И вот мы все стоим на дне колодца – четверо землян и трое марсиан. Они сдернули с себя маски, и мы последовали их примеру. Воздух вонял мерзко, но дышать было можно. Приятно, что тут почти тихо, лишь что-то гудит и булькает во множестве тянущихся вдоль тоннеля труб, да сверху толпа топчется по металлу.

“Командир”, оказавшийся лысоватым голубоглазым мужчиной лет сорока с тонкими губами, выхватил из рук одного из своих помощников, черноволосого усатого парня помладше, бластер и скомандовал нам:

– Бегом вперед! Ты – первый, – добавил он, обращаясь лично ко мне. Это фамильярное «ты» меня слегка покоробило.

– Я никуда не пойду, пока вы не объясните нам, что здесь происходит, – отозвался я. – Я не потерплю…

Но договорить я не успел, потому что голубоглазый резким движением вскинул бластер, одновременно с этим снимая его с предохранителя, и ткнул его ствол мне в лицо. Я машинально отшатнулся и слегка развернулся, так, что моя щека прижалась к шершавой бетонной стене. А ствол бластера уперся мне в челюсть, чуть ниже левого уха. И я подумал о том, что все на этих гастролях пошло у нас наперекосяк. С самого начала.

Голубоглазый процедил:

– А мне насрать, что ты потерпишь, а чего нет. Мне вообще насрать на тебя. Вы – заложники и больше ничего, запомни это.

С перепугу я начал мыслить абстрактно. «Мы спустились сюда с неба, как ангелы, – думал я, – знать не зная, что это ад. Наши перышки пойдут на перины, а наше мясо – на шашлычок…»

Командир продолжал:

– Если будете слушаться, выполнять команды быстро и беспрекословно, можете остаться в живых. Нет – сдохнете точно. Это единственное правило. Ясно?

– Якхно, – прошамкал я перекошенными губами, чувствуя, как струйка пота ползет мне с позвоночника в задницу.

– Тогда бегом! – рявкнул голубоглазый, опуская бластер. – Вы, – обернулся он к нашим, – за ним!

– Не люблю я такую романтику… – тихо сказал Пила, и мы помчались по этой коммуникационной шахте. И бежали так минут пятнадцать, пока не уперлись в наглухо закрытую типовую титановую дверь шлюза. Мы во множестве видели такие в этом «турне». «Командир» выругался и приказал:

– Всё. Отдыхать, – и сам первый выполнил свою команду, опускаясь на пол. И добавил безнадежно: – Не успели.

– Что теперь, Веня? – спросил его, падая рядом, колонист, которого я без маски еще не видел, а теперь узнал в нем ту самую рожу со шрамом во лбу, которая встречала нас, когда мы только прибыли на Марс.

– Будем ждать, – отозвался командир. – Если это наши почему-то закрыли, откроют. Если нет… Подождем.

– Может быть, сейчас, раз уж мы сидим… – начал, было, я, но «командир» оборвал меня:

– Заткнись!

Мы просидели так минимум минут двадцать, утирая липкий пот и озираясь по сторонам. Сбоку от двери я заметил стандартный модуль переговорника. Почему они не воспользуются им? Ах, да, они же не знают, кто их запер, «свои» или чужие, не хотят выдавать свое присутствие…

Безмолвие нарушил бородач:

– Похоже на абзац, – сказал он.

– Очень, – отозвался «командир».

– Слишком! – отчего-то радостно добавила рожа со шрамом.

И вновь повисла тишина. Вдруг переговорник зашипел, а затем раздался голос с поразительно будничными интонациями:

– Вениамин Аркадьевич, вы меня слышите? Это вас Потехин беспокоит.

«Потехин» – фамилия губернатора Марсианской колонии. Я ни разу не видел и не слышал его, но сразу понял, что это именно он. Аборигены переглянулись. Голубоглазый тяжело поднялся, подошел к двери и коснулся сенсорной клавиши.

– Да? – отозвался он.

– Хорошо, – донеслось из коммуникатора, – рад вас слышать.

– А я не очень, – признался голубоглазый.

– А я вот, представьте, рад. Что не заставляете нас действовать вслепую. Спасибо.

– Не за что, – усмехнулся командир.

– Ну, не за что, так не за что, – согласился губернатор. – Есть предложение. Ваших всех мы уже отловили, мятеж подавлен. Затея с захватом заложников и корабля провалилась. Так что, давайте так. Наши люди открывают шлюз, и вы без шума сдаетесь.

– Вообще-то заложники пока у нас. Наши требования…

– Бросьте, Вениамин Аркадьевич, – перебил его губернатор. – Какие они, к свиньям, заложники? Добрались бы вы до корабля, тогда – да: связались бы с Землей, показали бы их всему миру. Тогда бы и требования диктовали. А сейчас, если сдадитесь, мы их на Землю отправим, а не сдадитесь, – перестреляем вместе с вами.

– Надо сдаваться, – тихонько сказал Чуч, словно бы разговаривая с самим собой. Но никто на него не обратил внимания. А губернатор продолжал:

– На Земле прекрасно знают, что Марс – место опасное. Несчастные случаи тут – дело привычное…

– С-суки, – сквозь зубы сплюнула рожа со шрамом.

– Вы не посмеете… – начал командир.

– Легко! – вновь перебил его губернатор. – И не надо горячиться, Вениамин Аркадьевич, мы же с вами интеллигентные люди.

– Если сдадимся, что они обещают? – тихо спросил бородатый, обращаясь к командиру.

– Я расслышал вопрос, – отозвался губернатор. – Мы ничего не обещаем. В случае, если вы сдадитесь, ваше будущее неопределенно. Но это, друг мой, очень много в сравнении с тем, что известно о вашем ближайшем будущем, если вы НЕ сдадитесь. По большому счету, мне все равно. Но мне жалко моих людей, я не хочу, чтобы вы стреляли в них. Вы и так погубили сегодня многих. Да и наши гости тут ни при чем. Короче, – в голосе губернатора появилось нетерпение. – На обсуждение вам – пятнадцать минут. Если через пятнадцать минут вы не дадите определенного ответа, мои будут штурмовать.

И разговорник отключился. Голубоглазый обернулся.

– Вот так, – сказал он. Потом, помолчав, добавил: – Я живым не сдамся.

– Я тоже, – отозвался бородатый. – Рудники. Лучше уж сразу.

– А я бы сдался, – сказала рожа со шрамом. – Душа – не воробей, вылетит, не поймаешь. Хоть месяцок, да пожить еще.

– Хорошо, договорились, – вдруг заторопился командир, – это твой выбор. Сделаем хотя бы что-то. – Он обратился к нам, точнее ко мне: – Слушайте меня. Мы умрем, но вы – единственная надежда, что это будет не зря.

За ухом еще саднило, и мне сильно хотелось сказать что-нибудь злорадное, типа: «А-а, вот ты как запел, когда прижало…» Но удержался, понимая, что им сейчас много хуже, чем нам.

– Земля должна знать правду, – продолжал «командир».

– Какую правду? – впервые за все это время открыл рот Боб. Я глянул на него. Видок у него был не самый бравый. Еще бы. Каково это – сознавать, что только сейчас кто-то погиб, закрыв тебя своим телом.

– Что на Марсе нет свободных колонистов, – ответил голубоглазый.

– Заключенные-смертники? – догадался Боб.

«Командир» отрицательно покачал головой. Тут влез Чуч:

– А спецназ?

– Да, вольнонаемную охрану с большой натяжкой можно назвать свободными колонистами. Но основная часть населения – убитые на войне.

– Как это? – не поверил я своим ушам и вспомнил Козлыблина с его игрушкой.

– Вы вообще-то знаете, что на Земле идет война? – устало спросил командир.

– Когда мы улетали, никакой войны не было, – возразил Чуч.

– А я что-то такое слышал, – вмешался Пилецкий. – Но не поверил. Глупость какая-то. Будто идет война, но она виртуальная. Вроде компьютерной игры.

Повстанцы переглянулись и невесело посмеялись.

– Значит, информация все-таки просачивается, – сказал командир. Я тоже ничего толком не знал, пока сам не попал сюда. И это при том, что я больше десяти лет преподавал в университете историю. На Земле, милые вы мои заложники, идет мировая война. В ней участвуют прямо – двенадцать держав, косвенно – все остальные. Но, как вы верно заметили, никто никого не убивает, никто не портит технику и не сносит с лица земли города. Война ведется на виртуальном уровне. Но периодически подводятся итоги в реале. Во-первых, выплачиваются контрибуции, во-вторых, в программах этих виртуальных войн фигурируют реальные люди…

– И всех, кого «убивают», отправляют на Марс! – догадался я.

«Командир» покачал головой:

– Всей Солнечной системы не хватило бы. Слава Богу, отправляют не всех, а только разность. Например, в определенный период с одной стороны «погибло» три миллиона двести человек, а с другой – три миллиона сто восемьдесят. Вот эти двадцать человек разницы и изымаются. Из обращения. И тут они работают в пользу противника.

– Ужас какой-то, – сказал Чуч.

– Это не ужас. Ужас был, когда их изымали, но никуда не отправляли, а просто расстреливали. Так было лет двадцать назад, еще до колонизации Марса.

– Не верю, – помотал головой Чуч.

– Станиславский тоже не верил, – сказала рожа со шрамом.

– Как выбирают, кого из «погибших» отправить? – спросил Пилецкий.

– Имена всех виртуально погибших известны. Но это сотни тысяч, а то и миллионы. Вычисляют разницу, а потом конкретные имена получают с помощью жребия. Точнее, методом случайных чисел.

– Как вы узнали, что вы… погибли? – спросил я.

– Вы военнообязанный?

– Да.

– Я тоже. Меня призвали. А о том, что я убит, я узнал уже на Марсе.

– Дикость какая-то, – потряс головой Чуч.

– Война – всегда дикость, – возразил командир. – Сейчас человечество пришло к самой, пожалуй, гуманной ее разновидности. И заметьте, это говорю я, человек, которого «убили».

– Колония международная? – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Боб.

– Да, она делится на двенадцать губерний.

– Если вы сами говорите, что нынешняя война – самая гуманная, чего же вы тогда хотите? – спросил Пиоттух-Пилецкий. – Дезертировать из мертвецов?

– Это было бы неплохо, – сказал командир, – но сейчас – неактуально. Мы хотим, чтобы эта информация была открытой. Нельзя превращать людей в стадо, из которого на убой берут по жребию. А если уж это неизбежно, то человек должен хотя бы знать о такой возможности. Мы имеем сведения, что уже несколько лет жребий проходит нечестно, и в порядке вещей, когда тем или иным персонам правительство устанавливает бронь задним числом.

Меня осенило:

– А почему вы не торгуетесь? Поставьте условие, чтобы вас отправили с нами, дайте подписку о неразглашении…

Командир покачал головой:

– Во-первых, я просто не могу так поступить. Мятеж готовили сотни людей, я не могу их предать. Пусть лучше улетите вы, а с вами правда, чем мы – с завязанными ртами. Во-вторых, живыми нас с Марса не отпустят все равно, скорее перебьют вместе с вами, вы же слышали… Да я не уверен, если честно, что и вас-то отпустят.

– Отпустят, – возразил бородатый. – Если бы они хотели…

Но тут снова ожил коммуникатор:

– Что решили? – спросил губернатор. – У вас осталась одна минута.

– Сдаемся! – крикнул «командир» и взглянул на бородатого: – Ты не передумал?

Тот покачал головой.

– Тогда отойдем. Стреляем на счет «три». Режим поражения максимальный. Пока, ребята, – кивнул он нам, а роже со шрамом сказал: – Если получится, передай привет нашим. Сейчас посчитаешь нам.

– А может… – начал, было, я, но «командир» перебил:

– Не надо нас жалеть. Мы уже давно умерли.

Взяв по бластеру, они с бородатым отошли от нас на несколько шагов и встали друг против друга, прижавшись спинами к стенам тоннеля.

– Давай, считай, – скомандовал «командир».

– Раз.

Щелкнули предохранители.

– Два.

Они направили стволы друг на друга.

– Три!

Короткая вспышка, звук, словно пламя вырвалось из огромной газовой горелки, и два обугленных тела повалились на пол.

– Что у вас там происходит?! – раздался встревоженный голос губернатора. – Мы вскрываем дверь!

– Валяйте! – отозвалась рожа со шрамом.

Потом был прием у губернатора русского сектора генерала Потехина, извинения за беспорядки и возмещение нам стоимости сломанных инструментов. Потом мы дали подписку о неразглашении по форме 001.

Нам сообщили, что погибшие повстанцы будут похоронены с почестями, как солдаты, убитые в бою. Нам сказали также, что, оказывается, «чекист» Смирнов был приставлен к нам, охранять наши жизни, и он с честью справился со своей задачей. Его тело будет отправлено на Землю несмотря на дороговизну этой операции. Правда, Пила дал довольно циничное объяснение такой расточительности: «Его живого ведь должны были на Землю доставить. Так что – уплочено».

… Зальник мы все-таки выпустили, только называется он «Live on the Moon», без Марса. Мне он не очень нравится, вялый какой-то и камерный. Но расходился он неожиданно хорошо, и, говорят, ряды наших поклонников пополнились любителями самодеятельной «костровой» песни. Что-то они в этом альбоме свое услышали.

А вот про наше пребывание на Марсе нигде никаких материалов не было. Вообще. Так что весь рекламный эффект, на который рассчитывал Ворона, пошел насмарку. Я спросил его:

– Аркаша, а что, о Марсе совсем писать не будут?

Он наморщил лоб и переспросил:

– О Ма-марсе? – Он у нас заикается, когда волнуется. – О каком Ма-ма-марсе?

Похоже, нет такой планеты в Солнечной системе.

Так что остались мне на память об этом полете, как единственный его результат, только длинные курчавые волосы на заднице. Оказывается, у всех космонавтов такие отрастают, так как в невесомости люди не сидят, не лежат и не травмируют тем самым волосяные луковицы.

… Иногда меня мучает мысль о том, что мы «не оправдали…», не стали борцами за справедливость и не пытаемся рассказать всем и каждому правду. Но я не представляю, как бы мы это сделали. Подписанные нами бумаги выглядели весьма недвусмысленно, и если бы я, например, выступил с публичным разоблачением, то меня просто-напросто засудили бы за разглашение государственной тайны на абсолютно законном основании. И по закону военного времени я однозначно схлопотал бы «вышку».

Правда, когда меня особенно прихватывает, я вспоминаю фразу «командира»: «Не надо нас жалеть. Мы уже давно умерли». И мне становится легче. В конце концов, они сделали свою игру и проиграли. Нам же они изначально назначили роль бессловесных пешек, и мы ее с успехом исполняем.

Но как-то, за бутылочкой, я все-таки не удержался и рассказал обо всем этом Петруччио. Больше всего его зацепило, что обломок алмазного купола упал на то место, где должен был сидеть он.

– Опять я вытянул верную карту, – сказал он удрученно, почесывая за ухом кота Филимона Второго. – Выходит, зря я надеялся, что утратил эту способность. Хорошо еще, что я не знал этого вашего «чекиста» лично, а то бы совесть замучила.

А потом мы выпили еще, и он предложил мне написать обо всем этом песню и даже название придумал: «Мертвецы на Марсе». Говорит:

– И разоблачим их всех к чертовой матери!

Но я возразил:

– Никого мы не разоблачим. Никто даже и внимания не обратит, решат, что эти наши откровения – поэтический вымысел. Да и вообще, песни я хочу исполнять про живых и на Земле.

Потом мне еще одна идея в голову пришла: связаться с Козлыблиным, да похимичить в той его «чумовой игрушке». Я говорю Петруччио:

– Дай-ка я от тебя Козлыблину позвоню.

А он – хлоп себя по лбу:

– А я-то никак вспомнить не мог, что мне все эти твои марсианские хроники напоминают! Когда вас не было, он мне среди ночи позвонил. «Поздравь, – говорит, – я послезавтра тоже на Марсе буду!» – и морда у него от счастья сияет, как начищенный пятак. «Как это так? – спрашиваю. – Что за гон?» «Да я тут одну игрушку взломал окончательно, а главный бонус в ней – отправка на Марс!» «Ну, поздравляю, – говорю, – удачи тебе». А сам, конечно, не поверил ни фига решил, что он переел чего-то, и у него крышу сорвало…

Я тут же позвонил Козлыблину. Но его ДУРдом ответил, что хозяина забрали в армию, и он велел передавать всем приветы …

Ох, и нажрались же мы с Петруччио в тот вечер.