– Как ты смогла?! – закричал я, а со мной одновременно завопил Боб:

– Где Петруччио?!

– Петя в безопасности, – ответила она торопливо. – Объяснять нет времени.

Она уже металась по комнате, сдергивая на пол постель и вываливая из шкафа запасные одеяла, покрывала и простыни… Она потопталась по ним, чтобы они побыстрее промокли.

– Ты и ты, указала она на Чуча и Пилецкого, – завернитесь в это. С головой! – она подала им мокрые тряпки. – Быстрее!

Они беспрекословно повиновались, превращая себя в нелепые, испускающие пар, коконы.

– Ты, – кивнула она Бобу, – закроешь за мной дверь. Потом вы оба завернетесь также. Да! Снова так же высуньте из окна жгут, я вернусь по карнизу! И ждите!

С этими словами она шагнула к двери, распахнула ее, затем, словно маленьких детей, одного под левую руку, другого под правую, подхватила Чуча и Пилу, легко приподняла их и ринулась в огонь.

Я смотрел во все глаза. То, с какой легкостью поволокла эта хрупкая девушка двух взрослых мужчин, было еще более нереально, чем ее ловкое хождение по парапету.

Впрочем, я быстро понял, что к чему. Я вспомнил все, что читал о супердопингах. Человек принимает такой препарат, и его скрытые физические возможности выплескиваются наружу. Он способен свернуть горы в буквальном смысле слова. Официальной медициной супердопинги запрещены, ведь чуть ли не каждый второй, кто принимает их, гибнет, а оставшиеся в живых становятся инвалидами. Исключения бывают, но они уникальны и лишь подтверждают правило. Но, все-таки, находятся, чрезвычайно редкие, правда, придурки-камикадзе, всегда таскающие супердопинг с собой. На всякий случай. Вроде тех, кто всегда имеет при себе ампулу цианистого калия.

Боб захлопнул дверь, но толку от этого было уже мало: огонь вторгся в нашу комнату, горели обои на стенах, мебель, да и сама дверь. Громко матерясь, Боб схватил с пола мокрое одеяло и принялся тушить. Я же проклинал себя за беспомощность, не представляя, как бы я мог опустить в кипяток босые ноги.

Бобу удалось забить огонь, он снова помакал одеяло в воду и бросил его мне:

– Заворачивайся!

– Она вернется? – совсем по-детски спросил я.

– Раз она смогла все это, то сможет и вернуться, – резонно сказал он и, зачехлившись с головой, уселся рядом со мной. Еще одно одеяло он перебросил через подоконник.

Со стороны коридора раздался грохот, по-видимому, обвалились какие-то переборки. Из соседних окон разом повысовывались языки пламени. Одновременно с этим с улицы донесся вой пожарных машин, и я увидел вдалеке мчащуюся их вереницу. А чуть позже раздался и стрекот лопастей вертолета. Но в этот миг мы снова увидели Еву, выползающую на карниз. Правда, если бы мы не знали, кто это, мы бы вряд ли узнали ее.

Так же, как и в прошлый раз, она быстро продвигалась в нашу сторону. Стало видно, что ее одежда превратилась в лохмотья, что у нее нет волос, а голова и лицо стали сплошной обгорелой бурой маской… Я отвернулся. Я не мог этого видеть. Быть спасенным такой ценой?! А как я потом буду жить?

Сверху раздался хриплый каркающий выкрик, и голос Евы я узнал с трудом:

– Держите крепко!

Мы вцепились в одеяло. Вновь раздался грохот, наша дверь сорвалась с петель, и в комнату вломился огненный вихрь. Жар был нестерпимым, волосы на голове трещали… Одеяло в наших руках дернулось, и из-за окна послышалось:

– Тяните!

Монстр выбрался на подоконник и прокаркал:

– Приготовьтесь!

Мы плотнее закутались в горячее мокрое тряпье, и тут же сильные руки, больно сдавив, подхватили меня и понесли.

Я чувствовал, что тело мое горит и, наверное, во многих местах уже покрыто ожогами. Что-то сыпалось на меня, и я думал, не лучше ли было умереть сразу, не дожидаясь, когда лопнут глаза… Это длилось минуту… Десять… Час… Вечность!!! Я закричал, не в силах больше терпеть боль… И тут руки отпустили меня, и я упал на пол, основательно треснувшись обо что-то головой.

Я высвободился из раскаленной обгорелой тряпки и понял, что все не так плохо, как казалось. Да, ожоги, конечно, есть, но я жив, и со мной не стряслось никакой серьезной беды. Рядом, сбивая с одежды пламя, со стонами катался Боб. Освещалась эта картина всполохами огня, падавшими из окна.

Мы находились на площадке лестницы между этажами. Здесь было много дыма, но дышать уже можно было, и воспаленные глаза уже не резало так, как раньше… Мы были вне эпицентра пожара и дальше могли продвигаться своим ходом…

Но где Ева? Что с ней?

Что-то шевельнулось рядом со мной. Что-то, что сперва я принял за груду обгорелой ветоши и железа. Да, собственно, так оно и было. Я пригляделся, и у меня перехватило дыхание. Из этой бесформенной кучи поднялась тонкая поблескивающая лапка и стала обдирать дымящуюся обоженную плоть с металлического скелета, к которому была прикреплена. Приподнялся блестящий череп с одним уцелевшим круглым глазом. Уставившись на меня, это жуткое существо сипло прошамкало:

– Скоро огонь будет здесь. Бегите… Будьте счастливы.

– Ты – Ева? – догадался я, чувствуя одновременно, что мир становится все менее реальным.

– Да, – отозвалось оно. – Не смотри на меня… Я плохо выгляжу.

Да уж, это точно. Я усмехнулся, и реальность стала возвращаться.

– И правда, чего уставился?! – рявкнул Боб. – Роботов не видел? Я еще в комнате понял, что к чему. Хватай ее за ноги, и поволокли.

– Не надо, – прошамкало оно. – Я не хочу жить.

– А тебя никто не спрашивает, – резонно заявил Боб. – Поперли!

И мы поперли, поначалу обжигаясь о раскаленный каркас. Ноша была совсем не тяжелой, я без труда справился бы с этим и в одиночку, но тащить одному было бы неудобно.

Оказалось, она сумела донести нас по служебной лестнице до одиннадцатого этажа. Видимо, она полыхала на ходу, но рухнула лишь тогда, когда напрочь выгорели мышцы ног. Я никогда не слышал о таких роботах. В принципе, конечно, их можно было бы сделать, но, насколько я знаю, это запрещено.

Боб, даром что техник, был осведомлен лучше.

– Я знаю, кто она была, – нарушил он молчание между пятым и шестым этажами. Мне показалось неприличным говорить в третьем лице, да еще в прошедшем времени о живом еще субъекте (или объекте?) в его присутствии, но Боб продолжал:

– Ее сделали семь лет назад, как раз на «Intelligent Australian Robots». Опытный образец. Эти придурки представили ее миру, радуясь, как дети. Мол, вот, посмотрите: робот точь-в-точь, как человек, даже лучше! Но мир встал на дыбы: церковь, общественность, зеленые, синие… И в результате была принята международная конвенция, запрещающая создание человекообразных роботов… Слушай, – прервал он сам себя, запыхавшись, – давай, передохнем, а?

Мы остановились, останки робота осторожно положили на пол, и Боб продолжил лекцию:

– В принципе, они были правы. Если роботы будут точно такими же, как люди, и даже лучше, не станет ли это угрозой для человечества, как вида? Вот только с первым роботом, названным «Евой», с единственным уже существующим образцом, они поступили, я считаю, неоправданно жестоко. После долгих пересудов, под давлением Папы, было решено уничтожить его… Точнее, её… Или, все-таки, его?

– А ты за две ночи не разобрался? – уел я его.

– Не важно, – махнул он рукой. – Короче, уничтожить. Но потом прошел слух, что образец сбежал. Однако «I.A.R.» отбрехалась тем, что, мол, они демонтировали образец сами, не дожидаясь вердикта. В конце концов, это их собственность, что хотят, то и делают. Общественность немного поворчала и успокоилась.

– А я все-таки сбежала, – раздалось с пола.

– Молодец! – похвалил Боб и скомандовал мне: – потащили дальше.

… Несколько раз нам встретились люди из обслуги гостиницы и пожарные. Пялились на странный предмет, который мы несли, предлагали помощь. Сообщили, что пожар локализован и почти потушен. На площадке между вторым и первым этажом Боб снова остановился.

– Надо бы кое-что выяснить, – сказал он. Мы снова положили обломки робота на пол и уселись рядом. Лично я был только рад, так как теперь, когда опасность миновала, боль вышла на первое место. Ныла обожженная во многих местах кожа, ссадины и царапины. Мы стали говорить, затихая, когда кто-нибудь проходил мимо.

– Ева, – спросил Боб. – Тебя можно… Восстановить?

– Никто не станет этого делать, – отозвалась она. – Я вне закона.

– Ты увязалась за нами, чтобы попасть на «I.A.R»?

– Да. Срок действия кадмиево-литиевой батареи – семь лет. Если не заменить батарею, мне оставалось жить чуть больше месяца. Заменить батарею можно было только на «Intelligent Australian Robots».

– А зачем ты спала с нами? – не удержался я.

– Тебе не понравилось? – шевельнулись обломки. – Я спрашивала тебя тогда, и ты ответил, что тебе еще никогда не было так хорошо.

Я почувствовал, что краснею, но не унимался:

– Но зачем это было тебе нужно? И зачем со всеми сразу?!

– Когда мужчины говорят мне о любви, я забываю, что я – робот… Ты хочешь узнать, где мой стыд? Он там же, где и душа. Я – машина, у меня есть только голова. «Machin Head», ты рассказывал, очень жесткая музыка. И еще ты говорил: «Машина – неодушевленный предмет, и она не может быть в чем-то виновата». Особенно машина, на которую ополчился весь мир… Я видела, как вы все обиделись на Петруччио, я боялась, что вы станете настаивать, чтобы я покинула вашу компанию. И я придумала, как сделать довольным каждого из вас…

– Вот чертовка! – бросил Боб одобрительно.

– К тому же там, на «Intelligent Australian Robots», я должна была действовать по обстоятельствам, и каждый из вас мог пригодиться мне, каждый должен был быть готов пойти за мной в огонь и в воду, не рассуждая.

Я вспомнил свое состояние и признался себе: я пошел бы за ней и в огонь, и в воду, не рассуждая.

– Я прошу вас, – сказала она, – не рассказывайте Пете о том, что я была с вами. Я не хочу, чтобы он запомнил меня такой… Бесстыдной.

– Ты его любишь? – без обиняков спросил Боб.

– Н-нет… – отозвалась она. – Или да.

У меня сжалось сердце, когда я услышал, что она ответила точно так же, как и Петруччио.

– Я не знаю. Людям легко. Вы знаете, что такое любовь, что такое ненависть, что такое жалость… А я обо всем этом догадываюсь сама.

– Ошибаешься, – сказал я, чувствуя в горле комок. – С людьми та же история.

– Ты чувствуешь боль? – вмешался Боб.

– Да.

– Сейчас тебе больно?

– Нет. Все нервные окончания сгорели. Но было очень больно.

– Чего же ты полезла выручать нас?

Она молчала так долго, что я подумал: всё. Каюк. Но она все-таки ответила:

– Потому что могла.

Оказалось, что живые обломки можно безболезненно сложить вдвое и упаковать в найденную на одной из площадок простыню, оброненную, по-видимому, кем-то из спасавшихся. Мы спустились вниз. Мы договорились с Бобом о ближайших действиях, и когда навстречу нам кинулись Петруччио, Пилецкий и Чуч, живые и невредимые, мы действовали согласно этой договоренности.

Я стал заговаривать зубы Петруччио, спрашивая, знает ли он, что Ева оказалась роботом, а Боб оттащил Чуча с Пилой чуть в сторону и пообещал, что открутит им головенки, если кто-то из них ляпнет, что Ева спала с ними.

Оказалось, Петруччио уже знал, что Ева – робот, она сама рассказала ему о себе, прежде чем отправиться спасать нас.

Дальнейший план мы разработали все вместе.

… Уже через час одетые, умытые, кое-где перевязанные и заклеенные лейкопластырем мы сидели в кабинете президента «I.A.R.» Уве Уотерса. Он был очень вежлив, предупредителен, но и насторожен. Он принес нам извинения за инцидент, в котором виноват не был, и явно ждал, что мы начнем требовать денежную компенсацию или откажемся от сегодняшнего выступления. Но Петруччио резко перевел разговор в нужное русло:

– Господин Уотерс, – сказал он. – Это будет неожиданностью для вас, но говорить мы будем не о пожаре и не о концерте, а о вашей модели «Ева».

– Не вижу необходимости в таком разговоре, – откликнулся он, но лицо его сделалось еще напряженнее. – Модель демонтирована семь лет назад, и…

– Это неправда, и вы знаете это лучше меня. Модель «Ева» находится у нас. Она прибыла в Сидней с намерением проникнуть на территорию вашей компании и завладеть новой кадмиево-литиевой батареей.

После небольшой паузы президент сдался:

– Надеюсь, наш дальнейший разговор будет сугубо конфиденциальным?

– Естественно, – заверил его Петруччио.

– В случае чего, я буду все отрицать, – добавил президент.

– Случая не будет, – отозвался Петруччио.

Уотерс расслабился.

– Я так и думал, что девочка вернется, – сказал он. – Я очень неплохо отношусь к ней, но ее существование уже семь лет составляет угрозу репутации нашей компании. Я бы и сам дал ей эту батарею, лишь бы она молчала. Но как я могу доверять машине, если и людям-то нельзя доверять? У машин нет ни души, ни совести, я знаю это лучше других, ведь я их делаю…

– Так что при случае вы бы ее все-таки прихлопнули? – вмешался Боб, но Петруччио остановил его жестом и продолжил сам:

– Господин Уотерс, мы не разделяем вашего мнения касательно моральных качеств вашей модели. Ева, жертвуя собой, спасла нас из пожара, когда никакой надежды у нас уже не было…

– Счастлив это слышать, – просиял Уотерс. – Значит, мы работали не зря.

Но Петруччио точно уловил основную причину радости президента:

– Я сказал «жертвуя собой», но не «пожертвовав», уточнил он. – Она жива, хоть и сильно повреждена, и мы требуем, чтобы вы полностью восстановили ее.

– Это невозможно! – замахал руками Уотерс. – Церковники съедят меня!..

– Они съедят вас значительно раньше, если узнают, сколько лет вы морочите им голову.

– Вот, значит, как ставится вопрос, – снова напрягся Уотерс. – Ну, допустим, я выполню ваши требования. Что мне это даст? Где гарантия, что информация останется между нами? Вы понимаете, какому риску я себя подвергну?

– Сейчас вы рискуете больше. А когда вы восстановите ее, ваш риск будет практически равен нулю, так как за то, что все останется в тайне, мы поручимся официально. В качестве залоговой суммы мы ставим все состояние «Russian Soft Star’s Soul». Это, конечно, не «I.A.R.»… Но это все, что у нас есть, и, думаю, вы понимаете, у нас нет не малейшего желания терять это. Перед вами пятеро из шести соучредителей «RSSS», и, согласно уставу, мы правомочны подписывать любые бумаги.

– И вы доверите свои деньги совести машины?

– Мы уже доверяли ей свои жизни.

Уотерс усмехнулся.

– Я много раз слышал о том, что русские – сумасшедшие, – сказал он, – но впервые убедился в этом лично. Однако австралийцы, между прочим – не менее сумасшедшие. Я принимаю ваши условия без юридического подтверждения. Дайте мне только честное слово, что никогда никто, кроме здесь присутствующих, не узнает, что наша Ева жива, и мы займемся ее восстановлением.

«Вот же лиса! – восхитился я про себя. – Ведь существование юридически оформленной бумаги, о которой говорит Петруччио, стало бы для компании «I.A.R.» даже опаснее существования самой Евы».

– Мы готовы, – отозвался Петруччио. – Клянемся.

– Клянемся, – отозвались мы.

– О’кей, – сказал Уотерс и пожал нам руки.

– Сколько времени займет у вас ее восстановление? – спросил Петруччио.

– А каково ее состояние?

– Плачевное. Остался кое-где оплавленный скелет, череп и мозг, в котором еле теплится жизнь.

– О’кей, – повторил Уотерс задумчиво. – То есть, не осталось ничего. Проще сделать нового робота.

– Новый нам не нужен, – покачал головой Петруччио. – Нам нужна Ева.

– А вы знаете, сколько это будет стоить? – нахмурился президент.

– Мистер Уотерс, не мелочитесь, – усмехнулся Петруччио. – Мы ведь платим вам своим молчанием и не просим большего.

– Да-да, – смутился президент, – я не это имел в виду…

– Впрочем, просим, – перебил его Петруччио, и Уотерс насторожился, – каждые семь лет вы будете поддерживать ее жизнь.

– Мы не стоим на месте. Мы установим ей новую, недавно разработанную батарею, которой хватит ей лет на сто. Вам этого достаточно?

– Посмотрим, – сказал Петруччио. – Вернемся к этому разговору лет через сто.

И впервые за все время этого разговора мы и Уотерс позволили себе улыбнуться друг другу доброжелательно.

Концерт прошел великолепно. Слух о том, что мы чудом спаслись из пожара и выступаем, несмотря на ожоги, превратил нас чуть ли не в национальных героев Австралии.

Я, правда, никак не мог сосредоточиться на работе, так как меня непрерывно мучили вопросы типа:

«Можно ли считать, что нас спасло предчувствие Петруччио, из-за которого он взял с собой Еву, если учесть, что не будь Евы, и не случилось бы, наверное, этого пожара?»

«Или пожару суждено было случиться все равно? Интересно, по какой тогда причине я отключил бы свой ДУРдом и пьяный курил в комнате?»

«Почему именно Петруччио в этом пожаре ничего не угрожало, и именно его Еве не пришлось спасать? Не говорит ли это о том, что его предчувствие перестало быть «эгоистическим» и распространяется теперь и на нас? Или, не будь Евы, беда бы случилась как раз именно с ним?»

«Есть ли, все-таки, душа у машины, и должна ли меня мучить совесть от того, что я переспал с ней?»

Ну, и так далее. Я так и не смог себе ответить ни на один из этих вопросов.

… В полдень следующего дня мы садились в гравилет вчетвером. Петруччио остался.

– Подожду, пока Еву… вылечат, – объяснил он нам.

Не-ет, не зря, не зря, вождь Мордыхай Шульцман мазал их своим дерьмом.