались слишком узкими для нормальной ходьбы в условиях повышенной тяжести. Вот когда я в полной мере почувствовал, что такое гравитация этой планеты.

Даже во время подъема на стену кратера я не испытывал такого напряжения. Руки в силиконовых перчатках то и дело срывались с перил, ноги, налитые свинцовой тяжестью, мне приходилось переставлять со ступеньки на ступеньку чуть ли не по частям, и после каждого пролета я вынужден был останавливаться и отдыхать. Сердце колотилось, как бешеное, а ведь мне еще предстоял обратный путь наверх, гораздо более трудный. Времени на все предприятие уйдет намного больше того, на что я рассчитывал. Охрана может вернуться, обнаружить мое отсутствие в каюте и поднять тревогу.

Но проблему с роботом необходимо было решить, несмотря на риск. Я не знал, куда спрятать скандий, но не сомневался, что в огромном ангаре, забитом различными механизмами, найдется подходящее место.

Если бы Каринин не был ранен, он бы ни за что не оставил свое богатство в таком ненадежном месте, как грузовой контейнер транспортного робота. Теперь проблему, которую создал штурман, приходилось решать мне.

Наконец бесконечный спуск кончился, и я очутился перед двухметровыми воротами ангара. К счастью, открывать их не было никакой необходимости. Для обслуживающего персонала здесь была другая дверь, запертая на электронный замок. Еще с того времени, когда я был помощником капитана, у меня сохранилась универсальная магнитная карта, способная открыть любой замок на «Алькаре». Я надеялся, что новые хозяева корабля не удосужились сменить коды замков, – и не ошибся.

Робот номер 12 «зет» стоял в отведенной ему ячейке. Приблизившись к нему, я осторожно, чтобы не ободраться о выступающие части механизма, протиснулся в узкую щель между стенкой ниши и грузовым контейнером робота, расположенным в его задней ходовой части. Включить механизм и развернуть его в более удобную позицию у меня не было никакой возможности. Шум от работающего в ангаре двигателя моментально заставил бы дежурного оператора поднять тревогу.

Наконец я добрался до заветной крышки, повернул защелку и приоткрыл грузовой отсек. Я еще успел подумать о том, что сначала следовало бы найти укромное место, где можно будет спрятать металл, но вдруг понял, что в этом нет никакой необходимости.

Отсек был пуст. Девственно пуст. Не веря себе, чувствуя, как покрываюсь холодным потом, я ощупал его пустое пространство еще раз, а затем зажег фонарь и осветил металлический ящик. Здесь не было ничего. Даже мелкие обломки породы кто-то тщательно вымел.

«Чего ты так испугался? – попробовал я успокоить себя. – Подумаешь, скандий пропал! Тебе с самого начала было наплевать на эту находку!» Это было правдой. Но я хорошо понимал, что пропажей металла дело не ограничится. Раз у того, кто его нашел, хватило ума не растрезвонить о своей находке на весь корабль, этот человек наверняка захочет узнать, откуда взялся скандий и кто положил его в грузовой контейнер робота.

Если бы я был на месте того, кто обнаружил драгоценную находку, я бы устроил засаду около робота, чтобы действовать наверняка, чтобы не оставалось ни малейшего сомнения в том, кто именно спрятал здесь металл. Несмотря на то что официально корабль покидали только мы с Карининым, такую возможность имели и другие работавшие снаружи люди.

Я нервно оглянулся, но из узкой щели, в которую я втиснулся, можно было рассмотреть лишь небольшую часть ангара. И где-то там, в его железной глубине, отчетливо раздались шаги.

Потом я увидел руку. Большую, с туго закрученными мышцами, густо обросшую волосами.

Она появилась над моей головой, и рассмотреть, кому принадлежит рука, у меня не было никакой возможности. Мешала ловушка, в которую я сам себя загнал. Я не мог даже повернуться.

Рука схватила меня за ворот комбинезона и одним движением выдернула из щели. Теперь я стоял напротив Сварисова, едва доставая лбом до его плеча и чувствуя, как от собственной беспомощности и унижения по всему телу проходит отвратительная дрожь.

– Выходит, наш новый капитан любит на досуге изучать устройство роботов? Похвальное увлечение.

– Я только хотел проверить механизм! Я не понимаю, чего ты от меня хочешь!

– Где ты взял металл?! – рявкнул Сварисов, встряхивая меня, и от этого толчка зубы громко лязгнули, прикусив губу. От резкой боли или оттого, что почувствовал тонкую струйку крови, текущую по подбородку, я не ответил, и Сварисов решил продолжить допрос.

От удара в живот я согнулся пополам и рухнул на пол. Минуты две я действительно не мог издавать никаких членораздельных звуков, и Сварисов, стоя надо мной, терпеливо ждал.

– Ну, так что, будешь говорить или мне продолжать?

– Металл нашел Каринин! – прохрипел я, но, увидев, что нога в тяжелом ботинке медленно отводится назад для очередного удара, я закричал: – Я знаю, где он его нашел! Прекрати! Я тебе покажу это место.

– Так-то лучше, «капитан». Умойся, соберись. Через два часа я буду ждать тебя на ремонтной площадке. Робота на этот раз не возьмем. И никому ни слова, смотри, не подведи меня!

Двигаясь, как сомнамбула в кошмарном сне, я поднялся в свою каюту. Я не сомневался, что живым из этой передряги не выберусь. Сварисов убьет каждого, кто узнает о богатствах планеты. Я понимал, что договариваться с этим человеком бесполезно, он пообещает все, что угодно, использует меня, чтобы достичь своих целей, но как только корабль окажется в открытом космосе, как только мы пройдем зону патрулирования и поймаем своими локаторами первый звездный маяк – ни мне, ни Каринину не жить.

Так что же делать? Бежать? Нелепая мысль. Бежать на этой планете некуда. Непроглядная ночь за бортом, полная смертельных опасностей, готова была поглотить каждого, кто осмелится бросить ей вызов. Два часа пролетели, как одна минута. И мой лихорадочно работавший все это время разум не нашел ни одной зацепки, ни одного шанса на спасение.

Мне хотелось куда-нибудь спрятаться, забиться под койку, в шкаф, – все равно куда. Но пришлось встать, натянуть защитный костюм и потащиться к запасному выходу.

По своей натуре я не был борцом и ничего не мог противопоставить бандитской агрессивности Сварисова. Что делать, такова участь большинства людей, посвятивших свою жизнь освоению техники.

Сварисов уже ждал меня, зажав под мышкой шлем от своего скафандра. Мне показалось, что это чья-то голова. Взгляд холодных голубых глаз этого человека напоминал взгляд питона, в них светилось откровенное раздражение и презрение. Я замечал эту тень презрения в его глазах всегда, когда Сварисов разговаривал с кем-нибудь. Все равно с кем.

– Наш новый капитан изволил опоздать! – почти каждый раз, при встрече со мной, он использовал это, полное издевательской иронии звание «капитан».

И в этот момент единственное решение, открывающее единственно возможный выход из совершенно безвыходной ситуации, мелькнуло у меня в мозгу. «Нужно от него избавиться во время похода. Я должен от него избавиться любой ценой...» Впервые я подумал о том, смогу ли убить человека, если до этого дойдет дело, и, представив себе лежащий на земле труп Сварисова, почувствовал странное, не испытанное никогда прежде удовлетворение.

«Я должен буду это сделать. Другого такого случая не представится. Никто не упрекнет меня за это. Во время подъема страховочная веревка может лопнуть. Одно движение ножа, и тело бандита долго будет лететь вниз, ударяясь о выступы скал...» Я ничем не выдал своих намерений, ни движением, ни взглядом.

Сварисов обладал дьявольской проницательностью, иногда мне даже казалось, что он может угадывать мысли – это помогало ему держать в страхе всю команду. Я не знал, удастся ли мне осуществить свое намерение, но если Сварисов что-нибудь заподозрит, он потащит меня за собой связанным.

– Вы знаете, что без робота мы будем совершенно беззащитны? – спросил я, стараясь отвлечься от мрачных мыслей.

– А от кого мы должны защищаться?

– Это неисследованная планета, и ей недаром присвоен первый класс опасности. Здесь есть живность, способная напасть на человека. С одной из таких тварей мы с Карининым встретились. Она плюется ядовитыми иглами невероятной прочности. Могут быть и другие, еще более опасные представители местной фауны.

– Перестань меня запугивать, Крайнев! Мои люди работают снаружи не первый день и ничего подобного не видели.

– Шум и свет отпугивают хищников, но как только мы отдалимся от ремонтной площадки...

– Хватит! – рявкнул Сварисов. – Пристегивай шлем и двигай вперед! Если ты не найдешь месторождение, мне, чтобы избавиться от тебя, не понадобится никакая местная тварь.

– Дайте мне, по крайней мере, оружие.

– А больше тебе ничего не надо? Может быть, карточку моего банковского счета?

– Если на нас нападут, вы не успеете ничего сделать. Мы оба должны быть вооружены.

– Да неужели? – Сварисов приблизился ко мне вплотную так близко, что я почувствовал зловонное дыхание, исходившее из его утробы. – Ты думаешь, я не знаю, чего ты хочешь? Надевай шлем!

Короткий и толстый указательный палец Сварисова уперся мне в солнечное сплетение, я сразу же почувствовал резкую боль и приступ дурноты. Этот человек хорошо знал приемы, способные подавить волю.

Оставалось подчиниться и положиться на волю случая. Мелькнула смутная мысль о том, что случаем тоже можно управлять. Это прошелестело в моем сознании как что-то постороннее. Словно принадлежало кому-то другому. Но почему-то именно эта мимолетная мысль вернула мне надежду.

Мы окажемся совсем близко от места, где я встретился с Джиной, и кто знает, чем это может закончиться... Возможно, именно благодаря Сварисову мне удастся осуществить новый контакт с чужим разумом, не рискуя жизнью во время побега с корабля. Возможно, мне помогут избавиться от Сварисова...

Мы двигались медленно, увязая в сыпучем песке по щиколотку. Свет прожекторов корабля давно остался позади, и теперь нас окружала плотная багровая тьма планеты.

Ветер все время усиливался. Высоко над нами время от времени вспыхивали ветвистые разряды молний, и их вспышки выхватывали из темноты угрюмый безжизненный пейзаж.

Даже растения производили впечатления чего-то мертвого. Их толстые фиолетовые листья свернулись и плотно прижались к центральному стволу. Начиналась буря, о силе которой никто не имел ни малейшего представления.

Я с тоской думал о том, что мы нарушили все возможные инструкции выживания на неисследованных планетах.

Сварисов шел позади, но я то и дело ощущал рывки веревки, прикрепленной к моему поясу. Кажется, этот человек способен предусмотреть все и не даст мне ни малейшего шанса осуществить задуманное.

Если бы я мог предвидеть развитие событий, я бы подготовился к встрече со Сварисовым в транспортном отсеке. Еще лучше можно было бы подготовиться заранее, когда мы со штурманом спускались с кратерного кольца.

Один из титановых костылей, к которым крепилась страховочная веревка, можно было расшатать... Эти мысли доставляли мне болезненное удовлетворение, почти удовольствие. Я видел тело Сварисова, лежащее в узкой расселине у подножия скалы, видел его залитое кровью лицо. Я представлял сцену его гибели в мельчайших подробностях и в разных вариантах.

Я упивался этим, компенсируя мечтами собственное бессилие.

Ветер между тем продолжал усиливаться, и его порывы грозили сбить нас с ног. Пока что он дул в спину, лишь ускоряя движение, но нетрудно было представить, что нас ожидает на вершине скалы. Ураган поднял в воздух тучи песка. Через густую пелену, затянувшую все вокруг, не мог пробиться инфраред, а свет фонаря исчезал в двух шагах, словно отрезанный.

Сейчас меня связывал со Сварисовым лишь трехметровый кусок веревки. Можно было от нее избавиться и исчезнуть в песчаной буре. Пока не стихнет ветер, Сварисов ни за что меня не найдет. Но что делать потом, когда кончатся запасы воздуха и воды? Мне придется вернуться на корабль. Именно там и будет поджидать рассвирепевший Сварисов, у которого, так же как у меня, на поясе костюма был вмонтирован небольшой радиокомпас, все время показывавший путь к кораблю. Благодаря радиокомпасу каждый из нас найдет корабль в любую бурю.

Ветер завывал в рожках антенны шлема, и молнии сверкали как бешеные, одна за другой, но даже их ослепительного света было недостаточно, чтобы пробиться через песчаную муть, заполнившую, казалось, весь мир вокруг. Ветер давно сбил бы нас с ног, если бы не близкое соседство скал, отсекавших бешеную силу урагана.

Часа через два изнурительной борьбы с ветром и песком, изнемогая от усталости, я уже едва брел, с трудом переставляя ноги. И хотя я не видел Сварисова, но все время ощущал его присутствие, слышал в шлемофонах его равномерное размеренное дыхание, словно за спиной у меня работал компрессор.

За два часа пути мой спутник не издал ни звука, не задал ни единого вопроса, и лишь его сверлящий взгляд, который, словно туч лазера, прожигал себе путь в непроглядной мгле, вонзался мне в спину раскаленной иглой.

Конечно же, это была всего лишь игра болезненного воображения, но именно ощущение, ожидание неминуемой болезненной расплаты, если я споткнусь, упаду или, не дай бог, перепутаю направление, заставляло снова и снова переставлять ноги.

– Зачем? Зачем? Зачем? – бубнил занудливый голос где-то на самом краешке моего сознания, словно жужжала надоедливая муха. Чтобы отмахнуться от этого назойливого голоса, чтобы заставить его замолчать, я спросил:

– Зачем что? – Подходящий вопрос почти всегда помогает избавиться от слуховых галлюцинаций. Но, к моему удивлению, голос ответил:

– Зачем ты терпишь его?

– А что мне остается делать? Что я могу изменить?

– Ты можешь все. Все, что захочешь. Оставь этого человека. Приходи в часовню, ты ведь так называешь место, в котором стоит мой цветок? Я научу тебя, что делать дальше, больше ты никого не будешь бояться.

Возможно, я медленно сходил с ума от ветра, от усталости, от этого безжалостного варвара у себя за спиной. Но как бы там ни было, моя рука, словно обладавшая собственной волей, потянулась к застежке замка на поясе, и металлические челюсти лязгнули, освобождая веревку.

То, что я услышал после этого в наушниках своей рации, невозможно было перевести на нормальный человеческий язык. Лишь одна фраза запомнилась, прежде чем я успел отключить рацию:

– Поймаю гаденыша и задавлю, как шавку!

Сколько я шел, после того как замолчала рация и я остался один на один с ревущей бурей, мне не удалось потом вспомнить.

Скала появилась из песчаной пелены настолько неожиданно, что я не успел остановиться и больно ударился о ее выступ. С минуту после этого стоял неподвижно, хватая отфильтрованный воздух скафандра широко открытым ртом, словно рыба, выброшенная на песок.

«Что же мне теперь делать? – мысленно спросил я сам себя. – Ведь одному, без страхующего напарника, по этой стене не подняться».

– Ты сможешь по ней подняться. Не останавливайся и ничего не бойся.

Шепот ли в сознании повлиял на мой сумасшедший поступок или я полностью потерял контроль над собственным разумом, не знаю. Как бы там ни было, пошарив по стене над головой, я нашел первый крюк, забитый здесь мною в тот первый раз, когда мы поднимались на стену кратера вместе с Карининым.

Это было невероятно, выйти к нужному месту с такой точностью, но тем не менее подобное чудо произошло, и мне уже не оставалось ничего другого, как привязать к этому крюку веревку, подтянуться, встать на крюк и закинуть петлю на следующий.

Движения повторялись с удивительной легкостью, как в том первом сне о металлическом шаре, когда он летел вдоль стены пирамиды.

Тяжесть словно исчезла, я продвигался вверх без особых усилий, лишь слегка отталкиваясь от неровностей скалы и почти не пользуясь костылями. В нормальном состоянии я давно бы сорвался, – но этого не происходило, и подъем продолжался.

Возможно, мне помогал ветер, с такой силой прижимавший меня к скале, что не нужна была никакая страховочная веревка.

Что бы там ни помогало мне двигаться, уже через несколько минут я лежал на вершине скалы. Лежал, потому что стоять здесь было невозможно. Ветер сносил в пропасть с противоположной стороны даже большие камни.

Не задумываясь уже о безумном поступке, заставившем меня очутиться здесь в разгар песчаной бури, я пополз направо.

Где-то в этой стороне, метрах в ста от места, где был забит последний страховочный костыль, за характерным выступом, похожим на голову совы, находился вход в часовню.

Сова обнаружилась на своем месте, но только никакой часовни здесь больше не было.

На мгновение меня охватило горькое разочарование, словно я только что столкнулся с предательством близкого друга, но почти сразу же его сменило полное равнодушие ко всему.

Обратного пути отсюда для меня не было. Возвращаться я не собирался. Я выбрал свою дорогу, купил себе билет в один конец... Как там говорилось, в той песне? «...Никогда не вернусь обратно... Никогда, никогда, никогда... Стучали колеса поезда...» Или это кровь стучит в висках? И откуда здесь взялась старая, въевшаяся в сознание мелодия? Откуда взялся голубоватый свет, выбивавшийся из расселины скалы, прямо из-под круглого камня передо мной?

Прошлый раз, для того чтобы войти в часовню, я должен был произнести вслух какое-то слово – сейчас я его не помнил. Казалось, рев бури ворвался внутрь сознания, перемешал память, замутил разум, – в таком состоянии человек способен сделать свой последний шаг, если рядом отыщется подходящая пропасть.

Пропасть в наличии имелась, до нее было даже меньше одного шага. Но вместо того, чтобы разжать кисти рук, из последних сил цеплявшихся за неровности камня, и уступить напору ветра, я прошептал чье-то странное имя: «Джина...» – свет передо мной сразу же стал ярче.

Окончательно я пришел в себя уже внутри часовни. Здесь ничего не изменилось, полная тишина, словно и не было никакой бури снаружи. Ровный, неяркий свет, исходящий от крохотного растения, уютно разместившегося на каменном пьедестале.

– Подойди к нему, – приказал голос.

Внутри часовни он звучал громко и, отражаясь от стен, казалось, исходил отовсюду, проникая внутрь головы и заставляя отзываться на этот звук каждую жилку.

– Достань нож и осторожно надрежь корень. Смотри, не повреди растение больше необходимого.

– Зачем это?

– Я подарю тебе немного сока от моего цветка. А взамен...

– Что, взамен?

– Об этом потом, когда ты оценишь его действие. Он наполнит тебя силой.

– Что я должен делать с этим соком?

– Выпить его. Достаточно нескольких капель.

– Я не могу пить сок чужого растения, у нас другая биология. Сок может оказаться смертельным для человека.

– Ты слишком осторожен, червяк. Тогда возвращайся на свой корабль. Очевидно, я ошиблась в тебе, роль беспозвоночного подходит тебе больше.

Голос замолчал, и в этой тишине, в голубоватом полумраке я стоял, чувствуя, как изнутри подсознания поднимается волна гнева, совершенно не свойственная мне. Я даже не понимал, на кого именно направлен этот гнев, скорее всего, на меня самого.

Прошло несколько минут, прежде чем этот гнев наполнил меня до краев и подтолкнул к конкретным действиям. Я достал нож, шагнул к растению и, раздвинув его листья, приставил острие ножа к плоской лепешке корня.

– Я должен это разрезать? – Голос не ответил, предоставив мне самому решать, что предпринимать дальше. Сделав над собой довольно значительное усилие, я воткнул нож в корень, словно в живое тело.

Брызнул ярко-алый сок, и, после того как я убрал нож, сок продолжал течь тоненькой струйкой по желобку пьедестала, возможно, для этого и вырубленного на каменной поверхности.

Тяжелые густые капли начали собираться на краю стока. Казалось кощунственным позволить упасть им на пол. Я подставил ладонь, и алая жидкость, похожая на кровь, стала медленно скапливаться в руке.

Это продолжалось недолго. Ранка на корне быстро затянулась, и струйка сока иссякла. К этому времени у меня в ладони скопилось примерно ложки две этой странной жидкости, похожей то ли на красную ртуть, то ли на кровь какого-то животного. (Животного ли?)

Я снял шлем свободной рукой и понюхал жидкость. Она ничем не пахла. Тогда я отстегнул с пояса портативный анализатор, направил его окошко на ладонь с жидкостью и нажал кнопку. Голос по-прежнему молчал.

В окошке появились нули. Ни одной другой цифры. Если верить прибору, в ладони ничего не было. «Может быть, это гипноз? Может быть, все это мне снится? Но в таком случае от глотка этого сока особого вреда не будет, к тому же перед самым подъемом и потом на вершине скалы я уже решил не возвращаться обратно. Если это действительно билет в один конец, какая разница, каким будет поезд?»

Я приблизил ладонь ко рту и проглотил жидкость одним глотком. Она скользнула в рот легко и быстро, не оставив на ладони ни малейшего следа. Вкус у нее был солоноватым, но совсем не противным.

Стены часовни, неожиданно сорвавшись с места, начали бешено вращаться вокруг меня.

Я очнулся на наружном уступе, под камнем, похожим на голову совы. Буря стихла, словно ее никогда и не было. Часовня тоже куда-то исчезла, если она вообще здесь была, а не пригрезилась мне в полубредовом забытье, когда я, вопреки здравому смыслу, карабкался на эту скалу.

Сейчас я чувствовал себя отлично, словно только что хорошо выспался. Меня не беспокоили никакие проблемы. Их вообще не существовало. Я сел, опустив ноги с обрыва, совершенно не думая о том, что подо мной разверзлась двухсотметровая пропасть.

Далеко внизу, на дне кратера, можно было рассмотреть крохотное озерцо света в том месте, где стоял корабль, а высоко вверху, над моей головой, над кораблем, надо всей этой планетой, замерло неподвижное багровое небо, похожее на гигантский раскаленный котел. Не было видно ни одной звезды, и сейчас, когда буря бесследно ушла, не ощущалось ни малейшего движения в этом мертвом небе.

Индикатор на поясе скафандра мигал тревожным красным огнем, напоминая о том, что резерв жизнеобеспечения близок к нулю. Почему-то это меня не удивило и даже не встревожило. Хотя означало, что я находился без сознания почти сутки. Сложно будет добраться до корабля – примерно в середине пути придется снять шлем и дышать здешним воздухом. Воздух планеты содержал в себе ядовитую примесь метана – в небольших количествах она не вызывала явных признаков отравления, увы, мне придется дышать этой дрянью достаточно долго. Но даже это тревожное обстоятельство не вызвало у меня никаких вопросов.

Я с удовлетворением констатировал, что мой мозг способен трезво оценивать ситуацию и долгое пребывание без сознания никак не отразилось на моих аналитических способностях. Некоторое сомнение вызывала беспричинная эйфория. Но на подобные мелочи можно не обращать внимания.

Я оценивал все происходящее с точки зрения человека, сидящего в уютном кинозале, и с интересом ждал, как поступит персонаж, за которым я наблюдаю, в сложившейся опасной ситуации. Несколько странным казалось лишь то, что этим персонажем был я сам.

Нужно было приступать к активным действиям – регенератор воздуха перестанет работать часа через два, и тогда мне придется разгерметизировать защитный костюм. Чем больше я за это время пройду, тем лучше. Я легко поднялся на ноги и, насвистывая бравурный мотивчик, направился к тому месту, где оставил веревку. Я шел по самой кромке пропасти, немало не заботясь о том, что единственный неверный шаг может закончиться катастрофой. В какой-то степени причиной этого легкомысленного отношения к опасности стало то, что теперь я совершенно не ощущал повышенной гравитации планеты.

Пресс гравитации, мучительный для всех членов команды с момента посадки, для меня словно бы перестал существовать. Такое состояние бывает у человека, накурившегося крэга, но за него приходилось расплачиваться приступами тошноты, слабости и головной болью, едва действие наркотика заканчивалось. Ждет ли меня то же самое? Этого я не знал и не хотел об этом думать.

Небольшой карниз, на котором крепилась страховочная веревка, возник передо мной неожиданно быстро, и лишь сейчас я понял, что отчетливо вижу окружающие предметы, даже не включив инфраред. Моим глазам хватало того ничтожного количества света, который излучало багровое небо планеты. Но даже это странное обстоятельство не заставило меня всерьез задуматься над тем, что же со мной произошло внутри часовни.

Я начал спуск, поддерживая вес своего тела одними руками, не позаботившись даже о том, чтобы защелкнуть замок на страховочном поясе, и легко, без малейших усилий, проделал этот акробатический фокус до самого дна кратера.

Лишь здесь, стоя на ровной песчаной поверхности, я слегка удивился тому, с какой легкостью преодолел спуск. Не тратя время на бесполезные в моем положении раздумья, я двинулся дальше.

Как я и предполагал, примерно на середине пути к кораблю регенератор воздуха перестал работать, и мне пришлось снять шлем со своего легкого защитного скафандра.

Теперь шлем болтался у меня на поясе, как большая никчемная погремушка, ударяя по ногам при каждом шаге. Неприятный запах болота – обычный признак метана – преследовал меня несколько минут, но затем я к нему притерпелся и перестал замечать. Первые признаки отравления – головная боль и судороги в мышцах должны были наступить часа через полтора, но и после двух часов ходьбы я не испытывал никаких подобных ощущений.

Когда я вошел в освещенную зону ремонтной площадки, работы на ней приостановились. Меня провожали удивленные, настороженные, а зачастую злорадные взгляды.

Конечно, мой легкомысленный вид с болтавшимся на поясе шлемом вызвал у работяг удивление. Большинство из них знало, что резерв жизнеобеспечения в моем костюме кончился два часа назад. Но главная причина такой триумфальной встречи заключалась, разумеется, в другом. Люди, измученные однообразной работой и замкнутым образом жизни, предвкушали событие.

Сварисов, вернувшийся на корабль на несколько часов раньше меня, не пожалел красок, описывая им, что он сделает с так называемым «капитаном» после того, как тот соизволит вернуться на корабль.

Группа техников и подсобных рабочих, разбиравших последние тяжелые ремонтные механизмы, еще остававшиеся на площадке, не желая пропустить предстоявший спектакль, побросала инструменты и следовала теперь за мной плотной толпой, держась, впрочем, на некотором расстоянии.

Толпа в средневековых городах, сопровождавшая осужденного на казнь человека, редко подходила вплотную к повозке, везущей жертву. Между осужденным и остальными людьми пролегала некая невидимая черта, переступить которую никто не решался. Сейчас члены команды моего корабля вели себя точно так же.

Сварисов ждал меня у наружного люка. Он стоял без скафандра, в легкой респираторной маске, чуть покачиваясь на своих слегка согнутых, колоннообразных ногах, словно хищник, изготовившийся к прыжку. В глазах его светилась такая откровенная злоба, которая еще совсем недавно заставила бы меня похолодеть от ужаса. Теперь же я даже не замедлил шаг и шел к Сварисову, улыбаясь, словно не заметил исходившей от него угрозы.

Наверно, эта моя улыбка окончательно вывела из себя техника. Не тратя время на разговоры, он ринулся на меня, как таран, одновременно выбрасывая вперед правую руку.

Такой удар мог бы свалить с ног быка. Но я, не останавливаясь, перехватил на лету руку Сварисова, завел ее назад и без малейшего усилия погасил инерцию всей его огромной туши. Затем, все так же улыбаясь, я взял Сварисова за горло левой рукой, приподнял в воздух все его сто восемьдесят килограммов веса, увеличенного притяжением планеты, и держал так, пока лицо техника не начало синеть. Затем я отшвырнул его в сторону, метра на два от входа, повернулся к замершей за моей спиной команде и сказал:

– Продолжайте работу. Перед начатом второй смены всем собраться в кают-компании, у меня есть для вас хорошие новости.

Таким был мой первый приказ в качестве настоящего капитана этого корабля, и я не сомневался, что он будет выполнен.

Лишь добравшись до своей каюты, приняв душ и блаженно растянувшись на койке, я задумался наконец о том, что со мной произошло.

Эйфория, не отпускавшая меня с того момента, как я очнулся после глотка сока, сейчас прошла, оставив после себя пустоту и тревогу.

Я встал, подошел к зеркалу и, раздевшись, внимательно осмотрел собственное тело. Внешне в нем ничего не изменилось: те же суховатые мышцы, бледная, лишенная долгие месяцы солнца кожа астролетчика. Разве что в глазах появился незнакомый стальной блеск, да на висках как будто прибавилось седины.

Не удовлетворившись этим поверхностным осмотром, я прошел в спортзал, где в этот час никого не было, и решил определить пределы своей необычной силы. Динамометр зашкалило, а после двухсот пятидесяти килограммов прибор вообще сломался. На штанге я не рискнул до конца проверить свои новые способности, боясь порвать связки. Четыреста килограммов я, во всяком случае, выжимал без всякого напряжения.

Как долго будет продолжаться действие сока и какова будет расплата? В том, что она последует, я ни на минуту не сомневался.

После спортзала я посетил медпункт и потребовал от доктора провести полное медицинское освидетельствование моего организма.

Но анализы ничего не показали, все было в норме – абсолютно все. Состав крови, уровень гормонов в крови. Можно было подумать, что все снаряды в спортивном зале вышли из строя, а гири подменили муляжами.

Я вернулся к себе и долго сидел на койке, неподвижно уставившись в погасший экран видеосвязи со штурманской рубкой.

– Что тебе понадобится за это? Чего ты от меня хочешь? – спросил я выключенный аппарат.

Экран мигнул, и знакомый шелестящий голос ответил из его репродуктора:

– Совсем немного. Ты должен забрать мое маленькое растение на свой корабль.

– Зачем?

– Ты будешь ухаживать за ним, а время от времени оно будет давать тебе немного своего сока. Ты ведь хочешь оставаться настоящим капитаном?

– Зачем это нужно тебе?

– Ну, ответить на твой вопрос не трудно. Ты видел, какая скучная мне досталась планета, кроме бурь, здесь никогда ничего не происходит.

– Досталась? Разве она тебе не принадлежит? Разве это не твоя планета?

– Конечно, нет. В таком мрачном и темном мире не могла развиться разумная жизнь. Примитивные формы, вроде песчаных саламандр, – шедевр местной эволюции. Я здесь гость, так же, как ты. Только ты можешь улететь отсюда, а я нет.

Ты уже знаешь, что местные растения способны передавать направленные радиосигналы. Мое маленькое растение я выращивала многие годы и наполняла его энергией, ожидая того момента, когда здесь опустится один из земных кораблей. Пока растение будет находиться на корабле, я смогу наблюдать за вашей жизнью, слышать ваши голоса. Как видишь, мне нужно от тебя совсем немного.

– Покажись. Я хочу знать, как ты выглядишь.

– Вряд ли ты к этому готов. Может быть, когда-нибудь позже.

– Прежде чем я соглашусь, я должен знать, зачем тебе это понадобилось. Я не верю в сказку о безучастном наблюдателе. Скажи, что тебе нужно от нас на самом деле?

– Что ж, это твоя забота, верить или не верить. Только у тебя все равно нет выбора.

Я почувствовал, как во рту у меня пересохло, сердце сорвалось с места и застучало, как молот. «Вот она, расплата», – подумал я.

– Через неделю действие сока кончится. И если ты хочешь оставаться капитаном, тебе придется выпить его вновь. Ты еще не знаешь всего, что может подарить мой цветок.

– Да нет, кажется, я уже понял самое главное. Твой цветок дарит рабство.

– Ну зачем так драматизировать. У тебя всегда будет выбор. Это не наркотик, ты можешь прекратить прием сока в любой момент, только вряд ли ты этого захочешь. Твоя власть на этом корабле, да и сама твоя жизнь зависят от силы, от способности держать в страхе команду. Позже, когда ты научишься их убивать, они будут бояться тебя еще больше, и только тогда твоя власть станет полной.

Ты должен был убить Сварисова. Подходящих случаев было тебе предоставлено сколько угодно, но ты этого не сделал, и теперь команда под его руководством набросится на тебя, словно стая голодных псов, как только узнает, что ты вновь стал обычным человеком.

Я уже почти не слушал, что говорит мне Джина, думая о своем.

– Почему я? Почему ты выбрала именно меня?

В голосе Джины вдруг зазвенела непривычная сталь:

– Все вы, люди, одинаковые, жалкие отродья. Каждый раз, когда приходится платить по счетам, вы спрашиваете: «Почему я? Почему не другой?» Но с тобой особый случай. Только это долгая история. Когда-нибудь я расскажу ее тебе, сейчас у тебя нет времени. Перед встречей с командой тебе предстоит кое-что сделать. Ты помнишь об этом, «капитан»?

Она читала все мои мысли, она знала о принятых мною решениях и их последствиях. Связь между нами, после того как я выпил сок энергетического растения, стала неразрывной и прочной, как стальной канат. Самое неприятное заключалось в том, что теперь я не мог отделить свои собственные решения от приказов Джины. Но ничего, придет время – я разберусь и с этим.

В кают-компании собрались все, кроме тех, кто нес горячую вахту у реактора. Слишком велико было потрясение от моей расправы со Сварисовым. Люди хотели знать, что произошло, они чувствовали, что за приобретенной мной неестественной силой кроется какая-то опасная тайна.

Появившись за капитанским столиком, в центре овального зала кают-компании, способной вместить всю команду, я не стал тратить время на пустые разговоры. Я достал из кармана несколько блестящих кристалликов с характерной структурой и бросил их на стол.

– Есть среди вас специалист, способный определить, что это такое?

Один из техников нерешительно приблизился к столу, достал из кармана электронную лупу и долго рассматривал кристалл. В зале висело молчание, и дыхание десятков людей слилось в одно.

– Здесь кристаллы чистого металлического скандия... Этого не может быть, но это так... – Руки, державшие лупу, дрожали.

– Сколько они стоят?

– Не меньше миллиона кредитов за один грамм.

Мне понадобилось всего полчаса, чтобы узнать у Сварисова, куда он спрятал образцы скандия. Люди, привыкшие командовать и унижать других, легко ломаются, когда меняются декорации и они сами становятся жертвами.

Скандий был нужен мне, чтобы утвердить свою власть на корабле и полностью подчинить себе экипаж. Однако я затеял опасную игру, все поставил на карту и пока еще не знал, выиграет ли она. Команда, ослепленная жадностью, могла стать неуправляемой. Да и от Сварисова, уже оправившегося от допроса и сидевшего в первом ряду в окружении своих сторонников, можно было ждать неприятностей. Он непременно попытается взять реванш. Возможно, его и в самом деле следовало убить. Впервые эта мысль не вызвала у меня внутреннего протеста.

– Как только мы выберемся отсюда, – продолжил я свою речь, – каждый из вас, вместе с расчетом, получит по сто граммов этого металла. Вы сможете оставить флот и безбедно жить до конца своих дней на любой курортной планете.

Прежде чем назвать эту цифру, я тщательно взвесил весь отобранный у Сварисова скандий, его хватало, чтобы полностью рассчитаться с командой. С этого момента я не собирался даже близко подходить к месторождению, зная, что десятки глаз будут следить за каждым моим шагом.

Сейчас наступила самая ответственная и напряженная минута.

Если они не примут мое предложение, если захотят большего, и потребуют показать, где находится месторождение, мне придется пойти на самые крайние меры, и еще неизвестно, принесут ли они успех.

Сорок человек сидели напротив меня, сорок пар глаз следили за каждым моим движением. Если я окажусь один против всей команды – я проиграю, не помогут и мои новые способности. Я напряженно ждал, пока они усвоят только что полученную информацию, сделают выводы и примут решение. В зале стояла тишина, и я, в свою очередь, следил за малейшими изменениями, происходившими в настроении собравшихся.

Вот кто-то из задних рядов пошел к выходу. С чего бы это? Человеку стало плохо? Или он что-то задумал? Сейчас, когда вся команда, кроме реакторной смены и наружных сторожевых постов, находилась в кают-компании, ничего не стоило осуществить любую диверсию, захватить рубку и начать диктовать свои условия.

– Пока мы не закончим, никто не имеет права покидать кают-компанию!

Я сказал это громко, резко повысив голос, тем тоном беспрекословного приказа, которому они привыкли подчиняться во время полета. Но идущий к выходу человек даже не замедлил шаг.

– Остановите его! – Это уже было последнее, что я мог сделать. Если приказ не будет выполнен, мое непосредственное вмешательство только испортит дело. Для того чтобы увести отсюда корабль, я должен был научить людей выполнять мои приказы.

В самый последний момент, когда напряжение достигло предела, когда я уже решил, что проиграл, двое из службы безопасности все-таки поднялись со своих мест и встали у двери. Человек, идущий по проходу, слепо ткнулся в неожиданно возникшее перед ним препятствие. Его взяли под руки и отвели на место. Напряжение в зале несколько спало, но почти сразу же, краем глаза, я отметил новую опасность.

Техник из реакторной команды, сидевший рядом со Сварисовым в первом ряду, наклонился к нему, и эти двое стали о чем-то перешептываться. Лишь сейчас я обратил внимание на то, что вся реакторная команда, организовавшая бунт на корабле, держится вместе. Именно от этих людей мне и следовало ожидать самых больших неприятностей.

Вот один из техников, сидевший во втором ряду сразу же за Сварисовым, поднялся со своего места и, не дожидаясь разрешения, начал говорить:

– Мы хотим знать, где вы нашли скандий, какую часть металла вы собираетесь оставить себе? Кому будет принадлежать месторождение?

Опасные вопросы прозвучали как выстрел, отвечать на них следовало немедленно, и я весь подобрался, понимая, что лишь теперь начался настоящий поединок.

– Месторождение нашел штурман Каринин, и, согласно законам федерации, половина его принадлежит первооткрывателю, а вторая половина правительству.

– Разве мы все еще соблюдаем законы федерации? С какой стати мы должны отдавать половину найденного нами богатства правительству? И почему вторая половина должна принадлежать одному Каринину? Есть другой, более справедливый закон. Все найденное во время экспедиции делится поровну между членами команды.

– Я с вами полностью согласен, – неожиданно для себя самого сказал я, сделав ход, только что пришедший мне в голову.

Мое согласие оказалось полной неожиданностью для сторонников Сварисова, и в зале вновь установилась напряженная тишина.

– Все дело в том, что использовать месторождение здешнего скандия невозможно. После нашего отлета найти эту планету вновь никому не удастся.

– Вы не сможете определить ее координаты? – с явной издевкой в голосе спросил все еще стоявший техник, и на его перемазанном машинным маслом лице появилась наглая ухмылка.

– Конечно, смогу. – Я сделал паузу и лишь потом продолжил: – Конечно, я смогу определить ее сегодняшние координаты. – Я выделил и подчеркнул слово «сегодняшние». – Но эта планета – шатун. Случайный гость в нашей вселенной, планета, которая не имеет постоянной орбиты. Траектория ее полета через нашу Галактику слишком изменчива, и уже через месяц невозможно будет определить ее местоположение.

Это была неправда. На самом деле, с учетом всех возможных поправок, я смог бы рассчитать ее траекторию года на два вперед, с достаточной для практических целей точностью. Конечно, никто не сможет предсказать, где окажется Багровая лет через двести. Мне пришлось несколько сократить этот срок. Лишь два человека из всей команды могли проделать необходимые расчеты и обвинить меня во лжи. Один из них лежал сейчас без сознания в медицинском отсеке, и мне придется принять все необходимые меры для того, чтобы никто не смог использовать Каринина в своих интересах, после того как к нему вернется сознание.

Вторым был я сам, и у них не оставалось другого выбора, как только поверить мне на слово. Даже если они догадывались, что я не сказал им всей правды, проверить правильность моих расчетов они все равно не могли.

Некоторое время зал буквально бурлил. Сторонники Сварисова повскакали со своих мест и обменивались гневными выкриками. Одни требовали начать поиски месторождения, другие хотели немедленно получить обещанный металл. Лишь сам Сварисов остался сидеть неподвижно, не принимая участия в этом бедламе, и по его холодному, ненавидящему взгляду я понял, что он догадался о моей победе в психологическом поединке с командой. Сейчас мой главный противник, не принимавший видимого участия в развернувшемся сражении, мучительно искал любую возможность, чтобы отомстить мне за свое поражение.

Этот человек будет представлять постоянную угрозу. И, к сожалению, не он один. Держать в узде команду, уже вкусившую ядовитый наркотик бунта, можно лишь с помощью силы. Эти люди будут пытаться выйти из-под контроля. Какое-то время их будет сдерживать воспоминание о том, что произошло со Сварисовым. Затем мне придется об этом напомнить, и не один раз...

Вряд ли они решатся на повторный открытый бунт, но есть и другая возможность... Выстрел из-за угла или неожиданный удар ножа в темном переходе вполне могут изменить ситуацию...

Сварисов со своими сторонниками могут пойти на это, пока жив штурман, пока есть хоть один человек, способный заменить меня за пультом корабля. С этим нужно было что-то делать, нужно найти способ обезопасить себя от удара из-за угла...

И я нашел решение проблемы. Оно пришло сразу же, как только возникла и оформилась в моем мозгу сама проблема. Похоже, не одни только мышцы стали у меня работать интенсивней.

Когда шум немного поутих, я сказал в микрофон:

– В первую очередь вы должны принять решение о том, как следует поступить с уже принадлежащим вам металлом. Вы можете получить его сейчас, немедленно. Но это не лучшее решение. Слишком большую ценность придется хранить каждому из вас. Вы наверняка догадываетесь, что произойдет дальше. Не исключены кражи и даже убийства.

Шум стих, они снова внимательно слушали меня, потому что я сумел нащупать ту единственную струнку, играть на которой было проще всего.

– У меня есть другое предложение: оставить металл в корабельном сейфе, под надежной охраной компьютера до конца рейса. Перед самой посадкой каждый из вас получит свою долю. Но, повторяю, решение должны принять вы сами. Есть лишь одно условие – все должны быть в равном положении. Каким бы ни было решение большинства, ему должны подчиниться все члены команды.

Я бросил им огромную кость, и на какое-то время переключил все их внимание на решение этой важнейшей для них задачи, все прочее сразу же отошло на второй план.

Я ни на минуту не сомневался в том, какое решение они примут. Разношерстная команда так и не сплотилась в единый коллектив. Постоянные дрязги, бунт, расколовший ее на две половины, все это мало способствовало доверию. И поскольку коды электронных сейфовых замков будут храниться у меня в голове, они станут оберегать мою жизнь старательней, чем свою собственную.

Все приходит в свое время, настал наконец день, когда я объявил команде об окончании ремонтных работ. Сорок человек давно уже жили без солнца, полностью отрезанные от остального мира, погруженные в багровую тьму чужой планеты. Но чем ближе становился долгожданный день отлета, тем медленней продвигались работы.

Мы считали, что ремонт закончен еще месяц назад, но потом вдруг всплыли наружу многочисленные недоделки и неполадки, выявленные в процессе пробного пуска отремонтированного двигателя.

Словно какой-то дьявол вселился в двигатель корабля. Наружное титанитовое кольцо не вошло в предназначенный для него паз. Пришлось снимать почти два миллиметра твердосплавной керамики с внешней обшивки корабля.

Потом обнаружилась неисправность в электронных механизмах реверсов, и их понадобилось разбирать заново. Когда все наконец было готово к монтажу последних агрегатов, исчез наш лучший механик.

Я произвел самое тщательное расследование обстоятельств его исчезновения, но так и не смог выяснить, что же, собственно, произошло. В момент исчезновения Ремизов находился на сборных лесах. Во всяком случае, именно там его видели в последний раз, но когда его вызвал по рации бригадир, он не ответил, и на рабочем месте его не оказалось. Уйти незамеченным с ремонтной площадки никто не мог, она хорошо охранялась, и все посты стояли на своих местах. Тем не менее человек бесследно исчез.

Мне стоило большого труда успокоить команду и не утратить с таким трудом установленный над ней контроль. Только благодаря назначенному через неделю старту мне это удалось.

Все последние дни я жил, словно на мине_с часовым механизмом. Два дня оставалось до окончания месячного срока, отпущенного мне хозяйкой планеты. Я хотел закончить ремонт корабля и стартовать до того, как мне снова понадобится выпить сок этого проклятого растения. Но сделать это с каждым днем становилось все труднее. Я подозревал, что целая цепочка неудач, поломок и других происшествий, задержавших отлет, не были случайностью – по счетам придется платить...

Об этом же напоминал мне и собственный организм. Приступы неожиданных, ничем не спровоцированных сердцебиений, спазмы мышц, тошнота и бессонные ночи были верным свидетельством того, что со мной творится нечто неладное. Хуже всего было то, что я начал бояться собственных снов, и бессонница стала моим естественным состоянием. Стоило мне на секунду задремать, как перед глазами вновь и вновь возникал проклятый металлический шар с лежащим внутри неподвижным человеческим телом. Я знал, что это было предупреждением, намеком на то, что меня ожидает, если я нарушу обещание.

Необычная сила, полученная в виде аванса, постепенно оставляла меня, и если не удастся стартовать до того, как сок растения полностью прекратит свое действие, Сварисову представится хороший случай взять реванш.

«Надо было убить его во время первой же стычки...» – Эта мысль появлялась у меня все чаще, и теперь она доставляла мне какое-то болезненное удовольствие. Я мог часами, лежа в темноте с открытыми глазами, смаковать подробности схватки, изменяя ее финал в своем воображении.

Но дело было, конечно, не в Сварисове. Я разрешил могущественным силам, обосновавшимся на этой планете, проникнуть в мое сознание. И чтобы не позволить чужому разуму полностью подавить мою волю, я должен был бежать отсюда как можно скорее. Хотя я сильно сомневался, что это мне удастся, я решил собрать всю свою волю, всю решимость для последнего поединка и попытаться вырваться с планеты.

В конце концов, несмотря на все препятствия, ремонт двигателя удалось закончить, у нас достаточно топлива, и ничто не должно было помешать старту корабля, назначенному на следующее утро.

В шесть пятнадцать утра по корабельному времени я встал, умылся, привел в порядок свой парадный костюм и, отказавшись от завтрака, доставленного коком в мою каюту, отправился в медицинский отсек. Настало время выводить Каринина из анабиоза. Во время старта мне понадобится надежный помощник. Я договорился с доктором, что перед стартом он разбудит штурмана, даже если лечение еще не будет закончено полностью. Особого вреда это не принесет. Прерванные процедуры можно будет возобновить, после того как корабль окажется в открытом космосе.

Каринин лежал в пластмассовом боксе, и на его восковом лице не было заметно ни малейших признаков жизни, хотя процедура оживления была начата уже два часа назад. Корабельный врач, седовласый человек с густой шевелюрой, сидел за пультом медицинского автомата и на мой визит не обратил ни малейшего внимания.

На этого человека я мог полностью положиться. Когда-то давно, в другой жизни, я помог ему продлить лицензию и остаться на корабле еще на один срок. Для него это было важно, и вот теперь он сполна отплатил мне за то доброе дело.

Если бы не Рокотов, мне пришлось бы охранять штурмана даже по ночам. Слишком ценными сведениями обладал этот человек. Но никто, кроме корабельного врача, не мог прервать процесс гибернизации, и я полностью положился на него в этом вопросе. Однако с пробуждением Каринина должна была возникнуть другая проблема.

Когда штурман проснется и узнает последние новости, они вряд ли вызовут у него восторг. Он должен будет расстаться со своим скандием, уже обещанным команде, и хотя я надеялся на его понимание, предсказать, как он себя поведет, было довольно трудно. Слишком сильна была в этом человеке тяга к наживе, и, наверно, именно это свойство его характера помешало нашим товарищеским отношениям перерасти в настоящую дружбу.

Наконец Каринин открыл глаза, и его пока еще бессмысленный взгляд остановился на мне. «Я скажу ему позже, – после того как мы улетим с этой проклятой планеты», – решил я, направляясь к дверям медицинского отсека.

– Никого сюда не впускать! – бросил я двум часовым из службы внутренней охраны, несущим здесь постоянную вахту по моему приказу. Они знали о своих обязанностях, но дисциплина на корабле оставляла желать лучшего, и я не был уверен в том, что даже этот мой прямой приказ будет выполнен в точности.

Единственное, что я мог теперь сделать, – это покинуть планету как можно скорее. И хотя целая цепочка неудач, преследовавшая нас накануне старта, лишила меня уверенности в успехе, я решил сделать все от меня зависящее, чтобы вырваться, увести отсюда людей и корабль, чем бы это ни грозило мне лично.

Наконец последние приготовления были закончены. Сидя в командирском кресле штурманской рубки, я наблюдал на внешних оптических экранах за тем, как длинная цепочка роботов постепенно втягивалась в чрево корабля. Последние ремонтные механизмы покинули площадку, и охранные роботы начали сворачивать операцию защиты.

Все люди, если не считать пропавшего механика, давно были на борту корабля, и никто не напомнил мне о второй статье космического устава, запрещавшей оставлять на чужой планете члена своей команды.

«Сделал ли я все возможное, чтобы найти этого человека?» Придет время, и этот вопрос будет мне задан. Вопрос, на который не было положительного ответа. Люди не могут растворяться бесследно. Но именно это произошло с Ремизовым. Никаких следов на девственно чистом песке, никакого движения на плоской песчаной поверхности, окружавшей корабль. Можно было остаться здесь еще на год, можно было обшарить всю планету – мы бы так ничего и не нашли. Если уж Джине понадобился этот человек, не в наших силах было ей помешать... Но это известно лишь мне одному. И никакой комиссии я ничего не смогу доказать.

– Кормовые реакторы перевести в рабочий режим. Начать осевую центровку! – проговорил я в микрофон внутренней связи несвойственным мне, хрипловатым голосом.

Металлическая глыба корабля качнулась, словно просыпаясь, гидравлические мачты опор, глубоко ушедшие в песок, начали распрямляться, медленно приподнимая к зениту нос корабля. На пульте вспыхнули первые зеленые огоньки, сообщая о готовности к старту различных служб, – оставалось отдать последнюю команду, после которой обратного пути уже не будет.

Я знал, что в это мгновение брошу вызов могущественным и безжалостным силам, скрывающимся в вечном мраке Багровой планеты. Условие, поставленное ими, будет нарушено. Долг не будет выплачен. Но в этот момент, ощущая в своих руках гигантскую мощь корабля, я еще мог надеяться на успех.

– Двигатели на старт. Полная мощность на оси.

Я прекрасно знал, что нарушаю все инструкции и правила. Нельзя стартовать с планеты на такой убийственной мощности, но это, пожалуй, было моим единственным шансом.

Неожиданность и стремительность старта – это все, на что я мог теперь рассчитывать.

Я непроизвольно сжался в своем кресле, ожидая жестокого удара перегрузок. В эти последние секунды гигаватты мощности накапливались в конденсаторах двигателей, и вокруг корабля уже закручивалась тугая энергетическая спираль.

Каринин, отделенный от меня прозрачной перегородкой, начал обратный отсчет, и по всем отсекам внутренняя связь разнесла его отстраненный, равнодушный голос. «Четыре, три, два, один, ноль!»

Узкий антигравитационный луч ударил в поверхность планеты. Волны песка взметнулись вокруг корабля и понеслись от него прочь, обнажая под кормой небольшую круглую площадку гранитного основания кратера.

«Минус гравитация», или гравитация с обратным знаком, стала использоваться в планетарных двигателях совсем недавно. Она не только подавляла в узком коридоре под кораблем притяжение планеты, но и создавала противоположно направленную силу, способную одним могучим толчком выбросить корабль за пределы стратосферы.

Неожиданно я понял, что уже несколько секунд сижу в своем кресле в ожидании удара, которого так и не последовало.

Корабль лениво приподнялся на несколько метров и замер над поверхностью планеты. Лишь бушевавшая под ним буря свидетельствовала о том, какие титанические силы вступили в борьбу друг с другом.

Ослепительные ветвистые молнии срывались с кормовых эмиттеров корабля, вспарывая багровую ночь планеты. Рев циклопического вихря, образовавшегося вокруг корпуса, проникал сквозь переборки и заставлял людей сжиматься от ужаса на своих местах в ожидании неминуемой катастрофы. Волны вибрации все время увеличивали амплитуду, раскачивая корабль и вырывая заклепки из титанитовых плит, к которым крепились генераторы антиматерии.

И самым странным, самым необъяснимым в чудовищной силе, обрушившейся на корпус корабля и задержавшей старт, была температура внешней керамической обшивки, уже перевалившая за восемьсот градусов, словно стоявший на месте корабль давно пронизывал атмосферу планеты. Весь его раскаленный корпус полыхал, как стальная болванка, только что вынутая из плавильной печи.

На пульте передо мной мигнул зеленый огонек прямой связи со штурманом. Эту линию использовали лишь в экстремальных случаях.

– Что происходит? Мы выбросили на эмиттеры всю мощность.

– Переключи локаторы на радиочастоту!

– Какой диапазон?

– Пройди по всем.

– Ничего нет! Одни помехи. Вокруг нас настоящая электронная буря.

– Вижу. Покажи планету в сверхвысоких частотах радиодиапазона.

Наконец мы это увидели. От каждого растения, из тысячи различных точек кратера тянулись узконаправленные пучки излучений. Сплетаясь над кораблем в плотную энергетическую сеть, они держали его на месте, словно гигантскую бабочку, попавшую в сачок. Местами утонченные и вытянутые чудовищным давлением корабельной минус гравитации лучи тем не менее не давали кораблю оторваться от поверхности планеты больше чем на пару десятков метров.

Две чудовищные силы противоборствовали друг с другом, и корабль стал центром этой титанической схватки.

Стоны не выдерживающего запредельных напряжений металла, выстрелы разорванных заклепок, печальный звон лопнувших стеклянных экранов – звуки начавшейся агонии уже заполнили его нижние отсеки и постепенно распространялись все выше, подбираясь к центральной рубке и реакторному отсеку.

Казалось, еще секунда-другая и с кораблем будет покончено.

Выбросив на эмиттеры двигателей всю мощность корабельных генераторов, я уже не имел возможности погасить их импульс. Теперь я мог лишь беспомощно наблюдать за катастрофой, быстро распространявшейся по кораблю. Любые действия запаздывали, команды не выполнялись. Мы медленно проваливались в пучину катастрофы, и в то мгновение, когда гибель корабля уже казалась неизбежной, стальная хватка энергетической сети, державшей его, ослабла.

Она не прекратила своего воздействия, не отпустила корабль, но снизила мощность ровно настолько, чтобы прекратить начавшееся разрушение. Корабль, словно поднимавшийся с колен титан, рванулся вверх, на добрую тысячу метров и вновь неподвижно завис над планетой. Вся энергия импульса антигравитации была израсходована на этот рывок.

– Что теперь? – казалось, голос штурмана шел из другого мира.

Я не узнал его и ничего не ответил. Мы проиграли. Нужно было садиться. Я не собирался повторять маневр, едва не разрушивший корабль. Правда, оставался еще один способ... Можно было ударить по планете огнем антипротонных двигателей, использовавшихся только в открытом космосе. Атомный огонь выжжет под нами все живое, и безжизненный кратер, в котором недавно стоял корабль, превратится в огненное жерло вулкана.

Но что-то мешало мне отдать эту последнюю команду, какая-то ускользавшая от меня мысль. Словно подтверждая собственные сомнения и связывая в лаконичные однозначные слова ускользавшие от меня осколки фактов, я спросил себя:

– Почему они ослабили хватку? У них был достаточный резерв мощности для того, чтобы раздавить корабль.

И только сейчас, после этого вопроса, обрывки мыслей сложились в моем сознании в окончательное, однозначное понимание того, что произошло. Больше я не имел права обманывать ни себя, ни доверившихся мне людей.

– Им нужен я. Они хотят, чтобы я вернулся.

«Но ты ведь не сделаешь этого?»

– Мне не остается ничего другого. У меня нет выбора. Если я не вернусь, мы все навсегда останемся на Багровой. Начинай процедуру посадки.

Я сидел на краю одной из горных вершин кольцевого кратера и следил за тем, как огненный факел двигателей «Алькара» постепенно сливается с багровым небом планеты.

Я не сомневался в том, что Сварисов заставит Каринина стартовать сразу же после того, как я покину корабль. Странно, что они позволили мне отойти на безопасное расстояние. Я надеялся, что все кончится быстро. Удар антигравитационных двигателей должен был мгновенно расплющить мое тело. Но они не стали спешить...

Возможно, Сварисов решил, что легкая смерть будет для меня слишком большим подарком. И вот теперь я сидел совершенно один на скалах этой безжалостной планеты.

Злобная ненависть Сварисова должна была воплотиться в изощренной мести. В любом случае я поступил правильно. Сорок человек команды не должны были оставаться в этой огромной черной могиле. Я заварил всю эту кашу, мне одному ее и расхлебывать.

Хорошо хоть в этом я не ошибся. Никто не стал препятствовать старту корабля после того, как я его покинул.

Последний раз живой огонь его двигателей мелькнул где-то у самого горизонта и бесследно растворился в багровом мертвом небе. Теперь я действительно остался один. На том месте кратера, где еще совсем недавно стоял корабль, перемигивались мертвенные голубые огни растений, похожие на кладбищенские огни святого Эльма. Всматриваясь в их нереальные всполохи, я подумал о том, что мое решение не использовать пространственные ходовые двигатели было ошибкой. Если бы я это сделал, на дне кратера не было бы этого издевательского перемигивания.

Скорее всего, огни не имели ко мне ни малейшего отношения, но я чувствовал бы себя гораздо спокойней, если бы не видел внизу под собой их мигающих глаз. Они всегда так мигали, когда готовили какую-нибудь очередную пакость. Правда, сейчас это уже не имело никакого значения, просто потому, что времени у меня осталось совсем немного, самое большее сорок восемь часов. Те самые сорок восемь часов, на которые рассчитан запас жизнеобеспечения в моем скафандре. Но я мог значительно сократить этот срок. Подумав об этом, я снял шлем и положил его рядом с собой на камни.

Здесь, на вершине скалы, не чувствовался запах болота, возможно потому, что содержание метана на высоте было меньше. Я не стал этого проверять – на самом деле это тоже уже не имело никакого значения.

Когда неподвижное сидение в ожидании первых признаков отравления стало совсем невыносимым, я поднялся и прошел по кромке обрыва сотню метров, отделявших меня от «часовни», хотя заранее знал, что не увижу там ничего.

Каменная ниша в скале пустовала, и такой она была уже много лет. Ветер нанес в углубление толстый слой пыли. Поверхность стен выветрилась и потрескалась. Не было ни светящейся занавеси у входа, ни растения, сок которого, в конце концов, заставил меня остаться здесь в ожидании медленной смерти.

Теперь я сомневался даже в том, существовало ли само растение. Все, что я здесь видел, могло быть плодом моего собственного больного мозга, отравленного испарениями ядовитой атмосферы планеты.

Но этот вывод опровергался первым неудачным стартом корабля. Выходит, кому-то я здесь нужен, поскольку они не отпустили корабль, не дали ему стартовать. Неплохо было бы понять: зачем? Если я прав, если я им действительно нужен, этот таинственный «некто», назвавшийся Джиной, должен поспешить.

Внутренне я усмехнулся изворотливости собственного мозга, цеплявшегося за малейшую надежду, и тем не менее еще раз осмотрел нишу, проводя лучом своего мощного фонаря по ее стенам. Я не увидел никаких устройств, способных создать силовую завесу, прикрывавшую вход при моем первом посещении этого места. Камень стен выглядел безнадежно старым, изглоданным временем, и сейчас по его виду невозможно было даже определить, было ли это углубление в скале результатом чьих-то усилий или выемку здесь создали причудливые силы выветривания. При тех песчаных бурях, с которыми мы столкнулись на Багровой, в этом не было ничего удивительного.

Оставалось непонятным, почему постамент, на котором недавно стояло маленькое растение, поделившееся со мной своим соком, совершенно не изменился. На его ровной полированной поверхности не было ни малейших следов выветривания.

Черная гранитная призма двухметровой высоты казалась здесь чем-то чужеродным.

Я обошел постамент вокруг. Камень стоял точно посредине ниши. Между ним и стеной, с задней стороны, оставалось еще метра два пространства. Я вошел в этот узкий проход и встал лицом к ровной вертикальной плоскости камня. Она была похожа на черное зеркало и, внимательно всматриваясь в его глубину, словно пытаясь прочесть в этом черном зеркале свою судьбу, я не испытывал ни отчаяния, ни сожаления.

Я ничего не мог изменить и ни о чем не жалел. Я старался не думать о последних минутах своей жизни, стремительно уходивших от меня, как песок, уносимый ветром.

Для того чтобы отвлечься, чтобы не считать эти последние минуты, я стал внимательно рассматривать камень, из которого чьи-то неведомые руки сделали каменную призму, а затем отполировали ее. Для чего? Вряд ли камень был предназначен лишь для того, чтобы на него ставили растение.

Меня не покидало ощущение, что, несмотря на свой сверкающий внешний вид, камень очень древний, возможно более древний, чем вся эта планета.

Никто не мог вытесать и отполировать огромный монолит из черного гранита здесь, на безжизненной планете, лишенной солнца. В луче моего фонаря поверхность камня сверкала множеством голубоватых бликов. Лабрадорит. Он иногда встречается в граните. Кристаллы этого минерала придавали структуре камня необычную глубину. Казалось, далеко в космосе сверкают огоньки звезд... Тех самых звезд, которых я не увижу уже никогда.

«Хватит себя жалеть! Ты знал, чем все закончится, когда покидал корабль. И сам купил себе билет в один конец».

Вскоре я сделал еще одно открытие. Если долго и пристально смотреть на сверкающую поверхность камня, едва слышно начинает звучать знакомая мелодия.

От камня веяло ледяным холодом, его поверхность завораживала, притягивала к себе, и требовалось определенное усилие, чтобы покончить с бессмысленным разглядыванием каменной глыбы, отвернуться от нее и выйти наружу.

Я решил остаться на краю обрыва до самого конца. Здесь, за мутным небом планеты, невидимые мне, все-таки светили настоящие звезды, и я хотел быть ближе к ним.

Я не знал, сколько прошло времени, час или вечность.

Вокруг ничего не происходило, не за что было зацепиться глазу в багровой тьме, раскинувшейся над моей головой. Но, должно быть, времени прошло немало, прежде чем я понял, что за моей спиной, в углублении, рядом с постаментом, кто-то стоит.

Я был уверен, что мимо меня никто не проходил. Тропинка на гребне была слишком узкой для того, чтобы кто-то мог проскользнуть по ней незамеченным. Откуда же взялся этот «кто-то»? Краешком сознания, поглощенного необычным видом возникшего в нише существа, я понимал, как важно определить, откуда оно здесь появилось.

Существо было высокое – не меньше двух метров, его голова почти касалась верхней грани постамента. Я видел его недостаточно четко, словно смотрел сквозь призму мутного стекла. Тело существа слегка фосфоресцировало и, казалось, состояло из светящегося подвижного газа. «Нет, это не газ, – сказал себе я, – это, скорее, огонь...» Существо стояло ко мне спиной и не повернулось даже тогда, когда я, измотанный слишком долгим ожиданием и полной неопределенностью ситуации, вскочил на ноги и подошел к нише.

Войти внутрь ниши, однако, я не решился, и столбом застыл у входа, не зная, что делать дальше. Рука моя не потянулась к оружию. Казалось бессмысленным угрожать бластером существу, целиком состоявшему из огня.

Существо что-то делало у постамента и настолько увлеклось этим занятием, что не обращало на меня ни малейшего внимания, а может быть, ему не было до человека никакого дела. Второе предположение почему-то показалось мне более верным.

Только сейчас я рассмотрел, что всю спину существа прикрывают два широких сложенных крыла – более темных на фоне остального светящегося тела.

Подойдя к самому входу и заглянув внутрь ниши, я наконец смог рассмотреть, что делало таинственное существо. Его длинная, вытянутая и неестественно худая рука, заканчивавшаяся еще более длинным когтистым пальцем, что-то быстро писала на поверхности постамента.

Письмена некоторое время ярко светились на черном камне, прежде чем бесследно исчезнуть. Алфавит, совершенно незнакомый мне, состоял из отдельных, очень сложных знаков, отдаленно похожих на китайские иероглифы. Так что прочитать я ничего не смог, как ни старался.

Закончив свою работу, существо застыло неподвижно, уставившись в камень, словно ждало ответа. Но ответ, если он и должен был последовать, не пришел.

Наконец существо обернулось, и по его равнодушно скользнувшему мимо меня взгляду я понял, что оно давно знает о моем присутствии и не придает этому никакого значения. Глаза у существа были огромные, и если все остальное тело светилось слабым оранжевым цветом, то глаза пылали глубоким голубым огнем, и это было, увы, не поэтическим преувеличением.

На существе не было никакой одежды, видимо, оно просто не нуждалось в ней, поскольку какие-либо отличительные подробности на его теле, целиком состоявшем из струящегося и переливающегося пламени, невозможно было рассмотреть. Хотя общие контуры тела определенно напоминали человеческую, пожалуй, даже женскую фигуру.

– Ты, Джина... – пробормотал я охрипшим голосом.

– Вот уже тысячу лет они молчат. Никто не отвечает... Никто... – В ее голосе, напоминавшем отдаленные раскаты грома, слышалась глухая тоска, почти отчаяние, и я осмелился спросить:

– Кто не отвечает?

– Мои соплеменники. Другие деймы. С тех пор как один из ваших ничтожных червяков разорвал связь между нашими мирами, они молчат.

– Вряд ли я имею к этому какое-то отношение, – проговорил я, почему-то испытывая желание оправдаться. Она посмотрела на меня только один раз, и я почувствовал себя так, словно меня охватило ледяное пламя.

– Возможно, ты будешь иметь к этому отношение. Мне нужен толковый посланник, но из твоих соплеменников получаются только хорошие рабы. И я еще не решила, что с тобой делать.

Я почувствовал, как внутри меня поднимается нерациональный и неуместный в моем положении гнев. Наверно, я позволил ему прорваться наружу лишь потому, что незадолго до появления Джины успел подвести черту под своей жизнью и проститься со всем, что мне было дорого.

– Так ты считаешь, что я стану повиноваться любым твоим приказам, поскольку из-за тебя мне пришлось остаться на этой смертоносной планете? Или ты уверена в возможности превратить любого из нас в своего раба?

– Забавный червяк. Конечно, это в моих силах. Я проделывала это сотни раз. Ваш корабль не первый, опустившийся на мою планету. Ты полагаешь, открытое месторождение скандия на ее поверхности появилось случайно? Оно привлекает червяков, как мух. Вы слетаетесь из всех ваших миров. Вы слагаете легенды об этой планете, о ее богатствах и обо мне. Жадность – главная движущая сила вашего общества.

Я молчал. Возражать бессмысленно. В чем-то она, безусловно, права. Поступками многих людей руководит, в первую очередь, жадность, однако есть и другие. Но спорить с ней бесполезно. Даже хорошо, что знания Джины о человеческой расе основаны не на лучших ее экземплярах... Это может дать мне шанс. Если огненное чудовище попытается превратить меня в своего раба, я не стану спорить и не стану сопротивляться. Я буду делать все, что мне велят. До поры до времени... Рано или поздно я узнаю ее слабые места... «О чем это я? Мне здесь не выжить, а если Джина может останавливать корабли во время старта, то и бежать отсюда невозможно, если только она сама не захочет меня отпустить... Нужно сделать так, чтобы она этого захотела... Не надо обманывать ее ожиданий. Все остальное потом, сейчас я должен использовать малейший шанс, чтобы вырваться отсюда».

Однако эти благоразумные мысли не долго владели мной, если человек покупает билет в один конец и садится в поезд, никогда не возвращающийся обратно, он теряет все, но и приобретает немало... Например, его невозможно запугать, потому что ему нечего бояться, самое страшное уже осталось позади.

Джина величественно опустилась в кресло с высокой спинкой, украшенное золотой резьбой. Минуту назад этого кресла не было в пустой нише, и его появление на короткое время отвлекло мое внимание.

Материал кресла выглядел таким же нереальным, полупрозрачным, каким было тело самой Джины, но вскоре он начал уплотняться, приобретать цвет, наливаться золотом... И этот процесс настолько увлек меня, что я не заметил, как пустая ниша, в которой мы находились, начала превращаться в огромное помещение подземного дворца, словно невидимые двери открылись в глубину горы.

В центре зала, вдоль длинного обеденного стола, слуги в красных ливреях разносили блюда и графины с вином. За столом сидели какие-то люди в париках и крикливых одеждах, украшенных драгоценными камнями. Их лица казались мертвыми и неподвижными, как лица кукол. К тому же они походили друг на друга так, словно все были близнецами. В них не было никакой индивидуальности, а их речи были так же бессмысленны и пусты, как их лица.

Один из слуг, державший на подносе два бокала вина, повинуясь неслышимой команде Джины, повернулся в нашу сторону и через минуту оказался рядом со мной.

– Отведай моего вина, – произнес голос Джины, доносившийся одновременно отовсюду.

Все еще не придя в себя от потрясения, я безропотно взял бокал и пригубил напиток. Я никогда не пробовал ничего подобного. Вкус и аромат этого напитка будут мне напоминать о себе всю оставшуюся жизнь, которой, впрочем, у меня было уже совсем немного.

– Ты мог бы пить такое вино каждый день.

– Откуда оно у тебя? С наших кораблей?

– С кораблей? – Впервые я услышал, как Джина смеется, беззвучный кашляющий смех напомнил мне карканье ворона. – На самом деле вино существует только в твоем воображении, а для этого не нужны никакие корабли.

– Значит, оно не настоящее?

– А что есть «настоящее», как не результат, созданный твоим мозгом? Готовые образы, слепленные из сигналов твоих рецепторов, синтезированные и объединенные с твоей памятью и опытом. Но ты этого все равно не поймешь. Ты любишь кино, Крайнев?

– Ты знаешь мое имя?

– Я знаю о тебе все. Почти все. Но кое-что мне еще нужно выяснить, прежде чем я определю твою судьбу.

– Только бог может определить судьбу человека. Разве ты бог?

– Для тебя – да. А теперь смотри в этот зал. Представь какой-нибудь приятный момент из своей прошлой жизни, вспомни место, которое тебе нравилось. Вы, червяки, любите сохранять свои воспоминания и носитесь с ними так, словно они имеют какую-то ценность. Так покажи мне их! Покажи мне то, чем ты дорожишь и прячешь от посторонних в глубинах своей памяти.

Прежде чем я сообразил, чего она от меня хочет, прежде чем успел воспротивиться собственным воспоминаниям, зал подземного дворца изменился, его стены поплыли, превращаясь сначала в полосы цветного тумана, а затем они стали стекаться к центру пустого пространства пещеры.

Пораженный возникавшей из тумана картиной, я не сразу заметил, что непроизвольно, пытаясь рассмотреть ее получше, сам создаю объемное изображение...

Сначала там был только перрон. Перрон космического вокзала. Затем из туманной завесы входа вышла она, девушка с букетом цветов в руках...

Лота... Моя первая и единственная любовь...

– Нет! Останови это! Мои воспоминания принадлежат только мне! – волна холодного ужаса, словно судорога, прошла по моему телу. Я и сам толком не понимал, чего так испугался. Должно быть, инстинктивно я не хотел, чтобы Лота оказалась здесь, на этой планете смерти.

Кино? Возможно, это только кино... Но вино в бокале было настоящим. Я не знал, где проходит граница возможностей моей хозяйки, возомнившей себя богом, и поэтому должен был остановить ее, пока еще не поздно. Я боролся отчаянно, включив всю силу своего воображения.

Образ Лоты растаял, вокзал превратился в рубку космического корабля.

Я чувствовал, как чужая воля врывается в мой разум, скручивает меня невидимым стальным захватом, и сопротивлялся изо всех сил. Сердце билось, как бешеное, пот застилал глаза. Но я думал только о ящике. О простом металлическом ящике, стоявшем позади пульта. Обычно в нем хранили старые, отслужившие свой срок кристаллы мнемопамяти, но сейчас в нем не было ничего. Пустая металлическая коробка, за которую ухватился мой разум, как утопающий хватается за соломинку. Представить пустой ящик мне было проще всего, проще всего было закрепить в сознании его четкий образ, перекрывший в моем мозгу все остальные картины. Я даже глаза закрыл, стараясь мысленно увидеть каждую заклепку, каждую царапинку на стенке этого ящика, а когда открыл их, огромный металлический ящик заполнил собой все пространство дворца.

– Ты издеваешься надо мной?! Ты смеешь противиться мне, жалкий червяк?!

Прежде чем я успел возразить и хоть как-то исправить ситуацию, два человека появились у входа в пещеру. Они возникли из темноты, как два призрака – вот только это были не призраки, я почувствовал это сразу, ощутив их железную хватку.

Я рванулся изо всех сил, и на какое-то время мне даже удалось освободиться, но эти двое, одетые в одинаковые зеленоватые одежды, обладали силой, которая не уступала моей. Мне не удалось воспользоваться своей кратковременной свободой, мои руки вновь попали в железный захват. Это случилось потому, что я решил не спорить с Джиной, принять и изучить новую ситуацию, какой бы она ни оказалась, и лишь потом действовать.

Им не понадобилось и минуты, чтобы открыть хитроумные магнитные застежки на моем скафандре. Теперь я стоял перед Джиной, выпрямившись, с заведенными назад руками, и старался поймать ее взгляд.

– Отведите его в третью зону. Пусть пока работает на плантациях. Потом я решу, что с ним делать дальше. И скажите Лару, чтобы не церемонился, – у этого червяка слишком большая сопротивляемость и слишком много самомнения. К следующей нашей встрече он должен быть подготовлен.

Мои стражи лишь молча склонили головы в полупоклоне. С момента своего появления они не произнесли ни одного слова, я еще раз попытался вырваться, но моя попытка ни к чему хорошему не привела. Они приподняли меня над полом, держа за заведенные назад руки, и я едва не закричал от нестерпимой боли. Через несколько мгновений мы уже оказались с наружной стороны ниши. Теперь нам предстоял небольшой отрезок пути по очень узкому карнизу.

Я полностью прекратил сопротивление, предоставляя им возможность расслабиться. Именно на этом коротком отрезке пути у меня появлялся шанс... Нет, не освободиться, но хотя бы увлечь этих двоих за собой, в пропасть. «А впрочем, что это даст? Я даже не знаю, кто они. Погибнув, я ничего уже не смогу изменить. Рано или поздно сюда прилетит следующий корабль, и если Джина сказала правду, то в рабах у нее недостатка не будет. И только ли рабы ей нужны? С какой целью на этой планете создана дорогостоящая приманка для земных кораблей? Что она делает с попавшими к ней в плен людьми?

До прилета следующего корабля я должен выяснить, что здесь происходит».

Между тем узкая часть карниза осталась позади, и надежно «запеленав» меня в мою же собственную веревку, оставленную на краю карниза, сопровождавшие меня люди начали спуск.

Но не во внутреннюю часть кратера, как того ожидал я.

Они начали спуск по наружной стороне горного кольца, в его восточной части. И хотя, лишенный своего прибора ночного видения, я ничего толком не мог рассмотреть в багровом полумраке, по фотографиям, сделанным зондом еще до посадки «Алькара», я знал, что с восточной стороны кратера не было ничего, кроме непроходимых горных ущелий.

Оставшись одна, Джина какое-то время сидела неподвижно, уставившись в черную поверхность камня. Она сидела так до тех пор, пока рядом с ней не стал возникать силуэт другого существа, похожего на нее лишь общими очертаниями фигуры, увенчанной крыльями.

– Что ты о нем думаешь, Гагояг?

– Он неуправляем. От него надо избавиться как можно скорее.

– Но в нем так много силы, о которой он даже не подозревает. Я хотела его использовать, я потратила слишком много времени на этого червяка.

– Именно сила и делает его таким опасным. Рано или поздно он научится ею управлять и выйдет из-под твоего контроля в самый неподходящий момент.

– Мне жаль от него отказываться. Пусть поработает на плантации. Хоть какая-то польза от него будет.

– Смотри не ошибись! Нужно избавиться от этого червяка как можно скорее.

– Это совет или приказ?

– Я не имею права тебе приказывать. Здесь ты хозяйка.

– В таком случае, не будем торопиться. Работа на плантации быстро ломает волю к сопротивлению у любого червяка.

Металлические двери со звоном захлопнулись за моей спиной.

Пещера, в которую меня втолкнули, в первый момент показалась огромной. Но спертый воздух, насыщенный зловонием и дымом от чадящих факелов, очень скоро испортил это впечатление. Люди вповалку валялись на полу, используя вместо постелей охапки высушенных листьев. Их здесь было, наверно, человек сто, и никто не обратил внимания на новичка. Это показалось мне странным, потому что в любом изолированном коллективе появление нового члена всегда вызывает интерес.

Что ж, Джина не солгала – рабов у нее достаточно...

Я медленно шел вдоль ряда лежащих на каменном полу людей, пытаясь рассмотреть их лица. Но печать усталости и безнадежности, казалось, стерла с них все индивидуальные черты.

Я выбрал для себя угол подальше от дымящего факела, но смрад все равно досаждал и здесь. Сильно хотелось пить, но я нигде не заметил никаких емкостей, видимо, вода была в дефиците. Похоже, по местному времени сейчас глубокая ночь.

Мне придется отвыкать от корабельных временных циклов. Свободной подстилки я не нашел, от камней тянуло промозглым холодом. На следующий день в первую очередь нужно будет позаботиться о постели. Одежда, которую мне бросили вслед за тем, как втолкнули в пещеру, плохо удерживала тепло. Уснуть я так и не смог и всю ночь просидел, уставившись на дымивший факел.

Утро началось с построения. Мужчина лет сорока, небритый, с мрачным и перекошенным от шрама лицом, был местным старостой. Он определил мне место в строю и предупредил о том, что во время движения с тропы лучше не сходить. Староста не объяснил почему, и я ничего не стал уточнять, предпочитая все выяснить по ходу действия.

До плантации местных радиолопухов, как для себя я назвал эти странные растения, накапливавшие внутри огромное количество энергии, мы добрались часа через два медленного продвижения в темноте.

Путь вдоль узкой тропы освещала цепочка факелов, которые несли специально отобранные для этого старостой люди.

Все остальные шли одной шеренгой, в затылок друг другу. Не было ни цепей, ни веревок. Охраны тоже не было видно. Тем не менее бежать никто не пытался. Похоже, бежать отсюда просто некуда. Вскоре обнаружилась и еще одна причина, по которой люди в строю так старательно выполняли указание старосты.

Идущий впереди через несколько человек от меня пленник споткнулся и сошел с тропы. В ту же секунду раздался щелкающий звук, похожий на звук бича, человек страшно закричал и забился в конвульсиях. Никто не остановился, не замедлил шаг, не попытался ему помочь. Когда я поравнялся с этим несчастным, он уже затих. Из его живота торчал конец костяной иглы, и мне стало понятно, какие безжалостные охранники скрываются в темноте, поджидая неосторожную жертву.

Почему-то на людей, идущих по тропе, они не нападали... Выходит, этими животными можно управлять. Вот еще один штрих к смертоносному безжалостному миру, в котором мне теперь предстояло жить.

Узкое ущелье, по дну которого змеилась вытоптанная ногами сотен людей тропа, наконец закончилось, и мы оказались внутри другого кольцевого кратера, гораздо большего, чем тот, в который совершил свою посадку «Алькар».

Здесь было гораздо светлее. Небо казалось более ярким, хотя и не потеряло свой зловещий багровый цвет.

Пленники разбились на небольшие группы по пять человек и принялись за работу – каждому выдали инструмент. Мне достался молот, и я этому не удивился, на долю новичков всегда выпадала самая тяжелая работа. Целый день мне пришлось дробить камни, превращая их в пыль и мелкую крошку, которую затем перемешивали с песком и какими-то минеральными добавками.

Этой смесью заполняли углубления в песке, выкопанные предыдущей группой, очевидно, позже здесь высадят молодые растения.

Метрах в ста от нас виднелись ровные ряды уже созревших растений, и, улучив момент; я решил позаимствовать у них немного листьев для будущей постели. Лишь постоянная привычка быть настороже спасла меня. Эти посадки охранялись, да еще как! Впервые я увидел здесь охрану с лучеметами и силовые эмиттеры вдоль всей линии посадок. Дорога в любую сторону была свободна, охранялись только посадки – и, выходит, именно они представляли здесь наибольшую ценность. Возможно, я, единственный из всех, знал, почему. Если сок молодого растения наполнял человека невероятной силой, то какими же свойствами должны обладать созревшие?

Нужно придумать способ добраться до этих посадок. Добраться любой ценой... Но почему именно до этих? Существуют ведь и другие, например, в том кратере, куда садился «Алькар». Там нет никакой охраны. Это так – вот только туда нет тропы, и если я отойду от лагеря, меня превратят в подушечку для булавок притаившиеся в темноте ядовитые твари... Однако во время перехода от корабля к кольцу кратера они меня не тронули. Почему? Может быть, и здесь причину следует искать в соке энергана? Устойчивый запах сока может быть для них сигналом того, что этот человек находится под запретом. Не нападают же они на охранников! Возможно, эти люди тоже принимали сок...

У меня не было достоверных фактов – одни догадки. Придется рисковать – другого выбора все равно не было.

Но для этого может понадобиться помощь...

Я попытался завязать знакомство с членами своей рабочей команды, но информация, которую удалось получить от них, оказалась очень скудной. Все они были с различных кораблей, в разное время обнаруживших Багровую планету и попавшихся так же, как и «Алькар», на приманку месторождения скандия. Никто из них не знал, что стало с кораблями после того, как команда была взята в плен. Скорее всего, кратеров-ловушек на планете несколько, и они располагались в разных местах.

Но не могли же корабли раствориться бесследно? Я решил, что если удастся добыть новую порцию сока энергана, обратно в пещеру можно не возвращаться.

Получив запас дополнительной выносливости и силы, я попытаюсь разыскать хотя бы один из этих кораблей-пленников. Большинство из них, как я понял из рассказов своих новых знакомых, остались вообще без команды и, следовательно, взлететь не могли. Но на них мог остаться запас воды, продовольствия – всего того, что так необходимо беглецу. Дальше этого мои планы не шли. Действовать придется по обстоятельствам.

К сожалению, даже приблизительной карты местности у меня не было, а по рассказам пленников установить район посадки хотя бы одного из кораблей не удалось.

Шансов на успех было совсем мало, но все равно это лучше, чем медленно гнить в пещере, выполняя непосильную работу. Никакой новой информации о хозяйке планеты и о том, что происходило с пленниками, которые не попали в категорию рабов или охранников, находясь в пещере, я получить не мог. И если я собирался это сделать, то единственный оставшийся в моем распоряжении положительный фактор – внезапность. Побег надо осуществить как можно скорее. Пока Джина не решила, что со мной делать дальше.

После окончания работ, я обнаружил у входа в пещеру охапку сухих листьев для подстилки, и это еще раз подтвердило мое предположение – приближаться к посадкам взрослых растений рабам строго-настрого запрещалось. Только охранники пользовались этой привилегией. Но никто из них не унижался до разговора с пленниками.

В напарники для своего побега я выбрал механика с корвета «Максрайн». Этому парню было лет двадцать пять, он попал в плен к Джине совсем недавно и еще не успел превратиться в ходячую мумию.

Я редко ошибался в людях, не ошибся и на этот раз в своем выборе. Ларинов согласился сразу, без малейших раздумий, хотя и заметил, довольно бесшабашно, что далеко нам уйти не удастся.

Это замечание заставило меня задуматься над тем, как защитить от ядовитых игл звероящеров своего спутника.

Я заставил его раздеться и натереть тело растертыми в порошок сухими листьями энергана, которые использовали вместо подстилок. В них не осталось сока, но характерный запах сохранился, и если нападение ящеров останавливает именно запах – это могло сработать. На всякий случай я и сам проделал ту же процедуру, хотя и не сомневался в том, что для меня ящеры не представляют опасности. Сок энергана произвел в моем организме такие глубокие изменения, что даже запах пота стал совершенно другим.

Наша возня с листьями привлекла внимание старосты, он снял со стены факел и направился в наш угол. Ларинов не успел полностью натянуть робу, до того как попал в круг света от факела старосты.

– Что здесь происходит? – Перед побегом было совсем нежелательно затевать ссору, и я ответил миролюбиво:

– Да вот, насекомые... Помыться бы не мешало.

– Размечтались! Мойтесь из своей питьевой порции! – Староста неприязненно взглянул на меня, поморщился и отошел на свое место.

– Здорово ты придумал! – зашептал Ларинов. – Староста только и ищет повод, чтобы к тебе придраться, он терпеть не может новичков. Из-за них у него одни неприятности.

Откладывать побег не было никакого смысла, и мы решили бежать этой же ночью.

– Сделай вид, что спишь, не двигайся, пока я не скажу.

Ждать пришлось долго, лишь часа через два в пещере установилась та тяжелая, полная свистов и всхрапываний тишина, которая обычно сопровождает сон уставших от тяжелой работы людей. Ближайший к нам факел погас, и никто не подумал заменить его, это было хорошим знаком. Я легонько толкнул своего напарника и медленно, ползком, двинулся вдоль ряда спящих людей к дверям. Темная роба сливалась с полом пещеры, издали заметить нас в полумраке было трудно.

Когда мы приблизились к наружным металлическим дверям, выяснилось, что часовой спит сном праведника. На доске у будки висели ключи, и один из них подошел к замку.

– Зачем они ставят охрану при таком разгильдяйстве? – проворчал я, осторожно приоткрывая дверь.

– Здесь некуда бежать, те, кто пытались, – не вернулись обратно.

Мы проскользнули наружу, осторожно прикрыли за собой дверь и направились на юго-запад – именно в той стороне начиналось ущелье, пересекавшее горный хребет и заканчивавшееся около второго маленького кратера, хорошо знакомого мне.

Без приборов и звезд было очень трудно не потерять нужное направление. В багровой тьме планеты не было никаких ориентиров, приходилось надеяться лишь на свою интуицию и память. Когда меня вели в пещеру, я постарался запомнить маршрут, но в темноте восстановить пройденный путь оказалось невозможно.

Часа через два стало ясно, что мы окончательно заблудились в лабиринте ущелий и скал. Я упрямо продолжал двигаться вперед, уже не заботясь о направлении и лишь стараясь выбирать наиболее безопасный и простой путь. Среди нагромождения скал, без карты и компаса, да еще почти в полной темноте, это тоже оказалось непростым делом. Все мое внимание поглощала дорога, я почти забыл, что здесь могут быть и другие, гораздо более серьезные опасности.

Зато Ларинов, каждую секунду ожидавший, что из темноты в него вопьется смертоносная игла, пожалел, что ввязался в авантюру, из которой не было выхода.

– Ты идешь слишком быстро. Нас никто не будет искать. И не будет никакой погони, – тех, кто уходит из лагеря, предоставляют их собственной судьбе. Даже трупов сбежавших никогда не находят...

Словно подтверждая его опасения, дорогу нам преградила плюющаяся саламандра. Она сидела на вершине утеса, метрах в трех от дна ущелья, и ее силуэт отчетливо вырисовывался на фоне багрового неба. Ларинов застыл от ужаса. Наткнувшись на него, остановился и я. Мне представилась прекрасная возможность проверить свою теорию относительно запаха энергана. Правда, если я ошибался, мы об этом вряд ли узнаем...

Ветер дул в сторону саламандры, и я надеялся, что запах энергана до нее донесется прежде, чем она начнет атаку.

Отстранив Ларинова, я вышел вперед и медленно направился в сторону ядовитого зверя. Ожидание опасности казалось мне хуже самой опасности, поэтому я всегда предпочитал идти ей навстречу. Расстояние между мной и ящером постепенно сокращалось, и пока ничего не происходило.

Когда до саламандры оставалось всего метра четыре, она взмахнула своим длинным хвостом и исчезла со скалы, растворившись в темноте, словно ее здесь никогда и не было.

Только после этого мне стало ясно, как велико было нервное напряжение, – я весь покрылся холодным потом. Зато сейчас, когда предположение о защитном действии сока подтвердилось, мы могли двигаться вперед гораздо уверенней, – знать бы еще, куда...

Но я не сомневался, что рано или поздно мы обязательно наткнемся на куст «дикого» энергана. Еще во время ремонтных работ на «Алькаре» я заметил, что эти растения встречаются здесь на каждом шагу. Конечно, в том кратере, где приземлялся корабль, могли быть особые, благоприятные для растительности условия, но все равно при таком изобилии мы должны были наткнуться на энерган. У меня из головы не выходила картина, запечатленная на экране локаторов в тот момент, когда был остановлен старт «Алькара». Энергетические лучи тянулись к нему из сотен различных мест планеты, и в каждом из них должны были находиться эти растения.

На третий час безостановочного движения вдоль тектонического разлома, уводившего далеко в сторону от пещеры, из которой мы совершили побег, я ощутил знакомый запах. Круто свернув в сторону этого, в общем-то, приятного аромата, я наткнулся на отвесную стену ущелья, и прямо на этой вертикальной плоскости, в небольшой трещине обнаружил неведомо как прикрепившееся здесь нужное мне растение.

Оно слегка привяло, его нижние листья обвисли, и было очевидно, что лепешка, заменявшая растению корни, не могла найти достаточно влаги на этой голой скале.

Тем не менее нам и такое годилось. Я достал узкую полоску железа, заменявшую нож, и приблизился к растению вплотную – за что тут же получил весьма ощутимый укол энергетического разряда.

– Жив, курилка... – пробормотал я, делая надрез на корне и не обращая внимания на следовавшие один за другим колючие разряды, которыми несчастное растение пыталось защититься от непрошеного нахлебника.

Ждать пришлось довольно долго, пока на дне подставленной под разрез плошки появилась первая капля сока. Через час у нас было граммов двадцать драгоценной красной жидкости, и я решил не откладывать больше завершающей стадии эксперимента.

– Это твое. Можешь выпить все, – благородно предложил я своему спутнику, стараясь защитить его от превратностей окружавшего нас дикого и опасного мира.

– Тот, кто попробует сок энергана, переходит на службу к темным или сходит с ума.

– Кто это, «темные»?

– Все, кто служит этой ведьме, Джине. Ее охранники, слуги – посланники в другие миры!

– Ты-то откуда об этом знаешь?

– Я на плантации работаю не так давно, но люди обычно говорят друг с другом.

– Слухи, вот что это такое. Возможно, их распускают специально, чтобы мы не прикасались к энерганам.

– Может, и специально, только я предпочитаю оставаться обычным человеком! И потом ты разве не знаешь, что бывает с теми, кто самовольно попробует сок энергана?

– И что же с ними бывает?

– На них устраивают охоту. Их обязательно ловят и сбрасывают со скалы «Прощаний».

– Но ты же говорил, что на совершивших побег никто не обращает внимания?

– Конечно! Но только до тех пор, пока беглец не попробует сок растения.

– Как же об этом становится известно охране?

– Этого я не знаю.

В чем-то Ларинов, несомненно, прав. Многое во мне изменилось после того, как я принял «подарок» Джины. Если эти изменения необратимы, – этот вопрос каждый должен решать для себя сам.

Мне-то уж точно терять было нечего. Не настаивая больше, я молча выпил сок, весь до последней капли. Голова закружилась, и мир вокруг меня замерцал, словно фильм на испорченной кинопленке. Ларинов что-то пытался говорить, я видел, как двигались его губы, но не слышал ни звука. Тонкий свист, издаваемый трущимися друг об друга песчинками, вытеснил из моей головы все остальные звуки. Мне почему-то казалось, что если очень сильно напрячь слух, то в этих бесформенных, хаотичных звуках можно будет уловить какой-то ритм, некий тайный смысл, который я иногда улавливал в звуках дождя или шуме прибоя.

В конце концов я отчетливо услышал в шелесте песчинок чьи-то шаги. Они становились все громче, все назойливее. А с миром вокруг меня в это время творилось что-то совершенно непонятное. Растение передо мной быстро стало увеличиваться в размерах, заполнив чуть ли не весь горизонт. Ларинов вообще исчез из моего поля зрения, сжавшегося до размеров футбольного мяча. Затем мир стал расширяться, следуя какой-то неведомой для меня программе. Я почувствовал острый приступ тошноты, так и не завершившийся. Не знаю уж, к счастью или нет, но сок энергана оставался внутри меня, постепенно растворяясь, растекался по жилам, изменяя энергетику всего моего организма. Его действие сильно отличалось от того предыдущего раза, когда по предложению Джины я выпил сок молодого растения. Действие этого сока было намного резче, а все ощущения усилились во много раз. На мое состояние могло повлиять как качество «старого» сока, так и то обстоятельство, что я принял его во второй раз.

Когда через какой-то отрезок времени я вновь обрел способность воспринимать окружающее, я понял, что шаги, послышавшиеся мне в недавнем искаженном до неузнаваемости мире, не были результатом галлюцинации.

Окружив нас плотным кольцом, в двух шагах стояли охранники, и по их искаженным от ярости лицам я понял, что надеяться не на что. Тех, кто попробует выпить сок энергана без разрешения хозяйки планеты, ожидала неминуемая расплата. О том, что их сбрасывали со скалы «Прощаний», в назидание остальным рабам, я слышал не только от Ларинова. Эта была обычная тема разговоров заключенных.

Каждый сбежавший узник, даже если ему удалось миновать ядовитых саламандр в окружавшей его безводной пустыне, рано или поздно вынужден был попробовать сок растений, чтобы хоть немного утолить жажду. После чего его очень быстро ловили и вели на скалу «Прощаний».

Скала, высотой в двести метров, стояла на открытой площадке, напротив пещеры, где жили рабы. А под ней, на том месте, куда падало тело жертвы, возвышалась на полметра над слоем песка плоская гранитная плита. Нечто вроде жертвенника, с которого потом легко можно было убрать изувеченные останки. Впрочем, обычно с этим никто не спешил, да и желающих попасть на скалу было не так уж много.

Отчаяние заставляет сознание цепляться за малейшую возможность спасения – но ее не было, нас окружили плотным кольцом и тут же накинули на обоих приготовленные заранее сети. Но как могли охранники найти нас в полной темноте?!

И лишь в эту последнюю секунду я понял, какую страшную ошибку совершил. Радиосигнал! Растение передало сигнал своим сородичам о том, что на него совершено покушение, и сообщение это каким-то образом дошло до стражей... Вот почему они не спешили устраивать погоню за сбежавшим узником...

У меня еще оставалась слабая надежда, что к моменту казни, в которой всегда принимала участие сама хозяйка, новая порция энергана подействует на меня настолько, что я смогу противостоять своим палачам, но я тут же отбросил эту призрачную надежду. Люди Джины наверняка будут готовы и к этому...

Суд был недолгим. У Джины нашлось для меня лишь несколько коротких, однозначных фраз.

– Я возлагала на тебя большие надежды, но ты меня предал. Так следуй же своей судьбе.

Она сидела на своем высоком кресле, поставленном ради такого торжественного случая, как наша с Лариновым казнь, на вершине скалы «Прощаний». Небо в этот день пылало ярче обычного, я не знал, виновата в этом сама Джина или капризы местной природы. Как бы там ни было, стоявшие у входа в пещеру рабы могли видеть казнь во всех мельчайших подробностях.

– В любом из известных мне миров приговоренному к смерти предоставляют последнее слово! Я хочу им воспользоваться.

– Говори, – милостиво разрешила Джина. – Это не имеет никакого значения. Кроме меня, тебя никто не услышит.

– Я обращаюсь именно к тебе. Человек, которого поймали вместе со мной, виновен только в том, что совершил побег, он не пробовал запретного сока!

– За побег тоже полагается смерть.

– Но не на скале «Прощаний»!

– Какая разница? Смерть – везде одинакова. Сейчас ты в этом убедишься.

Первым сбросили со скалы Ларинова. Он летел долго и страшно кричал, пока его крик не оборвал мокрый удар. С таким звуком на доску шлепается кусок сырого мяса.

Я подумал, что нет ничего более изощренного и жестокого, чем предоставить осужденному возможность понаблюдать со стороны за тем, что ожидало его самого через несколько мгновений. Скорее всего именно для этого им и понадобилось тащить Ларинова на скалу «Прощаний».

Возможно, окончательно меня взбесила эта их изощренность, во всяком случае я решил не играть роль барана, которого ведут на заклание. Мои руки были притянуты сыромятными веревками к рукам двух стражей, внешне выглядевших довольно устрашающе – сплошная гора мускулов, но это меня не остановило.

Я притянул их к себе и, мгновенно перенеся обе руки на их плечи, изо всех сил ударил стражников корпусами друг о друга. Я надеялся, что удар придется по головам, но этого не получилось. Они успели отклониться. Но сила удара была такова, что оба стражника повисли у меня на руках. К сожалению, мне не хватило времени распутать веревки. Стражей было слишком много. Навалившись всем скопом, они постепенно подтащили меня к краю скалы. Я дал себе слово, что ни за что не закричу и попытаюсь утянуть вслед за собой хотя бы одного из них. Но тут вмешалась Джина.

– Отпустите его! – приказала она голосом, которого невозможно было ослушаться, и стражи охотно выполнили эту команду. Джина поднялась во весь свой рост и теперь стояла напротив меня, сверкая огненными глазами.

– Умри же, ничтожный червяк! – громко воскликнула она, направляя руку в мою сторону. Сверкающая молния сорвалась с ее пальцев и ударила меня в грудь. Электрошока я не почувствовал, но самого удара этой странной молнии оказалось достаточно, чтобы я потерял равновесие и сделал еще один, последний шаг по направлению к краю пропасти. Затем, не издав ни звука, я сорвался вниз.

Я падал долго, стиснув зубы, и молчал. Я видел кровавое красное пятно прямо под собой и расплющенное тело своего товарища. Я не хотел умирать, и в безумном, предсмертном ужасе представил, что не разобьюсь, что пролечу сквозь это красное пятно, сквозь гранитную плиту, и буду падать вниз бесконечно долго. Я представил это всей, возросшей после приема энергана, силой воли, всем своим существом, не желавшим превращаться в кровавую кашу.

Я вспомнил о том, что где-то там, глубоко в граните, притаились звезды, и пожелал увидеть их в свой последний миг. Желание было настолько сильным, что удара я не ощутил. А само падение продолжалось неестественно долго. Я не понимал, что это, проблеск угасавшего сознания или что-то иное? Меня окружала глубокая чернильная тьма, та самая космическая тьма, которой я никогда не видел на Багровой планете и которую так желал увидеть последний раз, перед смертью.

Вам когда-нибудь приходилось падать ночью сквозь облака, подсвеченные прожекторами? Мне приходилось... И вот теперь эта незабываемая картина и ощущение того, что мое тело пронизывают нематериальные воздушные слои, повторились.

Слои раздвигались. По мере того, как я проносился сквозь них, позади оставались огненные узоры, похожие на рисунки созвездий, они проходили сквозь меня, или это я летел сквозь них – не знаю. Мое сознание окончательно отказалось отличать реальность от картин, рожденных внутри него самого.

Удар, в конце концов, последовал – но это был совсем не тот удар, которого я ожидал.