– Как вы себя чувствуете, Винс? – спросил командор Хендрикс.

– Прекрасно, – сказал де Врисс. – С поправкой на реальное положение вещей, разумеется. Хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра. И вообще это была импровизация. Мне просто нужно было отвлечь внимание системы наблюдения от моего невольного возгласа.

Де Врисс лежал на койке, вытянувшись, закрыв глаза и сложив руки на животе, старательно изображая из себя немощного. Лицо у него осунулось и было того же цвета, что и застегнутая под горло казенная куртка, щеки запали, так что в больших артистических усилиях нужды не было. Остальные со скорбными лицами стояли у изголовья. Лишь командор, соблюдая такую же кислую физиономию, сидел в единственном кресле. Со стороны мизансцена ни у кого не могла бы вызвать подозрений, благо была многократно отрепетирована. В том, что наблюдение «со стороны» имеет место, сомнений не было очень давно. Беседа шла на лимбургском языке, которым по счастливому стечению обстоятельств владели все члены экипажа «Согдианы», да еще Оберт, хотя последнему пришлось изучить его эмпирическим путем. Эхайнов же всякое применение в обиходе лимбургского и других неофициальных языков Федерации очень раздражало. Поэтому с минуты на минуту следовало ждать появления кого-нибудь из дежурных офицеров, и не в лучшем расположении духа.

– Отель «Тайкунер-Маджестик» и Кристина, – сказал де Врисс. – Моя Кристина. Моя женщина, я рассказывал вам, Дирк, и вам, командор. Такое не может быть случайным совпадением.

– Почему?

– Не та новость, которую стоило бы транслировать по всей Галактике. Таких отелей на каждой планете воз и маленькая тележка. Сюжет шел по линии агентства «Юниверсал Ньюз» – уж не знаю, как сейчас, а в наше время это был информационный монстр, который не разменивается на подобные мелочи.

– Мы же не досмотрели до конца, – сказал командор. – Вдруг в конце сюжета возникла бы какая-то ударная сцена, способная заинтересовать всю человеческую Галактику.

– Я потом досмотрел, – вмешался Оберт. – Ничего там не возникло. Мадам выглядела несколько напряженно и, я бы сказал, озадаченно. Как если бы ее затащили туда против воли.

– Еще бы, – сказал де Врисс. – Мы уже тогда решили, что впредь нас в эту жуткую дыру пряником не заманишь. И встречались в более годных для приятного времяпрепровождения местах. Тот же «Золотой Феникс» или «Конгрив-44»… Нет, воля ваша, это был постановочный сюжет. И предназначался он для нас, а конкретно – для меня. Нам подают какой-то знак.

– Почему именно для вас, Винс? – спросил ван Ронкел. – Чем вы заслужили такую честь?

– Понятия не имею.

– Я думаю, такие сюжеты были раньше, – сказал Оберт. – И адресовались разным пассажирам «Согдианы» – в расчете на то, что хотя бы один дойдет до адресата и будет верно интерпретирован. Они не дошли, потому что были отфильтрованы: в эхайнских спецслужбах нет дураков, как бы нам ни мечталось. Или по той банальной причине, что не попали в пакет информационных перехватов.

– Или не были восприняты адресатом, – добавил командор.

– Будь это не первый случай, – сказал ван Ронкел, – стоило бы говорить о какой-то системе и пытаться сочинять гипотезы. А так это все же, извините мой скептицизм, больше смахивает на случайность. И я не стал бы искусственно возбуждать в себе необоснованный оптимизм…

– Взгляните на меня, – сказал де Врисс. – Я похож на оптимиста?

– Еще вчера, Винс, я ответил бы отрицательно, – осклабился ван Ронкел. – А сейчас просто одно лицо.

– Хорошо, допустим все же, что Винс прав, – сказал командор. – Тогда как мы должны интерпретировать это послание… гм… из потустороннего мира?

– Не знаю, – сказал де Врисс. – Может быть, просто извещают, что не забыли. Простой дежурный звоночек. Или мы все здесь слишком отупели, чтобы прочесть скрытый смысл.

– Дешевый отель, – сказал Оберт. – Подруга одного из членов экипажа. Какие-то тривиальные похвалы гадюшнику, ни в коей мере их не заслуживающему.

– Тогда так, – сказал командор. – «Мы знаем, что условия вашего содержания приемлемы, хотя и далеки от идеальных. Но…»

– Что «но»? – спросил ван Ронкел.

– Не знаю, – проворчал командор. – Должно же быть какое-то «но»!

– На Земле должны понимать, где мы находимся и что с нас наверняка не спускают глаз, – сказал Оберт. – Что вряд ли нам удастся смотреть и бесконечно пересматривать информационные сюжеты, чтобы вылавливать тайные сигналы. Поэтому для нас все должно быть прозрачно с первого раза. И в то же время не будить излишней подозрительности в эхайнах.

– А что, если там были еще сходные сюжеты? – предположил ван Ронкел. – Основное сообщение прошло мимо нас, а сюжет с отелем был просто всплеском несущей частоты… чтобы привлечь внимание.

– Марсианские горки, – сказал командор Хендрикс. – Недоделанные динозавры. Злобная стерва Морра, которая и раньше никому была не нужна, а теперь и того более, ломать себе там шею… Выживший из ума старик Дитрих Гросс, которым впору уже детей пугать. Липовые мегалиты Царицы Савской. Что я еще пропустил?

– Фестиваль «Космовидение-153», – напомнил Оберт.

– Вот именно, – сказал командор. – Песни и пляски диких гуманоидов. Ничего примечательного. Кроме цифры. Раньше я думал, что это год проведения фестиваля. А сейчас обнаруживается, что это вовсе не год, а непонятно что.

– Значит, нам что-то говорят изо дня в день, а мы ни черта не понимаем, – сказал де Врисс досадливо. – Или эхайны просто играют с нами в теорию заговора.

– Я думаю, нужно поговорить с Ниденталем, – решительно заявил Оберт.

– С Ниденталем? – переспросил де Врисс. – Это тот странный тип, который постоянно ухмыляется и теребит свою бороденку?

– Он самый, – сказал Оберт. – Он действительно со странностями… но его странности могут нам помочь.

– Он, кажется, дружен с Руссо?

– Без него ни на шаг. Этакие Кастор и Поллукс… Руссо сам не без странностей, так что эти двое прекрасно дополняют друг друга.

– Все мы не без странностей, – сказал командор. – Кстати, об играх. Дирк, вам не приходило в голову, что Ктелларн проигрывает нарочно?

– Нарочно? – Оберт пожал плечами. – Зачем?! Чтобы таким образом снабжать нас дезинформацией? Во-первых, это никаким образом не похоже на дезинформацию. Особенно идиотские сериалы… Во-вторых, в том нет ни малейшего смысла. Играть в конспирологические игры с нами? Пустая трата времени…

– Вы когда-нибудь видели, как играет кошка? – спросил ван Ронкел.

– Кошки не играют, – усмехнулся Оберт. – Они поддерживают форму.

– Вот-вот, – сказал ван Ронкел.

– Да бросьте, – сказал Оберт. – Знали бы вы, как он переживает свои проигрыши. Вон всю стену мне разбомбил своими кулачищами.

– Эхайны порой бывают весьма артистичны, – сказал командор. – С их эмоциональностью только Шекспира представлять.

Стоявший возле окна ван Ронкел чрезвычайно выразительно откашлялся.

– Понятно, – сказал Оберт по-лимбургски и сразу же перешел на интерлинг: – Отдыхайте, Винс, друг мой, и больше не пугайте так почтенное собрание…

– Подождите, – сказал де Врисс на лимбургском. – Вы не заметили больше ничего странного?

– Просто поясните, что вы имеете в виду, Винс, – проговорил командор. – У нас уже нет времени на иносказания.

– Кристина… Когда мы простились, она была моложе меня на двадцать три года. Ей только-только исполнилось двадцать, а мне, соответственно, сорок три. С учетом того, что сейчас мне сорок восемь, ей должно быть двадцать пять. Но она кажется… старше.

– Действительно, – сказал Оберт. – Доктор Кристина Величко выглядит чрезвычайно привлекательной молодой женщиной лет сорока.

– И ее назвали «мадам», – сказал де Врисс. – Когда мы простились, она была еще мадемуазель…

– Обращение «мадемуазель» было упразднено в начале двадцать первого века, – заметил Оберт назидательно.

– Не знаю, – промолвил де Врисс упрямо. – На Тайкуне к ней все так обращались. В то же время патронессу миссии все величали «мадам», ну так она и была старше нас с Кристиной, вместе взятых…

– Возраст не всегда имеет значение, – сказал командор. – Когда вы простились, Винс, она была еще не «доктор Величко», а юная несмышленая девочка. Возможно, за время твоего отсутствия она заняла ответственный административный пост. И теперь обращение «мадам» приличествует ей по социальному статусу.

– Или вышла замуж, – сказал де Врисс. – Бросьте, меня это не убьет. В конце концов, мы не давали друг дружке обетов верности. Я вижу, что она благополучна, и этого уже достаточно… Хотя все это весьма и весьма странно.

Дверь открылась. На пороге мрачной крепостной башней громоздился капрал Даринуэрн, в обязательном своем легкомысленном берете с помпоном, в неизменной форменной фуфайке, топырившейся на могучих пластах грудных мышц, на сей раз – в форменных же брюках со стрелкой, в высоких начищенных сапогах и с хоксагом в руке.

– Господин первый навигатор, – провозгласил он сердито и, как всем показалось, несколько обиженно. – Досточтимые господа… Вы знаете правила.

– Добрый вечер, господин капрал, – сказал де Врисс. – Мне стало нехорошо, и мои друзья сочли, будто при звуках родной речи я скорее пойду на поправку.

– Возможно, – сказал капрал. – Но я вынужден настаивать, чтобы все без промедления покинули ваш дом и разошлись по своим жилищам. Таковы правила.

– Да, да, – вздохнул командор Хендрикс, поднимаясь из кресла. – Не мы их устанавливаем. Но мы их выполняем… Мы уже уходим, капрал. Вы нас проводите? Спокойной ночи, Винс.

– Отдохните, как полагается, – сказал Оберт. – Посмотрите, наконец, эту успокаивающую дурнину… «Охваченных пламенем». Правда-правда, посмотрите. Я тоже посмотрю – мне интересно, что привлекательного в этом бурлеске находит наша молодежь. – Он засмеялся. – Вдруг там сокрыт некий смысл?

Капрал Даринуэрн молча смотрел поверх голов собравшихся, и лицо его выражало обычную серьезную сосредоточенность, с легким оттенком страдания. Наверняка он мечтал прямо сейчас оказаться где-нибудь в другом месте, среди близких по крови и по духу товарищей, и заняться наконец каким-нибудь стоящим делом.

– Спокойной ночи всем, – промолвил де Врисс.

Дверь закрылась.

Винсент де Врисс лежал на спине – теперь уже без притворства, в том положении, когда боль досаждала меньше всего, – и таращился бессонными глазами в низкий потолок. «Она не дождалась. Женщины… что с них взять? Она была слишком молода и нетерпелива, чтобы ждать столько лет. Я не могу ее судить. В конце концов, каждый из нас на своем месте… еще неизвестно, как бы я повел себя в подобной ситуации. Это сейчас у меня нет иного выбора… только лежать в этой клетке и ждать, ждать… теперь уже совершенно непонятно – чего именно».