Книга: Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]
Назад: Глава десятая. И БУДУТ ЕЖИКИ СКАКАТЬ…
Дальше: Глава двенадцатая. ВОЗВРАЩЕНЕЦ

Глава одиннадцатая. БОЛЕЗНЬ ОКАЗАЛАСЬ ЗАРАЗНОЙ

Кофе я попросил принести в кабинет, потому что ровно в десять ждал звонка из Москвы (ночью в отель пришел факс, предупредивший меня об этом). Я знал, что звонить будет Верба, и ощущал теперь крайнее возбуждение и нетерпение. Сколько я ее не видел? Сутки с небольшим и тринадцать лет до того. Сколько мы были знакомы? Целую вечность. Мне было плохо без нее, плохо! Никогда и ни о ком я не тосковал так сильно. Боже! А я ведь любил ее в юности. Ну ладно, любил, не любил — чувство было сильное и совершенно особенное. Чистякова и Лозова — как две половинки одного целого. Но Машу-то я любил всерьез, более чем, а вот Татьяну… В Татьяне я тоже любил Машу. Да, именно так — роль дублера. Конечно, уже тогда я не мог не чувствовать в ней личности, не замечать ее собственного, удивительного, не похожего на Машино обаяния. Теперь она полюбила меня. И тоже как дублера. Теперь она любила во мне Сергея Малина. Но! Она же знала меня еще при жизни Ясеня. Они же все наверняка вели за мной наблюдение. Она знала меня, она читала мой роман. Я тоже для нее личность (личность!) — не просто двойник… Вот сумасшедший дом-то! Вот где Фрейд пополам с Кафкой и Борхесом. Жуткий психологический сюр с мистикой и убийствами. Страшно? Еще как! Но сильнее — сладкая тоска, томительная радость ожидания. Верба, Танюшка, когда же я услышу твой голос?!
В дверь постучали, и симпатичная девица внесла мой кофе. Здесь, в штаб-квартире МИ-5, где мне выделили кабинет для работы, все сотрудницы были удивительно молодые и симпатичные (или мне так казалось под настроение?). Я молча кивнул — не было желания напрягаться для возможного разговора по-английски.
Накануне я почти весь день просидел над малинским «досье». А кроме этого, была коротенькая прогулка по набережной Темзы на восходе солнца, завтрак, ленч, обед, чай перед сном, небольшая тренировка, правильнее даже сказать разминка в спортивном зале вечером и полтора часа занятий языком, в ходе которых я лишь с грустью убедился, что перезабыл даже то, что знал, и общаться с людьми пока не способен. В общем, голова гудела от новых впечатлений, а сердце ныло от давно позабытого чувства почти пушкинской светлой грусти.
Ровно в десять по Гринвичу ожил факс на моем столе. В нелепом своем нетерпении я даже нажал кнопку «старт», забыв, что аппарат с ночи стоит в автоматическом режиме. Он недовольно пискнул, но потом мирно зажужжал, и из щели медленными толчками полезла полоска тонкой бумаги. Я не мог ждать, я начал читать сразу. Вместо обычной шапки с номером отправителя шла строчка: «Обратный адрес по каналам связи не передается». Ниже без всякого обращения шел собственно текст:
«Я не смогу позвонить тебе в десять — неоткуда будет. Поэтому сейчас, рано утром, пишу это письмо прямо в компьютер, чтобы он потом отправил его тебе в условленное время. Учи язык. Больше по-русски не получишь от меня ни слова. Не увлекайся джином „Бифитер“, виски „Чивас Ригал“ и водкой „Тэнкирэй“. Кофе тоже не увлекайся. Лучше — чай. Осваивай карате. Приедешь — займемся спаррингом. Скучаю без тебя. Целую в носик. (Или куда ты хочешь, чтобы я тебя целовала?)»
Заканчивалось послание словами:
«Спустись на первый этаж, там в пятом кабинете тебя ждет письмо. Чао».
В общем, Татьянин факс сам по себе информации не содержал практически никакой, но она точно почувствовала: именно такой легкий треп ни о чем и был необходим мне в тот момент. От информации и так уже голова пухла. Впрочем, позднее я понял: просто Верба отправила факс по открытому каналу и элементарно боялась перехвата. Отсутствие конкретных имен, названий и фактов было не стремлением пожалеть меня, а естественной профессиональной осторожностью. Но я все равно не обиделся: сквозь дурашливые строчки на свернувшемся в рулончик листке просвечивала искренняя Танюшкина нежность. Это было на уровне ощущения, а не логики или знаний, и тут я ошибиться не мог.
В пятом кабинете (а это оказалась экспедиция) мне действительно передали письмо, доставленное спецпочтой. Там были всевозможные инструкции для меня (на русском языке), программа моей учебы и работы на ближайшую неделю, подписанная Тополем (тоже на русском), два загадочных листочка арабской вязи с приколотой к ним просьбой передать господину Сидни Чемберу, моему лондонскому куратору, и целая папка документов на английском, предваряемых ядовитой запиской Кедра:
«Дорогой друг мой Ясень, все эти доклады, справки и протоколы будут крайне интересны для тебя. Более того, ознакомиться с ними в срочном порядке просто необходимо, но, веришь ли, какая-то скотина уволокла у меня подшивку с русскоязычными оригиналами документов. Как только найду — вышлю. С коммунистическим приветом отправитель сего — Ванька (то есть тьфу — Женька!) Жуков. Адрес отправителя — на деревню дедушке».
Инструкции я быстро пробежал глазами, уточнил по программе Горбовского, что в первой половине дня у меня график достаточно вольный, «кедровые» документы, не читая, зашвырнул в ящик стола и, предупредив по телефону Чембера, решил пойти прогуляться. Я вдруг почувствовал необходимость развеяться перед новым и, очевидно, напряженным этапом обучения. Чембер дал добро до тринадцати ноль-ноль.
Я шел по Лондону и думал: «Господи, почему я не оказался здесь лет пятнадцать-двадцать назад? Вот был бы восторг! Настоящий Биг Бен, настоящее Вестминстерское аббатство, Трафальгарская площадь, колонна Нельсона — не на картинке, не в кино! Да у меня тогда от суздальских храмов дух захватывало, любил я в юности путешествия, архитектуру, экскурсии, музеи, все новое любил страшно… А теперь? Ну Лондон. Ну не последнее по значимости место на планете Земля. Ну многие здесь учились. Теперь вот я учусь. Или не просто учусь? Может быть, это город перелома в моей судьбе? Город, где я стану другим? Или я стал другим раньше?..»
Плавное течение этих грустных мыслей было внезапно нарушено появлением двух человек в такой непосредственной близости от меня, что их трудно было принять за случайных прохожих. Тем более что один сказал по-английски «извините» и даже протянул в мою сторону руку, как бы пытаясь схватить меня за рукав. Все это я увидел боковым зрением. Уже наученный кое-чему, я, не оглядываясь, спокойно отметил, что правый чуть ближе ко мне, чем левый, и это лишний раз свидетельствовало о встрече с профессионалами. Переулок оказался на удивление пустынный: впереди — никого и сбоку, во всяком случае, в радиусе метров пяти — тоже. Решение созрело быстро.
Я не раз поражался после, как это я, не прошедший никаких спецназов и войн, а только школу спортивного самбо да еще покушение на степуринской дороге и операцию «Золтан», как это я дошел до такого? В первую очередь я сделал резкий скачок вправо, чтобы уйти от вытянутой руки нападавшего (может, он и не был нападавшим, но я должен был считать его таковым), потом с разворота, не примериваясь, почти вслепую, ударил его носком ботинка в колено (причем удачно!) и наконец, уже от души размахнувшись, опрокинул простым боксерским апперкотом в челюсть. Все, да не все сделал я правильно. Второго я упустил из вида. На какую-то секунду. Парировав его первый удар, от следующего я успел лишь слегка увернуться. В общем, шею он мне не сломал, но тяжелый кулак основательно зацепил мою голову и лишил меня четкой ориентации в пространстве, даже желтоватый туман поплыл перед глазами. В таких случаях рекомендуют поглубже вздохнуть и быстро найти опору, лучше всего стенку. Таковая оказалась рядом, но я бы все равно не успел к ней до следующего удара громилы, если не внезапно подоспевшее подкрепление. Возле нас затормозил черный вэн, то бишь микроавтобус по-нашему, боковая дверца отъехала в сторону со скоростью шторки фотоаппарата, кто-то, налетевший сзади, толкнул моего обидчика внутрь машины, и дверца с той же фантастической скоростью закрылась. Как в кино: был человек — нет человека. В следующую секунду я уже поймал спиной спасительную стенку дома и тупо наблюдал сквозь редеющий желтый туман, как двое, теперь уже не торопясь, подняли поверженного мною противника, распахнули на этот раз задние двери и загрузили неподвижное тело в чрево страшного глотающего людей вэна с темными стеклами. Потом двое пошли ко мне. С чего я, собственно, решил, что это мои спасители? Охота продолжалась. Я принял боевую стойку и прохрипел, не слишком уверенный в уместности употребляемых слов:
— Fellows! Don't come to me! Don't touch me! (Эй, парни! Не подходите, не трогайте меня! (Англ.))
Они остановились. Один попытался что-то сказать по-русски, чем, признаться, еще больше напугал меня, и тогда другой, крикнув:
«Catch!» (я понял: «лови!»), с расстояния метров двух бросил мне свое удостоверение. Я поймал и, опасливо поглядывая то в корочку, то на них, прочел наконец, что это ребята из МИ-5, а значит, свои, и позволил себе расслабиться.
— Боб, — представился один. — Нас послал Чембер.
— Джон, — назвался другой. — Пойдемте в машину.
— В эту? — с тревогой поинтересовался я.
— Нет, в другую, в этой уже места нет.
— Вот так, голубчик, — задумчиво проговорил мой лондонский куратор от службы ИКС. — А вы говорите, съездить в Сохо…
Он барабанил по столу пальцами правой руки, а в левой вертел яркую упаковку с ампулами, вдоль и поперек исписанную по-арабски.
Потом раздался длинный сигнал, Чембер посмотрел на пульт и сообщил мне:
— Москва на проводе. Очевидно, вас.
— Ясень, никуда не выходи! — заорал в трубку Тополь без всякого «здрасте». — Ты меня понял?
— Я тебя понял, Тополь. А что все-таки случилось?
— Приеду — расскажу.
— Сюда приедешь? — удивился я.
— Да, скорее всего завтра. Собственно, главное я тебе сказал. Не выходи никуда. У тебя хватит работы внутри. Сегодня тебе просто сказочно повезло. Обрати внимание: уже в третий раз за каких-нибудь пять дней. Это слишком много, Ясень. Нельзя так испытывать судьбу. Ты понял меня?
— Я же сказал, что понял. Зачем второй раз спрашивать?
Мне вдруг стало обидно, что он срывает на мне свое раздражение. Случай, конечно, серьезный, но разве я в чем-то виноват?
— Конец связи. Тополь? — спросил я, пародируя радиопереговоры.
— Пока, — буркнул он. — До завтра.
— Вот так, — повторил Чембер. — А вы говорите — Сохо! съездить! Как-нибудь в другой раз погуляем. Впрочем, если хотите, можно девочек из любого заведения сюда вызвать.
— Не хочу. Я же мечтал посмотреть на знаменитое шоу, а потрахаться могу и с местными секретаршами.
— Вы так полагаете? — улыбнулся Чембер. — Без санкции их руководства вряд ли это получится.
— Да ну?! — не поверил я, ощущая чисто спортивный прилив сексуального задора.
Потом вспомнил Вербу, и мне сделалось стыдно. Стоп! Кого я вспомнил? Вербу? Да нет же, Белку! Точнее, Вербу в роли Белки. Или Белку в роли Вербы? Чума. Полная чума.
— Господин Малин, — вернул меня к реальности голос Чембера, — вам интересно, кто на вас напал сегодня?
— Да-да, разумеется, — рассеянно отозвался я.
— Палестинская разведка «Фарах».
— Ни хрена себе! — вырвалось у меня по-русски.
— Убивать не хотели, — пояснил Чембер. — Задание было похитить вас, вколоть вот эту дрянь и доставить пред светлые очи.
— К Арафату, что ли?
— Да, — сказал Чембер таким небрежным тоном, что понял: для него общение с палестинским лидером является чем-то совершенно обычным.
Но мне-то абсолютно не хотелось влезать еще и в эти ближневосточные разборки. Или теперь уже мой ранг настолько высок, что я просто обязан влезать во все на свете? Похоже, что так. И привыкнуть к этому ох как нелегко!
— Не хочу к Арафату, — сказал я Чемберу. — Лучше буду действительно сидеть здесь у вас взаперти.
— Кстати, необходимость в этом отпадет дня через три, когда Горбовский привезет свои рекомендации, а мы подготовим охрану и вместе отработаем маршруты. А пока продолжайте обучение, господин Малин.
Конечно, он знал, что никакой я не Малин. Для человека, так хорошо знавшего Сергея, как Чембер, решительно не годилась одна из распространяемых нами легенд, согласно которой после неудавшегося покушения у Малина, получившего серьезную травму, стало не все в порядке с головой: частичная амнезия, ложная память и тому подобное. Чемберу на первое время подготовили другую легенду — просто не сказали, что Сергей убит. Таким образом, шла обычная подготовка двойника для оперативной работы — дело, по понятиям старого контрразведчика, привычное и даже рутинное. Занялся он им без особого энтузиазма, но с присущей ему аккуратностью и основательностью. Потому и охрану мне выделял на прогулки, правда, не по высшему разряду — все-таки двойник. Так что теперь чувствовалось, что старина Сид озадачен. Будучи у себя в МИ-5 специалистом по Арабскому Востоку, он никак не ожидал, что его дополнительная работа на службе Базотти так внезапно и плотно пересечется с арабскими интересами.
Шел дождь. Я осторожно подошел к окну и посмотрел вниз, на мокрый асфальт улицы… Я все перепутал. Эта была не улица, а внутренний дворик управления МИ-5. И осторожничать тут незачем. Скучно и грустно. Комфортабельная тюрьма. Я повертел в руках Татьянин факс, перечитал. Не помогло. Самое время хлопнуть стаканчик «Чивас Ригал» и запить содовой, но я сдержался и вместо этого извлек на свет Божий документы, присланные Кедром.
Мне оказалось достаточно пробежать заголовок на самом первом листе, чтобы тут же начать жадно читать все. Страницу за страницей. И было уже неважно, что понимаю я чуть больше половины написанного, а еще о какой-то части смысла просто догадываюсь, ведь назывался этот манускрипт так (ну, то есть примерно так): «Обоснование необходимости подготовки для агента 001 постоянного двойника Разгонова Михаила Григорьевича». А далее там лежали: «Биография Разгонова М.Г.», «Протоколы наблюдения за Разгоновым М.Г. по отчетам оперативных работников», «Заключение экспертной комиссии о профессиональной пригодности и психологическом соответствии Разгонова М.Г.», «План экстренной вербовки Разгонова на случай непредвиденных обстоятельств» и еще десятка полтора бумажек подобного рода. Наконец я обнаружил в тексте одной из них, что мне как будущему агенту была присвоена кличка Лайза (очевидно, по имени главной героини моего романа), и окончательно понял, что не случайно эти тексты перевели на английский, не просто перевели — подредактировали, ведь в большинстве оригинальных документов по законам конспирации фамилии моей быть не могло, да и вообще какого лешего все эти сугубо внутренние и чрезвычайно секретные документы переводить на чужой язык, в помощь вражеским шпионам, что ли? Да ну, конечно же, мои друзья устроили мне просто интенсивное обучение, близкое к методу погружения. Эффект был достигнут. Уже к вечеру я почти перестал заглядывать в словарь и читал присланнь мне документы почти свободно. Все-таки у меня была неплохая база (спецшкола, институт, незаконченные разговорные курсы) плюс неплохие, очевидно, способности, плюс неистовое желание узнать все самое главное как можно скорее.
Один документ мне представляется важным привести здесь целиком в моем собственном переводе обратно на русский (во идиотизм-то!). Смею надеяться, перевод удался на славу, все-таки особенности речи трех из пяти участников того совещания были мне уже знакомы. Правда, в то, что говорил Тополь, я добавил немного отсебятины, но не по сути, конечно, а в мелочах, просто чтобы интереснее было. И красивше. Итак:

 

ПРОТОКОЛ СОВЕЩАНИЯ ВЫСШЕГО РУКОВОДСТВА СЛУЖБЫ РИСК
18 августа 1995 года
Присутствовали: ВЕРБА, ТОПОЛЬ, КЕДР, ПАЛЬМА, ПЛАТАН.
Кедр. Тополь, расскажи еще раз сначала, как это было, здесь не все в курсе дела, а я постараюсь задавать грамотные вопросы.
Тополь. Присутствие Вербы обязательно?
Верба. Я в порядке, ребята. Вы что, забыли, с кем имеете дело? И потом Пальма вкатила мне дозу какой-то гадости.
Кедр. Транквилизатор Далтона?
Пальма. Да, тот самый, что нам прислали из Колорадо в мае.
Платан. Ну, начали. Шестнадцатого августа, около семи вечера Ясеню позвонили…
Тополь. Давай начнем чуть раньше. Четырнадцатого Рябина позвонила Вербе по поводу покушения на Гинатуллина.
Кедр. А-а, знаменитое дело Седого.
Тополь. Зря смеешься. Именно поэтому Вербы не было дома шестнадцатого во время звонка.
Верба. Не совсем так. Вечером я все равно сидела бы на Варшавке, а утром — какая разница… Он же меня никогда не спрашивал, куда ему ехать.
Тополь. Ладно. Что в Питере?
Верба. Абсолютно ничего. Случайная авария.
Кедр. Неужели? Тогда продолжай, Леня.
Тополь. Итак шестнадцатого августа в 19.04 раздался телефонный звонок в квартире Ясеня. Неизвестный голосом Осокоря назначил встречу. Вот дословно их разговор, записанный на пленку:
— Привет, Ясень. Это я. Двадцать один шестнадцать.
— Привет, Осокорь. Сорок три девяносто шесть. Ты откуда?
— От верблюда. Нам необходимо встретиться.
— Сегодня?
— Нет, завтра.
— По какому вопросу?
— Я же говорю: необходимо встретиться.
— Понял тебя.
— И, пожалуйста, без торта «Победа».
— Я же говорю: понял тебя. Я могу перезвонить?
— Да, конечно. У меня новый сотовый номер. Запиши: 713-16-31.
— Хорошо, пока. — Пока, Ясень.
Человек, назвавшийся Осокорем, не повторял номер — он знал, что все записывается на пленку.
Пальма. Или знал особенности памяти Ясеня.
Тополь. Человек этот вообще знал слишком много. Голос — ерунда. Имитация голоса — задача для эстрадного артиста средней руки. Другой вопрос, откуда у эстрадного артиста наш текущий пароль?
Кедр. Тополь, мы же договорились: вопросы здесь задаю я.
Тополь. Задавай.
Кедр. А не мог это быть все-таки Осокорь? Почему он не приехал сегодня?
Тополь. Потому что не может приехать. У Осокоря стопроцентное алиби. Он физически был не способен связаться с Ясенем в тот момент. Информацию я получил от Игоря Корягина, который полностью отвечает за уральский регион, и только он сейчас поддерживает постоянную связь с Осокорем.
Платан. Наверно, ты забыл. Кедр, какого рода задание поручил Осокорю.
Ясень. Он же внедрен на зону, ИТК-17 Екатеринбурга, с исключительно важной целью. Операцию курирует лично Дедушка. Осокорь не имеет права менять схему действий ни при каких даже самых форс-мажорных обстоятельствах.
Кедр. Мало ли кто на что не имеет права! Предлагаю проверить эту версию, когда Осокорь вернется. Вопрос второй: Ясень перезванивал по указанному номеру?
Тополь. Да, но запись разговора не сохранилась или не велась. Более того, я проверил вчера: названный номер не просто не отвечает, собственно, номера такого и нет — он никогда и нигде не регистрировался. Возможно, настоящий телефон был просто зашифрован в этих цифрах.
Кедр. Весело. Вопрос третий: кто знает, что такое торт «Победа»?
Пауза.
Тополь. Значит, никто.
Кедр. Вывод?
Пальма. Очень простой. Ясень втайне от всех нас договаривался с кем-то заранее об этой встрече. То есть степень важности этой встречи выходила за рамки нашей компетенции.
Верба. Или это было что-то глубоко личное, интимное.
Тополь. Чушь собачья!.. Извини, Верба.
Кадр. Пальма совершенно права. В жизни не поехал бы Ясень на встречу с человеком, просто говорящим голосом Осокоря, — это опасно и глупо. Сработали пароль и ключевое слово.
Верба. Джин «Победа».
Тополь. Какой, к черту, джин?! Я же говорил, присутствие Вербы…
Платан. Она просто вспомнила Оруэлла, «1984». Я правильно понял?
Верба. Да, это была его любимая книга. Я уверена, только сам Ясень мог придумать такую трихомудию — торт «Победа». «Без торта „Победа“» — наверно, это означало «только без глупостей», «прийти без охраны, без оружия»…
Тополь. Ну, без оружия-то он не пошел…
Кедр. Постой! Верба, ты это знаешь или просто догадываешься?
Верба. Я это чувствую. И я чувствую, как они чувствовали друг друга: разговор, построенный на недомолвках, понимание с полуслова…
Тополь. Хотите знать мнение старого спеца из «восьмерки»? Этот разговор больше всего похож на хорошо разученный шифродиалог, предназначенный для третьего лица или третьих лиц, то есть для тех, кто будет его прослушивать. При этом один из участников разговора, как правило, не знает о его тайном смысле.
Кедр. Стоп, стоп, стоп! Вы сейчас все запутаете. Допустим, звонил не Осокорь, а «артист средней руки». Ясень понимал, что разговаривает с артистом?
Платан. Нелепый вопрос!
Верба. Да нет, вопрос очень лепый. Я уже поняла, что имеет в виду Кедр. Да и Тополь, кажется, говорил о том же. Два варианта: либо звонил действительно Осокорь, тогда он ведет двойную игру и до сих пор пудрит нам мозги. Либо это Ясень разговаривал с «Псевдоосокорем», прекрасно понимая, кто это, и, соответственно, уже он закручивал нам баки. В любом случае шифродиалог был предназначен для нас. В любом случае, ребята.
Пауза.
Кедр. Кому еще звонил Ясень после того разговора?
Тополь. Только Дедушке. После чего выключил телефон и — внимание! — даже автоответчик. Запись разговора с Дедушкой, естественно, не велась. А со слов Дедушки, разговор шел о необходимости общего сбора не позднее сентября, о последних результатах «операции 71», то есть о внедрении Осокоря в блатной мир, о ненадежности генерала Григорьева и о Чечне. Все. О звонке Осокоря и назначенной встрече — ни слова. Дедушка ничего об этом не знал.
Кедр. Точнее, Дедушка говорит, что ничего об этом не знал.
Тополь. Ну, знаешь, если мы сейчас начнем подвергать сомнению слова всех и каждого, мы не только ни в чем не разберемся, но вообще сойдем с ума.
Верба. Некоторым это уже не грозит.
Пауза.
Верба. А Кедр совершенно прав. Когда случилось такое, мы обязаны подвергать сомнению слова любого из нас. Дедушка тоже не Иисус Христос, почему он должен быть исключением? Ладно, Тополь, рассказывай дальше.
Тополь. Извольте. Семнадцатого августа утром, приблизительно в 6.30, к Ясеню подъехали вызванные раньше обычного Леша с Маратом, и шеф категорически распорядился не сопровождать его. Он попросил подать Лешины «Жигули» во двор, вышел из дома через черный ход, сел за руль и укатил, пообещав скоро вернуться. Личной охране велел ждать дальнейших распоряжений у телефона в его квартире. Леша распоряжение выполнил, как-никак человек военный, но подошел к нему творчески. Странное поведение шефа не понравилось ему, и он тут же связался со мной. Я был на Лубянке. Минут семь или восемь понадобилось нам с Лешей на обсуждение проблемы и прослушивание автоответчика за последние сутки. Кроме разговора с «Псевдоосокорем» Ясень не записал ничего (!) или все записи стер. Тогда я сразу приказал организовать наблюдение. Опытный Леша успел включить в багажнике своей машины достаточно мощное радиоустройство, и мы запеленговали «Жигули» Ясеня на Калининском мосту. Кстати, потом Ясень выключил передатчик — очевидно, решил послушать музыку или новости и заметил радиопомехи. Но это уже не имело значения — теперь его вели гаишники. Обратите внимание, Ясень готовился к такому варианту — едва отъехав от дома, он поменял номера. Машин в тот ранний час на проспекте было немного, и все-таки для уверенности мы привлекли к делу следящую камеру в окне одного из банков. Затем я лично сел в патрульный «Форд» вместе с четверкой из нашей группы антитеррора, и, когда Ясень свернул на Рублевку, отставание у нас составляло минут пять при движении со скоростью сто восемьдесят (авральные двести десять мы в расчеты пока не закладывали). Ясень же ехал со скоростью просто восемьдесят, чтобы не выделяться. И вот на выезде из Москвы мы его потеряли. Первый пост ГАИ на Рублевской развязке рапортовал о движений по мосту, то есть на Рублево-Успенское шоссе, однако пост в самом начале шоссе доложил, что машина там не проезжала. Я хорошо знаю эту развязку и с трудом представляю себе, как можно изобразить такой трюк. Впрочем, с нарушением всех мыслимых правил (выезд на разделительную, на встречную, на откос, а это Ясень умел) можно было изобразить все, что угодно, хоть возвращение обратно в Москву огородами. В общем, мы чуть-чуть притормозили и задумались.
Кедр. Почему не задействовали вертолет?
Тополь. Не считали нужным. А может, боялись. Мы же не знали, кто приедет на встречу с Ясенем. Появление вертолета слишком заметно, причем издалека, и оно могло спровоцировать все, что угодно, вплоть до ракетного удара. Его обнаружили вновь коржаковские ребята, наблюдавшие за трассой в связи с плановым движением по ней президентского утреннего кортежа. Каюсь, не я догадался связаться с ними, но мы успели получить сигнал, и вот тут уже, визжа на всех поворотах извилистого лесного участка Рублевки, ехали на форсаже — не знаю, зачем: предчувствие какое-то было, гнусное такое предчувствие. Василий, несмотря на все свое мастерство, дважды почти терял управление, касаясь дороги только двумя колесами. Вы понимаете, что это значит — поставить «Форд-Викторию», этого приземистого монстра, на два колеса?.. Мы опоздали. На каких-нибудь две минуты. «Жигули» стояли у обочины с напрочь осыпавшимся боковым стеклом, а он лежал, упав на правое сиденье, с зажатым в подломившейся руке пистолетом, лицом вверх… Впрочем, лица-то у него как раз уже и не было. Почти. Пули крупного калибра… Эксперты определили: машину Ясень остановил сам перед постом ГАИ, очевидно, по знаку милиционера. Тот и оказался переодетым убийцей. Подошел вплотную и сделал три выстрела через стекло, практически в упор. Мы оставили двоих возле машины с убитым и на всякий случай двинулись дальше по трассе. Я вызвал подкрепление, чтобы оцепить и прочесать район, но чувствовал, что смысла в этом будет мало. Особенно стало невесело, когда нас вежливо прижали к обочине коржаковские ребята и попросили подождать, пока проедет президент. Мы подождали. Убийца получил еще пять минут форы. Любопытно, что охрану президента совершенно не волновали прозвучавшие только что выстрелы. Знали о них заранее? Или им важно только, что в президента не стреляли, а остальных пусть хоть всех покосят? Именно в тот момент я подумал, что надо свести к минимуму усилия всех спецслужб. Орлы из СБ, ФСБ, МВД и наши парни просто могли пострелять друг друга — место уж больно неудачное для разборок. Но история, как выяснилось, была еще не вся. Мы миновали Раздоры и потихоньку въехали в Барвиху. Здесь я вылез из машины, огляделся и почему-то пошел пешком. Наверно, я был в полушоковом состоянии. Безумная погоня, закончившаяся убийством Ясеня, совершенно выбила меня из колеи. Хотелось пройтись, встряхнуться.
Кедр. Глупо.
Тополь. Конечно, глупо. Я даже не подумал в тот момент, что, раз уж пошла такая охота, могут убить и меня. О чем я вообще думал тогда? О Дедушке, конечно. О том, что теперь в России случится очередная перестрелка, покруче девяносто третьего, очевидно, будет государственный переворот и много-много бессмысленных жертв. А потом я вспомнил о Лайзе. Вариант «Лайза». Вот наше спасение. Требовалось срочно выйти на связь со всеми Причастными, во всяком случае, с большинством и согласовать вопрос с Дедушкой. Но тут «Виктория» наша патрульная прямо задним ходом, не разворачиваясь и жутко воя, подкатила ко мне, и ребята чуть ли не вбросили меня на заднее сиденье. Оказывается, метрах в трехстах впереди у обочины одним колесом в кювете стояла «БМВ-525», прошитая из автоматов, с двумя свежими трупами внутри оцепленная уже подоспевшим ОМОНом.
Платан. «Пятьсот двадцать пятая» — довольно скромная машина. На таких чаще бойцы ездят, а не авторитеты.
Тополь. А там и были бойцы, а вот стреляли в них не омоновцы, а сотрудники «девятки», ну то есть коржаковской службы. И стреляли, как сами объяснили, потому, что машина полезла на дорогу аккурат перед самым президентским автомобилем. Не верю я в такие байки, не верю, но доказать, что это вранье, тоже почти нереально.
Верба. Реально, Тополь, надо только этим заняться.
Пальма. Погоди, Верба, давай сейчас по фактам.
Тополь. Продолжаю. Несколько минут спустя обнаруживают труп постового невдалеке от того места, где убили Ясеня. Другой постовой найден живым, но оглушенным в кустах у развязки на Кольцевой. Это вместо него на связь с нами выходил сообщник убийцы и пудрил мозги по поводу движения «Жигулей».
Платан. Изрядно было у него сообщников.
Кедр. Откуда же взялась эта «БМВ»?
Тополь. То-то и оно — «откуда»! Свидетели потом показали, что «БМВ» въехала в деревню за минуту до президентского кортежа навстречу ему! Не-ве-ро-ят-но. Постовой не остановил — ясно: это был уже не постовой. Но охрана президента! Где они-то были? Или кто был вместо них? Или это они и стреляли в Ясеня, а потом, заметая следы, перебили друг друга?
Кедр. Остановись, Тополь. Меня интересуют факты, а не твои предположения. Кто все-таки сидел в «БМВ»?
Тополь. В «БМВ» оказались мелкие сошки. Обыкновенная подставка, хотя и заслуживает отдельного расследования. Главное — дальше.
Пальма. Ну что ж, давай.
Тополь. Я снова шел пешком вдоль шоссе. Машину нашу сначала не пропускали, а потом это было уже неважно. Бояться стало некого. Всех, кого надо, к этому моменту они уже убрали. Наступило перемирие. Я это понял. Но лолная картина происшедшего все никак не выстраивалась в голове. В общем, я как-то неожиданно для себя оказался у ларька на асфальтовом пятачке перед магазином и почувствовал, что больше всего на свете хочу пить. Ты скажешь, это уж совсем глупо. Да, Кедр?
Кедр. Я лучше промолчу.
Тополь. Правильно, молчи. Дальше все было, как в кино. У ларька стояли двое мотоциклистов — парень и девушка лет двадцати — и прямо верхом на мотоциклах пили пиво. Что называется, с особым цинизмом. Но машины под ними были какие-то «Хонды» последней марки, черные кожанки, навороченные, с зеркальными бляхами, как у американских «диких ангелов», а лица… ну, знаете, издалека видно: сам черт им не брат — не то что гаишник, проверяющий на алкоголь. И что их привело сюда в такую рань? Очевидно, похмелье. Гудели ночь на папиной даче, выпили все до последней капли — вот и приехали в семь утра к ларьку поправлять здоровье… Вы уж извините, что я так длинно…
Верба. Давай-давай. Ясень тоже любил представлять подобные литературно-художественные отчеты высоким генералам на Лубянку. Вот смеху-то было!..
Тополь. Сейчас будет особенно смешно. В общем, глотнув какого-то соку, я подошел к этим хипарям и, нарочито невнятно представившись, спросил, при них ли обстреляли машину. Оказалось, да. Правда, смотрели мои детишки в другую сторону и потому хорошо видели, что два «УАЗа» с ОМОНом подъехали раньше кортежа. По приказу ментов, так считали свидетели, «бээмвуха» и стала выезжать на дорогу. «Придурки», — проворчал парень. А девушка вдруг добавила: «Покажи ему». И парень показал. За минуту до этого ребята фотографировались. «Поляроидом». Так вот, на одном снимке было отчетливо видно, что в припарковавшейся «БМВ» сидят не двое, а трое, на другом же вообще через переднюю дверцу со стороны водителя вылезал собственной персоной убийца Ясеня.
Платан. Не понял.
Тополь. Это был Золтан. Я узнал его.
Пальма. Золтан?!
Тополь. Да, именно он. Теоретически возможно, что он готовился совсем к другому убийству, но очень мало вероятно. Картина происшедшего в тот момент сделалась для меня абсолютно ясной.
Кедр. А снимки забрать у ребят, конечно, не удалось, и тебе мы тоже должны верить на слово.
Тополь. Нет, отчего же — вот они, эти снимки.
Пауза.
Тополь. Я показал молодежи свое удостоверение, но оно не слишком их впечатлило. Ну конечно, что этим ребятам ФСБ, может, у него папа в администрации президента, а у нее — и того выше, какой-нибудь зам Коржакова. Но потом я показал им сто долларов, и это они поняли — видно, насмотрелись американских детективов. Правда, попросили по сто за каждый снимок. Чуть поломавшись, чтобы они совсем не обнаглели, я согласился. И тогда еще за полтинник они рассказали мне, куда отправился вышедший из «БМВ» милиционер, за воротами какой именно дачи скрылся.
Кедр. Ну и чья же эта дача?
Тополь. А вот этого я предпочел бы пока не говорить. Слишком высокий человек, и он не имеет никакого отношения к убийству Ясеня. К Золтану он, разумеется, имеет некоторое отношение, но это нам пригодится позже.
Кедр. Тополь, я не узнаю тебя сегодня. Ты полностью доверяешь Осокорю в безумно запутанной ситуации, ты считаешь непререкаемой истиной все, что говорит Дедушка — самый хитрый человек на земле, ты, наконец, покрываешь какого-то высокого российского чиновника. Что с тобой, Тополь?
Тополь. А ты себя узнаешь сегодня? Вербу узнаешь?
Кедр. Вербу — узнаю.
Верба. Ну, тогда давай я и скажу, тем более что дальнейшее я знаю лучше Тополя. Он позвонил мне еще из машины. А я была на Варшавке, прямо с вокзала поехала да на прием срочной информации из Арабского региона. Кстати, прошло два сообщения, по которым я наложила запрет на передачу даже по спецканалам. Дедушка уже в курсе, а вам еще предстоит оценить их значение для России и сделать какой-то вывод. Но, черт возьми, сейчас совсем не до этого. Когда Тополь сказал мне… что Ясеня больше нет… я не упала, даже не заплакала. Я просто умерла. А потом встала, нашла в сумке фляжку и выпила. Все. Долго ты ждал, пока я снова заговорю…
Тополь. Но я не орал в трубку и не давил ни на какие кнопки. Я понял.
Верба. За это я и люблю тебя, Тополь. И все-таки ты понял не все. Думал, я захочу мстить. А я, не дожидаясь твоего вопроса, сказала: «Вариант „Лайза“, Тополь». Потому что не хочу никаких смертей сегодня. Хватит. Да я буду мстить, но не сейчас и не этому ублюдку Золтану он и смерти-то недостоин, его надо просто спрятать в самую гнусную тюрьму. Пожизненно. Пусть этим займется Дедушка. А убивать никого не надо. Чем больше убьешь, тем труднее потом разобраться. Так что никого, ни-ни, ни Золтана, ни стрелявших в «БМВ», ни того, кто звонил, ни того, кто подкупал милицию, ни того, чья дача, ни самого Григорьева…
Тополь. А при чем здесь Григорьев?
Верба. Григорьев? Я могу продолжить список: ни Жириновского, ни Якубовского, ни Барсукова, ни Коржакова, ни Ельцина, ни Клинтона…
Тополь. Понятно. Папу Римского тоже оставим в покое. Хватит с него андроповского покушения пятнадцать лет назад.
Платан. Ребята, не пора ли перейти к делу?
Тополь. К какому делу? Мы, кажется, только о делах и говорим.
Платан. Я имею в виду план действий на завтра. По варианту «Лайза».
Верба. Можно я выпью?
Кедр. Кого ты спрашиваешь?
Верба. Всех.
Кедр. Я отвечаю за всех. Пей.
Телефонный звонок.
Пальма. Да.
Пауза.
Екатеринбург на проводе. Да-да, слушаю. Двадцать два тринадцать. Говорит Пятый. Что?!
Пауза.
Осокоря убили. Местные авторитеты. На зоне. Заточкой.
Пауза.
Тополь. Звонить Дедушке?
Кедр. К черту Дедушку! Давайте сами сначала разберемся. Пальма, ты прямо сейчас берешь пятерых ребят из охраны. Лешка — за старшего, и летишь в Свердловск. Спецрейсом. После доложим Дедушке. Может, это вообще вранье.
Верба. Правильно. Дедушка утомил меня еще вчера. По-моему, он просто в маразме. Он не должен был так реагировать на смерть Ясеня.
Кедр. Как?
Верба. Сидел и плакал. Не когда узнал, а когда нас с Тополем увидел.
Кедр. Не вижу ничего странного. Ты сейчас чего плачешь?
Верба. Я чего плачу?! Да я же знаю наверняка, что никакое это не вранье! Убили Осокоря! И убил опять Седой.
Тополь. Да, ребята, это действительно Седой, только не такой уж он и седой. Похоже, просто один из нас, ну, может, не из нас пятерых, но один из Причастных.
Верба. Тополь, ты бредишь!
Кедр. Действительно, доверял, доверял всем и вдруг — бац!
Тополь. Да никому я не доверял, ядрит вашу мать!!! (Возможно, в оригинале было другое слово. — Прим. пер.) Кончились те времена, когда можно было доверять. Похоже, нам всем теперь хана. Давайте заканчивать, я тоже выпью..
Платан. Тополь, пошел ты на хрен! (Или другое слово. — Прим. пер.) Я же так и не понял, какие планы на завтра. Или ты сейчас же рассказываешь, или я улетаю в Крым в море купаться.
Пальма. Ребята, да это же дурдом на выезде!
Тополь. Вот именно. Я безумно устал говорить сегодня. Поэтому давайте предельно коротко. Первое: если Лайза, что очень мало вероятно в его ситуации, не поедет завгра в деревню, мы должны спровоцировать эту поездку.
Рое: Лайза пропадает без вести, труп Малина уничтожен.
Платан. Стоп! Это самый простой, но не лучший вариант. Знаешь, кто будет искать Разгонова?
Тополь. Милиция. Его жена. Может, кто-то из друзей.
Платан. А может быть, кто-то из его врагов. Или кто-то, кому он деньги должен. Тебе это надо?
Тополь. Да нет у него врагов.
Платан. А давай сделаем так, чтобы его никто не искал.
Пальма. Правильно. Труп Ясеня подбрасываем и выдаем за труп Разгонова. Двое суток для наших методов консервации — это, считай, ничего: будет как новенький.
Верба. Меня вместе с ним законсервируйте.
Кедр. Извини, Танька, давай я тебе еще налью.
Платан. И что особенно важно, заметь.
Тополь: мы заодно подставляем тверских бандитов. Пусть милиция копает под Шайтана. Ясень, между прочим, придавал его группировке большое значение. Вот и узнаем теперь, кто на эту подставу попадется.
Тополь. Принято.

 

На этом заканчивался или прерывался протокол исторического совещания.
Дождь разошелся не на шутку. Я снова подошел к окну. Мне вдруг сделалось жутковато. Как-то по-новому жутковато. Я вспомнил слова Татьяны о том, что все они безнадежно больные люди. Пару дней назад это казалось не более чем эффектной фразой. Протокол заставил меня пересмотреть свое отношение. Я мучительно старался выделить главное и наконец понял, что ужаснуло меня больше всего. Уж слишком легко… нет, не легко — слишком уж странно переживали эти люди смерть своих самых близких друзей и даже родственников: порыдают неслышно, проглотят невидимые миру слезы — и снова за работу! Хлопнут стакан коньяку — и опять за дела, тут же за дела. После слез пополам с коньяком, после коньяка пополам с кровью. А после крови — опять пот, и пыль, и дым пороховой, и слезы, и свинец, и коньяк с кровью. И сотовые телефоны, и лимузины, и самолеты военные для спецрейсов, и пачки долларов, и яхты, и аппараты правительственной связи, и компьютеры-фигутеры, факсы-шмаксы, пилюли дьявольские, и все в кровище, а вроде это и не кровь уже, а просто солнце восходит, алое солнце…
Вот тогда я и понял окончательно, что болезнь-то оказалась заразной. Я теперь тоже был один из них — безнадежно больной человек. Я очень легко, то есть не легко, конечно, а очень странно пережил свою собственную смерть.
Я отошел от окна, налил до краев стаканчик «Чивас Ригал» и хлопнул по-нашему, не разбавляя никакой содовой, за свое здоровье, то есть за свою болезнь, и поклялся, что это первая и последняя доза на сегодня.
Назад: Глава десятая. И БУДУТ ЕЖИКИ СКАКАТЬ…
Дальше: Глава двенадцатая. ВОЗВРАЩЕНЕЦ