Глава 45
Для того чтобы Лосев смог покинуть научный центр вместе с ножом, уютно примостившимся в специальных ножнах на его поясе, Павловскому пришлось подписать кучу каких-то бумаг и даже звонить по прямому каналу президенту, чтобы подтвердить свое решение.
Впрочем, после ареста Динькова президент предпочитал не вмешиваться в действия своего командующего, и разрешение было получено.
— Где ты собираешься остановиться? Далеко от Академгородка не стоит. В любую минуту тебе может понадобиться помощь ученых.
— Собственно, место не имеет значения. Мне бы хотелось остановиться в обычной гостинице. Нужно подумать. Нет лучшего места для этого, чем вокзалы и гостиницы.
— Я понимаю, что тебе с таким оружием не нужна охрана, и все же будь осторожен…
— Я постараюсь. Не беспокойтесь, Виктор Степанович, ничего с нами не случится. — Лосев усмехнулся и похлопал по своей куртке, скрывающей ножны.
— Как только выберешь гостиницу, сообщи мне, где ты находишься. Вот тебе вифон с закрытым каналом для прямой связи со мной. В ближайшие часы тебе пришлют верительные грамоты и ленту посла. Хотя я и понимаю, что в предстоящих переговорах формальности не имеют особого значения, все же лучше их соблюсти.
И, кстати, каким образом ты собираешься связаться с Гифроном? Вызовешь его по вифону?
— Думаю, этого не понадобится. Он сам меня найдет, как только поймет, что мы задумали.
Гостиница третьего класса называлась «Леандрой». И выбрал ее Лосев совершенно случайно по совету инфора.
Номер ему понравился открывавшимся из окна видом. Бесконечные ряды сопок, закрытых туманом, уходили до самого горизонта.
Здание располагалось за городской чертой, и поэтому постояльцев не беспокоил шум транспорта.
Пообедав в ресторане, Лосев часа два слонялся по парку, плавно, без всяких заборов, переходившему в сосновый лес.
Под ногами шуршала хвоя, пахло гнилым торфом и болотом. В дополнение к местному колориту моросил мелкий промозглый дождь, который в тайге мог идти целыми неделями.
Ближе к вечеру мошкара стала сбиваться в плотные клубы, и прогулка по парку перестала доставлять удовольствие. И все же Лосев оттягивал возвращение в номер, зная, что, как только останется один, мрачные мысли разрушат ту непрочную защитную преграду, которой он отделял себя от случившегося с Ксенией.
Третья доза — это слишком серьезно. Собственно говоря, в человеческом понимании она означала смерть, пусть не совсем обычную, допускавшую сохранение сознания внутри гифроновского мира. Но возвращение в обычный мир было уже физически невозможно.
Он подумал о том, что волей-неволей ему придется привыкать жить на Земле без Ксении. И мысль эта, впервые осознанная до конца, придавила его, словно каменная глыба.
Повернувшись, он медленно побрел обратно к гостиничному комплексу. И, когда до парковой зоны оставалось не более сотни метров, вдруг услышал подозрительный шум недалеко от дорожки, по которой шел.
Ветви кустов слегка колебались, словно кто-то только что скрылся в зарослях.
Звери здесь не водились. Их выбили охотники сотни лет назад. Тогда что же это? Кому-то понадобилось следить за ним, или Павловский все же приставил к нему охрану, не предупредив об этом? Это на него не похоже.
Обычная осторожность заставила Лосева остановиться и вынуть из ножен нож. Это было почти инстинктивным действием, он еще не привык относиться к этому предмету, как к оружию, но другого у него не было.
Кристалл на рукоятке ножа поменял свой цвет. С синего на желтый. Из отчета Егорова он знал, что это происходит лишь тогда, когда в непосредственной близости появляется одно из созданий Гифрона. Значит, вот какой гость ждал его за поворотом тропинки…
— Выходи! — резко произнес Лосев, приподнимая нож. — Ты знаешь, что это такое? Если ты немедленно не покажешься, я его брошу, и он сам тебя найдет!
Кусты заколебались. Метрах в десяти от него, перегородив тропинку, появилось чудище, которое может привидеться человеку разве что в кошмарном сне. Своими очертаниями оно слегка напоминало двухметрового краба, вставшего на задние лапы и выставившего перед собой десяток клешней.
Но самым ужасным было огромное человеческое лицо, расположившееся на том месте, где должно было находиться брюхо чудовища.
Губы на лице шевельнулись, пытаясь произнести слова человеческого языка, но вместо этого раздалось лишь шипение.
По тому, что тонкие коленчатые лапы, которыми чудище опиралось на землю, согнулись, словно пружины, Лосев решил, что монстр сейчас бросится на него. И все же он медлил, не желая первым вступать в бой.
Подсознательно он все еще ждал приглашения на переговоры. Не хотелось верить, что его столь тщательно разработанный план рухнул и все закончилось банальной попыткой избавиться от него.
Он медлил слишком долго, а бросок монстра оказался неожиданно быстрым.
Его огромное тело, издав какой-то костяной скрип, метнулось вверх, и через мгновение Лосев почувствовал, что его рука, сжимавшая нож, оказалась зажата в костяных щипцах.
Резкая боль пронзила тело. Клешня выворачивала ему кисть, хрустнули сухожилия, и Лосев вскрикнул от непереносимой боли. Одновременно с этим вторая клешня потянулась к ножу и вырвала его из ослабевшей руки Лосева.
Немедленно сверкнула вспышка, похожая на разряд небольшой шаровой молнии, клешня разлетелась вдребезги, а нож снова оказался в израненной руке Лосева. Теперь рука была свободна и ничто не мешало ему закончить поединок.
Он знал, что для этого достаточно всего лишь разжать пальцы, нож сам найдет свою цель. Но вместо этого, загнав внутрь свою боль, он произнес хриплым, незнакомым голосом:
— Уходи, пока я не передумал. Этот нож нельзя отнять у меня силой.
Лицо монстра дернулось, как от удара. Хватка костяных лап, сжимавших тело Лосева, ослабела. Тоскливый вой разорвал тишину парка, и, словно побитый пес, чудище медленно ретировалось обратно в заросли. Лосев остался один на дорожке, сжимая покалеченную руку.
— Тебе ведь хотелось, чтобы я ударил… Вот только зачем?
Никто ему не ответил. И, превозмогая боль, Лосев медленно побрел к корпусу гостиницы.
Портье проводил его удивленным взглядом, но ничего не сказал. Видимо, в этой гостинице привыкли видеть постояльцев, возвращавшихся с прогулки в разорванной и перепачканной глиной одежде.
Мединфор из его универсального набора сообщил, что сухожилие не разорвано. Это было банальное растяжение, с которым автомат вполне мог справиться самостоятельно. Боль исчезла с самого начала процедуры. Лосев прилег на диван и не заметил, как провалился в тяжелый сон без сновидений.
Проснулся он также неожиданно, как заснул, и, взглянув на часы, понял, что проспал всего часа три. Было два часа ночи.
В прихожей он обнаружил небольшой кожаный чемоданчик, который доставили сюда, пока он спал. Внутри оказались верительные грамоты посла, подписанные президентом, и традиционная голубая перевязь.
Поддавшись ребяческому порыву, Лосев решил посмотреть в зеркале, как будет выглядеть в этой почетной перевязи, которой удостаивали лишь лучших дипломатов Федерации.
В зеркале появилась его небритая физиономия и рваная куртка, украшенная расшитой золотом голубой лентой.
Боль в руке совершенно прошла, хотя кисть двигалась еще с трудом. Лосев помассировал ее, скорчил сам себе гримасу, будучи не в силах справиться с разочарованием, оттого что попытка переговоров так и не удалась.
Он совсем уже собрался отойти от зеркала, когда стекло с его отражением исчезло.
Теперь в старинной деревянной раме переливалась всеми цветами радуги голубоватая светящаяся пленка. Ее появление было неожиданным, и Лосев не сразу понял, что стоит перед переходом.
Приглашение к переговорам все-таки поступило.
Он раздумывал около минуты, хотя решение принял мгновенно. Его смущало лишь то, что он не успел подготовиться и выглядел не должным образом. Но главное было, конечно, не в этом.
Не хотелось ему снова уходить с Земли. Нехорошее предчувствие давило на виски. Но он знал, что, если немедленно не воспользуется приглашением, переход может исчезнуть, а следующего придется ждать неизвестно сколько. Год, два или всю жизнь.
Бывают мгновения, которые, как курьерский поезд, на минуту замедляют свой бег на транзитной станции, и если ты не успел вскочить на подножку, можно опоздать навсегда.
Лосев шагнул в переход. В лицо пахнуло знакомым теплом, острый запах озона ударил в ноздри. Вечность, превращенная в мгновение, осталась позади, и он уже стоял посреди знакомого зала, перед столом, покрытым зеленым сукном. Но пингвиноидов за ним теперь не было. За ним сидела Ксения. Неподвижная, словно окаменевшая. Рядом с ней едва возвышалась над столом знакомая рожица Масека. Были здесь и другие люди и существа, встретившиеся ему на долгом пути через альфа-миры.
Все они казались неподвижными статуями, за исключением одного, незнакомого ему человека.
И вдруг Лосев как-то неожиданно, сразу, понял, что должна означать эта застывшая картина, и сказал в пустоту, ни к кому персонально не обращаясь:
— Я не уничтожу их миров, если мы сумеем договориться! Не давите на меня!
И тогда образы сидящих за столом существ заколыхались, превращаясь в легкую дымку, и исчезли. Остался лишь один незнакомец, лицо которого слегка светилось и было почти прозрачным.
— Кто ты? — спросил Лосев и сразу же получил ясный и четкий ответ, хотя звук исходил, как ему показалось, не из самого существа, а откуда-то сбоку.
— Я Егоров. Разве ты не видел моей фотографии в отчете?
— Не очень-то ты на нее похож.
— Это правда. Здесь мой облик слегка изменился. Но не будем терять времени. Ты подготовил условия соглашения?
— Условия? Какие могут быть условия! Он должен оставить Землю в покое, мало ему других планет?
— Это невозможно. Гифрон навсегда остается там, где прорастает его спора.
— Но тогда о переговорах не может быть и речи!
— Нельзя сгоряча решать судьбу целой планеты. Можно договориться о зонах влияния. Распределить их так, чтобы не мешать друг другу. Гифрона устроит глубинная, подземная часть планеты, которая не нужна людям. А взамен вы получите немало.
Возможность пользоваться созданными им пространственными межзвездными переходами, возможность торговать и обмениваться информацией со многими цивилизациями. В результате человечество ждет невиданный ранее технологический прогресс.
— В принципе это могло бы произойти, если он полностью откажется от вмешательства в наши дела и судьбы и перестанет пичкать нас своим голубым наркотиком!
— Думаю, на это он тоже не согласится. Люди представляют для него своеобразную загадку, и он ни за что не откажется от своей новой игрушки. Здесь возможен договор только на морально-этической основе.
— Зачем играть словами? О какой морали идет речь?
— О строгой добровольности в использовании наркотика. Никаких запретов, и никакого принуждения.
— На это мы не можем согласиться. «Добровольность» очень расплывчатое понятие. «Феникс», с которым вы боролись, когда…
Лосев остановился, пытаясь подобрать нужное слово, и Егорову пришлось выручить его:
— Когда я был в вашем мире. На Зидре. Да, я помню эту фирму.
— Так вот, она существует до сих пор и предлагала мне поставлять синие грибочки из зоны. Если это будет выгодно, найдутся психологи и специалисты, которые завербуют для них целую армию «добровольцев».
— Тут ты абсолютно прав. Но, мне кажется, есть простой выход. Можно сделать так, чтобы наркотик разрушался в течение нескольких минут, после того как гриб срезан.
— Это уже было на Зидре… Колония перестала существовать.
— Ну, во-первых, срок хранения там был более длительный. А множество мест, в которых могла орудовать эта фирма, трудно было контролировать властям. На Земле останется одно-единственное место, где будут расти голубые грибы.
— Зачем они вам нужны? Зачем создавать все новые и новые альфа-миры?
— Хороший вопрос. Я так и не нашел на него ответа. Возможно, это главная программа, заложенная в Гифрона создателями изначально. В конце концов, он был задуман как робот. Невероятно могущественный, но все-таки робот. Уже потом, обретя собственный разум и волю, он стал Гифроном, но что-то от робота все же осталось.
— Ты говоришь так, словно не являешься его представителем.
— Да нет, я посредник, конечно, но весьма своеобразный. Мне удалось сохранить свой разум и волю. Он знает каждую мою мысль, но не может их направлять так, как ему бы хотелось.
Это одна из причин, почему его заинтересовали люди. Среди нас встречаются весьма любопытные экземпляры. Ему не всегда удается переставлять сделанных из них оловянных солдатиков по собственному желанию. Например, он очень хотел навязать вам в качестве посредника для переговоров стрелочника — не получилось. И не потому, что вы его уничтожили.
Контакта не получилось. Он до сих пор не понимает, почему люди такие разные и почему они сами не знают, чего хотят.
Многие альфа-миры выглядят такими свихнувшимися именно потому, что на них накладываются глубинные, тайные желания донора, о которых тот и не подозревал.
— А зачем понадобилось подсылать ко мне эту морду на цыпочках? — спросил Лосев, уходя от опасной темы, потому что до сих пор не знал, да и не хотел знать, был ли создан в бесконечном лабиринте альфа-миров его собственный.
Егоров искренне, вполне по-человечески, захохотал.
— Отличное название! Вообще-то, его зовут Мордос. Я не знаю в точности всех мотивов, которым руководствуется в своих действиях мой господин. Но могу сказать, что если бы ты убил Мордоса, наша встреча не могла бы состояться.
— Его лицо показалось мне знакомым.
— Разумеется, оно тебе знакомо, поскольку Мордос всегда создает себе лицо того, к кому его послали с поручением.
— Ничего себе поручение! Он же пытался меня убить!
— Если бы он этого хотел, тебя бы здесь не было. Эти существа обладают невероятной силой. Ему было поручено передать приглашение на переговоры. Все остальное — недоразумение.
— Слишком много недоразумений.
— Ты прав. И это неизбежно, когда сталкиваются две непохожие логики, в основе которых лежат разные ценности.
Лосев устал от невероятного напряжения, скрытого за этой светской, философской беседой. Ему захотелось сменить тему, взять небольшой тайм-аут, и он спросил:
— Этот зал вы позаимствовали у пингвиноидов?
— Пингвиноиды? Кажется, я понимаю, кого ты имеешь в виду. Нет, конечно. Мы воспользовались твоей памятью для реконструкции. Так было проще всего.
— Что собой представляет эта реконструкция? Еще один альфа-мир?
— Для создания альфа-мира нужен донор, только что принявший голубой наркотик. Ты ведь его не принимал?
— Нет, если не считать того давнего случая, когда я в первый раз попробовал грибков.
— Значит, это всего лишь реконструкция. Иными словами, этого зала нет в физическом смысле. Он существует лишь в твоем сознании.
Лосев внимательно посмотрел на своего собеседника. Его лицо по-прежнему оставалось прозрачным, а по всему телу время от времени пробегала легкая рябь, отчего Егоров становился похожим на голограмму с помехами.
— Тебя ведь тоже не существует в физическом смысле?
— Конечно.
Ответ был слишком коротким, и Лосеву не удалось уловить в его тоне ни огорчения, ни разочарования. Простая констатация факта.
— Скажи… — Он остановился на секунду, не решаясь задать важный для себя вопрос, потому что понимал: ответить на него Егорову будет нелегко. — Ты удовлетворен своей новой жизнью?
— Когда придет твое время, ты это узнаешь. Но не спеши с подобным знанием.
Лосев надолго замолчал, пытаясь представить себе, что произойдет, когда он вновь встретит Ксению. В физическом смысле их обоих тогда уже не будет, и что останется от этой встречи? Что вообще останется от него, кроме сгустка энергии, хранящего память о прошлой жизни?
Егоров не захотел ответить. Придет время, когда он узнает это сам. У каждого человека рано или поздно наступает такое время. Лосев тяжело вздохнул, как бы подводя черту под этим разговором, и попросил:
— Мы не могли бы уйти из этого зала?
— Конечно. Выбирай любое место. Вспомни место, в котором ты чувствовал себя счастливым.
И Лосев вспомнил… Недалеко от южного городка был совхоз, в котором выращивали розы… Вдвоем с девушкой, имени которой он уже не помнил, они шли через цветущие заросли. Огромные, пылающие неземным ароматом цветы, усыпанные мелкими бриллиантами росы, склоняли к ним свои головки. Тогда впервые в жизни он поцеловал девушку, и вкус этого поцелуя остался с ним на всю жизнь…
— Девушки не будет. Не надейся. А вот розы — сколько угодно.
Зал мгновенно изменился, превратившись в цветущий парк. Теперь они сидели на скамейке среди цветущих роз. Вот только запаха не было…
— Ты можешь читать любые мои мысли?
— Нет. Только те, что находятся на поверхности сознания и имеют яркую эмоциональную окраску.
— Ну, хорошо. Давай продолжим деловую часть нашей встречи. В таком важном деле, как возможный мирный договор, необходимы гарантии. Какие гарантии вы могли бы предоставить?
