Обруч был точно таким же, как тот, который Грег надевал в городе ураний. Он закрыл глаза, пытаясь вникнуть в странное ощущение: как будто окунулся головой в невидимый и почти неосязаемый поток. Все было еле уловимым — и запахи, и звуки, и мерцание… Но было еще и предчувствие. Что-то должно было сейчас случиться. Что-то хорошее… Нет, что-то плохое!

…Он висел, уцепившись за край рваной дыры в паутине защитного тента. Он знал, что вокруг царит темнота, но в каком-то необычном, словно рентгеновском, свете прекрасно видел внизу палаточный лагерь экспедиции маака, и некоторые из шатров горели. Шла стрельба, по тенту сновали неразборчивые густые тени… Он не мог разжать пальцы, потому что из дыры на него пролилась вода, намочила крылья, и, отпустившись, он разбился бы насмерть.

«Держись!» — крикнул ему кто-то сбоку. Он обернулся и увидел порхающую рядом самку маака. Она протягивала ему руки. Он ухватился сначала за одну ее руку, потом, отцепившись от паутины, схватил вторую… В этот миг рядом с ними сквозь щель провалились две гигантские ящерицы. Одна с воем тяжело рухнула вниз, другая же когтем передней лапы зацепилась зa край и теперь болталась, корчась, извиваясь и делая дыру еще шире. Сидевший на ней махаон не удержался на ее спине и свалился вниз.

Полет вдвоем на одной паре крыльев невозможен и они со спасшей его самкой скорее падали, чем летели. Но это было мягкое падение, словно на парашюте, и удар был не сильным. Он вскочил первым. Кубарем прокатившись по земле, вскочила на ноги и самка, но как раз в этот миг он увидел, как сверху что-то стремительно несется прямо на нее, и изо всех сил толкнул ее. Она отлетела в сторону, а на то место, где она только что стояла, грохнулась ящерица и, оглушительно визжа, забилась в агонии. Пасть рептилии угрожающе разверзлась, и оттуда пахнуло омерзительным смрадом, который смешался с запахом горелой плоти…

…Грег очнулся.

— Опять ничего не вышло, — констатировал Лабастьер. — Ты потерял сознание.

— Нет, что-то было, — возразил Грег, садясь. — Я был бабочкой в каком-то лагере, и там шел бой… С махаонами! Они напали на лагерь и носились по защитному тенту! Я взлетел к этому тенту и распорол его… Но был дождь, мои крылья намокли, и если бы не жена…

— Все ясно, — сказал Лабастьер. — Ты рассказываешь мне эпизод из жизни моего отца Рамбая. Твое сознание взаимодействует с мнемозаписью, но не в заданной последовательности. Оно выдернуло из записи произвольный эпизод…

— Почему?

— Так бывает с некоторыми юными бабочками, которые только учатся читать мнемозапись. Точность приходит с практикой.

— Не знаю, — покачал головой Грег. — Это интересно, но слишком мучительно. Боль, грохот, вспышки… Было страшно, и все время подташнивало…

— Это была война, — напомнил император. — Но, возможно, следует снизить мощность проецирования. Я посоветуюсь со специалистами.

Передохнув и подкрепившись, Грег завалился на привычную уже циновку и стал ждать обещанных самок. Было почти светло. Флуоновый купол ярко флюоресцировал, и этот свет проникал сквозь решетчатые стены его пристанища. Грега одолевали сомнения. Не то чтобы он был так уж целомудрен и не то чтобы брезговал… Но ему всегда была чужда идея секса без предварительной взаимной симпатии.

Даже в университетские годы, когда сокурсники нередко вызывали к себе проституток (чаще всего — андроидов, что было на порядок дешевле), Грег всячески уклонялся от подобных развлечений. Его дразнили романтиком и чистоплюем, но как раз это его беспокоило меньше всего.

Он вспомнил сегодняшнее видение и спасавшую его «жену». Она была по-настоящему красива… Или это ощущение — тоже часть мнемозаписи? Чем дольше Грег думал о том, какими будут самки, которые сейчас появятся в его жилище, тем меньше ему нравилась вся эта затея. Какими бы они ни были, это не люди и даже не андроиды! Да и вообще ничего такого ему сейчас не хочется. После войны…

Только было он собрался выйти и сообщить об этом императору, как в «беседку» впорхнула стайка бабочек и приземлилась, окружив его ложе. Грег притворился спящим. Что-то тихонько лопоча и пересмеиваясь, самки стали легко касаться его руками и прижиматься телами. В какой-то момент Грегу стало щекотно, он дернулся и хотел сесть, но тут бабочка, стоявшая рядом с его лицом, наклонилась к самому его уху и произнесла по-английски с необычным, но сильным акцентом:

— Тищще. Льежат. Ты хочьешь спасьят друззьей?

— Откуда ты знаешь мой язык? — ошеломленно спросил Грег шепотом.

— Я учьит его. Я изучьят.

«Где она могла его изучать? Своими знаниями поделился император? Зачем? Мертвый язык… Впрочем не это сейчас важно».

— Что ты хочешь от меня?

Слушая ответ, Грег уже не обращал внимания на акцент.

— Я хочу помочь тебе бежать.

— Зачем?

— А ты этого не хочешь? Тебе нравится быть единственным бескрылым на Земле и чтобы самки бабочек ублажали твою похоть?

Сказано это было вовремя. Пока они разговаривали, остальные девушки не теряли времени даром, и Грег уже чувствовал приближающийся оргазм. Не в силах сдержаться, он взял в ладонь маленькое тело своей собеседницы… На ощупь это была самая настоящая женщина. Маленькая, но женщина.

— Нет… — сказал он. — Подожди… — И застонал. Потом, отдышавшись и чувствуя, как маленькие ручки обтирают его чем-то влажным, он отпустил самку и продолжал: — Я хочу спасти своих друзей, но, возможно, мы с императором найдем для этого подходящий мотив.

— «Мы с императором!» — передразнила бабочка. — Император уже давно все решил. Вы ему не нужны. Вы нужны ему как диковина. Ты умрешь, а потом, когда сменится поколение тех, кто тебя видел, он оживит следующего бескрылого. Так ему вас надолго хватит! Сколько вас там? Двести?

— С чего ты взяла, что он поступит именно так?

— Император иногда беседует со своими женами.

— Ты — жена императора?

— Одна из тысяч его жен. Меня зовут Дипт-Миам. Можно просто Миам.

— Ладно. — Грег сел, и самки, вспорхнув вспугнутой стайкой, встали рядом с Миам. — И все-таки я хочу понять, тебе-то это зачем?

— Затем, что вы, бескрылые, могли бы помочь нам избавиться от императора.

Вот те на! Лабастьер просил его подумать, зачем бабочкам бескрылые. Резон нашелся: чтобы избавить их от него самого.

— А чем он вам насолил?.. Чем он плох? Он уверяет, что только с его приходом к власти вы стали жить припеваючи.

— Долго рассказывать. Но мечта избавиться от него живет в нашем народе века. Он и не знает, что большинство его жен входят в Орден святой Наан, ослушницы.

«Это еще что за Жанна д'Арк?»

— Кто такая святая Наан?

— Давным-давно одна из жен императора, самка-махаон, сумела сбежать от него и покинуть Землю в поисках другого мира.

— А! — вспомнил Грег. — Что-то такое он мне рассказывал! Это когда каким-то там «блокиратором» один из его клонов превратили в отдельную личность, и эта самая личность куда-то сбежала на его космическом корабле. А при чем здесь эта ваша Наан?..

— Она-то все это и организовала, за что тайно почитается в народе как святая. Они улетели с грузом личинок и основали где-то другой, счастливый мир. Мир без тысячеликого.

— Лично я сомневаюсь, — заявил Грег. — Мы болтались в космосе добрых десять лет, но ничего пригодного для жизни так и не нашли…

— Глупый бескрылый! — топнула ножкой Миам. — Мы не верим, что Наан просто погибла! Она основала счастливый мир, и мы повторим ее подвиг здесь, на Земле!

— Ладно, ладно, — пожал плечами Грег, — хозяин—барин…

— Так ты поможешь нам?

— А вы уверены, что сумеете устроить мне побег и я смогу добраться до звездолета?

— Это, конечно, рискованно. Но шанс есть. Мы готовы рискнуть, хотя мы и не в таком плачевном положении, как ты. А ты готов?

Грег задумался. Ну, допустим, он доберется до корабля и выведет команду из анабиоза. Каким образом они будут бороться с императором? У них, конечно, есть мощное оружие массового поражения, но императоры не живут в отдельной резервации… С другой стороны, в экипаже есть опытные стратеги и аналитики, возможно, что-то придумают они?

Внезапно Грег понял, что они придумают. Только одно: уничтожить всех бабочек к чертовой матери и начать человеческую цивилизацию заново… И такая перспектива ему не понравилась. Он как-то уже привязался к этим крылатым существам, кроме, пожалуй, Лабастьера. Но остальные-то — нет! Люди воспримут их наличие как нонсенс. Какие-то букашки заняли Землю, чего с ними цацкаться? Насекомых — травить…

— Быстрее! — поторопила его Миам. — Ты должен решиться сейчас или никогда… Мы слишком долго здесь находимся! Император может заподозрить.

С другой стороны, слоняться по городам бабочек с ошейником под подбородком Грегу нравилось еще меньше. «Ладно, там разберемся», — решил он и ответил:

— Я готов.

— Отлично! — воскликнула Миам. — Побег завтра после праздника. Подробности — потом. Не отказывайся от услуг самок, попроси императора, чтобы мы пришли к тебе и следующей ночью.

В этот миг одна из самок, миндалеглазая и улыбчивая, что-то, нахмурившись, шепнула Миам, и та торопливо перевела:

— Моя подруга Лиит спрашивает, доволен ли ты их ласками.

Грег почувствовал, что краснеет. Тем более что эту самую Лиит он сразу выделил среди остальных как самую симпатичную.

— Передай ей мою благодарность.

Миам фыркнула, но что-то сказала подруге, и та снова просияла улыбкой.

— Все, — сказала Миам Грегу. — До завтра.

И стайка самок вылетела наружу.

Грег долго не мог уснуть, вспоминая подробности этого странного разговора. Как они собираются бежать? Неужели опять с помощью этих треклятых шаров? Как избавиться от ошейника? Кто будет управлять шаттлом бабочек? Есть ли у императора другие корабли, есть ли оружие, способное уничтожить звездолет на орбите? Будем надеяться, что нет.

Если все удастся, как ему убедить остальных не уничтожать всех бабочек подчистую? И как, если он убедит их в этом, действовать тогда? Как бороться с Лабастьером Первым? Или снова отправляться в космос, на поиски земли обетованной? Но у них нет горючего, не говоря уже о вере в то, что это возможно. Вера была, когда они отправились в космос впервые…

И еще один вопрос. Если все, что рассказали ему Лабастьер и Миам правда, то почему Орден святой Наан не борется с императором методами своего кумира? Нацепили бы каждому его воплощению по «блокиратору», а снимать их они, став самостоятельными личностями, вроде не хотят сами… Главное тут — одновременность.

«А еще проще, — подумал Грег, — прикончить их всех синхронно, да и все тут. Хотя это, наверное, все-таки не так просто. Если вспомнить человеческую историю, то и с одним-то императором провернуть такое было не легко…» — с этой кровожадной мыслью Грег и уснул, так и не найдя ответа ни на один из поставленных перед собой вопросов.

Утро было пасмурным. Да это было и не утро вовсе. Плотские утехи, тайные переговоры и тягостные мысли отняли слишком много времени, и Грег проснулся уже после полудня. Он выполз из своего «бунгало» и, конечно же, сразу наткнулся на флаер Лабастьера.

— Приветствую тебя, Грег Новак, — поздоровался тот.

— Привет, — буркнул Грег. «Что ему, делать больше нечего, что ли? Чего он все время торчит возле меня? Тоже мне, император. А кто страной будет править?..» Но вслух вопрос сформулировал корректнее:

— Ты не устаешь быть всегда рядом со мной? — Тут Грег догадался, в чем дело, и продолжил: — Или ты не один и тот же, а твои разные воплощения, сменяющие друг друга?

Однако оказалось, что все обстоит еще проще.

— Нам незачем меняться, — отвечал Лабастьер. — Мои воплощения связаны теснее, чем ты можешь себе представить. Одно из них может совершать какую-то работу, а отдыхать при этом — другое. Одно может бодрствовать, другое — спать за него… Мне не надоедает находиться рядом с тобой, потому что я непрерывно получаю самые разные впечатления от остальных моих воплощений.

— Ясно, — кивнул Грег. — А умываться мы будем? Если за меня умоется другое мое воплощение, я от этого чище не стану.

Император озадаченно посмотрел на Грега. Потом лицо его просветлело, и он даже ухмыльнулся.

— Сам будешь мыться, — спросил он, — или предоставишь это самкам?

— Лучше сам, была бы вода. А насчет самок… Пришлешь их ко мне ночью, о'кей?

Вот тут император просто-таки расцвел:

— Я рад, что ты наконец оценил мое гостеприимство. Воду сейчас доставят.

…День прошел в наблюдении за приготовлениями к празднику да почитывании махаонской Книги. Некоторые шестистишия оставляли Грега равнодушным, другие были непонятны, но были и такие, что удивляли неожиданными, нечеловеческими идеями или экзотической красотой образов. Одна строфа зацепила Грега особенно, и время от времени он возвращался к ней, чтобы перечитать:

Я и ты — летим. А внизу цветут

Сотни роз неземной красоты.

Мы летим много дней; но мы знаем: тут

Ненадолго и я, и ты…

И на нашем пепле опять взойдут

Неземной красоты цветы.

Махаоны готовились к своему празднику основательнее и масштабнее, чем урании, во всяком случае, на взгляд человека. Никаких костров и паутин, все сугубо технологично. На площадь, которая, кстати, была в десятки раз обширнее площади в городе ураний, непрерывным потоком свозились блоки какой-то аппаратуры и монтировались спецами в полосатой черно-белой форме.

Вид у махаонских приборов был довольно диковатый. Тут и там из матово-серых яйцевидных футляров размером с крупную дыню торчали в небо золотистые спирально закрученные раструбы. По краям площади, почти у самых фасадов домов, воздвигались длинные, метров двадцать в высоту, конструкции, делением на сегменты напоминавшие бамбуковые удилища. Цвета они были такого же, как и «яйца», матово-серые, и время от времени вдруг начинали одновременно раскачиваться из стороны в сторону, изгибаться или вращать тонкими вершинами…

Привычными человеческому глазу были только установленные по периметру площади прожектора, видно, унаследованные от человеческих технологий, и сотни метров кабеля — скорее всего, электрического.

Лишь только начало смеркаться, прожектора зажглись, и работа продолжилась уже при их свете. Благодаря своему вчерашнему видению Грег знал теперь, что хотя бабочки и способны видеть в темноте, зрение это совсем другое, менее насыщенное и менее надежное… Света прожекторов, однако, было недостаточно, чтобы Грег мог читать бисерный шрифт Книги, и теперь, сидя на пороге своего «вигвама», он полностью отдался наблюдению за работой махаонских техников.

Часа через полтора со всех сторон на площадь стали стекаться горожане. Все они прилетали сами, не пользуясь флаерами, опускались на травянистый покров и, сложив крылья, замирали в ожидании.

— То из моей речи к подданным, что будет тебя касаться, тебе будет переведено, — раздался у Грега в ухе голос императора, но сколько он ни вглядывался, так и не отыскал Лабастьера среди сыпавшихся с неба махаонов. — Подойди ко мне, когда я позову, и больше от тебя ничего не требуется.

Грег хотел возразить, что если он пойдет, то раздавит бабочек, которые окажутся у него под ногами, но говорить было некому… «Все-таки император Лабастьер Первый — редкостная свинья, — решил Грег. — Он может говорить мне все, что угодно, и когда ему вздумается, а я могу ответить, только если он поблизости… Непорядок».