Облава позади меня рассеялась веером, а несколько групп даже ушли на предельной скорости вперед, чтобы попытаться обогнать меня, пока я должен был петлять, и взять меня в окружение. И им это удалось. Вернее, я пока не придумал, как отделаться от тех, кто ждал меня впереди, примерно там, куда бы я непременно сунулся, если бы не сориентировался. Еще где-то на грани моей способности считывать ситуацию появились вертолеты, которые приближались к этой местности, а совсем далеко, пожалуй, что из самой Москвы, на бешеной скорости шло подкрепление, чтобы занять имение, ослабленное ушедшими в погоню охранниками.

Все это было серьезно. Но все-таки против меня этих сил было маловато. Потому что, как сбрасывать преследование на пересеченной местности, я мог бы поучить тех, кто учил моих преследователей. За свою безопасность я не опасался ни на мгновение дольше, едва стал невидим для ментатов из особняка. И хотя они потеряли меня не сразу, я был благодарен, что они так долго меня держали на пике своего внимания. Теперь я очень хорошо знал, какими возможностями обладали эти ребята с огромными черепами, которых Сапегов привез с собой.

Конечно, была вероятность того, что они пока использовали не все свои приемчики, но все-таки я надеялся, что в этом-то не ошибаюсь. Эти ребята были сильны как телепаты, совсем неплохо умели делать первичный анализ ситуации, но особенным хитростям их не учили, они их просто не знали. Сказывалась провинциальная зашоренность, отсутствие школы, отсутствие постоянного соперничества, борьбы хотя бы с равным по силе противником.

Получив передышку, я попытался ментально определить расстояния до всех участников этой игры. Это потребовало минут семь или даже девять. Когда работаешь с такими сложными эффектами, как телепатическое определение расстояния, время летит незаметно. Вот я и подзадержался. Зато потом понял, что сумею выскочить из сжимающихся клещей, которые надвигались спереди и подпирали сзади.

Прикинув, что к чему, я решил, что ребята на дальнем фланге мне нравятся больше. Уж очень они рассеялись, полагая, что так далеко я не продвинусь, и кроме того, там не было гончих. А это было важно, механические гончие – только эта часть погони и оставалась достаточно объективной, чтобы определить, где я и что я.

В общем, я рванулся на дальний фланг погони, раздумывая по пути, как заставить преследователей наделать ошибок. И хотя мне пришлось крутиться между темными деревьями как сумасшедшему, прорываться через кусты орешника так резко, словно меня пропускали как николаевского солдата сквозь строй, я придумал, что нужно делать дальше… Вот только следовало найти подходящую жертву.

Разумеется, я бы никогда не прошел через этот лесок с такой скоростью, какая была нужна, даже с усилителем зрения, который я ухитрился вставить вместо забрала защитного шлема, если бы чистое везенье пару раз откровенно не спасало мне жизнь.

Потом лес кончился, и я выкатил на открытое пространство. Тут я мог бы окончательно стряхнуть преследователей, но краем своего внимания вдруг засек одну отвалившуюся от пелотона машину. Довольно мощную, пригнанную из Харькова, бронированную, что-то вроде военного «Лендкрузера», с четырьмя оболтусами на борту.

Я остановился, снял шлем и попытался телепатически оценить противников в машине. Я уже не боялся ментатов, которые остались в особняке, для этих олухов рывок в «неправильную» сторону, который я совершил, должен был окончательно «размазать» меня в непривычном пространстве, и теперь определить меня они могли лишь очень узкими пучками внимания. Но это должно было занять столько времени и оказаться настолько неверным способом, что лучше бы они вообще перестали за мной охотиться.

Один из преследователей в этом броневике пребывал в большем авторитете, чем трое других. Парень за рулем вообще был запуган свыше меры. Это мне подходило. Я рассеял свое внимание и направил его веером на пространство перед ними. Оказалось, что на расстоянии семи километров от той точки, где они находились, раскинулась старая, заброшенная деревенька. В ней имелось, помимо запустения, усталости и тоски, немало подходящих для моего плана сараюшек и полуразрушенных домов.

Я поднял байкер и выкатил перед «Лендкрузером», пересекая темные поля с едва появившейся травой, как ведьмак на помеле. Потом оглянулся. «Лендкрузер» медленно, не включая света, пользуясь ночной оптикой, тащился по дороге, уныло обходя обычные русские колдобины и ямы, которым, вероятно, было по несколько тысяч лет. До него от меня протянулось километров пять или чуть меньше.

Тогда я покатил вперед, к деревне. На одной из развилок противник вдруг застрял. Видно, и авторитетному показалось, что они слишком оторвались от своих. Чтобы они не вздумали вернуться, я доехал до крохотного ручья и, якобы от сильной необходимости, включил на мгновение фару. Разумеется, красномундирные ребята это заметили и прибавили ходу. Я без труда понял их идею. Как минимум проверить – что это светит впереди? И если именно то, за чем они охотились, то схватить, арестовать и получить награды… Причем единолично, без всяких прочих, которые остались в стороне, потому что так глупы, что ищут в неправильном месте.

Я приветствовал эту идею, потому что именно на нее и рассчитывал. Если бы главный в этой машине был настолько правильным, что решился вызвать подмогу, я был готов телепатически внушить ему неоправданную уверенность в своих силах. Разумеется, особенно упирая на жадность. Но они и без меня решили не трезвонить о сверкающих впереди фарах, и я был этому рад.

Я выбрал отдельно стоящий сарайчик, к которому было очень трудно проехать, зато легко подойти на байкере по воздуху, закатился в него и осмотрелся. Сарай был довольно велик, загроможден и очень, прямо-таки адски темен. Это меня устраивало. Но еще больше я обрадовался, когда нашел у дальней стены, немного в стороне от входа, крохотный подвальчик – ямку глубиной метра в полтора, не больше, с плотной дощатой крышкой, на которой земля была присыпана таким образом, чтобы ее контур не выделялся на полу. Я поставил байкер, чтобы возможная стрельба не повредила его, залез в подвал, прибросил сверху немного темного сена и стал ждать.

Сержант, а это оказался именно сержант, а не офицер, со своей командой медленно подкатил к тому месту, где даже их «Лендкрузер» пройти не мог. После этого он угрюмо принялся командовать. Оставив в машине водителя, он взял двоих солдатиков и мелкими, частыми и, в общем, бессмысленными перебежками двинулся к сараю.

Я был почти благодарен этому борову. Он так и не доложил в особняк, что обнаружил что-то подозрительное. Среди всякой дряни, которой была набита башка этого дегенерата, я вычитал очень напряженные отношения с начальником охраны Сапегова и мечту как-нибудь с ним разделаться. Этот случай мог поднять его статус и отвоевать новые позиции в этой незаметной другим войне.

Трое служивых вошли в сарай, шаря по всем углам своими темновыми визорами, которые были гораздо хуже моего усилителя зрения, но все-таки давали и им некоторый шанс. Я же сидел под крышкой, не высовывая даже носа, и следил за ними ментально, хотя и очень ослабленно. Как бы я ни уговаривал себя, что ментаты из особняка – ребята не самого высокого класса, то, что они существовали, сделало поединок с харьковчанами более сложным, напряженным и непредсказуемым.

Должно быть, эта расслабленность слежения за мундирными, эта размытость меня и подвела. Когда я решил убрать сержанта и поднял крышку, чтобы выставить ствол, он вдруг откатился в сторону. То ли что-то почувствовал, то ли услышал, а может, я слишком явственно выделил в своем сознании боевую готовность, а он сам был немного телепат, ровно настолько, чтобы почувствовать этот сигнал… Говорят, у опытных бойцов такое бывает.

Тогда я не стал тормозиться. Я положил одного за другим обоих солдатиков, которые следовали за ним на расстоянии десяти шагов. Всего я сделал девять выстрелов, времени это заняло менее секунды, потому что мой «каспер» был установлен на максимальную скорострельность. Практически я не прекращал давить на гашетку, даже поворачиваясь к новой цели, то есть ко второму солдатику. И то мне показалось, что затвор автомата ходит слишком медленно, я мог поворачиваться и целиться гораздо быстрее его возвратно-поступальных рывков, просто некуда было торопиться… Или мне так казалось.

Потом я выскочил из своего подвальчика, с удивлением обнаружив, что я не столько откинул крышку, сколько отбил от нее кусок, который рассыпался на щепки. Еще я почувствовал, как от слишком резкого движения отозвались болью икры. Зато я успел прокатиться по земле и даже стал собираться, чтобы снова занять удобное для стрельбы положение, когда услышал выстрелы, бьющие в подвал, где я только что был.

Когда я развернулся, оказалось, что сержант стоит ко мне боком, изумительно удобно, я бы и сам не сумел поставить его выгоднее, если бы планировал эту позицию. Поэтому я не стал его убивать, а выронил «каспер» и достал электростатический пистолет. И прежде, чем мой противник, который вопил от ужаса и давил на гашетку своего автоматического пистолета, выбрасывая во все стороны, кроме нужной, снопы искр, стали и неприятного, незнакомого порохового газа, успел повернуться и поймать меня на свой ствол, я выстрелил, каким-то почти немыслимым образом успев передвинуть движок регулятора на максимальное напряжение.

Выпуленные на тонких проводках, как гарпунчики, остроконечные электроды полетели вперед, воткнулись в толстое, неправедным трудом нажитое брюхо, из рукоятки моего пистолетика вылетела голубоватая, очень красивая в темноте искра, и сержант начал падать лицом вперед.

Напряжением в несколько тысяч вольт, которое обеспечивала моя игрушка, можно было вырубить быка. Сержант тоже вырубился, но так и не прекратил стрелять из своего пистолетика. Мне пришлось, лишь немногим отстав от электродов, допрыгнуть до него, перехватить его руку и вырвать оружие, чтобы он случайно, рикошетом или еще как-нибудь, не застрелился. Он был мне нужен, поэтому должен был прожить еще хотя бы часа два.