– Покажи-ка мне еще раз, как они расположились?

Ростик еще раз подивился уверенности, с какой была сделана пресловутая карта. Разглядывая ее, он почему-то без всяких симптомов понял, что интерес его к ней вызван даже не доморощенным мастерством, с каким ее кто-то нарисовал, а потом, скорее всего детализируя мелочи, скопировал для нужд капитана Достальского. Он понял, что именно тут, на изображенных так старательно просторах, ему придется биться ближайшие месяцы, а может, и годы. Именно тут развернется очередная часть эпопеи под названием «Выживание Боловска». И все эти буераки, речки, рощицы, овражки да холмы он исползает под смертью не раз и не два.

Значит, спросил он себя, все получится? Мы их отбросим, я выживу, большая часть людей уцелеет… Но тут же понял, что это все существует еще не наверняка, что ему еще действительно, без дураков, нужно выжить в предстоящем сражении, и лишь тогда он снова окажется прав.

– Ты чего? – даже как-то участливо спросил Достальский. – Оглох?

Ростик еще не мог докладывать, поэтому довольно невнятно пробормотал:

– Картой… залюбовался. Мне бы такую.

– Карта знатная, – согласился капитан, решив, что Ростик просто ориентируется, чтобы чего-нибудь не напутать. – Сделал ее Эдик, а потом в универе еще и доработали. Да, в общем, после него и дорабатывать не стоит, он уже долго занимается картографией. Ему можно верить больше, чем Пестелю.

К концу этой тирады Ростик уже оклемался и довольно внятно объяснил, что и как он думает о расположении пернатых. Закончил он так:

– Только зачем это, капитан? Они все равно поутру в атаку пойдут, и расположение их ночевок значение потеряет.

– А вот и не потеряет, – отозвался Достальский. – Пойдем-ка.

Капитан скатал карту, сунул ее твердым движением в планшетку, навешенную поверх доспехов, взял из деревянной держалки факел, и они зашагали почему-то совсем не туда, где располагались известные Ростику части, а в сторону могилы павших тут охранников. Если, разумеется, бумажники уже успели их похоронить, подумал Рост мельком. В самом деле, могло получиться, что их еще не зарыли.

Перебираясь через известную ему ложбинку, Рост все оглядывался. Даже отстал немного, и тогда капитан, подождав его, спросил:

– Ты чего?

– Тут ребят вечером нашли, тех, которые… полегли первыми.

Они прошли немного молча.

– Да, готовились, готовились… А в итоге – как всегда.

– Так вы, значит, все-таки готовились? – удивился Ростик.

– И все-таки прозевали. – Капитан топал теперь очень мрачный, даже злой, но как-то глубоко злой, словно бы против себя. – Когда эти ребята доложили впервые о концентрации противника, я сразу понял, что к чему. После твоих-то разборок с их зеркалами каждый бы понял, верно? Сразу же попытался доложить по начальству. А они… В общем, все вышло бездарно! – Капитан мельком оглянулся в сторону оставшейся сзади балочки. – Видел, как их?

– Видел.

– Все потому, что я слишком мягко их настропалил. Думал, бойцы бывалые, каждый почти по два года из строя не выходит, вот и… понадеялся на опыт. Уехал ополченцев везти, а они лопухнулись.

– Ладно, капитан, всем случается лопухнуться.

– Не знаю, может, если бы остался… – Он провел ладонью по лицу. – Ладно, это все в прошлом. А вот Бабурин – наше настоящее.

– Какой Бабурин?

– Сейчас увидишь.

Они вошли в траву, метелки которой были выше Ростиковых плеч. При ходьбе они еще издавали сухие, скрежещущие и в то же время довольно звонкие звуки, слышимые, вероятно, за много сотен метров. Противник подобраться сюда незамеченным не мог, будь он хоть бестелесной тенью. Ростик вдруг осознал, что этот же трюк используют и пернатые, проводя сбор сил тут, в травах, а не на марше, уже, собственно, на территории людей. Значит, опасаются, решил Рост и попытался изложить свою догадку капитану, но не успел. Они уже пришли:

– Бабурин! – вполголоса позвал капитан, и они вышли на небольшую, вытоптанную, вернее, прижатую гравитационными конусами летающих лодок полянку, где самая высокая трава все-таки полегла и стало чуть-чуть свободнее.

Где-то недалеко, но все еще за стеной травы, послышались человеческие голоса, шевеление, и внезапно загорелись факелы. Трава раздвинулась, и к ним шагнула странная, мешковатая фигура. Ростик привык, живя в Полдневье, к разным формам и силуэтам, но этот… И вдруг понял, что видит перед собой нормального человека, наряженного в общевойсковой комплект химзащиты, только без противогаза.

Парень в химкомплекте с факелом в руке подошел ближе и осветил их яснее. Потом поднял руку, изобразив наполовину штатское приветствие, наполовину козырнув. Оказался Бабурин невысоким, носатым, с очень умными глазками и хитрой складочкой губ. Помимо собственного противогаза, при нем была еще одна сумка, вероятно, с запасным таким же прибором.

– Не выспался? – спросил его Достальский. Потом, повернувшись к Ростику, пояснил: – Он уже третью ночь на ногах, с тех пор как получил приказ форсированно готовиться.

– Вот и подготовились, – подхватил Бабурин.

– Рассказывай, Костя. – Капитан не позволял себе терять время.

– Да тут и рассказывать-то нечего. Отравляющее вещество в количестве десяти бочек и устройство для его распыления доставлены.

– Погоди, – не понял Ростик. – Отравляющее… Где же вы его готовили?

– А на биостанции, что около зверосовхоза.

– Я думал, там все разрушено.

– Там создали режимный объект и, в общем, почти успели. К тому же подготовили летающую лодку – она имеет специальное устройство для распыления ОВ.

– Чего?

– Отравляющего вещества. Действует идеально. Засыпаем бочку в контейнер, подключаем баллон со сжатым воздухом, и отрава сыплется через боковые консольные коллекторы в обе стороны по ходу машины.

– Полосу какой ширины вы вот так «удобряете»? – поинтересовался капитан.

– Консоли по тридцать два метра. Итого мы достоверно накрываем полосу метров в сто при полете чуть выше сорока метров.

– Ну, уж махнули – сто метров! Хорошо бы хоть семьдесят…

– Нет, сто – проверено в натурных испытаниях. Разумеется, если подняться, полоса будет шире, но тогда и действие вещества ослабеет, потому что концентрация снизится.

– А по длине?

– Контейнера, вмещающего одну двухсоткилограммовую бочку, хватает на минуту работы, то есть при полете около пятидесяти километров в час она накроет метров пятьсот.

– А если пикировать с высоты? – спросил Ростик. И тут же пояснил Достальскому: – Как с горки на санках.

– Откуда вы знаете?

– Меня Ким иногда сажал за рычаги этих леталок.

– А, Сапигович! Да, так можно прибавить лишние километров десять-двенадцать. Но важна не площадь, а точность попадания. Ведь если мы промажем мимо противника, никакие наши скорости не помогут. Противник почувствует неладное и разбежится. А мы располагаем только десятью бочками.

– Как планируете их использовать?

– В первый раз – три бочки про запас, одну – в контейнер. И обрабатываю полосу длиной в два километра. Или метров четыреста шириной, но тогда, соответственно, короче, в полкилометра. Потом возвращаюсь на базу, то есть сюда, перегружаю из второй транспортной лодки еще три бочки. Наношу второй удар. А потом последними тремя бочками совершаю еще заход. Потом пересаживаю на свою леталку с распылителем пилота Хвороста, которому поручено мне ассистировать, отправляю драгоценную лодку с консолями назад, в Боловск, а сам сажусь на лодку Хвороста и принимаю участие в завтрашнем бою. Если позволите, – добавил Бабурин, весело блеснув глазами, посмотрев на Достальского и Ростика с полной уверенностью, что разрешат.

– Разумно, – согласился капитан.

– Как у тебя в подчинении Хворост оказался? – спросил Ростик.

– Его потрепали летуны из стана пернатых. Он привел свою лодку на ремонт, там и получил приказ вступить в мою команду.

– А что, если не его использовать на отправке лодки, а тебя? – спросил капитан. – Тебя все-таки…

– Ну, что? Договаривайте! – глаза Бабурина так заблестели, что пробили неожиданной злостью даже природное добродушие. – Что, такого ценного кадра, как я, нельзя в бой пускать? Дескать, потеряем, беды не оберемся… Или, думаете, я не справлюсь?

– Ладно, поступай как знаешь, – согласился капитан. Но потом вдруг посмотрел на Ростика и веско сказал. – Только услуга за услугу. В свои полеты возьмешь его.

– Зачем?

– Как моего личного представителя. И определителя целей.

Потому и завел он разговор об отправке назад, в Боловск, догадался Ростик и подивился хитроумию капитана. Но, в общем, это было неинтересно. Гораздо важнее казался вопрос, который он вовремя не задал, но который все равно следовало выяснить.

– А приостановить подачу ОВ с заправленной бочкой и развернуться? – спросил Ростик.

– Развернуться – сколько угодно, только тогда часть дуги будет непродуктивно обработана ОВ. А вот приостановить его подачу в коллекторы – не выйдет, устройство распыления – самопальное. Спасибо скажу, если до конца операции не сломается.

– Ладно, считаем, что все выяснили, – сказал Достальский. – Рост, объясни-ка нам предпочтительные цели.

Он достал карту и развернул ее под двумя факелами, передав свой Росту. Втроем склонились над картой. Мысленно прочертив три дуги, и уже более уверенно, чем вначале, Ростик заговорил.

– Удары следует наносить так. Первым, четырьмя заходами, так чтобы получилась полоса в километр длиной и двести метров шириной, накрываем двести пятьдесят летунов, которые находятся тут.

– Как ты это себе представляешь? – перешел на «ты» Бабурин.

– Проходим первый раз, перезаряжаем твой аттракцион, идем назад, проходим рядышком в том же месте, потом еще раз вперед, встык с первой полосой, и последней, четвертой, – рядом с ней.

– Не выйдет, – веско сказал Бабурин. – Когда ОВ в бочке кончится, я заторможу и зависну, пока подключают вторую бочку, иначе в темноте никогда это место мы больше не определим. Это тебе не по вешкам летать в солнечный день, Гринев, это ночью, над однообразной степью.

Оказывается, он знал и фамилию Ростика. Впрочем, он знал Кима, так что мог знать много чего. Достальский согласился:

– Поступай как знаешь, главное, прочерти эту полосу без ошибок. Так, Рост, вторую дугу после перезагрузки лодки куда направим?

– Вторую я предлагаю, если попадание настолько проблематично, тоже делать в четыре ходки. Накроем тех летающих страусов, которые стоят от нас правее холма, их там поменьше, но мы думаем, что все равно за полторы сотни будет. А последний полет совершим над гребнем холма, где у них, похоже, командование находится. Они без командования – не очень. Собирают вещички и гребут восвояси.

И он рассказал, как от них отвязалось племя диких бегимлеси по ту сторону Олимпийского хребта, когда старшина Квадратный в поединке сломал их вожаку шею.

– Тогда, может, сразу ударим по начальству? – спросил Бабурин, обращаясь, конечно, в первую очередь к Достальскому.

– Нет, их слишком много, следует действовать наверняка, выводить из строя их главную ударную силу. Поступим, как Гринев предложил.

На том и порешили. Ростик вынужден был стянуть с себя доспехи, которые обещал доставить в лагерь Достальский, потом ему выдали химкомплект, Бабурин объяснил, как им защищаться и как снимать, если что-то случится, и они уже через пять минут оказались в воздухе.

В отличие от Кима Бабурин вел свою лодку очень плавно, словно боялся, что она развалится в воздухе. При том, что второго пилота, то есть Хвороста, для облегчения веса решили не брать. Ростику оставалось только подивиться мастерству носатого коротышки. Но задавать глупые вопросы, где тренировался да как это выходит, не стал. Прерогатива начинать разговор на борту во время выполнения боевой задачи принадлежала старшему, а старшим стал Бабурин. Никто по этому поводу не произнес ни слова, но это и так подразумевалось – люди-то были грамотные.

Чтобы не пропустить что-нибудь интересное, Рост расположился в кресле второго пилота. На недоуменные взгляды Бабурина не отвечал, зато старательно, как только мог, помогал в работе рычагами и заслужил поощрение. Когда заходили из степи на первую базу пернатых летунов, носатый вполне дружественно пробурчал:

– Учил он тебя неплохо. Еще пару-тройку месяцев, и выйдет из тебя недурной пилот.

– Слушай, а из чего это ОВ сделали?

– Я слышал, основой послужил иприт. Вот только не знаю, зачем он хранился на химзаводе. Конечно, с какими-то удобрениями смешали… Но как ни смешивай, а сырье все равно кончилось. Эти десять бочек – последний продукт, оставшийся с Земли. Больше не будет, если сами тут чего-нибудь стоящего не найдем.

– Сколько оно остается в действии?

– При такой погоде, может быть, неделю. Если бы зимой применяли, месяца два. Все, хорош трепаться. Натягивай противогаз.

Ростик бросил рычаги, натянул армейский резиновый противогаз, затянул на голове прорезиненный капюшон химкомплекта и лишь тогда понял, что почти ничего не видит и едва ли что-либо понимает. К тому же было непонятно, как отдавать приказы ребятам, работающим на распылителе сзади. Но, оказалось, эту проблему уже решили.

Едва Рост взялся за рычаги, как Бабурин, ловко облачившись одной рукой в защитное обмундирование, щелкнул каким-то тумблером, и на панели перед пилотами зажегся голубой сигнал. Вероятно, это значило, что они приступили к выполнению задачи. Ростик не сомневался, что точно такая же лампочка загорелась на какой-нибудь панели и сзади, да еще не в одном экземпляре, а перед каждым, кто там находился, даже перед гребцами, не говоря уже о ребятах, таскающих бочки с отравой.

Потом в самом начале уже виденной сегодня ночью Ростиком полосы костров на земле, обозначающих первое, большее по численности скопление летающих страусов, Бабурин включил зеленую лампочку. И почти тотчас справа и слева послышался слабый свистящий звук. Он был такой негромкий, что стоило Ростику неаккуратно дернуться, как скрип резины по дерматиновой поверхности пилотского кресла тут же заглушил его. Потом этот свист стал вообще неуловимым, потом пропал, а еще через несколько секунд на панели погасла зеленая лампа и загорелась красная.

Бабурин тут же стал ворочать рычагами, останавливая на всем скаку лодку и даже входя задом в уже обработанную зону. Ростик почувствовал, что они зависли не просто так, а в ядовитом облаке, по резкому запаху, появившемуся в противогазе. Но, помимо запаха, больше ничего страшного с ним не произошло. Этим воздухом все-таки можно было дышать, оставаясь в живых.

Когда красный сигнал погас, Бабурин довольно резво стронул лодку с места, и к моменту, когда загорелся зеленый сигнал, они только-только вышли из пораженной зоны и принялись обрабатывать следующий отрезок.

Потом они развернулись практически над самым концом ряда костров, обозначающих лагерь пернатых летунов, и пошли назад чуть в стороне от первой траектории. Насколько они ее не перекрывали, Ростик не знал, но Бабурин, кажется, это не только понимал, но и регулировал. Так он два раза довольно ощутимо изменил курс, правда, второй раз слишком сильно – опять появился уже знакомый запах, хотя и гораздо слабее, чем при перезарядке распылителя.

Управление сигналами себя оправдывало, а манера останавливаться в воздухе и ждать, когда ребята сзади перезаправят коллекторы новой порцией отравы, позволила не ошибиться. После того как он все это увидел собственными глазами, Ростику показалось, что это единственный разумный способ «опылять» местность. Его предложение делать это на скорости, в четыре захода, сейчас показалось ему нелепым. Он-то просто опасался, что кто-то из бегимлеси, попав под струи антигравитации, отбрасываемые блинами, поднимет тревогу, догадавшись, что над ними – люди. Но сейчас, когда они зависали в пятидесяти, а то и сорока метрах над землей, а никто тревогу не поднимал, Ростик догадался – почему. По той простой причине, что перезаряжались они в отравленной зоне, где некому было бить тревогу – тут все уже находились под поражением пресловутого иприта.

Когда они вернулись в лагерь, выяснилось, что с вылета прошло менее часа. Но даже Бабурин, стянув противогаз, выглядел усталым, и вовсе не от трех предыдущих ночей без сна. Воспользовавшись моментом, когда в лодку загружали следующие бочки с ОВ, Ростик спросил его:

– А как же мы не травимся после полета? Ведь в коллекторах наверняка что-то да осталось от отравы?

– Нет, их так сконструировали, и напор воздуха из баллона такой сильный, что, как видишь, дышать можно.

– Это хорошо, – кивнул Ростик.

Потом они «прогладили» вторую базу вражеских летунов. Тут получилось все не так уж и тихо. Скорее, получилось даже громко. В некий момент кто-то что-то заметил, и люди оглянуться не успели, как с земли в небо уже били массированные, иногда очень яркие, иногда бледные даже в темноте шаровые молнии. Они рассыпались все ближе и ближе к их лодке, но Бабурин не обращал на них ровным счетом никакого внимания. И хотя десяток раз их прилично тряхнуло, они «отбомбились» и вернулись к Бумажному холму без потерь. Лишь несколько дырок украшали теперь их фюзеляж, да в одной бочке зияла дыра, так что кулак пролезал. Но, как доложил кто-то из грузящих бочки ребят, это случилось, когда она была уже пустой. Так что и это попадание выглядело нестрашным.

Третий полет был самым тяжелым. Он оказался самым коротким, но… В общем, когда они зависли, Ростик уже и не чаял остаться в живых. Их так обстреливали, что одну из бочек они не смогли даже использовать до конца, пришлось ее сбросить в люк, чтобы не заражать лодку. Кроме того, на одном из рывков Бабурина, совершенных по необходимости, чтобы не потерять контроль над управлением, примерно на середине своей длины отломилась правая труба коллектора. И только тогда Рост понял, почему у Бабурина выработалась такая сверхъестественно плавная техника пилотирования.

Уже в самом конце их третьего захода, когда они практически продували пустые коллектора, в них угодило сразу два снаряда. На месте убило одного из гребцов и одного из операторов на распылителе. Вернее, сначала его лишь ранило, но, когда они вернулись к Бумажному холму, он был уже мертв – через пробитый химкомплект все-таки попавшая в лодку отрава добила его вернее, чем самые меткие выстрелы пернатых.

Но задачу они выполнили. Это стало понятно хотя бы по тому, что вдруг, едва ли не в одно мгновение, весь лагерь пернатых осветился, помимо костров, очень яркими факелами, которые довольно неожиданно стали расходиться в разные стороны. В бинокль было видно, как некоторые из несущих факелы пернатиков вдруг падали, и тогда трава загоралась, но таких случаев было немного. К тому же, понимая, насколько это опасно, пернатые такие пожары затаптывали.

Все это было настолько красноречивым свидетельством удачных действий Бабурина и его людей, что, когда он с Ростиком явился в палатку капитана Достальского, уже избавившись от химкомплектов, даже искупавшись в Цветной речке и слегка взбодрившись, тот сразу же их известил:

– Все видел сам. Одобряю и даже поздравляю. Теперь потери пернатых будут куда существенней, чем они предполагали. А это хорошо. – Подумав, он добавил, глядя на усталые, запавшие лица: – Вы и не подозреваете, насколько это хорошо.

– Почему не подозреваю? – удивился Ростик. – Психологическое преимущество уже за нами.

И тогда Достальский произнес сквозь зубы, играя желваками на бледном лице:

– Пока вы летали, у нас два взвода дезертировали в полном составе. Ублюдки… Ведь знают, что бежать некуда, а… Но я пернатых все равно тут остановлю.

– Почему в единственном числе, капитан? – спросил Бабурин, устало улыбнувшись своей немудреной шутке. – Вместе остановим. Ведь не все же бегут.

Но Ростик понял, как бы удачно они уже ни «траванули» пернатых, главным фактором, который позволит им победить или приведет к поражению, будет то, сколько людей останется в окопах к завтрашнему утру. Но выясниться это должно было только после того, как наступит день.