Си
The End
… Он наград не ждал,
Он не ждал похвал,
Он делал то, чего не мог не делать,
Раб и бог цветного мела…
Из песни «Метод»
«AbbeyRoad». XXI век.
Нет, она явно не спит, только делает вид. Повернувшись на бок, к ней лицом, я тихо спросил:
– Дорогая, ты действительно уверена, что хочешь туда пойти?
Кристина приоткрыла один глаз.
– Да, – лаконично отозвалась она, и глаз закрылся.
Тихонько, стараясь ее не разбудить, я выбрался из постели ровно в семь ноль-ноль, поймал экомобиль и рванул в студию. Ворона предложил мне провести презентацию в зале Дома композиторов, но я отказался. В конце концов, наша студия не многим меньше. Зато и я, и все наши будут чувствовать себя тут в своей тарелке. Приглашены только самые близкие, самые лучшие друзья, самые уважаемые коллеги да немного специальной прессы. Я не желаю испытывать ни малейшего дискомфорта.
Альбом “Abbey Road. XXI век” не является коммерческим проектом, от его успеха или провала не зависит ничего. Но, несмотря на эту его “никчемность”, я еще никогда не чувствовал такой ответственности. Да, альбом сведен, но, как всегда это бывает, в последний момент обнаружился “ряд мелочей”, и я собирался посвятить им те двенадцать часов, что остались до начала. При чем, я вовсе не был уверен, что этого времени мне хватит.
Понимаете, ведь задача моя, которую подсказал мне однажды мой безвременно усопший ДУРдом, состоит вовсе не в том, чтобы переиграть «Битлз» звуками современных инструментов, это было бы скучно. И не в том, чтобы сделать их песни как-то по-своему – хоть как, лишь бы по-своему – терпеть не могу такие «обработки»… Нет, моя задача – перевести «Битлз» на современный музыкальный язык. Чтобы мой современник, слушая эту запись, получал бы в результате то, что сто лет назад получал, слушая «Битлз», их современник.
Как этого добиться? Точно также, как, например, перевести текст со старославянского на современный русский. Прежде всего, нужно знать в совершенстве оба языка. Вникнуть в оригинал, понять, изучить, прочувствовать, убедиться, что ты овладел материалом полностью, не пропустил ни единого нюанса, а затем изложить все это без остатка сегодняшним языком в сегодняшнем культурном контексте.
Но слова это слова, а музыка есть музыка, тут все спорно. Как делать «Come Together» я понял сразу. Как делать «Oh! Darling» мне подсказал Дом, и я, кстати, поменял последовательность номеров в альбоме, у меня он начинается именно с этой песни. «Here Comes The Sun» мне открыл Чуч, который буквально влюбился в эту песню… За эти и некоторые другие треки я был более или менее спокоен. Но были еще «Something», «Because», «You Never Give Me Your Money» и, наконец, «Golden Slumbers», вся беда которых (или, точнее, моя беда) заключалась в том, что они настолько мне нравились в их первозданном звучании, что я не мог отделаться от мысли, что кощунствую, что-то в них меняя.
Нет, и остальные мне нравились не меньше, но их перевоплощение состоялось как-то само собой, я записал и свел их так, как, мне кажется, сделали бы это сами «Битлз», окажись они в нашем времени, имея наши возможности. А вот с назваными четырьмя вещами я застрял. Они тоже были готовы, но меня не оставляло ощущение, что я что-то испортил, чего-то не донес, где-то сработал на одной технике, спекулируя другими удачами…
Студийный нейрокомпьютер был уже перенесен в демонстрационный зал. Весь день напролет я вновь и вновь слушал альбом, что-то поправлял, что-то менял – баланс, тембры – вводил и убирал инструменты, бэки… И мне все время кто-нибудь мешал. Отключиться я, хоть и порывался, но не мог, ведь все звонили именно по поводу презентации, что-то уточняли, что-то спрашивали, что-то советовали. Ворона, Чуч, кто-то еще… Вдруг нарисовалась конопатая Скюле из Осло, но эту я сразу отправил к свиньям, ее только мне тут не хватало… Хорошо хоть позвонила, а не приперлась без предупреждения. Кристина меня съела бы, она бы ведь сразу обо всем догадалась. Я нашел в баре бутылочку джина и хряпнул сразу граммов двести. С недосыпа они очень плотно прилегли у меня в желудке.
Особенно достали Козлыблины – как реальный, так и виртуальный. То они уточняли порядок песен и их длительность, то им обоим зачем-то понадобился Боб, а потом и его племянничек Какукавка, то Вадик-реальный привязался с тем, чтобы я объяснил, с чего я вообще взялся за эту работу, то он-виртуальный настойчиво выяснял у меня какую-то ерунду, связанную с «Битлз», типа, где жил Ринго в шестьдесят девятом…
– На фиг вам все это надо?! – разозлился я.
– Надо, надо, – заверил Козлыблин. – Не один ты готовишься.
Придурки. Один реальный, другой виртуальный. Два веселых гуся. Впрочем, я еще должен быть им очень и очень благодарен, ведь они взяли на себя организацию видеоряда. Я-то предлагал только аудио-продукт, но людям будет скучновато сидеть в зале и слушать музыку без всякого шоу, какой бы гениальной эта музыка не была.
Сперва я предполагал цветомузыкальное решение – всяческие мигающие лазеры и голографические фигуры, но потом решил, что это ерунда, «Битлз» никогда бы не решили вопрос так банально. Тогда появилась идея прослушивания альбома в полной темноте, вот это было бы в их духе… Но слишком рискованно, не всем это понравится. Но тут, буквально пару дней назад, откуда ни возьмись, появились Козлыблины и давай обхаживать меня, мол, они подготовят весь видеоряд – пустят в дело отрывки из хроник, из фильмов и анимации, дополнят нейрографикой и прочим. Я, конечно, побаивался их самодеятельности, но согласился. Хуже не будет, мне-то самому все равно предложить нечего.
* * *
Я устал слушать эти песни, все более убеждаясь, что работа до ума не доведена. А вокруг меня уже вертелся подготовительно-административный смерч, закручивал который Ворона. Какие-то люди носили куда-то столы и стулья, наверное, туда, где после прослушивания намечался фуршет, менялись светильники, запускались игрушки-антигравы: по студии уже плавали разноцветно-серебристые рыбины и одна маленькая желтая подводная лодка… Я старался во всё это не вникать, но и полностью отрешиться от стихии тоже не мог. Для усиления индифферентности накатил еще граммов полтораста…
В какой-то момент меня вдруг охватила просто дикая паника, я понял, что поторопился, что исход этой акции для моего профессионального честолюбия будет летальным. Всяческие представления нужно затевать только тогда, когда выполнено и многократно выверено АБСОЛЮТНО ВСЁ. Поняв всю тщету происходящего, я вынул из ушей мягкие шарики широкополосных наушников, и когда в очередной раз мимо меня, тряся животиком, пробегал Ворона, я поймал его за локоть и жалобно сказал:
– Аркаша, прости. Всё отменяется. Я не готов.
Он повертел пальцем у виска и прокомментировал свой жест:
– Пи-пить надо меньше. И нервы лечить, – сказав это, он вырвался из моей хватки и, продолжая, как ни в чем не бывало, свою бурную деятельность, исчез из виду.
Да он что, баран, не понимает всей серьезности происходящего?! Всей глубины бездны, в которую мы катимся?!! Я тяпнул еще соточку и отправился на поиски. И нашел его руководящим процессом извлечения из подвала каких-то заплесневелых деревянных скамей на ржавой железной арматуре. Плесень и ржавчина будет сняты, скамейки покрыты суперлаком, и через полчаса они будут как новенькие стоять в демонстрационном зале… Но с моего альбома не снять ни ржавчину, ни плесень.
Я поймал Аркашу и сказал:
– Я поехал домой. Я в этом дерьме участвовать отказываюсь.
На этот раз он очень внимательно посмотрел мне в глаза. И вынул из внутреннего кармана какую-то пилюлю:
– Выпей-ка.
– Что это за гадость?
– Антидепрессант. Аб-абсолютно безвредный. Выпей две.
Я выпил. Но сказал:
– Депрессия здесь не при чем. Я просто поторопился. Понимаешь?!
– Понимаю, – кивнул Ворона. – Но отступать нам поздно. Та-та-такие люди приглашены. И не только люди. Давай-ка, пойдём в гостевую, ля-ля-ля… Ляжешь, по-поспишь…
Его «ля-ля-ля…» меня рассмешило, и я как-то сразу успокоился. Он отвел меня в небольшую комнатку с мягкой мебелью, погасил свет, я скинул ботинки, забрался на диван и позвал:
– Ворона!
Вообще-то в глаза мы его так никогда не называем, но мне хотелось затронуть какую-то самую, что ни на есть доверительную нотку.
– Да? – спросил он, обернувшись в дверном проеме.
– Ты классный, Ворона, – сказал я. – Разбудишь меня?
– Раз-раз-раз… – сказал он так, словно проверял микрофон. – Раз-раз… Раз-э-э-бужу. – И быстро вышел, закрыв за собой дверь.
Волнуется… А чего волнуется? Я немножко похихикал и уснул.
* * *
Но проснулся я сам. Где нахожусь, понял не сразу. Тишина и тьма кромешная. Сполз на пол, встал на ноги, почувствовал, что босой. Стал искать ботинки – встал на четвереньки… И тут распахнулась дверь, и в нее ворвались шум и свет. А так же мои друзя-однополчане – Чуч, Боб, Пила и Петруччио.
– Ага! – заорал Чуч. – Вот он! Уже в позе! Держи именинника!
А Петруччио направил на меня объектив встроенной в авторучку камеры, поясняя:
– За такой сюжет «Новости Мира Глазами Свиньи» на руках меня носить будут!
Я сразу все вспомнил и все осознал. И вспомнил, кстати, как всё сейчас будет хреново. Но теперь это меня почему-то совсем не беспокоило. Получать, так по заслугам. Я обулся, пожал им всем лапы, что-то каждому сказал и отправился в зал. Пьяным я себя не чувствовал, но состояние было какое-то не совсем естественное. Стеклянное.
Идти пришлось через вестибюль. Кого только тут не было. И робот Ева, и моллюск Нелли, и эльфийка Лёлька, оживленно болтающие с Кристиной, которая держала в руках клетку-домик с Муркой. Были и журналисты, и музыканты из дружественных групп, и парочка каких-то тёмных личностей в серых плащах, неотступно следующих за Вороной…
Машинально со всеми здороваясь, я, как можно скорее, просочился в пункт следования. Я все решил. Включил компьютер, вытащил альбом и на место своих треков «Something», «Because», «You Never Give Me Your Money» и «Golden Slumbers» поставил оригинальные – битловские. Пусть будет так. «Let It Be», опять же. Не хочу я врать. Если не смог сделать эти песни так, как надо, то и хорошую мину при плохой игре делать не буду. Если кто-то примет такую компоновку за авторскую находку, я отговаривать не буду. Но после демонстрации я все равно всё честно расскажу. Вот так.
– Ну что, начинаем? – подошел ко мне Петруччио. – Готов? Я тут речь приготовил, ее сначала залепить или после?
– Потом, – сказал я сдержанно. – Если захочешь. Загоняй народ.
И народ повалил. Все расселись на скамьях. Свет померк. Я треснул по кнопке “Enter” и хотел, было, уйти, но раздался этот щемящий первый аккорд «Oh! Darling», и я остался. Я слышал это тысячу раз, но сейчас, из-за того, что я был не один, из-за того, что со мной вместе это слушали люди, в большинстве близкие мне и любимые мною, я вновь услышал эту песню, словно впервые. Я услышал ее их ушами. И забыл, что такой, какая она стала, сделал ее я. И, кстати, я сработал даже лучше, чем некогда мой ДУРдом, потому что я все-таки человек, в конце-то концов.
Видеоряд. Неплохо, но как-то неказисто. В качестве шоу зрители увидели двух человек – мужчину и женщину. Женщина танцевала, она была прекрасна и очень походила на Кристину. Мужчина (я?) пел ей – просил ее, приказывал и угрожал, осыпал ее цветами, падал перед ней на колени и, заливаясь слезами, ползал, целуя ее следы… Но она так ни разу и не обратила на него внимания. От горя бедняга окаменел, а потом рассыпался на кирпичики. И тогда только я понял, что это был не только я, но и мой несчастный ДУРдом.
… Песня закончилась, и зал разразился аплодисментами. Так. Я чувствовал, что лицо мое пылает. Теперь – «Come Together». “Enter!” Что я в ней изменил? Сделал еще жестче. Теперь она звучала ни как призыв, а как жесткий приказ, как ритмизированный зов дудочки крысолова.
Честно говоря, уже вторую песню подряд я слушал со странным ощущением, что она стала даже лучше, чем была каких-то пару часов назад. Неужели, будучи в невменяемом состоянии, я ухитрился внести в запись какие-то гениальные коррективы, о которых потом забыл? Ну, не было тут духовой секции, и не было басового поливокса, или что это там звучит?!
А на стереоэкране тем временем появились «Битлз». Древняя камера снимала их методом «нон-стоп» Они шагали по старому каменному городу, наверное, по Ливерпулю или по Лондону… Я вспомнил эти кадры, они из клипа на выпущенную посмертно песню Леннона «Free as a bird». Но умницы-Козлыблины сделали изображение объемным и добавили один штрих: все, кто встречался им в городе, бросали свои дела и шли за ними. И среди этих людей я узнавал всех тех, кто сидит сейчас в зале.
Следующий номер – «Something». “Enter!” Я весь внутренне сжался и даже закрыл глаза. Ну, вот и кончился мой триумф. Сперва все заслушаются, потому что это красиво, пусть не современно, но очень красиво, но потом кто-нибудь поймет, что это оригинальная битловская запись, что я ничегошеньки не сделал, и этот «кто-то» обязательно скажет: «А король-то голый»… И будет прав. Голее некуда.
Пока я все это думал, песня уже зазвучала… Я навострил уши… Что такое?! Это не оригинал! Но это и не тот неудачный трек, который я решил не обнародовать… Все звучит так ново, как я бы никогда не сумел придумать, хотя выполнено все как раз в том самом ключе, к которому я стремился. А голос – Харрисона. Конкретно его, без всяких наворотов. Да ну, что это, глюки у меня, что ли?!!
Я открыл глаза. Видеоряд был очень простым. На небольшом подсценке стояли «Битлз» в разноцветных, расшитых узорами халатах и играли «Something». Харрисон пел. Всё.
Песня закончилась. Аплодисменты были такими же, но словно бы чуть-чуть сдержаннее. Люди как будто испугались чего-то. А уж я-то перепугался однозначно и находился сейчас в полном оцепенении.
«Битлз» на подсценке переглянулись. Ринго встал из-за барабанов.
– Listen, Ringo – обернулся к нему Джон. – What whas this fucken shit your gave us, were did you take it?
– Mal has brought, – пожал плечами тот. – He sad, it’s coolest grass in London. And asid, seemed, normal.
– I don’t know, – насупился Джон и поправил очки. – I don’t like such trip. I meant to relax a bit, but there’s a concert again.
– I like it, – возразил Пол. – We play like gods. We’ve never played like this before.
– And never sung,– гордо оглядел товарищей Джордж, явно имея в виду, что так, как пел только что он, никогда не пел никто из них.
На мониторе возле меня возник тамагочи-Козлыблин, подмигнул мне и сказал:
– Сейчас я их русифицирую, – и исчез.
– И все-таки я чего-то не понимаю, – сказал Маккартни на чистейшем русском. – Все так реально, как и в реальности-то не бывает… И то, как я заговорил, как-то странно звучит… Вы меня понимаете? – глянул он на остальных.
– Я тебя Макка, уже давно не понимаю, – заявил Джон и, сунув в рот жевательную резинку, заработал челюстями.
Пол не обиделся, лишь укоризненно покачал головой, а Джордж обратился к залу:
– Джентльмены, вы не подскажете, где мы находимся, и что, собственно, тут происходит…
Вновь возникший на мониторе Козлыблин прошипел:
– Врубай следующую вещь, а то сейчас начнется…
“Enter!” – ударил я по клавише
– Мне так легко
На дне морском,
Где меня никто-никто не достает,
– запел Ринго на русском “Octopus’s Garden”, и это было так клево, что я заслушался, на время забыв обо всех происходящих чудесах:
– Где в тишине,
На глубине
Мой приятель, осьминог, в саду живет…
Но тут ко мне подсел реальный Козлыблин:
– Ну, как? – спросил он.
– Я чувствую себя полным идиотом, – признался я, – столько мучился с этим альбомом, а твои мультяшные “Битлз” сходу играют все в сто раз лучше.
– Они не мультяшные, – расплылся он в улыбке. – Это мой двойничок придумал. Он ведь хакер чумовой. Ты когда-нибудь видел компьютерный вирус с интеллектом?
– Что придумал?! – продолжал я недоумевать.
– Скучно ему там одному стало. Сперва он позаимствовал у марсианских военных файлы с описанием их установки для перекачки личности, и мы с Бобом ее собрали. А сегодня он влез в бобовский компьютер, который тот в сарае прячет, перенесся в шестьдесят девятый год прошлого века и скопировал их, – кивнул он на сцену.
– Так это не анимация?
– Нет, конечно. Я про что тебе и толдычу. Это их виртуальные копии. Теперь они здесь живут. Еще не освоились, правда, думают, что все происходящее – наркотический глюк, но уже стали частью вашей студии и интуитивно пользуются всеми ее возможностями.
«Octopus’s Garden» подходил к концу, и как раз в этот момент к сцене подплыла здоровенная золотистая рыбина – игрушка-антиграв. Увидев ее, Ринго с испугу отрастил себе лишнюю пару рук, с чайником в одной из них, и, не прекращая играть на барабанах, забулькал, дуя в носик чайника. Рыбина ретировалась. На том песня и закончилась.
– Ринго, что за дрянь, – сказал Леннон строго. – Почему у тебя столько рук?
– Почти, как у Шивы, – одобрительно улыбнувшись, кивнул Джордж.
Тут и у Пола буквально ото всюду полезли руки – штук десять, наверное, сразу.
– А клёво! – сделал он большие глаза. – Я бы сейчас мог один, без вас работать.
– «Enter!» – подсказал мне Козлыблин, и я, опомнившись, ударил по клавише.
«Битлз» тут же послушно заиграли «I Want You». На русском, конечно же. А Козлыблин зашептал мне в ухо:
– Он их к твоему альбому в таком режиме пристегнул, что, когда ты запускаешь песню, они ее исполняют, а в остальное время – свободны…
– … Я так хочу тебя-а, беби!.. – крайне неприятным, полным агрессии голосом выл тем временем Джон Леннон. И, похоже, они начали по-настоящему осваиваться. Потому что теперь картинка была уже не такой простой. Во время пения под мрачное арпеджио рефрена Джон вдруг начал расти, стал огромным, казалось, навис над первыми рядами, и в тот момент, когда он запел, – «never!», прямо из ушей у него полезли змеи и стали падать в зал. Я услышал, как где-то среди зрителей отчаянно захохотала перепуганная Мурка. Но, само собой, это была чистейшая виртуальная голография, и гости быстро успокоились. Затих и кошачий смех.
«Here Comes The Sun» умеренный Джордж Харрисон спел без всяких выкрутасов, если не считать того, что на маленьких скрипочках и гобойчиках ему подыгрывала целая армия сверчков и мотыльков. (Кстати, в «Maxwell’s Silver Hammer»Полу подквакивал лягушачий хор.)
«Because» пелась сама. То есть «Битлз» исчезли вместе с подмостками, а голоса струились одновременно с дрожащими акварельными лучами, сплетавшимися в живое импрессионистское полотно.
А потом возник красный в белых ромашках рояль, и за ним Пол, который жалобно затянул самую, по-моему, красивую в альбоме мелодию:
– Ты не даешь мне свои деньги,
Даешь мне лишь пустые обещанья,
Я ставлю подписи, а на прощанье
Ты шутишь…
* * *
И вот отзвучала последняя простенькая песня под гитару – «Her Majesty», и звуки смолкли. Мне не на что больше жать: альбом закончен. Все сидели ошарашенные и слегка подавленные, чувствуя себя побывавшими в прекрасной, но жутковатой сказке.
«Битлз» стояли на полу, без всякой сцены, и выглядели самыми обыкновенными, основательно растерянными парнями. Они поклонились. Зал не хлопал. Зал встал. Встал даже я. Люди стояли молча, и я видел, что некоторые из них плачут. Я не сразу понял, почему. Но тут моей руки коснулся Чуч, и я увидел, что его лицо тоже в слезах.
– Ты нам ничего не оставил, – сказал он и пошел к выходу.
В это время Джон, показывая на нас глазами Полу, тихо сказал:
– Какие-то они долбанутые. Этот трип затянулся, я хочу домой.
– Мне понравилось, – откликнулся Пол. – Но, вообще-то, я не понимаю, с какой стати мы тут работаем. При том, кажется, совершенно бесплатно.
Пробравшись через зал, к ним подошел Петруччио. Я видел, что минуту назад он о чем-то шепотом переругивался с Козлыблиным.
– Джентльмены, – обратился он к «Битлз», – я постараюсь вам все объяснить. – Он обернулся к нам: – Присядьте.
Мы послушались.
– Погоди, парень, – остановил его Джон и выплюнул жвачку на пол, – присядь-ка сам.
– Но… – начал было Петруччио.
– Ты не понял?! – угрожающе шагнул к нему Джон. – Быстро сел!
Петруччио не стал спорить, вернулся к зрителям и уселся на скамеечку в первом ряду. Остальным пришлось потесниться. А Джон вновь обернулся к Полу:
– Интересно, все-таки, вы все тоже мне кажетесь, или у нас и в правду трип один на всех?
– Я тебе точно не кажусь, – отозвался Пол. – Скорее уж ты мне кажешься.
Джон махнул рукой, показывая, что данная тема ему по большому счету безразлична, и продолжал:
– Вообще-то все у нас тут круто получается. Трип есть трип. Макка, ты когда-нибудь сочинял в трипе?
– Спрашиваешь, – усмехнулся тот.
– То-то и оно, – кивнул Джон. – У меня сейчас песня появилась. Сразу вся – целиком. В жизни так не бывает. Сыграем? Может, запомню.
– Сыграем, – согласился Пол и обернулся к остальным: – А?
Джордж, который уже отрастил себе четыре лишних руки, развел всеми шестью, мол, а чего ж не сыграть. А Ринго, согласно кивая головой, уже что-то начал тихонько подстукивать по хэту тут же возникшей перед ним ударной установки.
В руках Джона вновь появилась гитара, и он заиграл перебором мягкий мажорный аккорд. Вступил бас Пола, откуда-то зазвучал орган, Джордж сделал чисто клэптоновский сольный риф… И Джон запел на мелодию, слегка напоминающую его же “Across The Universe”:
– Всю субботу я учил язык дождя,
Точки и тире в стекло не знали сна.
В воскресенье мне едва хватило дня
Слово «никогда» прочесть в слезах окна.
Любит он это оптимистическое словечко – «никогда»… Внезапно музыкальная картина изменилась, ритм стал рубленным, упругим, Джон завел припев:
– Но приходит понедельник,
Почтальон несет газеты,
Палачи спешат на смену,
«Никогда», что значит это?
Никогда меня не встретишь
Или никогда не бросишь?
Палачи и почтальоны
Все в делах, у них не спросишь…
Раньше я не слышал эту песню… Впрочем, что тут удивительного, ведь виртуальный Джон сочинил ее прямо сейчас, а Джон реальный ее так и не написал…
– Никогда не станешь тем, чем хочешь стать,
Никогда не будет так, как хочешь ты;
Или все наоборот – спеши мечтать,
Не обманут никогда тебя мечты?..
Хотя есть тут какая-то перекличка и с Ленноновским “Imagine”. Что, вообще-то, тоже вполне естественно.
Потом был офигенный сольник, потом опять припев, пауза… И снова, как и в начале, осталась одна гитара Джона. И он закончил:
– Ночью стала льдом в моем окне вода,
Так и не успев открыть, что ж «никогда».
А потом, выждав немного, пока окончательно угаснет звук, сказал:
– Клево. Так, – он указал пальцем на Петруччио, – ты что-то хотел сказать. Давай, пока мы слушаем. Так как ты являешься частью моих наркотических галлюцинаций, не думаю, конечно, что ты скажешь что-нибудь путнее. Но попробуй, попробуй. Скажи, например, когда мы, наконец, вернемся домой?
Петруччио поднялся и снова вышел к «Битлз».
– Видите ли, ребята, – сказал он. – Домой не получится…
– Ты уволен, – прервал его Джон. Но Петруччио упрямо продолжал:
– Вы теперь живете здесь. Сейчас – конец XXI века, это Россия.
– Снова в СССР, – с философским видом изрек Джордж.
– Меня это не устраивает, – покачал головой Джон. – Я сюда не просился. Впрочем, ерунда это всё. Очнусь я все равно дома.
– Видите ли, – снова сказал Петруччио, – вы не очнетесь. – В его голосе прозвучала трагическая нотка. – Вы – лишь копия настоящего Джона. Его личность скопирована в компьютер, и это и есть вы.
– В калькулятор? – нахмурился Джон.
– Типа того, – кивнул Петруччио.
– Привидится же такое, а? – испуганно протянул Ринго и быстро-быстро заморгал. – Как же так? Почему в калькулятор? Я и считать-то, как следует, не умею…
И тут рядом с ними материализовался лже-Козлыблин.
– Парни! – сказал он. – Хорош спорить. Вы ничего не поняли. Не слушайте этого придурка, он и сам ничего не понимает. Вы стали бессмертными, вы стали волшебниками! Весь мир у вас в руках, вы просто еще этого не поняли. Пойдемте, я вам все покажу.
«Битлз» переглянулись.
– Пойдемте, пойдемте, – настаивал лже-Козлыблин.
– А почему бы и нет? – пожал плечами Джон, обращаясь к остальным: – Человек с такой рожей должен быть хорошим продюсером.
– Тогда – за мной, – скомандовал Козлыблин: – раз, два, три!
Раздался хлопок, вспыхнуло бирюзовым неоновым светом угловатое облачко с оранжевой надписью внутри: «BOOM!!!», и вся эта братия исчезла. Кроме, конечно, Петруччио.
Зал молчал.
– Ну вот, – сказал Петруччио, как мне показалось, с откровенным облегчением. – Если хотите, я и вам все объясню.
Этакий универсальный объясняльщик.
