Раннее субботнее утро было прекрасным. Даже в Москве, даже если приходилось дышать не до конца выветрившимся со вчерашнего смогом, даже с чересчур закопченными стенами домов. Даже в районе старой Таганки, где могли жить немногие, а еще меньше получали от этой жизни удовольствие, хотя, судя по опыту, были и такие.

Мне пришлось дать таксеру особую плату за то, чтобы он не стоял на месте, а разъезжал вокруг дома, где я собирался провести полчаса. Стоять, по его словам, значило наверняка нарваться на бандитов. Заклинят колесо и начнут требовать выкуп или просто выставят сорокамиллиметровые ружья, поневоле отдашь все, что есть, чтобы машину не поуродовали.

На мое замечание о дорожной полиции таксер, мелкий, хиленький, опасливый типчик, так на меня посмотрел, что я сразу понял – сморозил какую-то глупость. Хотя и не собирался.

Ответ его содержал тот смысл, что про дорожную и прочие полиции таксер даже не слышал, они кормились только на автострадах, собирая дань из мнимых штрафов. Я и сам это, в общем-то, знал, просто очень не хотелось давать парню лишние деньги, он определенно тут же собирался смыться, не искушая судьбу. А найти новую машину тут было так же непросто, как золотой самородок на тротуаре. Вызывать новую машину из дома, куда я должен был зайти, по телефону не хотелось. Это обещало массу хлопот.

Правда, могло оказаться, что хлопот возникнет еще больше, и тогда меня вообще не имело смысла ждать, потому что никакого проку от вынесенного ногами вперед тела этому таксистику быть не могло. Все-таки я попросил его подождать, а сам подошел к подъезду, оглядываясь по сторонам.

К счастью, ключ от наружной двери у меня уже имелся. Когда-то, давным-давно, пожалуй, года три назад, я получил его от хозяина квартиры, потому что вручил ему ключи от своей. Тогда это казалось необходимостью, операция, которую мы на пару проворачивали, была головоломной, и могло получиться по-всякому. А когда все кончилось, мы не стали возвращать эти крохотные кусочки армированного пластика, расплавляющегося в чужих руках. Мы считались друзьями, и на самом деле были друзьями. Хотя сейчас могло оказаться иначе. Но я все-таки надеялся.

Лифт оказался вполне современным, с «глазком» распознавания на случай сериального убийцы, маньяка или просто квартирного взломщика. Он не захотел меня впускать, даже когда я сказал ему, к кому еду. Но в отличие от лифта, лестничная клетка пропускала всех желающих, поэтому я решил отказаться от техники и просто побежал по ступеням. Я именно побежал, грустные мысли нагнали в кровь не меланхолию, но адреналин, и его лучше было сжечь этим рывком на верхний, сороковой, если не ошибаюсь, этаж.

Дверь открылась сама, едва я бесшумно воткнул второй из имеющихся дружеских ключей в скважину и приложил большой палец к панельке распознавания. Но, войдя в знакомую прихожую, я сразу замер.

Помимо трех стволов, выцеливающих меня из устройств, замаскированных под бра и вешалку, в дверях, за прозрачной, пуленепробиваемой ширмой, стоял сам Мелкович, направив на меня еще и четвертую пушку – навороченный по самое не могу «каспер». Это была дельная машина, я и сам такие люблю. Они не менялись уже лет сто, от остальных отличались огромным калибром – канонические девять миллиметров – и дисковым магазином на сто пятьдесят патронов. Из-за калибра эту машинку изрядно вело на длинных очередях, поэтому спереди, почти перед встроенным в ствол глушителем, была приделана примитивная деревянная ручка. И она не была лишней даже в руках качков. Впрочем, одиночными или короткими из него можно бить и с одной руки, только руку следовало как следует закреплять в локте, чтобы не вывихнуть или не получить прикладом по зубам – начальная скорость пули получалась раза в три выше, чем, скажем, у старинной «беретты».

Увидев меня, Мелкович, отложил оружие на тумбочку, рядом с видофоном, отодвинул ширму и с кислой рожей поинтересовался:

– Ты как тут оказался?

Он был голым, видно, среагировал на мое появление еще в постели. Что ж, рефлексы и навыки настоящего оперативника никогда не покидают. А он был из лучших. Я собирался было протянуть ему руку, потом не стал этого делать.

– Ты не рад?

– Как оказался тут, сукин ты сын?! – Вот это на него больше похоже, что-что, а скандалить он любил и умел. Сказывалась белорусско-еврейская кровь. Впрочем, его родственников я в деталях не изучал.

Я прошел в глубь его хорошей большой квартиры, довольно дорогой для этого района. И ванна размером с бассейн, и тренажерный зальчик, который был почти так же хорош, как мой, – все внушало мысли о достатке и об умном, трезвом комфорте.

Пока я оглядывался, он вернулся в спальню, чтобы приодеться. Автомат остался там же, где он его оставил. Значит, я здесь не враг, и на том спасибо. Но, может быть, еще стану?

– Мел, кто меня продал?

Он молчал, пока не появился из спальни в тренировочных штанах и старом махровом халате. На ногах у него были изрядно ношенные домашние шлепанцы. Да, определенно, врагом он меня не считал. Вид у него, несмотря на нежданную встречу, был довольно понурый.

Он подошел ко мне, хлопнул по плечу. Это было почти приятно.

– Пойдем-ка на кухню. Ты завтракал?

Я дошел с ним до кухни, посмотрел, как он делает завтрак из молока, каких-то оздоровительных порошков, сырого яйца, разбитого в стакан, и банана. Причем всю смесь он запустил в блендер и взболтал до состояния однородной, на мой взгляд, малоаппетитной массы.

– Ты не ответил, – напомнил я, налив себе лимонного сока.

– Тебя продал Гегулен Джарвинов. – Он вздохнул, отвел глаза, потом осознал, что уступает мне, посмотрел зло и напряженно, словно я был виноват в том, что меня сдали противнику. – Понимаешь, оказалось, он твердо решил ворваться в Директорию. И ему, как раз когда ты уехал, дали понять, что для этого нужен какой-нибудь подвиг, в политическом смысле, конечно.

Я начал понимать и продолжил за него:

– Таким подвигом мог стать союз с Харьковом?

– Верно. Сам знаешь, какие политические перспективы это открывает.

Это я знал. Возможность посредством предателя ворваться на территорию Украины, наших старых, вполне братских противников. Собственно, для того мне и приказали убить Сапегова. Но зачем убивать, когда можно помириться?

Что ни говори, а я играл в эти игры уже лет десять. И повидал немало. Формально я приписан к Охранному комитету, к группе особого политического анализа. На самом деле анализа никакого нет, а есть десяток головорезов, одним из которых я и числюсь.

– Джарвинов заложил меня, чтобы Сапегов посчитал его вернейшим другом? – Я подумал, цена продвижения нашего куратора наверх показалась мне чрезмерной. – Неужели для этого пару алкоголиков нельзя было им сдать?

– Во-первых, ты уже был послан на задание и отозвать тебя не могли, связь-то до выполнения предусматривалась лишь односторонняя и как раз от тебя, а не к тебе. Во-вторых, на алкоголиков никто бы не клюнул. А на тебя – героя и патриота…

Насчет патриота – загиб, а вот про героя – пожалуй. Что ни говори, а драку на электростанции под Серпуховом, когда ее захватили террористы, в свое время очень подробно освещала всяческая пресса, и электронная, и на твердых носителях. Кроме того, писали также про разборку с бандой Килиманджаро, а там я командовал всей операцией и почти двумя дюжинами таких ребят, что при желании мог прийти к власти и объявить себя полноценным диктатором Московии. Кроме того, по материалам одного из моих ранних дел, а именно, по внедрению в группу наркобанкиров в Омске и всего, что там последовало, был сделан выпуск из сериала «Непридуманная война».

Но все-таки, что ни говори, а очень смущало как раз то, что Джарвинов был нашим шефом, отцом– командиром, куратором от Директории и даже почти моим личным наставником. Он редко меня песочил, частенько похваливал, приглашал гостить на свою виллу на Селигере и даже вполне искренне улыбался, когда его дочь проходила стажировку у нас в отделе под моим руководством.

И вдруг… А впрочем, скачок наверх, на самый верх, мог соблазнить кого угодно. И его, как показала практика, не остановило даже то, что провалилась его же операция, ведь он сам, кажется, и запланировал отмену Сапегова. А может, как раз это его и подтолкнуло – кто их знает, политиков?

– А как у Джарвинова дела сейчас? Он полный директор?

Я не очень хорошо разбираюсь в табели о рангах нашего верховного правительственного органа. Но слышал, что там есть разные градации и уровни власти.

– И даже с особыми полномочиями, – ответил Мелкович.

Я изобразил на лице недюжинную работу мысли, хотя отлично знал ответ на свой вопрос.

– Нет шансов, что он оставит меня в покое? Я имею в виду сейчас, после моего побега из Харькова?

Самое скверное было то, что он директор. Директория – совет сорока с чем-то людей, каждый из которых отвечает за определенный блок всего, что составляет жизнь в нашем Третьем Риме. И полномочий у каждого из них больше, чем у члена Политбюро в XX веке. Остановить такого человека невозможно. А вот он, когда вообразит, что я являюсь слишком наглядным свидетельством его коварства, постарается осложнить мою судьбу настолько, что эти трудности могут оказаться не вполне совместимыми с жизнью. Кажется, я попал под камнепад, хотя сам этого пока не ощущал.

Мелкович не ответил. Он допил свою смесь и почесал заросший светлой щетиной подбородок. Поэтому я снова спросил:

– А ты что делал, когда меня продавали?

Он вскинулся, все-таки я его задел.

– Я протестовал, мы же друзья все-таки. Но…

Почему-то мне это понравилось. В этом был привкус мальчишеской, очень мелкой мести родному учреждению, но он мне все равно нравился.

– Кстати, Валента тут? Она в твоей спальне? И как она тебе, пришлась по душе?

Все, о политике он некоторое время соображать не сможет. У Мелковича всегда были сложности с женщинами, хотя он-то к ним тяготел. Вот ответных чувств вызывал маловато. Впрочем, моя жена смотрела на эти проблемы… широко. Куда шире, чем я.

– Я ее всегда любил и не скрываю этого. Когда стало ясно, что ты можешь не вернуться, я…

– Значит, она здесь, – я поднялся. Желание увидеть ее стало на миг почти непреодолимым, как в детстве хочется вцепиться в родного плюшевого медвежонка, особенно когда совсем страшно.

– Да нет ее тут! – Он не бросился наперерез, значит, ее в самом деле тут нет. – И не стала бы она отсиживаться в спальне. Она… Она у меня на вилле, в Завидове.

От волнения он отвернулся, поискал на холодильнике и снял пачку каких-то новомодных, якобы безвредных сигарет. Я сказал:

– Ну так передай ей, что я вернулся.

И пошел в прихожую. Он потащился за мной. Я опередил его шагов на пять, поэтому взял «каспер», он ничем не смог мне помешать. Судя по весу, барабан был полон.

– Отменный аппарат. – Я прицелился в окно. – Раньше нам такие не выдавали.

Он вытер неожиданный пот на верхней губе.

– Выдают по-прежнему «ости» и легкие скорчеры. Этот я прихватил на какой-то облаве и зажал, просто не сдал как улику. Он не зарегистрирован.

Я посмотрел на него внимательно. Конечно, блокироваться от телепатического нападения он умел, но я напал очень уж внезапно, и оказалось, что он не врал, все так и было. Я еще раз примерился к фигуристой рукоятке, к регулируемому прикладику, к прицельной рамке.

– Что теперь будешь делать? – Он делал вид, что не замечает, как я обхаживаю его пушечку.

– Если бы у меня была хоть десятая часть надежды, что Джарвинов не будет дураком и позволит мне жить дальше, я бы ничего не делал. – Я решительно сунул автоматик под куртку, он там вполне умещался. – Но поскольку такой надежды нет…

И я пошел к выходной двери, унося машинку друга с собой. Кажется, это было нечестно, но, с другой стороны, он же спал с моей Валентой, а я не возразил против этого. Когда дверь уже раскрылась, он прокричал:

– А если я тебе такое разрешение достану? От самого Гегулена?

Я остановился и совершенно серьезно взвесил такую возможность.

– Боюсь, что после Харькова я ему не поверю. Все зависит от того, как он это сделает и что предложит в качестве гарантий.