Книга: Изумрудные росы
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

— О, неприкаянный ветер,
Кто тебя гонит прочь?
— Недруга я не заметил:
Недруга скрыла ночь…
— Жаль. Если б день был светел,
Я бы сумел помочь.
«Книга стабильности» махаонов, т. XIII , песнь IV ; «Трилистник» (избранное)

 

— Приветствую тебя, Грег Новак, — услышал астронавт, едва высунувшись из «беседки». На привычном уже месте перед ним висел флаер императора.
— Салют, салют, — отозвался Грег. — Так и думал, что снова увижу тебя здесь.
— Это даже не говорит о твоей догадливости. Я ведь все объяснил тебе.
— И то верно.
— Ты готов отправиться сегодня в город махаонов?
— Из этой клетки я готов отправиться хоть черту в зубы.
— Ты считаешь, что я недостаточно гостеприимен?
— Для тебя, возможно, и достаточно, — туманно ответил Грег. — А сколько туда идти?
— Все зависит от тебя. Если будешь идти быстро, доберемся к завтрашнему вечеру.
— А на твоем… э-э… антиграве?
— Час.
— А что, для меня подобное средство передвижения слабо было сделать?
— Я не хочу давать тебе повод замышлять побег.
«Во всяком случае, честно», — подумал Грег. Действительно, когда он говорил о таком средстве передвижения, мысль, что оно в случае чего поможет ему бежать, мелькнула… «Куда я денусь с подводной лодки…» — пробормотал он, а Лабастьеру сказал:
— Ну и когда мы начнем обсуждать возможность пробуждения моих товарищей? Для начала хотя бы моей… э-э… самки.
— Вот и еще одна причина, которая делает пеший переход более приемлемым, — заявил Лабастьер. — Будет время поговорить о твоих товарищах и о других мирах. Ты расскажешь мне о них?
— О'кей. Я могу умыться?
— Если ты настаиваешь. Но придется подождать. Если же ты потерпишь, то довольно скоро по дороге у тебя будет возможность искупаться.
— Тогда уж лучше в пути, — махнул рукой Грег.
— Сейчас тебе принесут завтрак…
— Полдник, — уточнил Грег.
— Пусть так. После того как ты утолишь свой голод, выступаем.
В том, что у Лабастьера все распланировано заранее, Грег убедился, обнаружив, что из города ураний они выходят не тем же путем, каким пришли, а другой, проложенной в нужном направлении, дорогой-ущельем. Прощаться с ним бабочки не вылетели — видно, сценарием это предусмотрено не было.
Только выйдя из города, Грег осознал, что топать придется не по дороге. Действительно, откуда здесь дороги, зачем они бабочкам? Проклиная все на свете, в сопровождении пяти флаеров брел он по напоминающей степь равнине, поросшей чахлой, но жесткой серо-зеленой травой.
— Кстати, — сказал император, когда Грег присел отдохнуть. — У меня есть сюрприз для тебя.
— Представляю, — ворчливо откликнулся Грег.
— Да? — искренне удивился Лабастьер. — И что ты представляешь?
— Ничего. Это я так… Что там у тебя?
Император не стал упорствовать в расспросах, а перешел к делу:
— Ты интересовался литературой бабочек. Я сделал для тебя книгу.
— Что значит — «сделал»?
Император что-то прочирикал, и к самому лицу Грега подплыл один из флаеров. Один из сидящих в нем самцов-ураний наклонился и с явственным усилием достал со дна машины прямоугольный предмет — размером с почтовую марку, но толщиной в сантиметр.
— Что это? — спросил тот, осторожно взяв его в руки.
— Книга, — отозвался император. — Я изучил вашу технологию изготовления книг и слегка подправил ее. Это самый популярный в нашем мире текст — «Книга стабильности» махаонов. Сейчас ее читают не только махаоны, но и маака, и ураний. Это избранные, самые любимые мною стихи. Я сам перевел их на твой язык, чувствуя при этом связь времен. Когда-то почти тем же самым занималась моя мать — переводила «Книгу стабильности» с языка махаон на язык маака.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Грег и принялся разглядывать подарок. Переплет «книги» был серым и тонким, как папирус, со схематическим изображением трехлепесткового цветка, выполненным одной золотистой линией. Когда Грег осторожно перелистнул обложку, под ней обнаружились странички столь тонкие, что страшно было и листать их. Микрон? Полмикрона? Толщиной в одну молекулу?..
— Это не для моих грубых пальцев. — Грег с сожалением хотел вернуть подарок, но император остановил его.
— Не торопись. Это флуон — материал в сотни раз прочнее вашей бумаги. Порвать страницу этой книги ты сможешь, только если сильно постараешься. А я не смогу вовсе.
— Сколько тут страниц? — спросил Грег.
— Триста тридцать три, — ответил Лабастьер. — Когда-то у махаонов это число считалось священным и изображалось цветком трилистника. На каждой странице — одно стихотворение. Мне это доставило удовольствие.
— Как ты успел перевести их за одну ночь?
— У меня тысячи голов, — напомнил император.
Грег с сомнением перелистнул первую, абсолютно чистую и невесомую страничку. Удивительно: при почти полном отсутствии толщины страницы были не прозрачны, а белоснежны, словно плотный ватман. А вот и первый текст. Иззелена-черные буковки были малюсенькими, но Грег все-таки смог невооруженным глазом разобрать слова и прочел вслух:

 

Мокрые усики — радуга —
Сытую землю щекочут,
Это небо смешит ее, радует,
Удивить разноцветьем хочет.
Личинка, это друг друга они
Так любят — и вечно, и молча.

 

— Хм-м… — покачал он головой. — Интересно. Срасиво, но непонятно. Похоже на японские хокку.
— Ты прав, — отозвался Лабастьер. — Но природа этого текста несколько иная. И я не смогу объяснить тебе, в чем его специфика, ты должен почувствовать это сам. Я бы выделил тут несколько основных семантических линий: «Не суетись, и ты обретешь гармонию», «мы смертны, и жизнь наша коротка», «мир прекрасен», «вселенная едина в своем многообразии, и мы — часть ее»… Однако займись этим на досуге, а сейчас — в путь.
Грег осторожно закрыл книгу и вновь хотел вернуть, так как боялся повредить ее, сжимая в руке, но император опять остановил его:
— Утром портной сделал спереди твоей блузы специальный карман…
Грег пощупал живот и с удивлением обнаружил там маленькую, в размер книги прорезь. Сунул туда палец, и тот уткнулся в дно. Усмехнувшись, Грег положил в карман книгу, и они продолжили путь.

 

— Ты обещал разговор о моих соплеменниках, — чувствуя, что начинает говорить слогом Лабастьера, напомнил Грег, когда они миновали поросший колючим кустарником холм.
— Обещал, — согласился император.
Минут пять после этого они шли молча.
— Так давай побеседуем, — прервал тишину Грег.
— Давай.
— Что же ты не беседуешь?! — разозлился Грег.
— Беседую, — невозмутимо возразил Лабастьер.
— Проклятье, — пробормотал Грег. — Ладно… Ты думаешь вывести из анабиоза моих товарищей?
— Я думаю об этом, — отозвался император. Грег хотел уже было взбеситься вновь, но Лабастьер продолжил: — Взвешиваю все «за» и «против». «За» не вижу ни одного.
— А «против»? Перечисли!
— Всех не сосчитать. Чем больше я с тобой общаюсь, тем больше их появляется. Например, прямо сейчас ты проявляешь удивительный для меня первобытный эгоизм. Заключив двустороннее соглашение, ты истерично требуешь от меня выполнения моих обязательств, а о своих даже не вспоминаешь.
— Какие еще обязательства?! — возмутился Грег.
— Ты обещал рассказать мне о том, с чем вы столкнулись в космосе. А так как инициатива заключения этого соглашения исходила от тебя, то и первый шаг должен быть твой. Но ты не торопишься.
— Черт! — выругался Грег. Он и в самом деле и думать забыл об этом. — Ну ладно. Я расскажу.

 

«Наш корабль называется „Звездный странник“, и я думаю, зря мы его так назвали. В его строительство вбухали треть годового бюджета планеты, и не стоило нам быть легкомысленными даже в названии. Надо было назвать его „Счастливчик“ или хотя бы „Разведчик“, а еще лучше „Мэйфлауэр“ — так назывался корабль, на котором когда-то по океанским водам приплыли на мою родину первые поселенцы из Европы и основали великую страну. А странник странствует ради странствий, и это главная его цель… Так, к сожалению, и вышло.
Все в этом корабле — от системы жизнеобеспечения астронавтов, находящихся в анабиозе, до «святая святых» — гиперпространственного привода — было итогом новейших, безумно дорогих, но ни разу не проверенных на практике разработок. Во всяком случае, в совокупности. Но у человечества уже не было времени на проверки.
Нас отбирали по стольким критериям, что таких людей просто не бывает. Да и что такое «космобиолог», если ни с одной биологической формой вне Земли люди еще не встречались? И этот самый «космобиолог» при необходимости должен быть способен заменить пилота звездолета… И он к тому же чемпион континента по рукопашному бою без правил… Я лично не могу. Потому что очень трудно представлять себя. И вот такими или примерно такими универсалами были поголовно все участники экспедиции.
Почему я стал астронавтом? Повелся на инфантильную ерунду. В детстве меня почему-то мучил вопрос: если космос бесконечен, то в мириадах вероятностных сочетаний обязательно найдется моя копия… И если мы встретимся, мы откроем друг другу какую-то тайну… Идея ушла, а интерес к космосу остался.
Мы летели на поиск новой родины для людей, потому что старую они уже высосали почти без остатка и теперь, обезумев, за этот самый остаток дрались между собой. И посылали на бой друг с другом орды роботов. Чтобы заставить безобидных, как электрические чайники, роботов воевать, сделать их агрессивными по отношению к людям, их заражали специальными компьютерными вирусами. Этих вирусов развелось так много, что верить роботам было уже нельзя.
Природа не заложила в нас инстинкта сохранения вида. Точнее, заложила, но лишь как сочетание инстинкта самосохранения и материнского инстинкта. Дальше одного поколения это не работает. Выживи сам, сумей уберечь детей — и все будет в порядке… А тех, кто этому мешает, — убей. Было чудом, что среди нас еще находились люди, способные думать об интересах будущих поколений, а не только о себе и своих детях… Было чудом, что именно эти люди стояли в тот момент у руля и сумели правдами и неправдами ради этой абстрактной для большинства цели сделать нищих беднее еще на треть. Но, как бы то ни было, мы отправились в путь.
Газетчикам говорилось, что мы — разведчики, что, найдя землю обетованную, вернемся и заберем туда всех желающих. Специалисты знали, что это ложь. Мы должны были найти место, пригодное для жизни, и остаться там. Чтобы человечество продолжалось хоть где-то…
Но мы вернулись. Вернулись, спасая собственные шкуры. Потому что даже изгаженная, перенаселенная и воюющая сама с собой Земля была более пригодной для жизни, чем все встреченные нами в пути миры».

 

Грег остановился и заявил:
— Я проголодался.
Уже вечерело, и теперь они шли по голой, глинистой, испещренной трещинами почве.
— Нужно пройти еще немного, — сказал император. — Через полчаса мы выйдем к водоему, там нас будут ждать мои слуги с порцией пищи для тебя.
— Полчаса? Нет проблем. — Грег двинулся дальше. — Я уже много рассказал тебе. Не пора ли тебе, согласно нашему договору, высказаться по теме, интересующей меня?
— Вообще-то ты ничего не рассказал мне о том, что меня интересовало, — заметил Лабастьер. — Ничего о мирах, где ты побывал. Политическую, экономическую и экологическую ситуацию на Земле в момент вашего отлета я прекрасно знал и без тебя… Будем вести игру честно. Я принимаю эстафету, но так же, как и ты, расскажу лишь о предварительной ситуации к той, что тебя интересует. А ты в это время готовься быть более точным.
— Проклятье! — пробормотал Грег, но тут же смолк, потому что заговорил император.

 

«Меня заинтересовали космические разработки людей. Я даже построил корабль, подобный вашему. Но в процессе строительства выяснилось, что мнемополе, посредством которого сообщаются друг с другом мои оболочки, имеет не столь уж большой диаметр действия, а в гиперпространство не проникает вовсе.
Что это значило? Что в глубокий космос могут отправиться только мои подданные, но не я. Если бы я все-таки отправил туда одну или несколько своих оболочек, они, оторванные от тысяч остальных сознаний, перестали бы быть мной.
Я проводил эксперименты. На одну из моих оболочек надевали так называемый «блокиратор», нейтрализующий действие мнемополя. И всегда, всегда данная оболочка, сделавшись как бы отдельной бабочкой с собственной личностью, становилась агрессивной по отношению ко мне, пыталась перехитрить меня и сбежать. И всегда противилась тому, чтобы вновь слиться с общим сознанием.
Мог ли я доверить звездолет такой моей бывшей части? Конечно же, нет. И уж тем более я не мог доверить его своим подданным… Ведь я доверяю только себе. Это вам, бескрылым с отдельными личностями, постоянно приходится доверяться друг другу, чтобы добиться цели совместными усилиями. Но, согласись, разочаровываетесь вы чаше, чем действительно чего-то достигаете… А мне не нужно это вечно грозящее разочарованиями сотрудничество с другими личностями, мне достаточно сотрудничества с самим собой.
Была еще одна возможность — роботы. Но идея разумных неживых существ глубоко чужда бабочкам, и я, при всей моей лояльности к человеческим разработкам, в этом остаюсь маака. К тому же ваша история подтвердила, что и роботы могут стать угрозой.
Корабль стоял без дела. В конце концов, торопиться мне некуда. Но однажды бунтовщики с помощью «блокиратора» насильно лишили одно из моих воплощений связи с остальными. И именно эта моя оболочка, став как бы отдельным существом, захватила звездолет и отправилась в космос.
Потому я и расспрашиваю тебя так настойчиво о мирах, где вы побывали… На моем корабле хранились тысячи личинок бабочек. Если предатель нашел пригодный для жизни мир, он мог образовать там колонию. И у меня есть косвенные доказательства, что так и случилось. Я помню ту агрессию, которую проявляли отделенные от меня воплощения. Если ему повезло и он выжил, то, набравшись сил, он вернется, чтобы убить меня. Эта мысль не дает мне покоя».

 

«Да-а, если считать, что я начал издалека, то император и вовсе говорил не о том, о чем договаривались, — подумал Грег. — Но вообще-то история, мягко говоря,забавная».
— Хочу тебя успокоить, — сказал он. — Вряд ли беглецу повезло. И, насколько я понимаю, отныне ты освобождаешь меня от повинности рассказывать тебе обо всех тех безжизненных булыжниках, на которых мы побывали? Лично я уже просто не верю, что мы можем жить где-то еще, кроме Земли, что найдется такой мир… И уж тем более следов колонии теплокровных бабочек мы не встречали нигде. Там, где мы были, не выжить ни нам, ни вам. Могу поклясться тебе в этом всем, чем пожелаешь. Скорее всего, твои беглецы погибли.
— Вода! — сообщил Лабастьер. — Мы добрались до места привала. Здесь ты сможешь умыться и поесть.
Грег почуял запах жареной рыбы, но не поверил себе. Однако, когда они приблизились к берегу ручья, он убедился в верности своего обоняния: две бабочки-урании на вертеле над костром жарили очищенную рыбешку. Размера она была небольшого, зато ее было много: возле костра лежала целая гора, и Грег накинулся на нее с огромным аппетитом, несмотря на отсутствие приправ, масла и даже соли.
Насытившись, он разделся, подошел к кромке воды и остановился. Ручей был неширокий, метров пять, но течение было сильным. Сквозь чистейшую воду отчетливо виднелось каменистое дно. Грег в нерешительности обернулся к Лабастьеру, который, покинув флаер, порхал сейчас рядом с ним.
— Ты чего-то боишься? — спросил тот.
— А тут никакой заразы нету?
— Ты имеешь в виду болезнетворные простейшие формы жизни?
— Вот-вот, именно их.
— Если бы ты знал, в каком виде вы, люди, оставили нам Землю, ты бы ничего не боялся, — заявил Лабастьер. — Подозреваю, что все ее водоемы кипели не один день.
— О'кей, значит, стерильно, — пробормотал Грег и полез в ручей.
Вода была не холодной и не теплой, в самый раз, и она кишела рыбой. Вдогонку император спросил:
— А почему ты боишься смерти? Ты всегда ее боялся?
Интересный вопрос. Уже стоя по пояс в воде, Грег ответил:
— Когда я был маленьким, я был уверен, что, когда стану взрослым, ученые обязательно изобретут таблетки бессмертия. Так что я сильно не грузился…
Договорить он не успел. Рядом проплывала огромная рыбина, и он, шутя, метнулся, словно чтобы поймать ее… И поймал! Выбросив добычу на берег, Грег крикнул:
— Пусть пожарят!
— Хороший ответ, — отозвался император. — Рыба не боялась смерти и будет изжарена…
Грег предпочел не развеивать его иллюзий. «Пусть считает меня умнее, чем я есть. Это полезно».

 

Сытый и посвежевший, он растянулся на травке, обсыхая. Потом перевернулся на живот, протянул руку и подтащил к себе одежду. Залез в «карман», достал «книгу», открыл наугад и прочел:

 

Вдруг ударил мороз,
Смерть снимает вопросы.
Бесполезно бежать,
И любуются осы:
Бриллиантовый дождь,
Изумрудные росы…

 

Он перечитал то же самое вслух и спросил Лабастьера:
— О чем это?
— А ты не понял? — вопросом на вопрос отозвался тот.
— Я понял, но я хочу проверить, правильно ли я понял.
— А как ты понял?
«Да, и среди бабочек встречаются евреи…»
— Ну… Что если смерть неизбежна, то не стоит и унижать себя страхом. Нужно принять ее и даже, возможно, увидеть в ней некую высшую красоту…
— Молодец. Ты обозначил почти все семантические пласты. Но есть и еще один, довольно важный. На современной Земле, там, где водятся осы, не бывает холодов. Для них это событие уникально. Они никогда не видели ни инея, ни снега… Им не страшно умирать еще и потому, что они познали нечто необыкновенное. Что, возможно, стоит жизни. И еще одно. У махаонов эта интонация присутствует почти всегда: любое действие бессмысленно, высшая добродетель — в созерцании.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6