Ростик вместе с тем, кого прозвали Гулливером, работал. Вернее, тренировался, пытаясь обустроить это новое для себя тело с новыми и великолепными возможностями. Причем следовало иметь в виду как органы чувств гиганта, так и Ростиково самоощущение.

Больше всего ему, конечно, нравился тот поток эйфории, в котором он теперь почти постоянно пребывал, но и остальное было неплохо. Во-первых, конечно, питание, Гулливер кормил его так же нежно, как мать, вероятно, кормит свое дитя, которое вынашивает у себя под сердцем. Рост и хотел бы усмехнуться при этой мысли, хотя бы раз, но не получалось – все его лицо было затянуто чем-то и потеряло чувствительность. Может, он и улыбался тут, может быть, он вообще все время улыбался, только не ощущал этого. Вот лицо Гулливера чувствовалось им великолепно, до такой степени, что, когда гиганту случалось пораниться, Рост воспринимал его боль как свою, буквально. Но и это ощущение общей боли быстро проходило, потому что способность к регенерации у гиганта была невероятная. Синяки пропадали за полдня, а небольшие порезы, которые возникали от неосторожных кувырков по камням, покрывались бесцветной жидкостью, и уже через пару часов оставался лишь шрамик, который к концу дня все равно проходил. Это ощущение собственной неуязвимости было вторым качеством, от которого Ростик приходил в восторг.

Третьим, от чего Рост ни за что не хотел бы отказаться, было чудесное новое восприятие мира. Он мог почти все, и ему начинало казаться, что он слишком долго был заперт в тело с весьма ограниченным человеческим восприятием, когда ни слух, ни обоняние, ни даже зрение не были, оказывается, по-настоящему острыми и эффективными.

И конечно, мышление. Никогда еще оно не было у него таким ясным, если не сказать – молодым, совершенным и полным. Вероятно, это возникало от совершенства его чувств, а может быть, он действительно молодел, как-то восстанавливался, находясь в Гулливере, или тот самопроизвольно его восстанавливал, потому что довольно побитое и уже истрепанное жизненными невзгодами тело Ростика почему-то не подходило гиганту. И он приводил его в соответствие с собой – изумительной машиной, предназначенной для движения, радости и, безусловно, победы.

По сути, Ростик тренировался, примерно так же, как его в свое время пытался учить Квадратный, непревзойденный рукопашный боец, который владел дальневосточными единоборствами, может быть, даже дзю-дзюцу смешанным с карате. Помнится, старшина что-то такое рассказывал, хотя и не слишком охотно. Что поделаешь, умение хорошо драться на Земле, в Советском Союзе находилось под запретом. А Квадратный от той жизни не вполне отошел, может быть, даже неведомым образом хотел бы вернуться туда. Вот у него и осталась такая… сдержанность.

Рост перекатился через левое плечо, тут же, правильно сгруппировавшись, оказался на ногах, за счет динамики всего своего нового тела, потом повторил кувырок справа… Несмотря на довольно каменистую почву, после него возникла слегка взрыхленная полоса, земля его не очень уверенно держала. И хотя камни, как обычно, впивались в кожу, было среди них немало и таких, которые раскрошились от этого упражнения.

Он прыгнул вперед рыбкой, но перед землей сложился и перекатился через голову, тоже мгновенно оказавшись на ногах. Он называл это «обкатыванием» тела в падениях. Развернулся на месте… Ему очень нравилось так вот юлой разворачиваться, из этого возникало множество удачных находок, можно было нанести удар рукой, причем из-за вращения кулак летел с невероятной скоростью, а можно было, например изменить положение в пространстве, так что, если бы кто-либо его тупо-напрямую атаковал, например, носорог, он бы непременно ушел от основного удара и вышел на отличную контратаку…

Он занимался так уже много часов, но усталости не чувствовал, он теперь вообще не уставал. Только вот способность концентрироваться немного подводила, но это зависело, вероятно, уже от человеческой нервной системы, а не от физической выносливости Гулливера.

И было, пожалуй, еще одно ограничение – в скорости. Кости и мускулы Гулливера трещали иногда так, что Рост их каким-то образом явственно слышал. Все-таки масса у гиганта была чрезмерной. Если бы Рост разгонял движения до предела, не исключено, у него руки и ноги вылетали бы из суставов или возникли внутренние растяжения и разрывы связок и мускулов.

Еще ему все время хотелось есть, но в этой относительно диковатой местности было полно всякой живности, вот он и не стеснялся. Вернее, когда голод становился невыносимым, он отдавал управление телом самому Гулливеру, который отлично с этим справлялся – загонял двугорбых жирафов, которых мог съесть больше чем наполовину, или пасся, прожевывая довольно большое количество сочной молодой листвы, только-только появившейся на деревцах, или набивал брюхо рыбой, которой в ручьях, особенно на перекатах, собиралось видимо-невидимо. Правда, рыбу он в последнее время не слишком любил, рыбалка требовала времени, которое жалко было тратить попусту. В крайнем случае он отправлялся на Алюминиевый завод, где его отлично подкармливали.

Иногда Гулливер охотился, когда Ростик, утомленный всей этой деятельностью, спал в его мешке, хотя теперь ему требовалось для восстановления сил всего-то часа четыре, от силы пять. Сам Гулливер почти не спал, просто не понимал, зачем это нужно – спать.

Сознание гиганта Ростик воспринимал как нечто теплое, живое, очень поддатливое и несомненно дружеское. Хотя чрезмерно глубоко в себя Гулливер его не пускал, каким-то образом выталкивал, словно приятеля, который зашел не вовремя или оказался в лаборатории, уставленной приборами, о которых не имел ни малейшего представления, и потому мог или сам пораниться, или что-нибудь ценное сломать. Ростика, когда он к этому привык, такие отношения устраивали…

Должно быть, Рост все-таки сазартничал и почти незаметно для себя поднял скорость движений до пресловутых хрустов в суставах. Двигаться еще быстрее было уже трудновато, но после получаса такой «разминки» он почувствовал, что на теле Гулливера выступает пот, самый настоящий, почти человеческий, только с другим, каким-то хвойным запахом. Тогда он двинулся к реке.

Войдя в нее, добравшись до специально вырытого в спокойном месте заглубления, где можно было стоять почти по пояс в светлых и холодных струях, он окунулся с головой. Тут же его окружил звон, издаваемый водой, но он держался за камни и его не сносило. Вынырнул, чтобы вдохнуть. И тогда понял, что уже давно какой-то звук мешает ему, просто он, увлеченный тренировкой, не обращал на него внимания. Он повернулся туда, где что-то происходило.

Обычно на холмике километрах в полутора от этой «ванны» располагалась наблюдательная комиссия, как Рост называл про себя скопление людей с завода, аймихо и даже бакумуров. При желании, особенно ночами, которые бывали иногда слишком холодными, он различал в тепловом спектре зрения и аглоров. Они виделись ему как неясные, неопределенные пятна, тем не менее имеющие, несомненно, человеческие контуры. Если бы Гулливер мог говорить, Рост попробовал бы с ними пообщаться, потому что их больше всех остальных интересовало, что Ростик делает, и они подходили иногда довольно близко. Но речь, как и смех, оставалась для Роста недостижима. Что-то такое в его сознании происходило, что он все чаще полагал – для общения с людьми будет достаточно самых простых знаков руками, а более сложные объяснения… Как-нибудь наладятся, если будет необходимо.

Теперь он без труда понял, что над недалеким холмом кружит антиграв… Нет, пожалуй, он заходил на посадку, только вежливо, чтобы не согнать группу людей, расположившуюся внизу. Так, значит, кто-то прилетел. Рост раскинул руки и лег на воду, разглядывая серое Полдневное небо. Течение его, конечно, сразу же понесло, пришлось отдрейфовать в более спокойную заводь, чтобы продлить удовольствие. Нет, решил Ростик, все-таки нужно до моря добраться или хотя бы к Цветной речке рвануть… Что тут идти-то? Всего-то пару ночей и один день – и уже там. Охотиться, правда, придется на ходу, зато у моря, без сомнения, можно будет поплавать и накушаться рыбки или в Одессе чем-нибудь разжиться, тем же молдвуном, например. А там уже недалеко до Храма… Но почему-то он этого не делал.

Наконец решив, что он накупался достаточно, сел на камни, теперь вода обтекала его грудь и перекатывалась через плечи. Голова, разумеется, оказалась повернута к прибывшему антиграву.

Из него кто-то стал выбираться. Росту это было не слишком любопытно, но он все-таки переборол свое состояние счастья и решил включиться в жизнь людей. Для этого он резковато усилил дальнозоркость и поднял слух до предела. Правда, при этом стало больно из-за какой-то возни в горах, оказывается, там водились хищники почище гиеномедведей, хотя Рост с Гулливером с ними еще не сталкивались… Но больше всего давил плеск реки – слишком сильно и слитно она шумела на камнях, кипела пеной и перестукивала камешками по дну… Но по спектру эти звуки разбирать слова не мешали, вот Рост и прислушался.

Хотя, кажется, сначала он все-таки рассмотрел все, и довольно подробно, вот только за некоторые цвета не мог поручиться, из-за чрезмерного расстояния они поблекли, стали невыразительными. Зато он способен был разобрать фигуры и их движения.

Впереди прибывших, без сомнения, выступал Председатель. За ним увязалось до полудюжины разных… «свитских». Еще бы он тут экскурсии устраивал, с внутренним смехом подумал Ростик. Но разговор, который завелся у начальства, смеха вызвал мало. Потому что ближе всего к Дондику оказалась Баяпошка, а уж ее-то Рост давно приметил, как непременную наблюдательницу его упражнений и охот. Иногда, когда он слишком далеко уходил от завода, она садилась в его… бывшую летающую лодочку с Ладой, и они его непременно разыскивали, хотя что им от него было нужно, оставалось загадкой.

– Сейчас он спокоен, – принялась докладывать главный соглядатай после неизбежных приветствий, – а перед этим почти двое суток… разминался. Как рукопашный боец или еще эффективней.

– Двое суток? – не поверил кто-то… Определенно это был Перегуда.

– Он вообще теперь способен работать, как машина, совершенно не устает. Даже ночью осваивает новые возможности, новое тело.

– А питание? – Это Пестель, старый друг. Видимо, он-то и гонял в Боловск с докладом, что у них тут происходит.

– Наверное, Гулливер его кормит.

– Мы прошлись над заводом, – начал ровным тоном Председатель, – и видели, что вы…

– Ворота? – Баяпошка кивнула. – Это он. До сих пор их починить не удалось.

– Настолько силен? – снова Пестель.

Кажется, Баяпошка, переглянувшись с Ладой, ответила каким-то жестом.

– Эти ворота меня беспокоят, – уронил Перегуда. – Какой-то это не слишком обнадеживающий знак… Он не изменится психологически?

– Изменился, и очень сильно, – Баяпошка, оказывается, его читала. – Я не узнаю его.

– В чем проблема?

– Это новое тело… Гулливер как-то воздействует на него, – аймихоша, бывшая Ростикова жена, вздохнула. – Но как бы там ни было, я полагаю, это не страшно, у него железная воля. Он это чудище покорит.

– Ты уверена? – почему-то спросил Председатель.

– Он по-прежнему человек, если я правильно вас понимаю. А его сила, его новые умения…

Внезапно в разговор вступила Лада, которая стояла так, что Рост с помощью Гулливера видел, как она нахмурилась и отчетливо косилась в сторону всей остальной свиты, члены которой не слишком громко переговаривались между собой, вот только расслышать их было уже мудрено.

– Он разгромит теперь любую армию, даже пауков, наверное. – Лада энергично рубанула ладонью воздух, подтверждая свои слова.

– Он сам так сказал? – спросил Пестель или Перегуда, Рост не разобрал.

– Нет, – пояснила Баяпошка. – Но это очевидно.

Так, черт возьми, подумал Ростик, придется, видимо, вылезать, чтобы объясниться. А жаль… Он поднялся из реки и потопал к стоящим на холме людям, отчетливо увидев, что они слегка попятились от него, слишком он представлял собой диковинное и внушительное зрелище, наверное.

Причина его раздражения была ясна, он понял, что действительно придется выбираться из Гулливера. Даже сознание его, обычно слитое с мышлением и ощущениями гиганта, вдруг стало отделяться, разбившись на две разные сущности… Каждая со своими задачами и возможностями.

И едва он установил это, тут же пришло другое. А как же я вылезу? Ведь… я голый. Но при этом ни стыда, ни опасения, что это будет некрасиво и, пожалуй, смешно, не возникало. Вернее, не появлялось никакого нормального человеческого чувства, он все еще находился под пологом гибкой и невосприимчивой к таким проблемам психики гиганта.

Так и получилось, что он дошел до всей компании, остановился лишь метрах в двухстах, потом догадался, что ошибся… Поправил зрение, почти на человеческий аршин измерил дистанцию, которая их разделяла. Оказалось сто двадцать метров, может быть, сто семнадцать. Почему у Роста возникла способность так точно определять дистанцию, он объяснить не мог даже себе. Он сел, Гулливер, с чем-то похожим на несколько вздохов подряд, перекатился на живот, Рост отодрался от мягкой ткани, которая облегала его сзади, и впервые за очень долгое время почувствовал, что способен двигаться самостоятельно, не используя мускулы гиганта. Уперся локтем куда-то назад… И кожа, частично все еще его собственная кожа, разорвалась. Он едва не закричал от этой боли, но понимал, что это необходимо. Иначе эти дурни из Белого дома могли вообразить неизвестно что, и тогда Гулливеру пришлось бы плохо. Гораздо хуже, чем сейчас приходилось ему.

Рост отодрался лицом от маски, которая приросла к нему плотнее, чем остальные части тела. Хотя нет, все его тело срослось с Гулливером, каждый разрыв с ним вызывал обжигающую боль, словно с него сдирали кожу… И тут же его оглушила собственная слабость, неумелость, уязвимость, пожалуй, даже неполноценность.

Гулливер терпеливо ждал, похрюкивая, лежа лицом вниз. Рост осторожно, пытаясь не причинять гиганту мучений, поднялся на колени и удивился, как мало и плохо он видит, как слабо ощущает звуки, и еще в большей степени поражаясь, куда подевались все запахи. Сполз по спине огромной массы гиганта, которая еще недавно была им самим. И снова разозлился на начальство, которое причиняло ему и Гулливеру такие неудобства. Впрочем, он уже и сам мог думать, а потому все-таки решил, что и вправду, пожалуй, пора бы выйти из кокона и снова сделаться Ростиком Гриневым, самим собой, а не гигантом в этом мире слишком уязвимых людей.

От слабости он присел у гулливеровского бока, прижимаясь к нему, греясь его теплом и в то же время расцарапывая об него собственную кожу. Оказалось, что она почему-то стала слишком ранимой.

Рядом оказалась Лада, бегала она, как выяснилось, быстрее Баяпошки. Или та немного притормозила, когда заметила, что Рост голый. А ведь было время, вспомнил Рост, когда об одежде девушки из племени аймихо заботились так же мало, как о полотенце после купания в море, то есть почти никак не заботились. Или… Да, оказалось, Баяпошку вовсе не смущает его нагота, она просто его усиленно читала. И эта сосредоточенность не позволяла ей действовать слишком уж оперативно.

Ладушка наклонилась над ним, провела рукой по голове… Странное ощущение, хотя, пожалуй, приятное.

– Рост, ты… Лишился всех волос. Даже брови куда-то исчезли.

Он попытался ей улыбнуться.

– Я тебе таким не нравлюсь?

– Что ты? – Ладушка уже набросила на него что-то, смахивающее на слишком просторный халат, и помогла вдеть руки в рукава. – Ты такой… мускулистый. Нет, ты… Я не понимаю, ты словно светишься изнутри. Ты сделался молодым… Как аглор, если бы его удалось вытащить из нузы.

Рост поднялся, посмотрел на свои босые ноги, торчащие из-под халата. И лишь после этого повернулся к Гулливеру. Тот уже… «застегнул» свой горб, в котором находился Ростик, и медленно, не очень уверенно поднимался. Рост все еще находился в связи с ним, как двое близнецов понимают иногда друг друга без слов. И он знал, что теперь Гулливер отправится в свой подвал, где его придется здорово накормить…

– Покормим и напоим, раз он отпустил тебя, – пробурчала Баяпошка. Она уже оказалась рядом, хотя Рост не заметил, как она подошла. И еще он понял, что высказывался вслух.

– А мне бы… искупаться, – попросил он.

– Воды тебе прикажу нагреть сразу же, как только вернемся домой, – уверила Лада.

– Зачем греть воду? – удивился Ростик. – Можно в ручье, вот же он, плещется.

И понял, что действительно даже в этот не слишком теплый весенний денек способен купаться в ледяном потоке, стекающем с Олимпа, и при этом получать удовольствие… Вероятно, он стал малочувствительным.

– Знаешь, – Баяпошка приказывала, словно она была тут главной или самой понимающей, – давай-ка сначала отправимся к начальству.

С этим спорить не приходилось, для этого Ростик и выбрался из Гулливера, из-за начальства.

А вся группа этих людей, прилетевших из Боловска, чтобы взглянуть на него и на Гулливера, собралась в очень плотную стаю. Лишь Перегуда и Пестель с Квадратным стояли сбоку. Причем в центре этого… каре находился Председатель. Правда, когда Рост с обеими девушками дотащился до них, они расступились, расчистив Дондику обзор.

Председатель выглядел настороженным и определенно чего-то ждал. Или прислушивался к тому, что говорили свитские за его спиной. А они, как обычно, пытались на глазок решить очень важную, по их мнению, проблему, как всегда, начальственную и откровенно дурацкую. Кто-то доказывал, что аглоры, при желании, с гигантом расправиться все-таки сумеют, потому что… Рост нетерпеливо дернул плечом, была бы его воля, он бы этого «докладчика» гнал метлой за глупость.

– Как ты? – спросил Дондик наконец, и в группе чинуш стало тихо.

– Нормально, только вот… к этому миру привыкать теперь придется.

Незнакомый Ростику умник выступил вперед и в упор спросил:

– Послушай, Гринев, вот… Предположим, аглоры с ним справятся?

– Не знаю вашего, – Рост сделал ударение на обращении, – имени-отчества, но… достоверно заявляю, что скорее всего нет. Потому что я могу их видеть. Им даже не удастся подобраться ко мне.

– А из пушек? Ты что думаешь?

– Вы, – он снова попробовал установить вежливое обращение, но этого типа с длинным носом и низко, чуть не на скулах сидящими ушами это, видимо, не устраивало, – хотите с Гулливером поссориться? – Перехватив недоумевающий взгляд, он добавил: – Учтите, у него обостренный слух, я за полтора километра разбирал каждое слово, которое тут произносилось. Но еще лучше он читает эмоции и, разумеется, отлично определяет враждебность. Даже потайную, скрытую, вот как у вас.

– Но я не пытаюсь… – начал было низкоухий.

– Пытаетесь, – отрезал Ростик.

– А все-таки, – перед Ростом оказался не кто иной, как Герундий, – он наш? Он готов за нас драться?

– В общем-то, – начал Председатель, – Герман Владимирович прав, такую силу без достаточной лояльности…

– Ты говорил, – не слишком вежливо прервал его Перегуда, вот он был, как обычно, умнее остальных, – у него нет своей воли.

– Это не я говорил… Но воли нет, это правда, – признал Ростик. – Только следует принять во внимание, что он еще маленький, всего несколько дней от роду. Хотя и способный – переписывает в свое сознание мой опыт. – Он вздохнул, оценив, что основная масса этих… начальничков слушает его недоверчиво. – Поймите, мы – единое целое. Если у меня нет к людям… – он проговорился, все еще не слившись с этими людьми, оставаясь по-прежнему с Гулливером, но заметила это только Баяпошка. И все-равно пришлось исправляться: – К моему же роду-племени никаких враждебных настроений, он это тоже усваивает. Но если почувствует враждебность, тогда…

– Я не вижу у него половых признаков, – вдруг пришла на помощь какая-то незнакомая аймихоша. – Мочеточник имеется, а… на размножение он, очевидно, не способен.

– А зачем ему? – спросил Пестель. – Он же из яйца вылупляется.

Рост на всякий случай посмотрел на Гулливера, тот был уже не очень хорошо виден, потому что почти добрался до завода. Он уже прикидывал, как должен войти во двор через ворота, для него это оставалось серьезной проблемой.

– Ты в нем был не считаные дни, – вдруг произнесла Лада, – а почти две недели.

Рост удивленно посмотрел на нее. Неужели же он, с его очищенным сознанием, так вот незаметно потерял счет времени? Но спорить было бесполезно, Лада, конечно, знала это наверняка, иначе бы не говорила. Обдумать это Ростик не успел, потому что Председатель резковато спросил:

– Как ты собираешься его использовать?

– Попробую атаковать пауков, – это Ростик придумал однажды во время охоты. – Он очень эффективен ночью, а пауки в темноте не слишком активны… И кроме того, мне кажется, предыдущее мое задание – высаживать траву ихну с той стороны континента никто не отменял.

– Не отменял, – Дондик мигом успокоился, и даже кивнул, подтверждая уместность такого решения.

– Я бы не ходила туда, – вдруг проговорила Баяпошка. – По крайней мере, пока у нас нет достаточного количества таких вот… уродин.

– Он прекрасен, – заявил Ростик.

– Ага… Вот только отращивает броню на животе, груди и на ногах. Про руки я уж и не говорю.

Рост опешил, вернее, растерялся – ведь он-то этого не заметил. Чтобы скрыть замешательство, он повернулся к Дондику, совершенно как Гулливер, всем телом, а не головой.

– У вас имеется другое задание?

– Нет, – немного неуверенно проговорил Перегуда. – Вот только…

– Понимаешь, – энергично заговорил Пестель, – в подвале образовался еще один автоклав, как ты это называл… И никто не знает заранее, что из него появится. Но уже сейчас ясно, что… новое существо будет отличаться от Гулливера, потому что стенки полупрозрачные, и кое-что из того, что там зарождается, видно.

И тогда Ростик сделал удивительную штуку, словно давно об этом раздумывал. А может, и раздумывал, только незаметно для себя, ведь мог же он знать об этом какой-то частью мозга Гулливера. Он сказал:

– Необходимо притащить сюда Еву Бахметьеву.

– Ее-то зачем? – Баяпошка, казалось, была удивлена. Или расстроена. Выждав мгновение, она пояснила: – Она в больнице, колено придется отнимать, а она не соглашается. Еще пару месяцев так вот поупирается, и умереть может.

Но Ростик сдаваться не собирался. И не понимал, что с ним происходит, но решил тупо настаивать:

– Именно ее. Пусть я не прав, но попробовать необходимо.