Ростик сидел перед тем самым зеркалом, которое показалось ему подозрительным. Теперь на его поверхности возникали видения, от которых у нормального человека давно пошли бы мурашки по телу и от которых вообще иногда хотелось спрятаться. Докай расхаживал и свободно, легко, даже с удовольствием объяснял Росту то, что он видел. Шипирик сидел сзади, за Ростиковым плечом. В этом было внутреннее признание его превосходства и даже того факта, что он, Шипирик, собственно, оказался тут случайно. Он просто подглядывал, хотя от него ничего и не скрывали.

Росту было неприятно, что пернатый так неточно ведет себя, ставит себя ниже его, Ростиковой, человеческой природы. Но зато, подумалось мельком, пернатый сохраняет достаточно сил, чтобы шляться чуть не по всему этому городу, причем его нигде не останавливают и, как он недавно оповестил, частенько приветствуют. О нем уже знает чуть не вся живая... если так можно выразиться, одушевленная часть города. А неодушевленную он практически не чувствовал, хотя признавал, что она тоже существует.

По вечерам они долго разговаривали перед тем, как уснуть, перегруженному впечатлениями пернатому это было необходимо. А Рост не мог спать потому, что его регулярно, как кассетную боеголовку, как обойму для очень грозного оружия, заправляли сведениями, каждый раз новыми, на понятийном, а не «программном» уровне, так что он в последнее время даже слегка заскучал.

Он сидел перед этим экраном по много часов подряд, понимая, что другого такого материала он не получит нигде... Ну, может, такие же сведения были заложены в библиотеке Шир Гошодов, но прочитать их человечество было не способно. Поэтому Ростик каждый раз с утра пытался подготовить себя к тому, что должен запомнить все, что сообщит ему Докай. В итоге уже к полудню у него начиналось легкое головокружение, а к вечеру он был так вымотан, что ни при каких условиях не мог составить Шипирику компанию. Росту и хотелось пройтись по этому городу, хотелось хоть немного разобраться в месте, где они оказались, но...

У него просто не было сил. Нервная выносливость у него оказалась настолько слаба, что он даже злился на себя... пока не понял, что именно это и входит планы Докая или того, другого, который «общался» с ним еще в капсуле пневмометро.

С таким положением вещей оставалось только примириться, возможно, Докай был слишком увлеченным учителем, или сам Рост оказался невосприимчивым, или это было не под силу никому. И в этом тоже был какой-то расчет, в котором Рост не мог разобраться.

— Следующие существа, с которыми ты должен познакомиться, заочно, разумеется, — боноки. Это такие лесные медузы, которых вы в своем спектре зрения почти не способны видеть. Они охотятся, стреляя парализующим веществом либо спрыгивая с деревьев на наземную живность, к которой относитесь и вы, люди, для того чтобы, обволакивая их своим телом, переваривать внешним образом, — говорил Докай.

Рост даже головой покрутил, чтобы избавиться от воспоминаний о том, как его «внешним образом» пытались переварить паукомуравьи у пыточного столба кваликов. Это перебило даже мелькнувшее было, не очень четкое представление о том, что однажды Ростик уже видел боноков во время боя с племенем восхунов.

— У них есть зачатки коллективного, безусловно синхронного разума. Поэтому у них имеется свое искусство, которое отлично представил в своей работе «Спектральная живопись боноков» Сам-Вел Ка-Шли-Шург. С исключительными работами этого докая я знакомил тебя на прошлой неделе. Этот его труд сначала оказался незамеченным, но послужил зерном понимания их философии, которую мы сейчас подробно разберем.

Рост старался все запомнить... Нет, правда, ему все это казалось важным, может быть, именно это самонастроение так изнуряло его. Кто бы мог подумать, что обучение, даже в привычных, почти человеческих рамках, — такой дикий, едва ли не невероятный труд, подумал он. И снова попытался сосредоточиться на том, что говорил Докай. Самостоятельно, Табаска еще не позвал... Впрочем, обе самки мангустов, Белогрудка и Длиннохвостая, уже сидели у него на коленях.

Рост погладил зверьков, он их действительно любил теперь, они изрядно помогали в его нынешней работе... Правда, обе почему-то испытывали к нему не вполне платонические чувства, Белогрудка так вообще требовала, чтобы он ее гладил на ночь, иначе она плохо спала, ворочалась, однажды закатилась к нему под бок, и он ее чуть «не заспал», как это, кажется, было названо у Толстого в «Восемнадцатом году», когда Даша потеряла своего мальчика от Телегина... Нет, так учиться нельзя, решил Рост и снова изо всех сил попробовал сосредоточиться.

— Философия же боноков довольно проста, они не способны выдумывать собственные идеи. Возможно, они не понимают, не способны признать убедительной ту мысль, что математика и философия — науки, которые черпают силы для саморазвития в состоянии общества. Иногда к нам доходили вести, что наиболее умные из боноков для поддержания персонального мышления питаются травой ихна, которая, как я тебе уже рассказывал, сплетаясь корнями, создает достаточно объемные образования. Они обладают возможностью передавать энергию и информацию на расстоянии, а следовательно, образуют живой фонд знаний. Некоторые даже признают за этими образованиями подобие нейронно-информационной организации, то есть речь может идти о полуразумной основе этой травы... Кстати, именно ихна, взаимодействуя с деревьями леса уже неплохо тебе знакомых дваров, вдохновляют их, что привело к их обожествлению ящерами. Еще раз, тут следует очень четко понимать, что в этом симбиозе — трава и деревья — первично, а что является следствием этой способности травы ихна не терять множественного, утвержденного в среде этих клубней знания и фактов. Даже после тления, в виде гумуса...

Вид бонока на экране неожиданно сменился какой-то схемой, которую Рост, будь он даже не семи, а девяти пядей во лбу, никогда бы не запомнил.

— Что-то непонятно? — с проклятой участливостью спросил Докай.

— Я не совсем... Генетическую память живого мира я способен признать, но в растительной среде...

— На самом деле, — почти обрадовано начал очередное отступление Докай, — живая память — основной вид оперативной, изменяемой памяти во вселенной, возможно, это и приводит к необходимости создания жизненных образований. Насколько я могу судить, ты неплохо понял, что растительность, особенно трава, деревья и уж тем более их сообщества, в итоге накапливает то, что мы назвали всеобщим сверхсознанием. Потому-то трава и является первоосновой питания, находится в самом начале пищевой пирамиды для многих животных. В свою очередь...

Рост снова отключился, ему это было интересно, да еще как! Но он был не в силах осознать схему мироустройства, которую выстроили для себя докай, за слишком короткий промежуток времени. Он с силой откинулся назад, демонстрируя этим, что — все. Он — в ауте, говоря по-нашему, по-русски.

— Что-то случилось? — вежливо, издевательски хладнокровно спросил Докай. И все протесты Ростика, которые, возможно, могли проявиться, исчезли.

— Нет, ничего, просто я... немного перегрузился. Но я постараюсь разобраться.

— Ты постарайся, — серьезно ответил Докай и продолжил: — Итак, как я уже тебе объяснял, вы, люди, занимаете очень сложное положение в этой системе. Вы всеядные, и у вас совершенно неоднозначное отношение к пище. Которое свидетельствует о вашем внутреннем понимании того, что опыт пищи, которую вы потребляете, непроизвольно ведет к серьезным психологическим наводкам, может быть, даже деформациям, возникающим, как мы говорим, в идеальном образце вашей расы.

Теоретики — худшее наказание мира, решил Ростик. Эти типы, которые знакомы только со мной, вывели постулат идеального человека, а ведь они еще не знают женщин... От этого ему стало смешно, но он не рассмеялся. Почему-то для этого требовалось другое состояние духа, а смеяться фальшиво Рост не собирался, не хотел предавать неискренностью это очень человеческое качество — смех.

А может быть, все наоборот, сказал себе Ростик, будь ты поумнее, ты бы уже выискал здешнюю библиотеку и читал ученые трактаты о том, что эти ребята напридумывали. В том, что здешняя библиотека не считалась «закрытым» объектом, как в цивилизации пурпурных, он был уверен. Наоборот, здесь приветствовали каждого, кто хотел бы хоть немного продвинуться в изучении мира, но не исключено, что отслеживали бы книги и авторов, которыми увлекается такой необычный читатель... М-да, решил Рост, возможно, это справедливо. Все-таки война идет, причем тяжкая, с непомерными потерями и уступкой влияния, даже с признаками отступления... Хотя до полного проигрыша, кажется, еще далеко. Вот тогда, кажется, он и решился. Он сказал:

— Друг-Докай, все это очень здорово. Но вот ведь какая штука, не могу избавиться от впечатления, что это вам нужно для какой-то цели. Да ты и сам кое в чем признавался во время нашей первой беседы...

Шипирик за плечом даже зашипел от такой бестактности. Но Рост был уверен, что он делает все правильно. Более того, он почему-то сразу, едва произнес эти слова, понял — Докай готов к такому повороту событий, даже рассчитывал на него. А возможно, ему кто-то подсказал, что так и должно получиться.

Докай все же помрачнел, потом слегка небрежно произнес:

— Я еще многого не досказал, чему хотел тебя научить. Но если так получилось... Вы, люди, вообще слишком торопитесь.

— Расскажи, друг-Докай, чего вы ждете от человечества? — попросил Ростик, уже остывая после своего эмоционального всплеска. Добавил: — Чего вы ждете от меня?

Докай молча походил перед экраном, который уже не был экраном, а показывал какие-то разводы, довольно интересные для глаз, но вполне бессмысленные. Рост, кажется, уже знал это молчание своего учителя. Оно показывало, что он пребывает в сомнении.

— Чем я оказался для вас интересен настолько, что вы, не считаясь с трудностями и затратами...

— Хорошо, — серьезно отозвался Докай. — Ты единственный, кто видел...

— Лучше я сам, — вдруг проговорил еще чей-то голос.

Рост огляделся в поисках динамика, но не нашел его, вероятно, он был очень здорово замаскирован. Пернатый сжался в своем полукресле-полулежанке, ему стало очень страшно.

— С кем я говорю? — вежливо поинтересовался Рост, не сомневаясь, что помимо динамика тут находится и микрофон.

— Я — Саа-вюрмп-то-нуакола, — проговорил голос с совершенно непонятным выговором. Он вообще произносил слова без ударений, с некоторой механической старательностью.

— Кто ты?

— Металлолабиринт, как ты назвал меня в одном из своих размышлений. Я разговаривал с тобой, когда тебя только подвозили сюда.

Вот теперь Росту было впору сжаться в своем кресле, чтобы не так видно было, насколько он ошеломлен.

— Весь город... разумен?

— Более того, я единственный действительно разумный среди вас всех.

Будь в этих словах больше выражения, можно было бы подумать, что металлолабиринт, служащий основанием всего этого города, а может, и всех других циклопических строений, которые Рост с Шипириком видели на горизонте, хвастается своей силой и могуществом. Рост перевел дыхание и спросил:

— Чего ты хочешь... Никола?

Так уж у него получилось. Он и не хотел ерничать, но все длинное, с невозможным выговором слово уложилось в одно русское имя. Докай неожиданно хихикнул. Он продолжал читать сознание Ростика, словно это была открытая книга.

— Ты... — голос помедлил, — можешь меня так называть. — Снова молчание, во время которого для этого существа, вероятно, проходили геологические эпохи. Почему-то Рост отчетливо понимал, каким чудовищным, невероятным по человеческим представлениям разумом, какой интеллектуальной мощью обладает это металлическое образование. — Ты единственный человек, вообще единственное существо на этом континенте, кроме очень доверенных чегетазуров, кто видел, где в их цивилизации находятся... площадки складирования окаменевших «думающих камней».

Рост не понял его, но потом, возможно, из-за сигнала, который пришел от мангустов, вспомнил... Он действительно что-то видел, в той самой странной машинке, установленной на специальном столике в имении Фиската. И угораздило же его... А может, только так и нужно было поступить? Кто бы его вывез от пурпурных, если бы он тогда не сунул свою голову в шлем?

— Речь о старых чегетазурах, — еще раз пояснил Никола.

— Я ничего не помню из того, что видел там, — признался Ростик. — Вы ошиблись, я не могу служить источником каких-либо знаний.

— С твоей помощью, — неожиданно мягко вступил в разговор друг-Докай, — мы способны восстановить эти видения, реанимировать их. Если ты позволишь, конечно.

Кто когда-либо спрашивал разрешения залезть в мои мозги, хмыкнул про себя Ростик, но внешне серьезно ответил:

— Разумеется, я разрешаю. Но ведь не только для того, чтобы узнать, где находятся эти площади, вы возитесь со мной? Достаточно одного толкового разведчика, того же Гесига, если у вас трудности с другими ракетолетами, и вы бы получили... Так что давайте уж начистоту — зачем я вам. нужен?

— Ты не представляешь, как они защищают эти пространства, — сказал Докай.

— Летатель ничего бы не принес, — своим механически-мерным тоном сказал Никола. — Во-первых, мы даже приблизительно не знаем, где искать. А во-вторых, они умеют очень неплохо сворачивать пространство. На их картах, которые иногда тоже попадают к нам в руки, это видно, я даже думал, что ты уже подошел к этому пониманию.

— Если и подошел, то неявно для себя, — буркнул Ростик. — Я видел только то, что было там изображено. Кажется, действительно, там было поле, довольно значительное, в десятки квадратных километров, уставленное этими самыми менгирами... Но как его можно спрятать в пространстве? — Он вдруг спросил в упор, не замечая, что его тон стал резким, чуть ли не приказным: — Почему это для вас так важно?

— Правильно, — отозвался Никола. — Ты и к этой идее уже почти подошел. Еще бы немного, и ты... Видишь ли, Рост-человек, Полдневная сфера обладает только двумя конструкциями, удерживающими ее в состоянии общей, едва ли не живой чувствительности. При желании ты можешь назвать это ее нервной системой, помимо тех систем, которым тебя пытался научить друг-Докай.

— Так системы менгиров и есть...

— На первое место я бы поставил систему металлолабиринтов.

Кажется, Николе понравился этот термин, хотя словцо было далеким от того, чтобы оказаться правильным. Скорее, это образование следовало бы называть металлогородом или одушевленной железкой... Стоп, решил Рост, они меня читают, не нужно слишком веселиться. Останемся пристойно серьезными.

— Поэтому вы ведете с ними войну? — спросил он.

— Для обеих этих систем, как оказалось, маловато места даже тут, в Полдневье. — Никола помолчал. — Если бы вашу цивилизацию занесло в другую точку Полдневной сферы, вы бы никогда не влипли в такую ситуацию, когда приходится так много воевать. Осваивать новый мир, распространять свое влияние — с этим вам бы пришлось столкнуться. Но не воевать, да еще с таким сильным, изворотливым и жестоким противником, как пурпурные.

Он вообще все термины, которые Ростик полагал «своими», внутренними, человеческими, применял без ошибок. Вероятно, уже давно в них разобрался и сейчас, как взрослый ребенку, объясняет Росту то, что для него абсолютно ясно, и в выражениях, которые могут быть понятны ему, человеку.

— Отсюда и война за металл, и общая напряженность места вокруг Боловска, его враждебность не только к людям, но и к аймихо, например...

— И многое другое, что ты узнаешь в свое время, — мягко подсказал Докай.

Нет уж, стоп, чуть не заорал Ростик. Сосредоточился и с легкостью мощного порыва всезнания спросил осторожно, словно ступал по тонкому льду:

— Но ведь не только для того, чтобы выкачать из меня эти сведения, как сказал друг-Докай, вы удерживаете меня здесь?

В комнате повисла тяжкая тишина. Даже возникшее где-то потрескивание не столько нарушило это молчание, сколько подчеркнуло его. И как это прежде я не замечал шум, свойственный только очень хорошим динамикам под напряжением, подумал Ростик. Хотя, возможно, раньше это устройство оставалось незадействованным.

— Верно, — согласился Докай. — Ты проявил необыкновенную проницательность, друг-люд.

Рост ждал, объяснением эти слова, конечно, быть не могли.

— Я бы хотел, человек, чтобы ты сослужил мне, именно нашей цивилизации, одну службу, довольно непростую, — проговорил Никола. — Чтобы ты принял решение сознательно и с пониманием, на что я обрекаю не только тебя, но и всех людей тоже...

— И наших союзников, — буркнул Ростик, покосившись на Шипирика, который отошел в самый дальний угол комнаты и присел в ожидании.

— И ваших союзников, разумеется, — согласился Никола. — Вы все равно скоро осознаете, что до того, как мы вмешались в ваш мир, вы жили иначе. И были центром притяжения, объектом действия совсем иных сил. Видишь ли, прежний ваш мир был организован иначе...

— Я понял, — отозвался Рост. Неожиданно для себя он перешел в атаку. Такое объяснение, вообще такая щепетильность, если это можно было так назвать, для этой цивилизации было нормально. Для пурпурных же с чегетазурами было немыслимо. Но они и не нуждались ни в чьей помощи, они все хотели решать самостоятельно, без участия воли или желаний других подчиненных рас. — Я только думаю, что помимо моей... вербовки вам еще необходимо было время. Возможно, оно вам все еще необходимо.

Нет, тут же появилась волна уверенности, больше им не следует тратить время, они даже ждут, что Рост это поймет и предложит какую-то другую игру. Вот только бы знать, что это за игра такая?

— Время нам больше не нужно, — согласился Никола. — Насколько я понял твои мысли и воспоминания, у вас, в вашей цивилизации, имеется немалое количество сырого железа, других металлов, возможно, множество всяких прочих элементов. Вы прибыли из очень богатого минеральным сырьем мира, человек.

— Что из этого следует?

— Мы вырастили зерно, — сказал Никола. — По моему подсчету, этого металла вам как раз хватит, что бы зерно разрослось и пришло в полуразумную форму. Это значит, что полностью металлолабиринт развиться не сможет, у вас не хватит ресурсов. Но некую промежуточную его стадию, к тому же способную к размножению, вы получите. А это является основным признаком того, что мы можем вас использовать как плантаторов нашего продолжения.

У него есть единственная форма в обозначении себя, мельком подумал Ростик. Но он использовал множественную... Что же это значит?

— Что это даст нам, кроме бесконечной, очень опасной для нашей цивилизации войны с пурпурными? — спросил он. — Ведь если им станет известно, что вы наградили нас своим зерном, тогда война станет неизбежной?

— Вы найдете способ защититься, — твердо, очень категорично, как никогда не бывало раньше, высказался Докай.

— Все-таки я повторяю, что это даст нам?

— Вы быстро убедитесь, что это дает вам, помимо опасности, массу преимуществ, — сказал Никола. — Я не знаю, какие формы для того места, куда мы тебя с твоим другом переправим, то есть в Боловске, примет неполное существо моей породы, моей расы. Оно может быть ориентировано исключительно на войну, но может придать вам способность, например, к мгновенному переносу определенных существ за тридевять земель, туда, где есть другие... металлолабиринты. Это означает включение в общеполдневный цикл наших городов и других цивилизаций.

— А если... — договорить Рост не успел, Докай его опередил, ответив:

— Нет, влиять на зерно вы не сможете, оно выберет специализацию самостоятельно.

— И когда это произойдет? — спросил Рост, решив, что любые, даже вот такие глуповатые вопросы сейчас не могут быть лишними.

— Не скоро, по вашим меркам. Мы, — Никола слегка щелкнул в динамике, — можем расти и развиваться в срок до двадцати тысяч лет, а живем... Если нас не убивают, мы вообще не умираем.

— Это что же получается, мы должны будем защищать твое зерно двадцать тысяч лет, прежде чем получим реальные результаты и действенную помощь?

— Долгое восхождение во взрослое состояние в данном случае неприемлемо, — отозвался Никола. — Я заложил в свое зерно программу очень быстрого развития. Но насколько оно будет быстрым, ответить не могу. Признаюсь только, я сделал все что мог, что было в моих силах.

— А знает и умеет он немало, — добавил Докай.

— Так, — Рост думал. Его способность предвидеть будущее подсказывала ему, что это очень опасно, что теперь, когда у пурпурных будет представление, во что может превратиться человечество в реальном союзе с такими, как Никола, война пойдет уже не для того, чтобы тупо воровать металл с вагоноремонтного завода или захватывать рабов, которые им едва ли нужны. Их целью будет уничтожение, причем не из-за чьих-то амбиций или из-за чегетазурской привычки к главенствованию в той области сферы, в которую волей случая попал Боловск, а всерьез, по системным, самым высоким требованиям, по условиям их выживания.

Но с другой стороны, получить мощного союзника, возможно, будущее убежище, если что-то пойдет не так, создать систему, работающую на оборону, возможно, дающую несравненные преимущества во всем, чего люди когда-либо тут, в Полдневье, сумеют добиться, — это тоже было серьезным аргументом.

Рост вдруг ощутил тайную, но весьма явственную неприязнь к этому живому городу из металла, к этому Николе или как его там... Он подставлял человечество, причем очень небрежно, зная, что людям некуда деться, кроме как согласиться. И подстава эта могла оказаться очень опасной, без малейших шансов на выживание всего, что Ростик любил, чему он привык радоваться. Он вздохнул.

— Хорошо, давайте для начала найдем те поля скрытого, как вы говорите, пространства, где складируются полумертвые чегетазуры. Как вы можете мне в этом помочь?

Сейчас же на экране бессмысленное мельтешение самых разных расцветок и форм сменилось... почти на ту же картинку, которую Рост когда-то, много месяцев назад видел в магическом экране чудесной машины Фиската. Это было то же самое место, с чего он тогда начал свой необъяснимый, прекрасный полет. Хотя что-то в ней было не так, что-то отсутствовало.

— Смотри, — мягко проговорил Докай. Все-таки не удержался, видимо, Никола покинул их, уже не участвовал в их... тренинге, и добавил: — Все-таки, друг-Рост, я учил тебя неплохо и многое успел в тебя заложить.

— Друг-Докай, займемся делом, — попросил Ростик очень вежливо.

— Да, — обреченно вздохнул Докай. — Что в этой картинке напоминает тебе то, что ты видел тогда, и что тут неправильно? Не спеши, думай тщательно, я тебе помогу. И вспоминай подробно, вплоть до цвета почвы, до теней от кустов или деревьев.

Табаск подошел, одним движением мордочки согнал обеих своих подруг, улегся у Роста на шее и успокоился. А Ростик принялся вспоминать. Почему-то сейчас это ему казалось вполне возможным — вспомнить то, что он видел тогда. С помощью кесен-анд'фы и Докая, разумеется. А может быть, и с тайной, но действенной помощью Николы. Уж лучше его величать по-русски, мельком подумал Ростик, не так страшно влезать в эту кашу... Или во что он там в действительности вляпывается?