В этом был риск, и немалый, один из тех, которые я не люблю, потому что после этого поступка от меня ничего зависеть не будет. То есть, если они ее перехватят где-нибудь или когда-нибудь, она не сможет не выдать мою базу, просто не сумеет противостоять давлению тех «мастеров», которые за нее возьмутся. Да и никто не сумел бы, даже я, скорее всего, изменить какой-либо ключ в ментограмме – вид из окна, положение тени от соседнего небоскреба на полу рядом с напольными часами или другой ориентир…

Но Валенте нужно было подготовить документы и замаскироваться для отлета из Москвы. И было бы совсем прекрасно, если бы ее не сразу раскололи там, куда ей повезет смыться. Что это будет за страна, я еще не знал. Это могла быть одна из двадцати безвизовых Россий, Украин, Прибалтик или Европейских образований. Для тех стран, где виза все-таки нужна, я подготовил пяток разного рода клеров, которые осталось только вклеить в паспорт.

Паспорт мне удался, я не только сделал его из настоящей заготовки, но и сумел очень точно впаять странички с визами и отметками о въезде-выезде еще на сорок разных территорий. Что ни говори, а обилие знаков таможенной благонадежности косвенно очень успокаивает не только людей, но и автоматы проверки. Я не знаю, как это конкретно происходит, но может быть, их программа идентификации бежит по укороченной схеме или вообще игнорирует какие-то знаки, принимая их почти на веру, потому что удостоверяться каждый раз в справедливости отметки – слишком долго даже для машины. А общие электронные паспорта, слава богу, еще нескоро войдут в обиход из-за раздробленности стран, обилия стандартов и слабости базовой техники в некоторых из таможенных союзов.

Изготовив всяческие фальшивки для таможни, я приготовился было изобрести кое-что из финансовых документов, но, взглянув на часы, решил, что сделать уже ничего не успею. Поэтому просто собрал сумку, сунул в нее почти все деньги, что у меня остались, и с радостью убедился, что осталось больше миллиона общерусских. Этого хватит на пару-тройку лет, а столько скрываться Валенте, скорее всего, даже и не потребуется.

Пока я возился с этими причиндалами, она снова отмывалась, уже самостоятельно, и пыталась заодно привести себя в чувство таблетками, а потом даже приготовила разного рода тряпки, которые, по ее мнению, должны были замаскировать ее не хуже, чем все мои ухищрения. Разумеется, это была точка зрения очень неискушенной и очень искренней женщины. Никого ее тряпочки не обманули бы, но я ее не разуверял.

Наоборот, я должен был сообщить ей такой заряд бодрости и любви, чтобы она смогла бороться за жизнь и дальше, хотя бы до тех пор, пока ее самолет не приземлится на каком-нибудь нейтральном аэродроме. Поэтому постоянно генерил уверенность, что все идет нормально, что она молодец и что у нас все получится. Она мне поверила. Зато когда я посмотрел на нее перед тем, как вызвать такси, моя уверенность не понравилась мне.

У нее был вид изможденной беглянки – запавшие, лихорадочно блестевшие глаза, синяки на руках, одна ссадина на скуле, которую она не смогла ликвидировать всей своей косметикой… Это уже никак нельзя было замаскировать внешними приемами. Я задумался, что тут можно сделать.

По дороге во Внуково, когда она еле-еле тащилась в таксомобиле, я на байкере обогнал ее, залетел в магазин садомазохистских прибамбасов и купил полный набор для «черной» любви, рассчитывая на женщину примерно габаритов Валенты. Там было многое, что вызвало бы тошноту у любого пуританина, но для маскировки чрезмерных странностей ее облика это вполне могло сойти. Конечно, вызывало удивление, что это все новое, но тут уж я ничего сделать не мог, оставалось надеяться, что таможенники не будут слишком внимательны.

Вылет мне удалось организовать довольно быстро, всего-то через пятнадцать минут, и за бешеные, даже по моим понятиям, бабки. Но зато нам и повезло, ракетоплан унес ее в Сибирский Китай. Это было неплохо по всем статьям, а особенно потому, что сатрапы и наемники Джарвинова никого быстро там достать не сумеют.

И вообще, выцарапать ее оттуда можно было только по дипломатическим каналам, с участием местной полиции. Но сибирокитайцы, как и большинство стран по ту сторону Урала, плевать хотели на Московию, потому что сумели создать экономику, которая уступала только Латинской Американской Лиге. И всякие выкрутасы какой-то там Директории, не способной реально продавливать свои требования, потому что была изначально слаба, игнорировались именно потому, что были глупой попыткой давления очень слабого соседа. А другой вариант сотрудничества, например, по соображениям взаимопомощи, тоже отметался, потому что всех этих директоров процветающие и честные китайцы слишком презирали за подлость, врожденную лживость и хроническое беззаконие.

Да, в Сибири у них ничего не выйдет, в этом я был уверен. Конечно, московиты могли Валенту просто засветить, чтобы осложнить жизнь, чтобы ее хотя бы начали трясти за нелегальный въезд в страну. Но если она меня послушает – а она послушает – и выберет какую-нибудь из спокойных земель, например, Федеративную Тунгуску, с двумя столицами – в Канске и Красноярске, то от нее быстро отстанут, когда выяснится, что у нее есть деньги и что по международным законам она не совершила уголовного преступления. Может, ей даже предоставят статус экономически состоятельного беженца, а это значило, что она могла пустить деньги в легальный бизнес, стать местной жительницей и даже выйти замуж.

Провожая ее ракетоплан, исчезающий в высоких весенних тучках, я все же надеялся, что до этого не дойдет, что она не выйдет за толстого, добродушного китайца, не родит ему китайчат с черными как смоль волосами, что она подождет, пока я уберу Джарвинова, потом еще посидит полгода или чуть больше и вернется домой, в Московию. И тогда я смогу провести ее по всему кругу врачей, чтобы вымыть из ее сознания всю ту гадость, которую напихала туда Карпина, и снова начну ей доверять, перестану бояться, что ночью Валента проткнет меня спицей с желобком, намазанным кураре, или сделает инъекцию одного из тех быстроразлагающихся ядов, которые не идентифицируются без использования специальной аппаратуры, или просто, подчиняясь внутренним командам, не подсунет таблетку с ломовой дозой какой-нибудь наркоты, которую в принципе можно купить на каждом углу.

И мы справимся, все восстановится и обойдется…

Вот только когда я катил в город, я знал, что так хорошо, как прежде, уже не получится, даже после восстановления я никогда не сумею ей доверять, потому что есть команды, которые невозможно отменить, и от чего они запустятся, не знает даже тот, кто их закладывал. И что никогда меня не оставят в покое, как бы верховные командиры ни осуждали поступки Джарвинова, даже если информация о его деятельности всплывет на страницах открытой, как бы оппозиционной прессы. Потому что он такой же, как и они, совершал не намного большие гадости, чем когда-то делали они, все остальные директора…

Но они директора, а я – простой наемник, солдат Штефана, и никто не знает даже, что это значит. А значит, я должен был сидеть сиднем, когда меня решили убрать, помалкивать и уж, конечно, ни за что не поднимать руку на Московского директора, когда он вздумал изувечить мою жену и убить меня, опорочив все, что у меня осталось – мое честное имя и любовь.

В общем, я затосковал, мне стало грустно, хоть вой. Но я справился и с этой напастью, поднажав на газ. Перед самым городом я вдруг почувствовал, что действие препаратов, которыми напичкал меня автомед, кончается, что мне просто необходимо поспать, если я не хочу на всем ходу свалиться с байкера, разумеется, размазавшись по асфальтобетону неаппетитным фаршем из человечины. Поэтому я заехал в первый же попавшийся на глаза автоматизированный мотель, заплатил за комнату и улегся в койку, даже не отреагировав на предложения автомата, последовавшие незамедлительно после того, как я стал их клиентом.

Меня не интересовали особенные программы по видео, игра в компьютерном казино, девочки или юноши, теплые вечеринки, куда продавали билеты стоимостью в одну помывку в дешевой бане, книги и спецмассажеры… Я просто хотел спать и, ради разнообразия, на этот раз уснул действительно очень быстро и отменно выспался.