Соль
Неприкаянная душа

– Да, слушаю?! – заорал я, поспешно завертываясь в простыню. Я ожидал увидеть на стереоэкране приветливое лицо какой-нибудь симпатичной медицинской сестрички, которая с трогательным волнением в голосе сообщит: «Поздравляем, у вас – сын…» Но вместо этого там возникла не очень-то презентабельная, но до боли знакомая мужская физиономия.

– Что, блин, козлы, не ждали?! – радостно проорал Козлыблин. И то, правда: уж кого я не ожидал, того не ожидал. Однако, увидев, по-настоящему обрадовался:

– Вадик?! Живой! А мы думали, ты «того»…

– Ага! Щаз-з! Не дождетесь!

– Так ведь с Марса живыми не возвращаются. Мы же там были.

– Во-первых, ты противоречишь себе: вы там были и вернулись, так? Во-вторых, с чего ты взял, что я не на Марсе? Тут прикольно!

– Не надо врать, – уличил его я. – Если бы ты был на Марсе, мы бы не могли разговаривать с тобой свободно, а ждали бы, пока сигналы туда-сюда пройдут.

– Умный, – осадил меня Козлыблин саркастически. – Друга похоронил и рад. А тот возьми да воскресни, вот досада-то!..

– Вадик, – сказал я сдержанно. – Я ОЧЕНЬ рад тебя видеть. Правда. Мы все ОЧЕНЬ за тебя переживали. Но мудила ты редкостный, и это неопровержимый факт. Так что или ты внятно объяснишь мне, где ты и что с тобой произошло, или я отключусь.

– Да чего тут объяснять? – внемля моим доводам, взял он на тон ниже. – Все просто. Мое тело пока что находится на Марсе, оно в коме. А душу я скачал в сеть.

– Что-что? – не поверил я своим ушам.

– Что слышал. Ты кино древнее видел – «Газонокосильщик»? Плоское ещё.

– Смотрел. В детстве.

– Ну, вот. Кто-то ведь должен был стать первым виртуалом.

Я открыл рот, сам еще не понимая, то ли от удивления, то ли, чтобы что-то сказать, но Козлыблин опередил меня:

– Постой-постой. К тебе тут из роддома ломятся. Принимай поздравления, я на тебя позже выйду.

И его небритая рожа уступила место давно ожидаемому личику симпатичной медицинской сестрички.

Когда Кристина торжественно внесла ребенка в дом, я взял его на руки, порывисто склонился над ним… И молчавший доселе перевязанный синей лентой сверток разразился дикими воплями. Выхватив его у меня из рук, Кристина вскричала:

Страшилище! Ты напугал ребенка!

– Чем?! – поразился я.

– «Чем, чем»! Волоснёй!

«Волоснёй»?! Ну и словечко… Меня предупреждали, что женщины после рождения ребенка деградируют, но я не ожидал, что этот процесс будет таким стремительным.

– Давно пора постричься, – бросила Кристина, неистово тряся сверток.

– Между прочим, заметил я, эта «волосня» часть моего сценического имиджа.

– Купи парик. На шампуне сэкономим. Когда Степка, наконец, затих, она сообщила полушепотом: – Воспитанием сына я буду заниматься сама. И сама выберу ему гувернантку.

Я не стал распространяться на тему того, что понятие «сама» и понятие «гувернантка» входят между собой в явное противоречие. Я уже давно смирился с мыслью, что лучший способ не иметь неприятностей, это не спорить с Кристиной. Иногда я даже удивляюсь, откуда берутся неприятности у других людей, если у них нет Кристины.

– Дать объявление? – шепнул я смиренно.

Кристина осторожно, как сапер мину, положила сверток в кроватку и тронула клавишу на ее спинке. Кровать плавно закачалась. Кристина обернулась ко мне, и на лице ее обнаружилась язвительная усмешка:

– Да? – спросила она вполголоса. – Объявление? Специально для маньяков? Ты не знаешь, что маньяки находят своих будущих жертв в основном по объявлениям?

– Откуда ж мне это знать? – пожал я плечами, чувствуя себя детоубийцей. – Но как тогда мы будем искать гувернантку?

– Да уж как-нибудь найдем, – успокоила меня Кристина. – Я сама найду. Тем более что гувернантка нам нужна виртуальная, это сейчас модно и очень удобно.

– А как это? – удивился я.

Она посмотрела на меня с нескрываемой жалостью. Как смотрят на убогих. Потом заговорила нарочито медленно, четко и разборчиво:

– Очень просто. Через камеру виртуальная гувернантка непрерывно наблюдает за ребенком по сети, читает ему сказки, поет песни, короче, всячески развлекает. Попозже она будет учить ребенка говорить. А сейчас, если надо, укачает его с помощью дистанционного привода. Ну, а уж когда нужно будет покормить его или перепеленать, сообщит об этом матери. – И, как бы на всякий случай, пояснила: – То есть – мне.

– Ты уверена, что это значительно облегчит нам жизнь? – усомнился я. – Настоящая, невиртуальная гувернантка и покормила бы сама и переодела…

– Да?! Какой ты, все-таки, милый. Тебе просто не терпится подпустить к нашему ребенку чужую тётку. Сделать ее доступ в наш дом свободным… А что ты знаешь о ней?! Ладно, если она просто воровка, а вдруг она какая-нибудь извращенка или психопатка, или, например, сатанистска?.. Тебе хочется, чтобы нашего ребенка принесли в жертву дьяволу?!

– Ну, с какой стати?! – запротестовал было я, но она тут же осадила меня:

– Ты хочешь сказать, что подобные вещи случаются крайне редко? Да, это так. Но они случаются. И если это случится именно с нами, вряд ли мы успокоимся тем, что подобные вещи случаются крайне редко… И вообще. Я так и знала, что, только мы приедем домой, ты начнешь лезть к нам со своими дурацкими советами.

«С какими советами?! К кому «к нам»?!» – поразился я. Но на этот раз стойко промолчал. А Кристина продолжала:

– Давай договоримся. Ближайшие пять лет ты не будешь вмешиваться в процесс воспитания ребенка. Потом – посмотрим. Потом ему, возможно, и понадобится твердая мужская рука, отцовский пример и тому подобное. А пока твое дело зарабатывать деньги, моё – заботиться о ребенке. Договорились?

– Договорились, – обреченно пожал я плечами. И услышал, как под столом хихикнула Мурка. Всё эта дикая тварь из дикого леса понимает. Поумнее нас с вами будет. И, похоже, в этом доме все представительницы женского пола, независимо от вида, в заговоре против меня…

– Может, я тогда пойду в студию? – смиренно спросил я. – Поработаю.

– Сходи, сходи, – легко согласилась Кристина. – Толку больше будет.

Это называется, любящие супруги встретились после долгой разлуки. Замечательно. Прелестно. Восхитительно…

И я поехал на студию. Честно говоря, это было как раз то, чего я хотел больше всего. Мысль о том, что появление в доме ребенка прервет мою работу как раз тогда, когда она только-только начала спориться, мне не улыбалась. А она действительно начала спориться. Я уже показал Пилецкому и Чучу демо-версии своих трактовок «Come Together» и «Here Comes The Sun», и видел, что они конкретно обалдели. При чем в «Солнце» Чуч подсказал мне одну фишку, благодаря которой песня стала еще ярче.

В принципе, можно было, конечно, связаться со студийным компом по сети и работать, не выходя из дома. Но, во-первых, и это главное, студийная обстановка больше располагает к творчеству. Во-вторых, хотелось полного одиночества. В-третьих, тогда пришлось бы отказаться от ряда аналоговых примочек. Можно, конечно, и без них обойтись, даже, может быть, они и не понадобятся, но желательно чувствовать себя во всеоружии. Я расплатился с таксистом, и экомобиль умчался. Я вошел в студию и уселся перед нашим навороченным нейрокомпьютером. Не всякая группа может себе позволить такую мощную хрень. Но «RSSS» это по карману.

Умная машина узнала меня, определила, что время сейчас не репетиционное, и сделала правильный вывод: на вспыхнувшем экране появилась плоская заставка моего личного проекта обложка вожделенного альбома. Синее небо, зелень деревьев, уходящий в перспективу пустынный проспект, смешные, похожие на черепашек, машинки по обочинам, белые полосы пешеходного перехода, шагающие по ним «Битлз»…

Я аж подпрыгнул. Их пятеро! Почему?! Откуда взялся пятый?!! Кто это там затесался – в середине, между Полом и Ринго?! Что за чертовщина? Но я тут же узнал его. Потому что неожиданный персонаж ожил и обернулся лицом ко мне:

Привет. Наконец-то. Я уже тут ждать замучился.

Это снова был Козлыблин. Придурок!

Здорово, откликнулся я. Как это ты туда влез?

А, махнул он рукой, я ведь теперь файл. А для файла это раз плюнуть. Я и не такое могу.

Сказав это, он легонько наступил Полу Маккартни на пальцы босой ноги, тот вздрогнул и отдернул ногу. Я вытаращил глаза, но Вадик, хихикнув, успокоил меня:

Анимация. Ничего сверхъестественного.

Слушай, а ты меня точно не разыгрываешь? – усомнился я.

– Ага, посерьезнел он. Я, блин, что делать не знаю, а ты – «разыгрываешь»… Я ведь думал, что в компьютер только скопируюсь, а вышло, что я в него перекачался.

– То есть, что – ты уже никогда не станешь нормальным, а так виртуальным и останешься?

Он очень внимательно посмотрел на меня. И его лицо заполнило собой весь экран. Таким серьезным я не видел его еще никогда. Мне даже стало не по себе. Он сказал:

– Я не знаю. Но зришь ты в корень. Мое тело в коме, и сейчас его уже отправили на Землю, чтобы исследовать. Я боюсь, что когда его заставят очнуться, оно умрет. Потому что, меня-то в нем нет… Если, конечно, я до этого не придумаю, как в него вернуться.

– А ты не знаешь?!

– Да нет же. Я ведь не ожидал, что так выйдет… Помогите мне, ребята. Пожалуйста.

Одна голова хорошо, а полторы – лучше. Я вызвал в студию Боба.

… – Ну, ты и урод! – сказал Боб Козлыблину. В правдивости его рассказа он не усомнился ни на миг, так как давно его знал и был в курсе его способностей. Тем более что Бобу тот рассказал все чуть подробнее, чем мне.

Оказывается, на Марсе его определили компьютерщиком в лабораторию, где военные ведут исследования по нуль-транспортировке. Принцип такой: произвести подробнейшее, на атомарном уровне, цифровое описание предмета, затем эту информацию передать в пункт назначения и там предмет воссоздать.

Для этой цели в лаборатории был разработан и смонтирован «атомный сканер». Но вот беда: цифровое описание предмета на нем получалось, однако воссоздать объект по этому описанию пока не выходило. Приемный лоток сканера был небольшим, с арбуз величиной, да и формы сферической… Что и подтолкнуло Козлыблина засунуть туда башку. И вот результат. Он-то просто хотел получить свой объемный цифровой портрет, а вышло черт знает что…

– Ну, урод… – еще раз протянул Боб, а затем спросил: – И что ты предлагаешь нам делать?

– Для начала надо выкрасть тело, – заявил Козлыблин. – Оно на Земле уже завтра будет.

– Легко сказать! – возмутился Боб. – Как ты себе это представляешь?! Еще только трупы я не воровал!

– Какие трупы?! – возопил Козлыблин. – Во-первых, тело одно, а во-вторых, оно живое!

– Ладно, допустим, мы сумеем его выкрасть, – вмешался я, – что с ним дальше-то делать?

– Делать с ним, как раз, ничего не надо. Пока я не придумаю, как в него вернуться, пусть себе лежит. Отдыхает. Вам-то что? Есть оно не просит…

– Да? – усомнился Боб. – Не просит? А если оно подохнет от истощения? – Козлыблин обиженно поморщился, но Боб не позволил ему и рта открыть: – Его ведь, небось, как-нибудь подкармливают искусственно, а мы – не медики! Подохнет, мы виноваты будем. Сам-то ты в комп спрятался, а нас в тюрьму засадить хочешь.

– Ну, а что же мне делать теперь? – расстроился Козлыблин. – Тут, что ли, оставаться, при живом-то теле?

– Раньше надо было думать! – отрезал Боб.

– Мне, вообще-то тут хорошо, я же тут волшебник, – вяло признался Козлыблин, и в тот же миг его нос и уши принялись быстро расти. Нос превратился в хобот, а уши в слоновьи лопухи, затем хобот расцвел сиреневым цветком, а уши, позеленев, стали листьями. Тут же все это увяло, опало, и он снова стал собой, продолжая: – Но противно как-то сознавать, что ты не настоящий…

– Ладно, ты, – наехал я на Боба, – хватит уже его гнобить, ему и без нас тошно.

– Да понимаю, – кивнул Боб. – Это же я так, от бессилия… Ну, не знаю я, что делать, не знаю!

– И я не знаю, – согласился я.

Мы помолчали.

– А куда его повезут, твое тело-то? – спросил я.

– Эта информация у меня есть, – заверил Козлыблин. – Для меня и раньше-то в сети преград не было, а теперь и вовсе.

– Ну, так диктуй. Урод, – сказал Боб обреченно. – Красть мы никого не будем, но хотя бы узнаем, что с ним делать собираются, поговорим с врачами, может, что-то и придумаем…

После марсианских гастролей, у всех членов нашей группы есть допуск в марсианский космопорт «ЁсМас». На следующее утро мы с Бобом примчались туда за полчаса до прибытия шаттла «Золотой хвост», в котором, по сведениям Козлыблина, и должны были доставить на Землю его тело.

Не нравилось мне все это, ох, не нравилось… На всякий случай мы договорились вооружиться. За годы гастрольной жизни у меня накопилось довольно много разных разрешенных защитных примочек, и все их я сейчас распихал по карманам: зуду, электрошоковый жезл, вспышку-парализатор, кольцегравитат и тому подобное.

Собираясь, я нечаянно уронил гранату-невидимку, она сработала, и, разбуженный ее хлопком, захныкал Степка. С ним проснулась и Кристина, сонно посмотрела в мою сторону и проницательно спросила:

– Совсем обнаглел? Хочешь сына сиротой оставить?

И это при том, что, повторяю, граната сработала, и видеть меня Кристина не могла всяко.

– Все нормально, – промямлил я, выскальзывая за дверь.

… В ожидании прибытия шаттла мы сидели с Бобом в просторном зале для встречающих, и от безделья я предложил ему сочинять текст для новой песни. Пусть она называется «Неприкаянная душа». Этакий рок-н-ролльчик на тему козлыблинских злоключений.

Вообще-то, Боб – техник группы, и в сочинении песен участия никогда раньше не принимал. Но на мое предложение он откликнулся с воодушевлением. Первую строчку задал, естественно, я:

Боб подумал-подумал и выдал:

– Ты чего это несешь? – удивился я. – Какое тесто, какой пельмень?!

– Ну, это образно, – смутился Боб. – Имеется в виду, что душа не материальна, и никакого толку ее помещать в не свойственную ей оболочку нет. Вот, например, душа Вадика, она должна быть в его же теле, иначе – все неправильно. А «ни шиша» это я так специально по-рок-н-ролльному грубовато придумал.

Я внимательно к нему присмотрелся. Нет, вроде, не шутит и не издевается. Ладно…

– Давай-ка еще раз попробуем, – предложил я и, отбивая ритм по коленке, повторил:

На этот раз Боб выдал даже без паузы:

– Почему петухом? – снова потребовал я объяснений.

– Потому что с насеста, – не напрягаясь объяснил он.

– А почему шурша?! Чем?!!

– Крыльями! Что ты придираешься?! Придумай лучше, если такой умный!

– И придумаю, – пообещал я и, опять постукивая себя по коленке, тихонько, почти про себя, повторил «для разгона»:

Но Боб, не дав мне опомнится, выпучил глаза и выкрикнул:

Увидев испуг в моих глазах, Боб завопил:

– Чего, тебе опять не нравится?! Идеальные строчки! Когда мой Рыжий беспокоится, у него шерсть дыбом встает! А у твоей Мурки нет, что ли?!

– Встает, – вынужден был признать я.

– Вот я и применил аллегорию. Душа не хотела жить скучно, то есть, пресно, а хотела жить неспокойно, то есть, шерсть дыбом! То есть, беспокойно! То есть, пуша!

– Нет такого слова – «пуша»! – заорал я.

– Нет, так будет! – парировал Боб. – Это поэзия! В поэзии надо идти непроторенными тропами! Бездарь несчастный!

– Вот что, – сказал я, заставляя себя успокоиться. – Ну ее, эту песню. Давай не будем ее сочинять.

– Ну и не сочиняй, – пожал плечами Боб. – Тебя никто и не просит. Я ее сам сочиню.

Я даже не знал, что ему и ответить, но наш неожиданный поэтический конфликт разрядился сам собой. Раздался голос деспетчера:

– Внимание. Межпланетный шаттл «Золотой хвост», прибывающий с Марса, заходит на посадку. Встречающих просим пройти к площадке номер четыре.

Народ зашевелился. Мы тоже снялись со своих мест и направились к подземному переходу.

Зависнув над космодромом, многотонная туша корабля медленно опускалась на один из зеркальных приемных кругов, разбросанных по зеленому полю аккуратно постриженной травы. Все-таки я до сих пор не могу смотреть на это без благоговения. При том, что я – один из немногих, кому посчастливилось слетать в космос. Перелеты в пределах Солнечной системы – дело сегодня все-таки очень ещё дорогое.

Самое замечательное в посадке шаттла – тишина. Абсолютная, но не ватная. Тишина живая, естественная. Слышно дуновение ветра, слышно сопение соседа, слышно, как что-то хрустнуло под чьей-то ногой, но это шумы посторонние. А сам гигантский конус космического судна слипается с площадкой, не издав ни звука.

И только через несколько секунд после полного приземления, когда отключаются антигравы, ноги ощущают волну сотрясения почвы, и раздается низкий утробный раскат, словно сама Земля стонет, приняв на себя невыносимую тяжесть… Класс! Но мы сюда не любоваться приехали.

Мы изо всех сил вглядывались в фигурки высыпавших на траву пассажиров, ища глазами медицинскую каталку. Но нет, никаких каталок не было. Люди тонким ручейком двинулись в нашу сторону. Я уже понял, что информация Козлыблина о прибытии тела оказалась неверной, когда Боб возбужденно загомонил:

– Смотри! Вон! Двое в форме! Видишь?! Вон! А между ними?.. Видишь?!

И я увидел. Тело очнулось. Оно преспокойно шло собственными ногами под ненавязчивым конвоем двух офицеров космической медслужбы.

– Ёлки! – воскликнул Боб. – Это ж надо!

– Ничего не понимаю… – признался я.

– Чего тут понимать-то? – всплеснул руками Боб. – Ты что, правда, не въезжаешь? Никуда он не скачался, а все-таки только скопировался. И теперь на свете есть два Козлыблина – один этот, реальный, другой у нас – виртуальный.

– Думаешь?

– Чего тут думать? Факт налицо.

Вадик узнал нас издалека, запрыгал и замахал руками, а когда поравнялся с нами, принялся обниматься и жать руки с криками:

– Ребята! Привет! А вы как тут?! Кого встречаете?!

– Кого встречаем? – саркастически усмехнулся Боб, но я ткнул его локтем в бок, и он закончил: – Да никого. Так. Песню сочиняем. Впечатлений набираемся. Для вдохновения.

– Козлы, блин! – обрадовался Козлыблин. – Я вам потом такого нарасскажу, на целую оперу хватит! Я ведь с Марса.

– А мы не догадались, – съязвил Боб.

– Прошу прощения, – вмешался один из козлыблинских сопровождающих, мужчина неопределенного возраста. Выглядел он слегка растерянно. – Ваш друг находится во временном карантине. Мы уполномочены свести к минимуму его контакты с посторонними лицами…

– Да ладно, – махнул рукой Боб, – у нас еще есть…

Я снова ткнул его в бок, да так, что он аж вздрогнул и выдавил из себя:

– … Друзья. Другие.

– Извините, – вмешался я, – один вопрос. Скоро этот карантин закончится?

– Трудно сказать, – сказал мужчина. – Думаю, дня через два. Насколько я понимаю, раз вы находитесь здесь, значит вы имеете допуск к определенной информации о Марсе?

– Да, – подтвердил я, – мы были там и подписывали бумагу о неразглашении.

– В таком случае, пожалуйста, имейте в виду, что все, касающееся пребывания на Марсе вашего друга и его возвращения, относится к информации того же разряда.

– Хорошо, – отозвался я, – мы учтем это.

– Всего доброго, – кивнул он, и троица двинулась дальше, к выходу.

– Я скоро буду! – крикнул нам Козлыблин, обернувшись. – Всем привет!

Когда мы рассказали об этом нашем свидании Козлыблину виртуальному, мы ожидали с его стороны чего угодно, только не радости. Но мы ошиблись.

– Значит живой?! – орал он, приплясывая на экране. – Вот класс! Вот ништяк! И на Земле?!

– Чему ты радуешься, я не пойму? – удивился Боб. – Тебе-то что с этого? Его тело занято, а он радуется.

– Дурак ты, Боб! – откликнулся Козлыблин. – Я ведь почему хотел в тело вернуться? Потому что жаба давила: есть тело, оно, вроде бы, моё, а его убить могут. А теперь, когда выяснилось, что у него есть хозяин, чего мне жалеть-то?

– Не понимаю, – упрямо покачал головой Боб.

– Ну-у, как если бы тебе двоюродная прабабушка оставила в наследство дом где-нибудь в Сибири, в каком-нибудь Томске, например. Так себе домишко, развалину. Но это твое имущество, ты за него отвечаешь, даром ты его не отдашь никому. Но на самом-то деле тебе от него одна морока.

Тут уже и я не выдержал:

– Странная логика. Нормальное у тебя тело, никакая не развалина.

– Да я не про него говорил, а про всю эту вашу «реальность». Тут-то, в сети, у меня простору в сто раз больше! Тут чего только нет! И он, моя матрица, тоже своего добился – вернулся на Землю! Да как вы не понимаете, нас ведь теперь двое – один там, другой здесь, и оба – на своем месте! И мы обязательно найдем друг друга!.. Вот только чем бы мне сейчас-то заняться? – вдруг поскучнел он. – Времени у меня – вечность, да и спать не надо. А живых тут, кроме меня, пока никого.

– Вот ведь тамагочи, – усмехнулся Боб и пояснил: – Были такие в двадцатом веке игрушки. Типа компьютерных зверушек. Детям нравилось за ними ухаживать.

И тут меня осенило:

– Слушай, – сказал я ему. – А пойдешь к моему Степке гувернером?

Он на миг задумался, а потом радостно кивнул:

– Почему бы и нет? – тут же его нос неимоверно разбух, стал разноцветной пластмассовой погремушкой, и он, заставляя ее шуметь, быстро потряс головой, бормоча: – Я детей люблю, даже очень! Они прикольные!

Боб задумчиво произнес:

Посмотрел на меня осторожно и закончил:

– Что-то типа того, – кивнул я одобрительно.

И Боб расцвел.