ЧАСТЬ 2
ОБОЖЖЕННЫЙ АДОМ

– Здравствуйте!

Григорий даже не остановился, не сразу поняв, что обращаются к нему. Но потом, замедлив шаг, обернулся.

– Здравствуйте. – На него смотрела маленькая сгорбленная старушка в черном платке. Взгляд у нее был одновременно и приветливый, и настороженный – узнает или мимо пройдет?

– Не помните нас? – торопливо заговорила она. – Мы Ковалевы. Лисоньку Ковалеву помните?

– Алиса Ковалева? – переспросил Гриша. – Со Смоленской?

Он помнил ее. Ему не один раз приходилось приезжать к этой девушке, когда с приступами стенокардии не справлялись двойные и тройные дозы нитроглицерина. И в диспетчерской уже привыкли, что к Алисе выпадает выезжать Григорию. Так и говорили по радио: выдвигайся на Смоленскую, твоей опять плохо. И он ехал, по пути готовя промедол и фентанин, заранее зная, что и как ему придется там делать.

Гриша помнил ее потому, что жалел, возможно, больше, чем других своих пациентов. Алиса в свои двадцать два года выглядела на сорок. Она весила сто десять килограммов, и даже прогулка из комнаты в кухню заставляла ее тяжело дышать. Она не могла учиться, работать, ей трудно было просто выйти на улицу, немного прогуляться. Вся ее жизнь – квартира, балкон, книги и телевизор. Когда-то здорово играла на пианино, но потом пришлось бросить и это.

– Как она? – спросил Гриша.

– А умерла моя деточка, – сказала старушка. – Маялась, маялась, да потом бог прибрал.

– Умерла? – У Григория вдруг екнуло сердце. И наверно, что-то отразилось в глазах – старушка даже заметно испугалась, что принял смерть девчонки на свой счет. Мол, перестал приезжать, бросил...

– Она вспоминала вас, – быстро заговорила старушка. – Потом, после вас, другой доктор ездить стал. Он – ничего, хороший, только сердитый очень. Все говорил, запустили девочку...

Ее действительно запустили, Гриша с самого начала знал об этом. Если бы раньше кто-то в доме или в школе обратил внимание, что еще в тринадцатилетнем возрасте она вдруг замирала, прикладывала руки к груди, начинала тревожно водить глазами по сторонам и прислушиваться к себе, – все могло бы быть иначе.

Но никто не заметил этого, никто не побеспокоился. Бабка – по малограмотности, а родители... Родители – это вообще отдельный разговор.

– Мучилась, бедненькая, – вздыхала старушка. – Плакала. Тихо-тихо, ночью. Слезки катятся, а сама не пикнет. Так и умерла ночью, никто не слыхал. Жалко Лисоньку, хоть сама помирай. Иной раз проснешься, завтрак сделаешь и чуть было не крикнешь: «Лисонька, кушать!» А потом думаешь: чего кричать-то, нету ж никого. Сейчас думаешь, хоть минуточку бы на ее поглядеть, обнять милую, пожалеть, поплакать с ней...

– Извините. – Гриша повернулся и быстро зашагал прочь, опустив голову. У него в горле стоял ком, он не мог больше слышать эти слова и видеть эти глаза. Врач не должен убиваться по каждому своему пациенту, иначе недолго и с катушек слететь, но сегодня все выглядело по-другому.

Гриша слушал почерневшую от горя старушку, а в голове вертелась лишь одна мысль: девочку можно было вытащить! Даже в ее последние часы, даже после остановки сердца она имела шанс, о котором не знали ни врачи, ни родственники.

Только избранные знали эту тайну, и отныне Григорий входил в их число. Тысячи людей воют над могилами, не зная, как им жить дальше. Если бы и им открылась тайна – с какой силой они вцепились бы в этот шанс, какие огни и воды готовы были бы пройти, чтоб воспользоваться им!

Все в жизни имеет оборотную сторону. Врачебная технология, которую Григорий в первые минуты принял как величайшее открытие человечества, вдруг показалась в ином свете. Ее не хватало на всех. Жизнь, которой не хватает на всех, – что может быть тягостнее и противоестественней?

Что же теперь – жить во лжи? Грише предстояло существовать среди обычных людей, грустить и радоваться с ними и в то же время быть на каком-то ином полюсе. Ему нужно было скрывать от людей знание, которое более всего должно быть открыто.

А если придется хоронить друга? А если нужно будет смотреть в глаза его матери, жене? Как вести себя, куда деваться от простой и безжалостной мысли: у вас просто не хватило денег для того, чтобы он жил. Вы просто не сумели достаточно заработать, чтоб ваш любимый наслаждался солнечным светом, а не лежал в тесном ящике под двухметровым слоем земли...

В таком настроении Григорий шел на работу. И, увидев издалека здание клиники, он даже сбавил шаг. Открылось какое-то новое зрение: «Золотой родник» представился как мрачная секта, отделенная от монотонной людской массы. Словно бы темные силы раздували там очаг, а Гриша и другие служили этим силам.

«Ничего, – подумал он. – Моя работа – лечить людей. Меня ждут будни без всякой роковой мистики. А совесть пусть мучает того, кто это придумал...»

Как всегда, уход в позицию маленького человека подействовал успокаивающе. Гриша вошел в проходную с вполне беззаботным выражением лица. День обещал быть самым обыкновенным, похожим на многие другие. Но все оказалось иначе.

Не успел Гриша переодеться, как пришла Татьяна из секретариата и привела троих гостей. Один был огромного роста в крошечных очках, пиджак висел на нем, как кусок мешковины, обернутый вокруг тела. У второго пиджак был нормальный, зато волосы так всклокочены, что, казалось, там могла спрятаться пара воробьев. Третий же, напротив, был со всех сторон приглаженный и причесанный, как пластмассовая кукла.

Судя по гипертрофированному дружелюбию на лицах, все трое были иностранцами.

– Познакомься, Григорий, – сказала Татьяна по-английски. – Это доктор Дебо, а это господин Жюли и господин Нурье. Французская медицинская академия. Шамановский просил, чтобы ты показал им свои методики.

Она подошла на пару шагов и добавила шепотом:

– Гриша, избавь меня от них! Этот маленький меня скоро съест глазами...

– Токтохр Пшенитцын? – улыбнулся толстяк, протягивая руку. – Добри дьен.

Григорий предложил французам одноразовые костюмы и повел их по кабинетам, толкая перед собой столик с приборами. Он проводил процедуры, комментируя их по-английски. Слушатели сдержанно кивали, щелкали фотоаппаратами, водили перьями по экранам карманных компьютеров.

В коридоре произошла шумная встреча с профессором Соломоновым. Оказалось, он знаком с толстым доктором Дебо. Состоялся очень эмоциональный диалог на французском языке. Гриша понял только, что на вечер друзья запланировали встречу в гостиничном ресторане.

Гости посетили пять палат. В шестую Гриша решил их не вести. Там находился какой-то ирландец и всегда присутствовал его охранник. Ничего хорошего не произойдет, если угрюмый детина начнет вертеть французских ученых и хлопать их по карманам. Григорий предложил завершить экскурсию.

Еще с полчаса он сидел с французами в холле и отвечал на вопросы. Более всего их интересовало, нельзя ли приобрести несколько установок для нужд французского здравоохранения.

Гриша ответил, что вопрос с авторскими правами на разработку еще не решен и вообще технология формально находится в стадии испытания. Французы упорствовали, предлагая разные варианты. Гриша согласился лишь на один: в конце осени провести дополнительные испытания во Франции – на базе филиала Медицинской академии в Блуа.

После обеда, закончив плановые процедуры, Григорий отдыхал в кабинете, листая журналы. Именно тогда к нему и заглянул профессор Соломонов.

– Э-э... Григорий, – смущенно проговорил он. – Я должен вам кое-что сказать. Вернее, признаться...

– Что случилось? – удивился Гриша.

– Нет, не случилось. Просто Франсуа – я имею в виду, доктор Дебо... Он сейчас проявил необычный интерес к вашим лазерам.

– Я заметил.

– Да нет... Вы просто не знаете Франсуа. Он – один из самых консервативных специалистов, которых я знаю. И вдруг – такой интерес к новой и почти не опробованной методике...

– И чем мне это грозит?

– Нет, ничем не грозит. Просто сегодня я, как честный человек, обязан снять перед вами шляпу. Нет, не думайте, что я иду на поводу у авторитета. У меня было и свое мнение. Но Франсуа... Его учебники переизданы в пятнадцати странах. Его цитируют в университетах...

– Одним словом, мы больше не будем спорить по поводу излучения? – понял Гриша.

– Да! Вы правы, Григорий. Наверно, я должен даже извиниться.

– Ну, это ни к чему, – рассмеялся Гриша. – Вы мне не мешали.

– Не скажите. Недоверие – это уже помеха. Надеюсь, вы дадите мне шанс оправдаться. Будет время – угощу вас в каком-нибудь заманчивом местечке. Обещаю, вам это понравится.

– Заранее благодарен, – сказал Григорий, хотя плохо представлял, чем им заниматься в ресторане, если и так каждый день видятся на работе.

Он вдруг вспомнил про приглашение, которое по-прежнему лежало между страницами перекидного календаря. Вытащил открытку, развернул. «Городская администрация и Горздравотдел приглашают Вас...» Это было куда интереснее ресторанных посиделок с начальством: появиться наконец среди своих, узнать новости, рассказать о себе.

Приглашение было на двоих. Гриша уже решил, кого бы он хотел видеть с собой на празднике. Он не знал только, будет ли это желание взаимным.

Он встал, начал ходить по кабинету. Казалось бы, чего проще – взять трубку, сказать несколько совершенно обычных слов... Но почему-то на деле все выглядело не так просто. Что-то мешало остановиться наконец у телефона и набрать номер.

«Как школьник...» – с досадой подумал Григорий.

Он еще долго ходил взад-вперед, садился за стол, снимал трубку, потом опять вставал и начинал мерить кабинет шагами.

И, только устав от этой бесцельной ходьбы, измучив себя раздумьями и возненавидев за нерешительность, он собрал наконец всю свою волю в кулак и набрал номер.

– Алло, Светлана? Это Григорий. Помните?..

* * *

– Вот они стоят, – сказал Кича, останавливая машину через дорогу от обменного пункта. – В серой рубахе – Сохатый, видишь его?

– Вижу, – сказал Ганс. – Его первым вырубать?

– Как получится. Вообще, наглухо вырубать не обязательно. Гена-банкир просил только пугнуть.

Геной-банкиром Кича называл приятеля и партнера Мустафы. Он только недавно открыл здесь обменник, и валютчики тут же облюбовали его для себя. Перехватывали клиентов, мешали кассе нормально работать и давать объем.

– Ты все понял? Не перепутаешь?

– А чего тут путать?

– Ладно, иди к ребятам.

Ганс выбрался из машины и перебрался в другую, полную резких, нетерпеливых и сильных бойцов из молодняка.

– Ну?! – воскликнул Шиза – порывистый парень с рыжими всклокоченными волосами.

– Бросайте сигареты – разувайте гляделки, – ответил Ганс. – Сейчас все будет.

– Их больше, – заметил Кот, повернув к Гансу свое угреватое, грубое, как заношенный башмак, лицо.

– Зато мы веселее. Ладно, ша, начинается представление.

Кича переехал на противоположную сторону улицы и не спеша приблизился к менялам. Поздоровался за руку с Сохатым, перекинулся с ним парой слов.

– Говорит, что им здесь не работать, – прокомментировал Ганс. – Напоминает. Они с этим пацаном знакомы – раньше вместе вот так стояли.

– Ну и что, – проговорил из-за руля Шах. – Думает, они прямо так и уйдут?

– Уйдут не уйдут, а без звонка долбить не положено. Надо все по понятиям делать.

Кича тем временем направился обратно к машине.

– Подкатывай, – скомандовал Ганс. – Только спокойно, без скрипа.

Он первым вышел и направился к обменнику. Кто-то из менял встал у него на пути.

– Сдаешь доллары, парень?

– Ага, щас сдам, – сказал Ганс и с ходу врезал валютчику между ног. Тот вскрикнул и согнулся, присев на корточки. Его приятели на мгновение оцепенели, но затем очухались и бросились к Гансу. И в тот же момент их встретили ураганом ударов ребята из бригады.

Особого шума не было. Только слышалось, как бьются о челюсти костяшки пальцев, как вскрикивают пострадавшие, как проскакивают между ударами негромкие, но яростные ругательства.

Потом закричали женщины, кто-то пообещал, что вызовет милицию. «Пусть вызывает, – подумал Ганс. – Пока приедут, мы уже пиво пить где-нибудь будем». Даже если выскочит случайный патруль – хватит ума не лезть в гущу, а то можно и в больницу загреметь с дыркой в голове.

– Опа! – радостно закричал Шиза, увидев, как по асфальту веером разлетелись бледно-зеленые купюры из чьего-то кармана.

– Деньги не брать! – рявкнул Ганс, оттаскивая парня за шиворот.

Прошло не больше двух минут, однако дело было сделано. Ганс велел отходить. Потрепанные валютчики с расквашенными рожами ползали по асфальту, собирая деньги, ключи, пейджеры, оборванные цепочки и прочий скарб.

Загодя предупрежденный охранник дождался, пока машина с бригадой скроется, и лишь тогда пошел к телефону.

Через минуту в соседнем квартале Кича протягивал в окно машины деньги, завернутые в кодаковский пакет.

– Это от Гены-банкира. Нормально вы их сделали. Гуляйте.

После этого все, кроме Кичи, отправились в пивбар. Официанты, уже зная всех в лицо, без лишних вопросов накрыли стол: поставили с десяток кружек и большое блюдо с креветками.

Ганс с усмешкой поглядывал, как возбужденный молодняк делится впечатлениями. Месяц назад эти мальчишки еще по дворам сидели да сигареты у прохожих клянчили, а теперь – мафия! Пройдет от силы год, и они переменятся – станут солидными, неторопливыми, обрастут деньгами, силу за собой почувствуют. Профессионалами станут. А пока они – так, борзота...

Пиво лилось внутрь кружка за кружкой, звуки сливались, мир все больше казался отстраненным, каким-то слишком быстрым, суетливым. Ганс расслаблялся, не вступая в разговор за столом.

– Ганс, ты какой-то сам не свой сегодня, – заметил Шах.

– Да, – подхватил Кот. – Как ты валютчиков гасил сегодня – я думал, точно убьешь кого-нибудь.

– Зло срывал, – неохотно ответил Ганс.

– На кого зло?

– Да так... – Он отмахнулся – этим ребятам такие подробности знать не положено.

– Ганс, а тебя правда за девку отрихтовали? – вылез вдруг Шиза. Только у этого придурка хватило наглости спрашивать такое у старшего.

– Не за девку, – процедил Ганс. – Там другие дела были...

– А что за баба? Нормальная хоть?

– Баба как баба, – резко ответил Ганс, желая прекратить разговор.

– Ну? А ты? Надо ж разбираться!

– Давно бы разобрался. Только Кича сказал, туда больше не соваться. А на него Мустафа давит.

– Видать, там очень толстые дяди участвуют, – заметил Кот. – Раз уж Мустафа сам заступается...

– Может, и толстые, – пожал плечами Ганс, – а может, и тонкие. Но все равно там мутное дело.

– Ну, ты нас в деле видел, – заявил Шиза. – Так что, если надо, зови. Поможем.

Ганс фыркнул. Но про себя все же порадовался. Хорошо, что никогда не останешься один со своими проблемами. На том все и держится – каждый готов подписаться за товарища.

– А не испугаетесь? – ухмыльнулся он.

Повеселевшая от пива братва дружно рассмеялась. Ганс тоже захохотал с ними.

– Ладно, – сказал он. – Все еще может поменяться. Если будет нужно, позову...

* * *

Впервые Григорий ждал своего профессионального праздника с нетерпением. Обычно, занятый делами, он вспоминал о нем в последний момент, когда кто-нибудь с подстанции приходил с протянутой ладонью и предлагал сброситься на спиртное и закуску.

Сегодня все было по-другому. Потому что на столе лежало приглашение и потому что Гриша знал, с кем пойдет на вечер.

Он стоял перед зеркалом и тщательно поправлял узел галстука, когда в кабинет заглянул Донской. Он посмотрел на строгий, тщательно отглаженный костюм, белоснежную рубашку и удивленно присвистнул.

– Ты всегда на пикник так выезжаешь?

– При чем тут пикник?

– Ты забыл? Мы сегодня едем на природу всей командой – поздравлять Татьяну с днем рождения.

– Не забыл. Я ее уже поздравил лично. И извинился, что не смогу присутствовать.

– Куда ж ты тогда напудриваешься?

– Как ты и советовал – на бал со спасенной принцессой.

Донской заметил на столе приглашение, развернул.

– Ну, понятно. Вот зачем сегодня тебе понадобился наш лимузин. А то бери принцессу – и с нами. Все веселей, чем на торжественном собрании бывшее начальство слушать.

– Я бы так и сделал, но хочу своих повидать. Когда еще представится?

– Как знаешь... – Донской обошел Григория вокруг, критически оглядев с ног до головы. Принюхался, взял со стола флакон с блестящей этикеткой.

– А это что?

– Одеколон.

– Гм... Одеколон. А я думал, жидкость для отпугивания носорогов. Интересно, где ты его раздобыл. На распродаже сельхозхимии?

– В ларьке купил, – ответил Гриша.

– Ах, в ларьке. – Донской пощупал ткань пиджака. – А это – тоже в ларьке? Нет, сейчас угадаю – перешил из бабушкиного пальто, причем сам.

Он сел в кресло, закинув ногу за ногу.

– Гриша, а вообще-то куда ты деньги деваешь? Извини, конечно, но очень интересно. Покупать одеколон в ларьке ты мог бы и с государственной зарплаты.

– Никуда не деваю, – пожал плечами Григорий. – Немного родителям даю. А так – складываю в шкафу между книгами. И беру, когда надо.

– Представляю, сколько у тебя там скопилось... Ты ведь, кроме этого нервно-паралитического одеколона, пожалуй, так ничего и не приобрел.

– Ну почему? Я телевизор поменял. Потом, музыкальный центр недавно купил. Правда, слушать некогда...

– Гриша, а хочешь, я сейчас позвоню, и через двадцать минут из проката привезут английский костюм за полторы тысячи долларов?

– Зачем мне?

– Чтобы на балу не подумали, что принцесса приперлась с кучером. Заплатишь за вечер совсем немного, зато эффект...

– Наверно, не стоит. Последние два года я хожу на праздники в этом костюме, и до сих пор никто меня за кучера не принял.

– Еще год в этом костюме – и тебя будут принимать за человека, который забыл переодеть пижаму. Ладно, сего-дня обойдемся смокингом напрокат, а на днях поедем в город, и я покажу, где тебе впредь надо покупать одежду. И не вздумай на этом экономить.

– Ладно, так и сделаем. Но сегодня обойдемся без смокинга.

– Это почему?

– Видишь ли, там, куда я иду, ни у кого не будет костюма за полторы тысячи долларов.

– Вон ты как... Ну, смотри, тебе виднее. Собственно, я пришел по делу.

– По делу? – встревожился Гриша, невольно взглянув на часы.

– Не пугайся, это ненадолго. На бал не опоздаешь. Просто есть для тебя подарочек ко Дню медика.

– Надеюсь, не галстук за пять тысяч долларов?

Донской рассмеялся и легко поднялся с кресла.

– Лучше. Идем, только не лопни по дороге от любопытства.

Через две минуты они были во флигеле, и Донской заглядывал в кабинет главного.

– Можно?

– Даже нужно, – ответил Шамановский.

Он сидел за рабочим столом и курил, стряхивая пепел в чашку с недопитым чаем. Перед ним лежала стопка конвертов, и Гриша подумал было, что в его адрес пришла какая-нибудь приятная весточка из-за границы. После визита французов и их восторгов он ждал чего-то подобного.

– Садись, – сказал главный. – А то упадешь от радости или удивления...

Гриша опустился на стул, окончательно заинтригованный. Донской остался стоять, с любопытством поглядывая на него.

– Что ж... – проговорил главный, утопив окурок в чашке. – Ты у нас достаточно много поработал, парень, и мы уже сделали кое-какие выводы.

– Какие? – осторожно спросил Гриша. Слова главного звучали двусмысленно.

– Хорошие. Я бы сказал, отличные. Работаешь много и честно, никуда не рвешься и, что особенно важно, приносишь моему делу реальную пользу. И наши маленькие секреты ты знаешь. Я надеюсь, ты будешь с нами еще долго. Или я не прав?

– Я тоже надеюсь, – ответил Гриша.

– Тебя все устраивает? Может, есть какие-то просьбы.

– Есть, – сказал Гриша, чуть подумав. – По работе, насчет новых установок. Я уже говорил.

– И это все? – спросил Шамановский, внимательно глядя ему в глаза.

Гриша пожал плечами. Ему нечего было просить.

– Хорошо, – сказал главный. Не отрывая от Григория внимательного взгляда, он достал из ящика стола и положил перед собой небольшой бумажный пакетик. – Возьми. Посмотри, что там.

Внутри лежала цепочка и медальон. Точно такой, как висел на груди Шамановского в ту ночь. Простая металлическая пластина, похожая на армейский жетон.

Гриша покрутил его в руках, вопросительно посмотрев на главного.

– Это есть у каждого моего сотрудника, которому я вынужден что-то доверять. У каждого, в чьей верности я заинтересован, – сказал Шамановский. – Потяни за цепочку.

Медальон с тихим щелчком раскрылся, словно маленькая книжечка. На полированном металле была выгравирована всего одна фраза:

«ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ГАРАНТИРУЕТСЯ КАЖДОМУ, КТО В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ НЕ ПОЗЖЕ ТРЕХ СУТОК ПОЗВОНИТ ПО ТЕЛЕФОНУ...»

Дальше шел номер. На второй половинке было обозначено то же самое, но по-английски.

– Ты понял, что это? – спросил Шамановский.

– Кажется, догадываюсь...

– Ну, смелее! – Главный усмехнулся.

– Если я погибну, – тихо проговорил Гриша, – и кто-то позвонит, чтобы сообщить об этом... То вскоре я очнусь, видимо, в одной из ваших ванн.

– Совершенно верно, парень. Эта побрякушка – твой медицинский полис. Лучший полис из всех, что есть на планете. Надень его на шею и не снимай никогда. Что бы с тобой ни случилось – попадешь под машину, отравишься водкой или забудешь надеть парашют, – мы тебя вытащим. Я дарю тебе вторую жизнь. Но тебе придется ее отработать. Хорошо отработать. Верой и правдой.

– А если я... Если это случится не здесь, а в другом городе, другой стране?

– Пусть это тебя не заботит. Мои люди сделают все – найдут, привезут, даже уладят формальности. А поскольку ты тоже принадлежишь к числу моих людей, то и к тебе могут обратиться за помощью, если кому-то из нас она понадобится. Будь готов к этому днем и ночью. Такой же медальон ношу и я, – Шамановский ткнул себя пальцем в грудь, – и еще половина наших работников. Каждый, кто рассчитывает на помощь, должен уметь оказать ее другому.

– Конечно.

– Запомни кодовое слово – «Феникс». Если тебе позвонит диспетчер и назовется этим словом, ты должен бросать все дела и выполнять то, что скажут. Это очень серьезно.

– Хорошо.

– Ну и конечно, страховка аннулируется, если ты вдруг... Ты понимаешь, да?

– Да.

– Ну, надевай.

Длина цепочки была специально подобрана так, чтоб медальон открывался, когда его пытаются снять. Полированный металл холодил кожу, чувствовалась его тяжесть.

– А если я его потеряю?

– Думаю, найдем выход из положения. Дело не в этой железке, а в тебе. Можешь на всякий случай носить в кармане и записку с номером телефона. Еще есть вопросы?

Гриша не задумывался – вопрос всплыл сразу же.

– Я могу передать страховку кому-то еще?

– Сначала спроси у себя, захочешь ли ты этого. И не сейчас спроси, а позже, когда привыкнешь к этой безделушке. Ты – парень, конечно, добрый, но... Жизнь у всех одна, а у тебя – две. Рассуди по уму.

– Не помню случая, когда кто-то передавал страховку, – добавил Донской. – Чем угодно можно делиться, но не этим.

– Почему же? – проговорил Шамановский. – Если он очень захочет, никто ему не помешает. И я не стану.

– Только не забывай, – сказал Донской, – страховка выдается один раз. Только один, безо всяких исключений.

– Оба свободны, – сказал главный и склонился над бумагами, моментально отключившись от посетителей.

* * *

И снова ему казалось, что это обман, который в самый неожиданный момент может раскрыться. Ловкий фокус, очень правдоподобный, но основанный лишь на маленьком секрете, скрытом в рукаве исполнителя. Думать так было проще и легче, чем считать клинику прибежищем сверхъестественных сил, храмом нечеловеческих возможностей и тайн.

Григорий никак не мог принять мысль, что теперь ему можно ВООБЩЕ НЕ БОЯТЬСЯ СМЕРТИ. «Нет, не может быть, – говорил он себе, – что малоизвестный биолог по фамилии Шамановский взял и отменил основной инстинкт любого живого существа – инстинкт самосохранения. Не может быть, чтобы маленький кусочек металла, висящий на груди, мог защитить от любой опасности – болезни, убийства, катастрофы».

Что-то переменилось в тот момент, когда холодный металл цепочки обнял шею. Не только внутри Григория, но и в мире, окружающем его. Город стал немного другим. Люди все так же струились по улицам, крутили баранки своих машин, готовили ужин в квартирах, включали телевизоры, но все они остались будто позади, словно в каком-то полузабытом черно-белом фильме. Это были обычные люди.

По пути к Светлане Григорий поминутно через рубашку прикасался к медальону. Не было радости, не было торжества и чувства превосходства. Было лишь какое-то оцепенение. Ощущение победы, достигнутой запрещенным приемом. Тревога, которую может испытывать нищий, найдя на дороге несметные сокровища.

Лишь когда машина подвезла Григория к дому Светланы, он встряхнулся и попытался выкинуть из головы все свои маловразумительные страхи. Он взбежал по лестнице, чувствуя, как радостное волнение, известное каждому человеку, неотвратимо вытесняет из души все мрачное и тревожное.

– Здравствуйте, – сказал Григорий, когда дверь перед ним открылась. – Машина у подъезда.

Светлана выглядела очень просто: длинное черное платье, распущенные волосы, из украшений – только тонкая цепочка и серебряное колечко. Однако эта простота давала девушке столько красоты и грации, сколько не способны дать самые роскошные и вычурные наряды, самые дорогие украшения. Это была ее собственная красота, которую не перебивала ни одежда, ни косметика.

– Я почти готова, – сказала она, пропуская гостя в квартиру.

Григорий, хотя и чувствовал себя несколько скованным, не отводил от Светланы глаз, пока она стояла у зеркала и что-то совершенствовала в своем макияже.

– У нас есть еще минут десять? – спросила она с немного виноватой интонацией.

– У нас есть столько, сколько вам нужно.

– Просто сейчас придет Катя – моя подруга. Я попросила ее посидеть с ребенком. Дождемся?

– Обязательно, – сказал Григорий, присаживаясь на табурет в прихожей.

– Может, пока чаю?

– Нет-нет, спасибо.

В воздухе стоял тот запах, который всегда сопровождает подготовку к празднику. Пахло кожей «парадных» туфелек, извлеченных из шкафа, пахло разогретым утюгом, духами, а еще подгоревшим молоком, за которым, конечно, хозяйка в спешке не уследила.

Из комнаты выглянул Пашка. Посмотрел одним глазом и спрятался. Потом его голова снова высунулась из-за двери.

– Привет, – подмигнул ему Григорий.

– Здрасьте, – сказал мальчик.

Он произнес это как-то холодно и вяло, и взгляд, брошенный на гостя, показался пасмурным. Все «праздничные» запахи вдруг потеряли свое очарование от этого единственного взгляда.

Можно было подумать, что мальчик просто боится чужих. Но Григорий вдруг отчетливо понял, что причина вовсе не в этом. Хмурое лицо ребенка отражало не такие уж детские чувства, как казалось на первый взгляд.

– Я готова, – сказала Светлана, просияв улыбкой, которая озарила весь ее образ, как солнечный блик, пробежавший по воде.

Григорий встал, нарисовал в мыслях, как они будут смотреться вдвоем, и остался очень доволен. Если б послушать Донского и действительно взять напрокат смокинг... Впрочем, решено так решено.

– Не будем Катю ждать, – сказала Света. – А то я вся изведусь – терпеть не могу ждать. Павлик, посиди один, скоро тетя Катя придет. Хорошо?

Мальчик кивнул, глядя в сторону.

– Может, все-таки подождем? – предложил Григорий.

– Он часто один остается, – сказала Светлана. – Ничего страшного, уже привык.

«Привык один, – подумал Гриша. – В том-то и дело».

– Ну, все. – Света взяла сумочку и еще раз оценила себя в зеркале. – Пашенька, не скучай. Я скоро приду. Что тебе принести?

Мальчик вышел в прихожую, прижимая к себе желтого плюшевого слоненка.

– Уходите?

Одно-единственное слово, тихо произнесенное ребенком, вдруг заставило взрослых остановиться и переглянуться. Светлана попыталась было успокоить гостя беспечной улыбкой – мол, ничего особенного, – но не успела. Гриша заметил тревогу в уголках ее глаз.

Можно было улыбнуться мальчишке, подмигнуть, пообещать что-нибудь, а потом уйти, закрыв за собой дверь. Все дети не любят, когда их мамы уходят, – ну что тут поделаешь? Мамам приходится иногда уходить.

Григорий и Светлана стояли рядом, глядя на мальчика.

– Павлик, – проговорила Светлана, – нам пора идти. Ты ведь не маленький, ты уже почти мужчина и можешь иногда побыть один.

Пашка кивнул, продолжая глядеть в сторону.

– А к тебе сейчас тетя Катя придет, она с тобой поиграет.

– Не поиграет, – сердито нахмурился Пашка. – Она только по телефону будет разговаривать.

Светлана подняла взгляд на Григория и виновато улыбнулась.

– Сейчас я с ним поговорю, – сказала она.

– Не надо, – ответил Гриша. – Я сам.

Он присел перед ребенком на корточки, заглянул в его обиженное лицо.

– Ты был когда-нибудь на озере?

– Нет, – помотал головой Пашка и еще больше нахмурился, ожидая услышать очередное пустое обещание.

– Сейчас мы вместе с тобой поедем на озеро. Только одевайся побыстрей. Там можно купаться и ловить рыбу. И еще там есть обрыв, с которого можно прыгать, если не боишься. Не боишься?

Пашка помотал головой, глядя на Григория настороженно, все еще ожидая обмана.

– А еще я научу тебя стрелять из лука.

– Какое озеро? – растерялась Света. – А концерт? А я?

Она невольно оглядела свой наряд.

– Вы сможете сейчас спокойно пойти на концерт? – печально улыбнулся Гриша.

Света помотала головой.

– Тогда сходим в другой раз, а сейчас поедем за город. Все наши уже там. Только вам хорошо бы сменить туалет...

– Но ведь сейчас Катя придет! – воскликнула Светлана, однако сама была рада не меньше сына и полна благодарности Григорию за такой блестящий выход из положения.

– Ну, и Катю с собой возьмем, – пожал плечами Гриша. – Там будет весело – танцы, шашлыки, гитара. И мальчику есть с кем поиграть – многие детей берут.

Пашка уже натягивал джинсы, едва не визжа от восторга.

Они дождались Катерину, которой пришлось переодеться в джинсы и свитер Светланы, и добрались к озеру, как раз когда были готовы шашлыки.

А потом Пашка сам не свой от радости бегал с ребятней вдоль берега, пугая лягушек, а взрослые пили вино, подхватывали песни, танцевали и знакомились. Заводная Катька, которая отлично умела и петь, и танцевать, всех очаровала и всем понравилась. А у нее самой от такого обилия солидных и симпатичных мужчин голова шла кругом.

Потом стемнело, и утомленный Пашка уснул в кабине большого джипа, а кто-то продолжал петь под гитару, кто-то еще поднимал бокалы и говорил тосты, другие беседовали, разбившись на компании...

Гриша и Светлана, держась за руки, шли по берегу. У их ног качались на воде отраженные звезды. Шум пикника едва доносился, словно остался в каком-то совсем другом мире.

– Спасибо, – сказала Света. – Спасибо за этот день и за этот вечер.

– Спасибо, что ты согласилась приехать сюда, – искренне ответил Гриша. – С тобой рядом все иначе.

– А не все ли равно, кто рядом?

– Почему? – оторопел Григорий.

– Извини. Это я сама с собой разговариваю. Просто мне очень давно не приходилось вот так идти по берегу и ни о чем не думать. Ты знаешь, как это здорово – совсем ни о чем не думать? Давай присядем. – Она показала на перевернутую лодку.

– О чем же ты не хочешь думать?

– О чем?.. – Светлана могла бы перечислить с десяток проблем и забот, которые никуда не делись, которые все равно встанут перед ней завтра, но не стала. Ведь это будет только завтра.

– О том, – сказала она, – что надо жить. Не только сейчас, но и на следующий день, и через год... Разве этого мало?

– Немало, – согласился Григорий.

– Я хочу чаще вот так же сидеть у воды, смотреть в темноту и жить только одной минутой. Отныне это мое любимое занятие, веришь? Жаль, раньше не замечала, как это здорово.

– А если бы замечала?

Света не ответила. Она прикрыла глаза и слушала, как шелестит вода у берегов.

– А ты совсем не такой, как мне сначала казалось.

– Как же тебе казалось?

– Ты раньше был такой серьезный, собранный, такой солидный. Я думала, ты не смеешься никогда. А сегодня – ничего, оттаял. Наверно, от вина, да? А что ты там говорил про парашют? Ты умеешь прыгать с самолета?

– Я несколько лет ходил в аэроклуб.

– О-о! – Светлана вдруг рассмеялась.

– И что смешного?

– Я просто представила, как ты летишь вверх тормашками с самолета – такой же серьезный, с галстуком. И с докторской трубочкой в кармане.

– Со стетоскопом.

– Ага. Все равно как доктор Айболит, который летал в Африку лечить бегемотиков? Не помнишь, от чего он их лечил?

– По симптомам – дизентерия или холера. А может, брюшной тиф.

– Бедные бегемотики, – прошептала Светлана. Она вдруг покачнулась, и Гриша подхватил ее за плечи. А в следующее мгновение она поцеловала его в губы. Гриша замер, боясь спугнуть этот волшебный момент.

– Сейчас ты скажешь, – прошептала Светлана, – что я наглая, распущенная девчонка.

– Да, – так же шепотом ответил Гриша, зарываясь в ее волосы и замирая от удовольствия.

– Но у меня есть оправдание.

– Говори.

– Я только с тобой такая. Веришь?

– Нет.

– Ну и не надо. – Светлана провела рукой по его волосам, по щеке, тронула губы кончиками пальцев. – Гриша, мне не все равно, кто рядом. Что бы я ни болтала.

Песок под ногами был сухой и теплый. Ветерок иногда приносил от костра обрывки разговоров, звон гитары. Можно было наслаждаться живым дыханием ночи, слушать плеск воды и ни о чем не думать. Совсем ни о чем не думать...

* * *

Григорий стоял возле клиники и ловил такси, когда из дворика показался «Мерседес» Донского.

– Куда-то спешишь? Могу подбросить.

– Соломонов пригласил на ужин, – сказал Гриша, забираясь в машину. – А я вспомнил в последний момент.

– По какому поводу банкет?

– Повод приятный – профессор наконец признал мои лазеры. После приезда французов он малость растерялся, но куда денешься?

– Вдвоем будете веселиться, без девочек?

– Он – с девочкой. Лет пятидесяти. Сказал, будет какая-то образованная и интересная дама. А я один.

– А как же принцесса?

– Работает сегодня допоздна. Да и не для нее компания.

Донской тихо улыбнулся сам себе:

– А все-таки, как я и говорил, судьба. Да?

– Посмотрим, – благоразумно ответил Гриша.

Улицы были запружены машинами. Горожане возвращались с работы. Мощный проворный «Мерседес» был вынужден еле тащиться, поминутно притормаживая и подолгу отдыхая перед светофорами.

– Все хочу тебя спросить... – проговорил Донской. – Тут говорят, главный познакомил тебя с супругой?

– В одностороннем порядке.

– Наверно, у тебя уйма впечатлений.

– Да, хватает. Будет что рассказывать студентам, когда состарюсь. Пожалуй, к тому времени все тайны раскроются.

– А я думаю, нет. Это очень хорошо охраняемая тайна.

– Знаю. И тем не менее есть вещи, которые нельзя утаить по их природе. Одно дело засекретить на долгие годы операцию какой-нибудь разведки, другое – колоссальное научное открытие. Изобретение пороха, например, или атомной бомбы.

– Можно, Гриша. Все можно спрятать.

– Я прекрасно понимаю, что и люди преданные, и зарплатой своей дорожат, и страховкой, конечно. Но все же... – Гриша с сомнением покачал головой. – Ведь есть еще и клиенты.

– С этой стороны мы тоже прикрыты. Ведь не клиенты приходят к нам, а сначала мы к ним. Да и то не ко всяким.

– Мало убеждает.

– Знаешь, я недавно читал воспоминания какого-то отставного чекиста, – проговорил Донской, притормозив на очередном светофоре. – В сорок втором году один дезертир по фамилии Павленко собрал банду. Позвал туда таких же дезертиров, всякую шпану, своих дружков, родственников. Подделал документы, выписал для них военную форму и организовал фальшивую военно-строительную часть. И этот Павленко со своей братвой дошел чуть ли не до Берлина! В окопах, конечно, не стояли. Воровали в основном и грабили. А попутно звания друг другу присваивали, ордена вручали. Все как в настоящей части. Даже расстреливали. Десять лет банда жила – вдумайся, Гриша! Десять лет, и это в те еще времена! Так что, поверь, все можно спрятать. А уж тем более в нашей мутной водичке...

– Допустим, десять лет – а потом?

– Потом еще десять, и еще... Не волнуйся, Гриша, это не твоя забота. Знаешь, тут еще играет роль наша подвижность. Мы долго на одном месте не работаем. Побудем малость в одном городе, сорвем деньжат – и дальше, новые просторы осваиваем, новые клиники открываем.

– А старые бросаете?

– Ну что ты! Уедем отсюда – останется отлично оборудованный медицинский центр. Платный, разумеется. Шамановский, как главный акционер, будет получать с него свой процент. Ты можешь остаться, а можешь и с нами перебазироваться. Разве плохо?

– Неплохо. И много уже таких центров? Если не секрет.

– Ну... вообще-то секрет.

– Хорошо, а когда намечен очередной переезд?

– Думаю, годик-другой мы еще сможем спокойно здесь работать. Пока не начались неприятности. А дальше... Может, Сибирь, или Азия, или Украина. Поедешь с нами на Украину? Поехали, повеселимся. Купишь себе белый «Мерседес», сделаешь на нем розовые прожилки, чтоб за своего сходить... Что там такое?

Впереди была пробка. На дороге оказалось слишком много машин даже для этого беспокойного времени суток. Непроницаемая масса – гудящая, исторгающая выхлопы, нетерпеливо рвущаяся дальше – загородила путь.

– Что там? – спросил Донской, высунувшись из окна.

– Пешехода сшибли, – ответили из стоящего рядом микроавтобуса. – Мужчина с мальчиком шел, и вот...

Григорий вышел из машины и приподнялся на цыпочки. Впереди мигали маяки милицейских машин, толпился народ. Григорий сразу заметил серый «УАЗ» сто пятой бригады. Сто пятую бригаду знал в городе каждый врач. Это была труповозка.

– Садись. Надо в объезд, пока нас сзади не поджали, – сказал Донской.

Гриша вернулся в машину и сел, плотно сцепив руки. Донской чертыхался, пытаясь развернуться и при этом не разодрать бока себе и соседям. Наконец ему удалось уйти с дороги в переулок.

– Что с тобой? – спросил он, заметив, как напряжен Григорий. – Нервишки? А я думал, ты привычный.

– Привычный, – тихо подтвердил Гриша. – Был привычный. И думал проще: одному судьба жить, другому – умирать. Одному везет, другому... А дело оказалось не в судьбе, а в этой штуке. – Он ткнул пальцем в грудь, где висел медальон.

– Извини, не очень понял. – Донской прищурился. – Ты расстроился, что у пешехода не оказалось страховки? Ну, отдай ему свою – ты же собирался.

– Толку-то... Одному отдашь, к вечеру еще пять других наберется. Сто пятая бригада реже пяти раз в день не выезжает.

– А, ну тогда не судьба. Ты плохого не подумай, мне, конечно, человека жаль, но ведь не я его сбил.

– Андрей, ты видел, как его вперед ногами в машину заносили? А как мальчика подальше уводили? А как прохожие плакали, видел? И только мы одни там знали, что его можно вернуть. Можно!

– Разве? А по-моему, нельзя. Кто оплатит?

– Вот в том и дело. Я такое увидел только с вами: у человека нет денег, поэтому он умрет.

– Эх, Гриша, Гриша... – с досадой вздохнул Донской. – Миллионы людей умерли именно от того, что у них нет денег. Ты ведь уже не в «Скорой помощи». Я согласен, это печально, что человек погиб. Я бы с большой радостью ему помог. Но кто оплатит? «Золотой родник» за свой счет может сделать четыре-пять репродукций – сам говоришь, это только на один день. А дальше? Прости, не понимаю, чем ты недоволен.

– Я всем доволен. И тоже умею считать. Мне трудно принять сам факт, что мы оказываем услуги лишь бандитам и разным воротилам. Испокон веков богатые и бедные были равны перед смертью, но теперь и в этом можно получить привилегии.

– Так это хорошо, что хоть кто-то может получить привилегии перед смертью! А вообще-то, Гриша, твое негодование запоздало. Его бы употребить, когда еще первобытные колдуны получали за свои лечебные ритуалы бананы и отбивные из мамонта. Тебя послушать – так врач вообще не должен получать деньги за работу.

– Я этого не говорил...

– Нет, именно это ты и говорил. Жизнь давно уже продается чуть ли не на развес, разве ты не заметил? Если у тебя есть деньги – тебе сделают дорогую операцию, а нет – ты умрешь. Что, не так?

– Далеко не всегда так. Хочу напомнить, в мире еще существует бесплатная медицина.

– Да что ты! А почему же тогда пишут объявления в газеты: «Умирает ребенок, помогите деньгами»?

– Это совсем не то!

– Это именно то! Наша работа – просто медицинская услуга, не более. Пускай это самая сложная и дорогая услуга, тем не менее в ней тоже все решают не наши желания, а препараты и технологии. Дорогие технологии, заметь. У человека отказало тело – мы продаем ему новое. И все! Если мы отдадим технологию государству или страховым фондам, репродукция не станет бесплатной. Кишка тонка у любого государства дарить своим гражданам новое тело. А что деньги есть только у бандитов и воротил – так это не наша вина.

– И все-таки, Андрей, – с горечью проговорил Гриша, – сбитого пешехода любящие и плачущие родственники заколотят в ящик. А отморозок, которому за дело вышибли мозги, вернется к жене и детям. Потому что заплатили, а не потому, что больше его любят.

– Да никто никого не любит, – процедил Донской. – Неужели ты еще не понял? Нет там никакой любви, одни цифры. Видел у нас мальчика, к которому женщина приходит? Тоже, кстати, попал под машину. Но это единственный случай, когда заплатили из-за любви. За остальных платят потому, что на них висят большие деньги. Основная часть наших клиентов выйдет из клиники, чтобы подписать чек, или закончить какие-то дела, или показаться на собрании акционеров.

– Цифры, – повторил Григорий. – Знаешь, довольно трудно в это поверить. Ты хочешь сказать, что родственники умершего или погибшего первым делом считают, сколько на нем висит?

– Нет, – усмехнулся Донской. – Первым делом они слезы льют в три ручья, пачками денег трясут – помогите ради бога. А пройдет денек-другой, и тут иная музыка начинается. Мол, погорячились, нет у нас таких денег, очень жаль... Я лично убедился, хоть ты и не веришь: если человек действительно по макушку обложен деньгами, то его смерть – это прежде всего финансовое событие. И безутешные родственники очень быстро вытирают слезы и берутся за калькулятор. Не сомневайся, им есть чем подсластить горечь утраты.

– Гадость какая... – проговорил Григорий.

– А еще помню, джигит один девчонку привозил. Которую, по-моему, сам ножом пырнул по ревности. «Спасы дэвущка, дарагой, дэнгами засыплу!» Привез он свой «дэвущка», и больше мы его не видели. Наверно, с «другой дэвущка» уехал.

– Ну, спасли?

– Да она живая была. Коровин за полчаса управился, потом ее передали в БСМП, когда убедились, что ее там уже не угробят. Слушай, надоело мне тебя утешать!

– Не надо, – спокойно проговорил Григорий. – Я за собой вины не чувствую. Мои лазеры – это не так дорого. Они будут доступны всем. И может, тоже спасут кому-то жизнь.

– Вот и прекрасно. А теперь расслабься – вон твой ресторан. Сядь за столик, выпей водочки в хорошей компании и залечи свои душевные раны, несчастный ты наш. Мне б твои проблемы...

Остановив машину, Донской вышел протереть лобовое стекло. На улице он принюхался. Из кухни неслись какие-то заманчивые запахи.

– Можешь к нам присоединиться, – предложил Гриша.

– Спасибо, – сказал Донской. – Присоединюсь. Только твердо обещай: до конца вечера – ни одного слова о межклассовых противоречиях в медицине.

* * *

– Очень хорошо, что вас двое! – воскликнул Соломонов, увидев Гришу и Донского. – Сейчас нам подадут огромную разварную стерлядь, втроем мы бы с ней не справились.

Рядом с профессором сидела пожилая дама в глухом синем платье с объемным жабо и брошью. Ее волосы были собраны в большой приплюснутый узел на макушке. «Учительница», – подумал Гриша.

– Познакомьтесь с Раисой Вадимовной, – продолжал Соломонов. – Она – учитель гимназии. Раиса, это Гриша и Андрей – наши молодые перспективные силы. Приятные и симпатичные молодые люди, рекомендую.

– Очень приятно, – сказала женщина, блеснув златозубой улыбкой.

Официанты на удивление скоро дополнили столик недостающими приборами и тарелками. Пока имелись только фрукты и холодные закуски. Донской взял из вазы большое яблоко и с сочным хрустом его надкусил.

– Что вы преподаете, Раиса Вадимовна? – спросил он.

– Я биолог, – ответила она со сдержанным достоинством.

– Раиса Вадимовна раньше вела курс в университете, – дополнил Соломонов, – пока не открылась гимназия.

– Отличная карьера! – заметил Донской.

– А кроме того, – продолжал Соломонов, – она руководитель детского клуба по изучению аномальных явлений. Знает столько интересных вещей, что можно слушать бесконечно. Я и не подозревал, насколько это захватывающая тема.

– Ну, сегодня я надеялась больше послушать, чем рассказать, – проговорила смущенная учительница. – Практикующие врачи, да еще и с учеными степенями – достойный круг общения.

– Что мы можем рассказать? – пожал плечами профессор. – Наша жизнь – будни. Абсолютно ничего необычного и аномального.

– А вот, например, интересно, как вы относитесь к филиппинской медицине?

– Хорошо относимся, – ответил Донской, неторопливо поедая яблоко. – Знаете, я один раз был на Филиппинах, и у меня заболел зуб...

– Так... – навострила уши Раиса Вадимовна.

– Так вот один филиппинский медик очень быстро и ловко мне его заделал с помощью американской композитной пасты. Пломба до сих пор держится.

– Но... Я говорила про народную медицину.

– А я – разве про антинародную?

– Юношеский скептицизм, – добродушно усмехнулся Соломонов и поцеловал женщине руку. – Не обижайтесь на них.

– Обижаться? Да ни в коем случае! – Раиса Вадимовна хитро улыбнулась. – Значит, мы материалисты до мозга костей? И мы будем отрицать все, чего не можем объяснить?

– Нет, что вы! Отрицать не будем. Лучше подождем объяснений.

– А их и не будет! Их не будет, если люди не начнут строить свои версии – пусть даже самые смелые и фантастические. Нельзя объяснить абсолютно все, но нужно хотя бы пытаться! Вот чему я учу своих ребят в гимназии.

Она говорила бодро, энергично, с вызовом. И не подозревала, что за этим же столом сидели представители такого аномального явления, от которого у нее волосы бы дыбом встали. Так что разговор шел несколько не на равных.

– Знаете, – рассудительно проговорил Донской, – у разных сказочных сенсаций часто бывают скучные объяснения. Рано или поздно заинтригованное человечество узнает, что имела место или авария на старте, или магнит в рукаве, или другой обман либо сговор.

– Очень интересно, – парировала учительница, – какой аварией вы объясните, скажем, появление армады летающих треугольников над Бельгией. И какой мог быть сговор при таинственных событиях в воинской части под Куйбышевом – читали? Знаете, сколько я могу рассказать случаев, которые документально подтверждены?

– Затрудняюсь вам ответить, – вздохнул Донской. – Сам я ни разу не видел ни одного зеленого человечка. А впрочем, один раз видел. Это было на практике. Привезли мужичка, который у себя на складе хлебнул какого-то спиртового красителя. У него и кожа стала зеленоватая, и кровь, и моча.

– Ну, хватит вам спорить, – поморщился Соломонов и снова поцеловал даме ручку. – Раиса Вадимовна все равно больше вас знает, и вам ее не переубедить. Давайте сегодня просто отдохнем. Тем более нам несут рыбу.

Все с облегчением согласились, что лучше уж действительно заняться стерлядью. Официант ловко установил на столе блюдо с огромной рыбиной, украшенной зеленью и ягодами.

– Мои мальчики умеют очень вкусно готовить рыбу на костре, – сообщила учительница. – Мы каждое лето ходим в экспедиции по аномальным зонам, и они постоянно готовят рыбные блюда. Сейчас посмотрим, где рыба вкуснее...

Ее ладонь нерешительно повисла над набором столовых приборов, разложенных на салфетке.

– Для рыбы – вон та вилка с толстыми зубчиками и нож с круглым кончиком, – любезно подсказал профессор.

– Увы, – улыбнулась учительница, – так далеко мое образование не распространяется. Современной интеллигенции редко может пригодиться знание ресторанного этикета.

– Это очень просто, – с готовностью заговорил Донской. – По краям приборы для холодных закусок, справа к центру – суповая ложка. Нож с зубчиками и деревянной ручкой – это для стейка. Секатор – для ракообразных, а маленькие двузубые вилочки – для улиток. Из труднодоступных мест мясо хорошо доставать резектоскопом, при этом удобно помогать себе анатомическим пинцетом. Рыбу лучше всего разделывать тупым диссектором, а вот вскрывать фаршированные перчики можно корнцангом с косой насадкой. И всегда полезно иметь под рукой дюжину зажимов и кетгутовых петель для остановки кровотечения...

– Симпатичные ребята, правда? – изрек Соломонов.

– Конечно! Мне они сразу понравились.

– И еще одно важное правило, – продолжал Донской. – Если вы случайно перевернули стол или, например, дали официанту в морду – ни в коем случае не извиняйтесь. Извиняться – плебейская привычка...

Донской был настроен веселиться до упора, но его остановила короткая телефонная трель. Он достал из-под пиджака трубку.

– Ну? – Он вдруг нахмурился. – Не понял... Ты хоть трезвый? Да не ори, сейчас разберемся...

Он сложил и убрал телефон обратно.

– Прошу прощения, должен вас покинуть. Маленькие проблемы на работе.

– Что случилось? – тихо спросил Гриша, догадываясь по глазам Донского, что проблемы не такие уж и маленькие.

– Можешь поехать со мной, – так же тихо ответил Донской.

– Нужна помощь? – поинтересовался Соломонов.

– Нет, Игорь Эдуардович, отдыхайте спокойно. А вот Григория я заберу, с вашего позволения.

– Костя звонил, – сообщил он, когда «Мерседес» уже мчался по темным улицам к клинике. – Говорит какую-то чушь, я даже не знаю, как передать.

– А в двух словах?

– Двумя словами не обойдешься... Что-то не то в гальваническом зале. Говорит про какую-то собаку... Слушай, я лучше помолчу, сейчас все увидим.

Костя-стоматолог встречал их чуть ли не на крыльце. На нем лица не было. Когда он пытался говорить, его губы тряслись.

– Что? Объясни толком?! – добивался Донской по пути во флигель. Он и сам был уже порядочно напуган. Трудно было придумать, что может довести человека до такого состояния.

– Я зашел, хотел молочные зубы удалить... поднял сетку, а там... Сначала подумал, собака в бак попала или кошка... А потом посмотрел...

Он так и не смог объяснить, что он увидел в ванне.

– Главный в курсе? – спросил Донской, уже понимая, что лучше все увидеть самому.

– Его сейчас ищут. Он днем улетел в Данию. Мобильник не отвечает...

Наконец все трое оказались в гальваническом зале. Здесь были двое дежурных – таких же напуганных и изумленных.

– Вот здесь. – Они показали на одну из ванн. Кто-то коснулся кнопки на пульте, заурчал моторчик, поднимая из электролита тело пациента.

Желто-розовая слизь медленно стекала и падала обратно в ванну. И чем меньше ее оставалось на теле пациента, чем больше обнажалось его плоское волосатое туловище, вытянутая голова, покрытые шипами конечности, тем яснее становилось – это не человек.

* * *

Над столом в зале консилиумов клубилось душное молчание. Персонал тихо сидел на своих крутящихся стульях, стараясь не встречаться взглядами.

– Я хочу знать, – медленно проговорил Шамановский, – почему это произошло.

Никто не чувствовал себя виноватым, хотя виноватые, наверно, должны были найтись. Не страх, а скорее растерянность царила в клинике с той ночи, как из гальванической ванны было поднято нечто, мало похожее на человека. Еще никогда в «Золотом роднике» не случалось подобного прокола.

Весть среди врачей разнеслась быстро, и уже не было смысла что-то скрывать. Тем не менее на следующий день о происшествии говорили вполголоса. Перешептывались, удивленно и беспомощно разводили руками, пожимали плечами. Ждали приезда Шамановского. Надеялись, что он скажет, как понять случившееся.

Но и он не внес ясности.

– У этого должно быть объяснение, – продолжал главный, – и мы его найдем. Иначе весь наш хваленый профессионализм гроша ломаного не стоит.

Сотрудники молчали. Никто и не пытался защитить свой профессионализм. Всем было не до амбиций.

– Мы должны найти причину. Должна быть конкретная причина: хромосомный сбой, загрязнение материала, подмена образцов – что это? И как это могло случиться – халатность, вредительство? У меня нет ни одной версии, поэтому я готов услышать любую. Любую!

Ближе к главному особнячком сидели генетики. Один из них смущенно кашлянул.

– Конечно, сбои были, – произнес он. – Но такие же, как и у других пациентов, в пределах нормы. Ничего необычного...

– Ничего необычного? – переспросил Шамановский, прожигая генетика взглядом. – Ты видел? Ты заглядывал в ванну? Ты считаешь, это – в пределах нормы?

– Все сбои зафиксированы в документах, – осторожно, но уверенно сказал генетик, снова маскируя свое смущение кашлем. – Там действительно ничего необычного...

– Да, знаю, – остыл главный. Он пошевелил на столе папки с отчетами. – Этого мало. Нужно проанализировать каждый сбой. Нужно сопоставить все отклонения друг с другом, сравнить... Кто вынашивал пациента? Кстати, кто пациент?

На дальнем конце стола поднялся терапевт.

– Пациент – Иван Сергеевич Луков, шестьдесят три года. Доставлен с кардиогенным шоком на фоне гипертонического криза первого типа. Вскрытие не делалось, поскольку...

– Что у него в больничной карте? – прервал Шамановский.

– Вот тут – странности, – замялся терапевт. – Карта почти чистая. Видимо, дубликат. Судя по всему, пациент недавно в городе и здесь завел новую карту.

– Значит, информации о нем – ноль, – вздохнул главный. – Тоже повод задуматься. Так кто его вынашивал?

– Софи, – раздался негромкий голос. – Тело не сохранилось.

– Софи... – повторил Шамановский. – Неужели ничего не было? Может, какие-то болячки, отклонения, может, обкалывали по нестандартной программе? Хотя... – Он тронул папки, где была подробно расписана программа ухода за животным.

И снова повисло молчание.

– Ну что? – Главный сощурил глаза. – Никто ничего не помнит? Я не верю, что это произошло само по себе, – так и знайте! Где-то должен был остаться след. Сколько было неудачных имплантаций?

– Немного, – последовал ответ. – Сорок восемь.

– Действительно, немного. Даже меньше чем обычно.

Снова раздался кашель генетика.

– Дело в том, – проговорил он, – что мутация наверняка началась до того, как пациента извлекли из тела животного. И тогда мы просто не сможем отследить начало...

– Мутация? – воскликнул Шамановский. – Какая, к черту, мутация?! Раковая опухоль – это мутация. Лишний палец – тоже мутация, и даже сросшиеся картофелины – мутация. Вы видели, что достали из ванны, эскулапы хреновы?

Все опять дружно опустили глаза.

– Ярослав Михайлович, – раздался голос Донского, – вообще-то почти никто еще не видел...

– Да? – Главный побарабанил пальцами по столу. – Ну что ж, думаю, надо на это посмотреть. Качков, покажи им...

К кафедре вышел малорослый человек в круглых очках – доктор Качков, один из специалистов, обслуживающих гальванический зал.

– Пока только визуальный осмотр и рентгенограмма, – сказал он. – Пациент еще в ванне, не хотелось бы его трогать до полного окончания репродукции.

Он отдернул шторку, прикрывающую таблицу на стене. Над столом пронесся изумленный вздох. На первой таблице была увеличенная фотография, на второй – схематическая зарисовка скелета. И если до последнего мига кто-то еще думал, что клиника имеет дело с каким-то редким случаем человеческого уродства, то теперь эта иллюзия растаяла. Существо не имело с человеком ничего общего, кроме расположения основных конечностей.

Качков взял указку.

– Реальный возраст пациента – шестьдесят семь дней, что, по нашим таблицам, соответствует биологическому от семи до пятнадцати лет. Формирование костных, мышечных и жировых тканей полное. Кожные покровы не сформированы только на внутренних сторонах конечностей. Окостенение хрящей несколько опережает нормы – я имею в виду обычные нормы. Пропорции скелета: позвоночный столб – единица, черепная коробка – без малого четверть, нижние конечности – один и сорок четыре. Руки – один и два. Общий вес – тридцать пять с половиной килограмма, из них около шестидесяти процентов приходится на нижние конечности...

Оторопевшие слушатели первое время пытались вникать в слова, затем отключились от доклада. Доктор Качков так буднично и невозмутимо рассказывал о немыслимой физиологии пациента, словно описывал рутинную клиническую практику. Но вряд ли кого-то сейчас интересовало формирование тканей и пропорции скелета. Сотрудники клиники не отрываясь смотрели на фотографию и сомневались, наяву ли это происходит.

Невозможно было решить, на что похоже тело пациента. Круглый череп и удлиненные челюсти – нечто среднее между головой дельфина и волчьей мордой. Мощные, как у кузнечика или кенгуру, ноги. Большой и, видимо, очень сильный хвост. Заостренные изогнутые выросты на сгибах конечностей, шипы, щетина... Во всем проглядывалась скрытая звериная мощь. Обычное человеческое тело выглядело куда более беззащитным и неказистым.

– ...мышцы очень хорошо реагируют на электростимуляцию, прирост массы на некоторых участках доходит до трех процентов в сутки. Потребление белков и углеводов примерно в полтора раза выше нормы, а вот кальция – почти в два, но сейчас его усвоение начинает падать...

– К черту твой кальций и твои проценты! – воскликнул наконец Шамановский. – Ты бы еще грудь-талию-бедра ему обмерил. Все и так видят, что получился не Аполлон.

– Тут еще пара интересных моментов, – бесстрастно проговорил доктор Качков. – Обратите внимание на эти скосы на краях позвонков. Видимо, позвоночник очень гибкий. И еще – грудная клетка. На внешней стороне каждого ребра надкостница образует складку, на которой сейчас идет быстрое ороговение. Складка перекрывает следующее ребро – получается что-то вроде панциря. Еще раз взгляните на позвоночник, вот здесь. Похоже, верхние пять позвонков имеют свойство складываться, входить друг в друга, и в этом случае грудной панцирь вместе со сводом черепа будут образовывать некий непроницаемый купол, возможно, очень прочный. И еще...

– Хватит, – оборвал главный. – Кто по-прежнему хочет назвать это мутацией?

Персонал помалкивал.

– Мутация – отход от нормы, – продолжал Шамановский. – Всего лишь неправильное деление клеток. А я, знаете ли, не могу поручиться, что вот это, – он ткнул пальцем в таблицу, – отход от нормы. Это скорее какая-то другая норма, лично мне неизвестная. И теперь мы должны четко установить – притащил ли эту норму пациент в своих хромосомах, или это мы с вами что-то напортачили. Я уже взгрел вирусную лабораторию, хотя, похоже, там все чисто. Кто-то тут пытался доказывать, что в материал был занесен чужеродный генотип – собачий, что ли. Все убедились, что это чушь?

– Я еще должен сказать, – добавил доктор Качков, – что мы сравнили пробы на амплификаторе. Белковые фракции совпадают по массе, но что касается структуры... Нужна более мощная аппаратура.

– Вы поняли? – прищурился главный. – Материал был чистый! Никаких собак. Здоровый, нормальный человек носил в себе геном вот этого...

– Мы определили его как антропоморф, – мягко подсказал Качков. – По образцу мифологии...

– А меня как определите – доктор Моро? – недобро усмехнулся главный. – Все как в дурном сне. Сумасшедший ученый создал монстра! Интересно, какие у пациента будут дети? Такие же кактусы?

– Через две-три недели мы сможем получить от него образцы спермы, – заверил доктор Качков. – Думаю, многое прояснится...

– Ни черта не прояснится... И знаете, что меня особенно интересует? Как мы предъявим это чудище заказчику? За него заплачено полмиллиона долларов – немного по нашим меркам, но мы должны были их отработать. А теперь? У администрации есть мысли на этот счет?

– Мысли есть, – не слишком уверенно проговорил Донской. – Это самая дешевая репродукция, и, по большому счету, заказчику не важно, как пациент будет выглядеть...

– Ну-ну... Представляю, как ты вывалишь этого Минотавра из мешка и скажешь: не обращайте внимания, у нас кое-что не получилось...

– Я имею в виду, что его не обязательно показывать заказчику. От пациента нужна лишь какая-то информация, и можно найти другой способ ее передать.

– По телефону, что ли? – вскипел Шамановский. – Или пусть напишет им письмо?

– А почему нет? – сказал Донской, стойко выдержав иронию шефа. – Можете спросить у доктора Качкова – наложение психоматрицы прошло как по маслу, все экспресс-тесты положительные. И если у этого... у антропоморфа развит речевой аппарат, он сможет и по телефону говорить...

– А если не сможет? Если ничего не сможет?

– Повторная репродукция, – тихо вздохнул Донской, опустив глаза.

– Исключается! Во-первых, для этого придется умертвить пациента, а мы не убиваем – мы лечим. Мы врачи! Во-вторых, его психика не выдержит двух репродукций, это уже проверено на практике. У нас только пять процентов на успех.

В самом конце стола вдруг кто-то поднял руку. Оказалось, помощник ветеринара – человек, от которого сейчас меньше всего ждали каких-то комментариев.

– Я заметил одну вещь... – нерешительно произнес он. – Может, это не имеет значения...

– Говори! – потребовал главный. – Сейчас все имеет значение!

– Ну, в общем... когда в свинарнике был карантин по поводу аспергиллеза, животных перевели в другое помещение, а Софи постоянно жалась к одной стенке...

– Какой?

– Дело в том, что прямо за этой стенкой круглые сутки работал компрессор. Он грелся. Она постоянно льнула к теплу.

– То есть ей было холодно?

Ветеринар только развел руками.

– Я не знаю.

– Проверьте, – велел Шамановский. – Проверьте все. Сегодня вечером будет готов план расследования. Каждый получит задание. Каждый будет что-то проверять. Хоть из кожи вылезьте, а причину найдите! Разложите по полочкам, по шагам, по минутам – что было от поступления тела пациента до... – Он кивнул на фотографию. – До вот этого. Вытаскивайте каждую мелочь, советуйтесь. Послезавтра собираемся еще раз.

Он перевел дыхание и на пару минут задумался. Все это время в зале висела мертвая тишина.

– И еще. Раз это случилось у нас, значит, могло случиться и у кого-то еще. Мне нужны аналогии. Я уже заказал переговоры с Бельгией, Штатами, Германией, Китаем. Но я не могу звонить коллегам и на полном серьезе спрашивать: не приходилось ли вам видеть новорожденных чудовищ? Если вы слышали, читали... Хотя бы намек.

Донской и Григорий быстро переглянулись. А затем одновременно посмотрели на Соломонова. «Учительница, – подумали оба. – Вот кто должен знать абсолютно все про мутантов и чудовищ».

– И наконец, сами должны понимать, – заключил Шамановский, – никакой болтовни налево я не потерплю. Работаем в обычном режиме, как ни в чем не бывало. Чтоб ни одна живая душа за пределами этих стен ни о чем не узнала. И мертвая тоже, – многозначительно добавил он.

* * *

Клиника работала в обычном режиме. Утренние совещания, процедуры, санитарные мероприятия, пересменки, обеды и ужины – все проходило точно так, как и многие месяцы раньше.

Пациенты не догадывались, что в подвале в ванне дозревает существо, которое должно было стать человеком, но почему-то им не стало. Перешептывания среди персонала понемногу утихли, хотя и не прекратились. Главный несколько дней заставлял подчиненных сидеть на своих местах до темноты в тщетных попытках найти тот самый след, что указал бы на причину сбоя.

Никакой аномалии обнаружить так и не удалось. Репродукция шла точно по плану, и ни единого серьезного отклонения зафиксировано не было. Людям оставалось только по-прежнему пожимать плечами и разводить руками, поскольку надежды хоть как-то объяснить появление антропоморфа не оправдались.

Тем не менее Шамановский эту надежду не терял. Во вторник вечером в холле клиники появилась учительница Раиса Вадимовна. Она сидела на краешке кресла, теребя папку с ксерокопиями и газетными вырезками, поминутно одергивая платье и трогая волосяной узел на голове.

Раиса Вадимовна никак не могла взять в толк, зачем здесь понадобились ее уфологические знания. Одно дело рассказывать про летающие тарелки доверчивым школьникам, и совсем другое – излагать те же вещи серьезным взрослым людям, привыкшим оперировать реальными фактами. Учительница чувствовала себя неуютно.

Ей пришлось прождать лишних пятнадцать минут, поскольку у Шамановского был важный разговор с какой-то лабораторией в Европе. Наконец ее пригласили в конференц-зал, нарушив одно из основных правил – не пускать посторонних дальше холла.

Учительница вздохнула немного свободнее, когда увидела, что в разговоре будет участвовать Андрей Донской – один из тех симпатичных ребят, с которыми она познакомилась в ресторане. Профессор Соломонов также присутствовал – специально чтобы подбодрить подругу.

– Насколько я вас поняла, – проговорила Раиса Вадимовна, – от меня требовалось подобрать несколько фактов, когда у нормальных людей рождались бы животные или какие-то загадочные существа...

Она раскладывала папку, нервно перетасовывая листы. Сверху лежала статья, где рассказывалось, как у женщины после ее похищения инопланетянами родился необычный ребенок. Он якобы умел двигать предметы взглядом и посылать какие-то мысленные импульсы. Эту статью Раиса Вадимовна спешно сунула под общую стопку, поняв, хоть и с опозданием, что от нее ждут другого.

– Документальных материалов мало, – сказала она. – Гораздо больше таких упоминаний в народном творчестве. Особенно в сказках. Если, конечно, вас интересует...

– Интересует, – подтвердил Шамановский.

Учительница была готова провалиться сквозь землю. Трое серьезных образованных людей сидели перед ней и ждали конкретной и, наверно, достоверной информации. Она же могла предложить лишь газеты со снимками, украшенными пучеглазыми пришельцами, лохматыми домовыми и острозубыми вампирами. Она чувствовала себя инфантильной дурочкой, которая пришла на ученый совет со своими куколками и бусиками.

– Ну... я начну?

– Смелее, Раиса, – улыбнулся профессор Соломонов.

– Ну... Похожий случай описан в дневниках отца Матилио – испанского миссионера, который путешествовал по странам Востока в середине восемнадцатого века. Он долго жил в деревнях на побережье Японского моря и общался там с ловцами жемчуга. Там существовало поверье, что, если беременная женщина будет часто выходить в море и нырять за раковинами, у нее родится дельфин. И якобы было немало таких случаев. Считалось, что морской бог таким образом требует жертву. Ребенка-дельфина в таких случаях вывозили далеко в море и бросали с лодки. И до сих пор там считается, что именно эти дельфины – рожденные женщинами – спасают тонущих моряков...

Она замолчала – настолько глупым ей показалось сказанное. С минуту учительница шелестела бумажками, делая вид, что ищет что-то, а на самом деле – приводя мысли в порядок.

– Что-нибудь еще? – спросил Шамановский.

Раиса Вадимовна испуганно посмотрела на него:

– Это не то?

– Почему? Мы внимательно слушаем. Я спрашиваю, есть ли что-нибудь еще?

– Да, – кивнула учительница. – Конечно. Английский путешественник Стив Летчер описал странное явление, с которым встречался на берегах Конго. Колонизаторы искали там алмазы и заставляли работать на своих копях рабов. Но не простых чернокожих, а лилипутов – там есть целые племена... Лилипутам легче пробираться в шахтах. Женщинам тоже приходилось рыть шахты. Якобы было несколько случаев, когда они рожали камни...

– Камни? – Брови Шамановского удивленно поднялись.

– Вожди говорили, что это яйца, отложенные гигантскими подземными крокодилами. Считалось, что виноваты белые: они принесли на земли лилипутов рабство, и, когда хоть один крокодил вылупится, он заступится за рабов.

– И вылупился?

– Об этом ничего. А вот еще случай. Его описал тоже англичанин, врач колониальных войск, несколько лет служивший в Индии. Солдаты захватили в джунглях нескольких повстанцев, и среди них оказалась беременная женщина. Он принимал у нее роды. На свет появилось существо, похожее на обезьяну. Оно прожило целых три года, потом его убили. Врач считал, что роженица имела половые контакты с обезьянами. Подтвердить этого никто не мог – всех пленных казнили, а сама женщина умерла вскоре после родов.

– А нет ли чего-нибудь поближе? Что-нибудь в нашем климатическом поясе?

– Есть пример, и не очень давний. – Раиса Вадимовна, кажется, овладела собой и заговорила увереннее: – В архивах Академии наук найдено письмо земского врача Алексея Ефремовича Комова из Смоленской губернии. Датировано 1872 годом. Он сообщает, что у крестьянки в деревне Мокрое появился ребенок с длинным хвостом и лисьей мордой. Он прожил только пять дней. Врач предлагал указать место, где он захоронен, но, похоже, его сообщением не заинтересовались...

Учительницу слушали внимательно, не перебивая и не насмехаясь над невероятными историями. Словно бы шел нормальный деловой разговор. Это ее подбадривало, прибавляя уверенности. Она продолжала извлекать из папки бумаги и кратко пересказывать разные случаи.

Она упомянула странную эпидемию в Китае, когда в животах сразу девяти женщин одной деревни завелись огромные белые змеи. Далее речь шла о загадочном случае на Мадагаскаре, где в течение двух десятков лет крестьянская семья тайно растила чудовище, жившее под полом. Звучали и другие истории, которые крайне тяжело было заподозрить в достоверности. Но все они внимательно выслушивались.

– Вот самое интересное, что я нашла, – сказала наконец учительница. – Может, будет и еще что-то. Мы поддерживаем связи с клубами аномальщиков в разных городах, я могу направить запросы...

– Не стоит, – заверил ее Шамановский. – Вы не могли бы нам оставить эти бумаги?

– Конечно, – растерянно произнесла Раиса Вадимовна. В папке лежала еще куча вырезок про вампиров и пришельцев, которые она не решилась цитировать. – Хотя не представляю, нужно ли вам это...

– Вы нам очень помогли, – категорично ответил Шамановский. – Искренняя благодарность от всего коллектива. Только одна просьба. Пусть никто не знает о нашем разговоре, хорошо?

– О, конечно! – охотно согласилась учительница.

– Игорь Эдуардович, проводите.

Соломонов вывел подругу из конференц-зала, вытаскивая из кармана коробочку с презентом от клиники – настоящими французскими духами. Через минуту он вернулся с крайне озадаченным выражением на лице.

– Вот вам наша секретность, – сказал он. – Там опять гости.

– Откуда?

– Представьте себе, из газеты!

* * *

Григорий занимался переводом статьи из «World Hospital», когда ему позвонил Донской.

– Ты очень хотел узнать, как мы работаем с общественностью, – быстро проговорил он. – Спускайся в холл, сейчас все увидишь.

По совести, не так уж Гриша и хотел это знать. Но, заинтригованный, все же отложил работу и пошел вниз.

За столиком уже сидели Донской и незнакомая бело-брысая девица с блокнотом на изготовку.

– А вот и наш пресс-секретарь, – сказал Донской таким тоном, что уже было ясно: он собирается закатить какую-нибудь комедию в своем духе. – Григорий Михайлович, познакомьтесь, это Анжелика из городской газеты. Собирает материал для ежемесячной странички «Будьте здоровы».

Анжелика сидела, закинув ногу за ногу, и крутила в пальцах авторучку. Она настороженно поглядывала по сторонам, нутром чувствуя, что ее здесь не ждали и вряд ли рады этому визиту.

– Григорий будет следить, чтоб я не сказал ничего лишнего, – пояснил Донской. – Так что вас интересует?

– Мы хотели бы дать небольшой обзор по услугам платной медицины в городе, – сказала девушка с легкой «профессиональной» небрежностью в интонации. – В основном у нас частные зубные кабинеты и специалисты-одиночки, а ваша клиника – единственная, которая дает широкий профиль услуг...

– Откуда вы это знаете? – прищурился Донской.

– Что?

– Про широкий профиль. Кто вам это сказал?

– Ну... – Анжелика пожала плечами. – Люди говорят, что здесь большая больница.

– Фамилии людей вы, естественно, не помните? Ну хорошо, что дальше?

– Мне хотелось бы узнать, на чем именно вы специализируетесь. Совершенно коротко. Если хотите опубликовать о себе подробную информацию, то это на правах рекламы.

– Григорий Михайлович, нам нужна реклама? – проговорил Донской, и его глаза хитро блеснули.

– Телесериал «Скорая помощь» – вот наш лучший рекламный ролик, – развел руками Гриша.

– Тогда хотя бы краткую информацию, – кивнула девушка. – Итак, на чем вы специализируетесь?

– Записывайте, – сказал Донской и вдохнул полную грудь, как перед длинной речью. – Пишите: мы специализируемся на лечении различных заболеваний. – Он выдохнул и замолчал.

Девица начала было писать, но остановилась, недоуменно улыбнувшись.

– А... Простите, каких именно?

– Перечень занимает шестьдесят страниц печатного текста, – развел руками Донской. – Будете переписывать или так запомните?

Улыбка на лице гостьи померкла.

– Ну, хотя бы главные направления. Скажем, какие из современных методик может позволить себе частная медицина?

– Многие, – ответил Донской с непроницаемо серьезным выражением на лице. – Верно, Григорий Михайлович? Сейчас я их перечислю, а вы записывайте...

Анжелика напряглась над блокнотом, как спринтер на старте.

– Итак, пишите: ортопедическое выгибание пальцев в обратную сторону, пересадка волос с груди на живот и обратно, подтягивание морщин на головном мозге, замена гнусавости на агаканье...

Вновь авторучка побежала по странице, но остановилась на середине строки. Девица подняла растерянные глаза – она не понимала, что происходит. Через полминуты она собралась с мыслями и улыбнулась, сделав вид, что оценила шутку.

– А если серьезно?

– Да! Действительно, пора разговаривать серьезно. Верно, Григорий Михайлович? О чем вы еще нас спросите?

– Я хотела бы все же уточнить по поводу сложных методик. Ну, скажем, пересадка органов и все такое. Говорят, что у вас...

– Правильно говорят. Можем делать и пересадки органов, и, как вы говорите, все такое. Недавно одному мужчине пересадили гипофиз землеройки. Жена не нарадуется: перекопал всю дачу, теперь у соседей роет. На очереди пересадка мочевого пузыря от слона к человеку. Представляете, сколько пива можно будет выпить?

Анжелика уже покусывала свою авторучку, беспокойно водя глазами туда-сюда.

– Ну хорошо, – сказала она. – Не хотите отвечать. Видимо, у вас свои коммерческие тайны.

– Да, кругом тайны, – вздохнул Донской. – Мне пришлось даже оформить подписку о невыезде за пределы микрорайона. Да еще Григорий Михайлович сидит слушает, как бы я лишнего не сказал. Как услышит – сразу по губам линейкой бьет, верите?

– Но хоть что-то вы можете сказать? Вы делаете косметические операции? Или протезирование?

– Делаем! Конечно, делаем! И то и другое. На днях одна юная леди заказала у нас пару стройных деревянных ног. Завтра вот придет на примерку...

– Ну, ясно... – вздохнула девушка, убирая блокнот в сумочку. – Хотела еще один вопрос задать, но видно уж... Хотя вопрос совершенно безобидный – насчет перспектив частной медицины.

– Планы на будущее, что ли? – разошелся Донской. – Да сколько угодно! Сейчас у нас тут группа авторов работает над научно-популярной энциклопедией «Двести пятьдесят веселых способов опорожнения кишечника». Как будет готово, приходите на презентацию. А сейчас, – Донской встал и с сожалением развел руками, – извините, дела.

Девица умчалась, даже толком не попрощавшись.

– Все лезут и лезут, – процедил Донской. – Как медом намазано.

– А мне ее жалко, – ответил Гриша. – Стоило так издеваться? Не проще было просто отказать в разговоре?

– Нет, Гриша, разговор был очень полезным. Мне, знаешь ли, очень хотелось услышать, что о нас знают в городе.

– И что о нас знают?

– Ничего! – безмятежно улыбнулся Донской. – По-прежнему ничего. И это замечательно!

* * *

Полная репродукция тела пациента окончилась к концу июля. То, что техники извлекли из гальванической ванны, могло повергнуть в ужас и религиозного фанатика, и твердого материалиста. Сотрудники клиники, хоть однажды видевшие новое обличье Лукова, в один голос называли его дьяволом.

Фотография, показанная персоналу на том памятном совещании, была лишь тихим предвестием того, что вы-шло в итоге. Все нечеловеческие черты пациента выпятились, приобрели свой смысл, дополнили друг друга, создав картину одновременно и жуткую, и завораживающую.

Загнутые зубы, шипы, идущие двумя рядами вдоль спины и конечностей, две пары коротких бивней перед большими узкими глазами – все это топорщилось, колыхалось, набирало силу и подвижность, словно сложная машина, которую день за днем настраивает невидимый мастер.

В пятницу вечером Гриша и Донской стояли перед большим зеркальным стеклом и наблюдали за пациентом, спавшим в своей комнате, отведенной в подвале флигеля. Он дрожал во сне. Когтистые пластинки на его груди то расходились, как мехи аккордеона, то собирались в плотный частокол. Четыре пары длинных и очень мощных пальцев конвульсивно сжимались, царапая когтями обивку кушетки.

– Его долго будут еще держать под наркозом? – спросил Гриша.

Донской пожал плечами.

– Это от многого зависит. Во-первых, психика. Как только он приходит в себя – начинается концерт. Сначала осматривает свои руги-ноги-роги, потом начинает хрипеть, выть и носиться кругами по комнате. Если его так оставить – у него просто мозги на ребро встанут.

– Но ведь надо что-то делать?

– Надо. Дождемся, пока он сможет говорить.

– А если не сможет?

– Сможет. Речевой аппарат у него развит, как личность он себя тоже осознает. Это уже проверено.

– Как?

– Доктор Качков с ним поработал. Как-то впорол ему морфина, но не до полной отключки, а на грани. И в некотором смысле побеседовал.

– Надо думать, просто проверил реакции?

– Ну да. А видишь вон те кресты?

Действительно, дерматиновая обивка стен была местами процарапана крест-накрест.

– И что это значит?

– Первая реакция на пробуждение. Выл, как мамонт, и окружал себя крестными знамениями. Похоже, он уверен, что он существо из потустороннего мира. Ничего удивительного, у него ведь три класса образования, остальное – зона.

– Дьявол, – пробормотал Гриша, в очередной раз вглядываясь в клыки и шипы. – Красивая легенда. Вернулся с того света в облике дьявола...

– И сам Сатана прикоснулся к нему, и послал в мир живых, дабы сеять смуту, смерть и раздор... – продекламировал Донской. – И теперь вот надо как-то объяснить этому, с позволения сказать, человеку, что он не дьявол, а просто какое-то биологическое отклонение. Как только он начнет что-то говорить – хотя бы «мама мыла раму», – сразу начнем разъяснительную работу и контрпропаганду.

– Только что разъяснять, если сами ни черта не знаем?

– Надо подумать... Не хочешь заняться?

– Ну нет. Баюкать свихнувшихся монстров – не мой профиль.

Донской помолчал некоторое время, разглядывая Гришу.

– А ведь я серьезно, – проговорил он наконец. – Тебе бы этим заняться.

– Да чем?

– Реабилитацией пациента.

– Ты издеваешься?

– Ни капли. Ты в этой конторе единственный, кто еще не спился и не свихнулся. Спокойный, добродушный человечище, внушаешь доверие, умеешь говорить просто и убедительно. Ну? Что еще надо?

– Ты хочешь, чтоб я вошел к нему в загон и прочитал проповедь?

– Войдя в загон, Гриша, ты войдешь в историю. И не надо проповедей. Просто поговори по-человечески.

– Хм... По-человечески...

Гриша мысленно нарисовал, как садится в кресло перед рогатым дьяволом: «Здравствуйте, Иван Сергеевич! Как поживаете? Кофейку или водочки?»

– Да, по-человечески, – упрямо повторил Донской. – Понимаю – трудно, но необходимо. Возьмись за хорошее дело. Помоги нам.

– Знаешь, – тихо сказал Григорий, – у меня сейчас такое чувство, будто это происходит не со мной.

– Успокойся, тут у всех такое чувство. Будь моя воля, я бы впрыснул этой образине мышьяк в кровь, а затем повторил репродукцию.

– Не боишься, что он тебя сейчас слышит?

– Я тут уже ничего не боюсь. И между прочим, я ему же добра желаю. Ну, скажи на милость, что нам с ним делать? Даже если разберемся по-хорошему с заказчиком, куда его после этого девать? Держать в подвале, пока не сдохнет? Или выпустить в лес, в зоопарк, на вольные хлеба? А может, оформить на него паспорт, вклеить фотографию этой жуткой рожи и – отпустить с миром.

– Только не мешало бы инвалидность ему выбить, хотя бы вторую группу, чтоб пенсию получал. А то ведь на работу с такой рожей сложно устроиться.

– Шуточки хреновые, между прочим. Мне действительно придется насчет него что-то решать. Ладно, хватит об этом. Говори – берешься? Только без лирики и вздохов. Говори, да или нет. Если согласен – официально прикрепляем тебя к пациенту и, само собой, доплачиваем.

Гриша все еще колебался. Донской вдруг развернулся к нему и проговорил сквозь зубы с неожиданной злостью:

– Да что ты стоишь как столб? Понимаю, это, конечно, не твоя проблема, а моя. Но я прошу тебя – помоги. Мне помоги. Знаю, трудно. Было бы легко – сам бы сделал...

Григорий удивился этой вспышке, за которой, видимо, крылось что-то ему неизвестное.

– Берусь, – обреченно кивнул Григорий. – Конечно, берусь. Хотя все это и напоминает страшный сон, но... Придется в него поверить.

– Вот и хорошо. – Донской сразу успокоился. – Недели через две, думаю, начнем его помаленьку будить. Первые дни он, конечно, в любом случае под легким кайфом будет – чтоб не прыгал и стены не царапал. Вот тогда спокойно с ним побеседуешь. Может, и у него к тому времени голос прорежется.

– Что же я ему расскажу?

– Для начала напусти туману, да побольше. Нагороди терминов, описаний. Скажи, что будут еще исследования, много исследований. И пусть он их не пугается. Он, конечно, не поверит сразу. Но убедить его, что Сатана тут ни при чем, – в наших интересах. Ну кто лучше тебя сможет это сделать?

– Я все сделаю, Андрей.

– Тем более уже есть кое-какие соображения насчет его чудесного превращения, – добавил Донской, многозначительно посмотрев на Григория.

– Уже что-то выяснили?

– Еще не выяснили, но, кажется, напали на след. А пойдем, я тебе все покажу.

Они поднялись в коридор флигеля и вошли в помещение без окон, заставленное большими картонными коробками.

– Вот здесь держали животных, пока был карантин и дезинфекция, – сообщил Донской, обведя полукруг рукой. Затем шагнул на середину комнаты. – А вот здесь, как утверждал помощник ветеринара, неизменно паслась Софи. Та самая, что вынашивала нашу образину.

– И что?

– Сейчас поймешь – что. Я пойду в коридор и включу компрессор. А ты приложи к стене руку.

Донской вышел, и через некоторое время из-за стены донесся мерный гул. Гриша коснулся ладонью шершавой поверхности стены и ощутил, как она вибрирует.

– Чувствуешь? – спросил вернувшийся в комнату Донской.

– Стена дрожит, – безразлично пожал плечами Григорий. – Это естественно.

– Она не только дрожит, Гриша! Тут, конечно, все облазили со счетчиком радиации и ничего, естественно, не нашли. И только недавно кто-то догадался проверить место магнитометром.

– Ну и?..

– У компрессора какой-то суперкомпактный двигатель с высокими оборотами. Не знаю тонкостей, японская штучка. Так вот, он не только дрожит и греется, но и дает сумасшедшее электромагнитное излучение. При установке электрик не заземлил экран.

– И ты думаешь, что из-за магнитного поля...

– Подожди. Вспомни, я рассказывал тебе, что нам училка поведала.

– Я помню. У женщин, попавших в ненормально тяжелые условия, рождались ненормальные дети – змеи, обезьяны. Очень занимательная теория. Получается, что, если на компрессор посадить беременную девку, она воспроизведет нам такую же особь.

– Не торопись, Гриша. Софи оказалась здесь на четвертый день после имплантации. Плод только формировался, он состоял всего из нескольких клеток. И разве не могли вибрация и излучение подействовать на синтез белка?

– Но не таким же образом!

– Таким или не таким – это другой разговор. Однако в качестве рабочей версии наше предположение вполне годится.

– Версий я могу наговорить на целый доклад. Первая – произошло смешение человеческого и кабаньего генного материала. Вторая – японцы по ошибке прислали нам вместо компрессора аппарат для перепрограммирования генотипа. Третья – пациент на самом деле пришелец, одетый в человеческую оболочку...

– Хватит, Гриша, хватит. Ни рассмешить, ни удивить меня ты уже не сможешь. Я свое уже отсмеялся, да и поудивлялся вволю. От нас требуется работа. Главный будет держать меня за глотку, пока мы не дадим ответа. Но это не твоя проблема. Ты должен самую малость – установи контакт с этим пришельцем из ада. Без этого мы влипнем в такие неприятности, что... – Донской только рукой махнул.

– А разве еще не влипли?

– Ну что ты! – Донской тихо рассмеялся. – Самое интересное еще впереди.

* * *

Паровоз показался из-за желтого домика станции, лязгая и вздрагивая. За ним тащилась только одна тележка, которая тоже грохотала и подпрыгивала, словно собиралась соскочить с рельсов. До переезда со шлагбаумом оставались считанные секунды пути, как вдруг на рельсах оказался грузовик с ярко-красной кабиной и зеленым кузовом. Паровоз поддал его передком, сбив набок, а затем и сам завалился рядом, беспомощно жужжа и вертя колесами.

– Служба спасения! – воскликнул Пашка, приземляя рядом большой вертолет с уже обломанными лопастями и отодранными наклейками.

– И «Скорая помощь», – поддержал его Гриша, подкатывая к месту аварии пластмассовую машинку с красным крестиком на боку.

Они сидели посреди комнаты, а вокруг жил целый мир – и железная дорога, и крепость с монстрами, и гараж, и аэродром, и боевые позиции с полусотней крошечных зеленых солдатиков. И оба царствовали над этим миром – посылали в атаки солдатиков, определяли время взлетов и посадок, перевозили игрушечных зверюшек друг другу в гости.

– А сейчас нападают люкозавры! – закричал Пашка, и из крепости повалили свирепые существа с топорами и кривыми саблями. В этот момент в квартиру вошла его мама.

– Кати еще нет? – спросила Светлана, переводя дыхание. – Ну вы тут устроили, – добавила она, заглянув в комнату.

– Мама, на нас напали люкозавры!

– Я просила не говорить этого глупого слова.

– Почему глупого? – удивился Гриша.

– Да так... Наслушался ерунды на улице.

– И не на улице! – насупился мальчик. – Меня дядя Валера научил.

Светлана смутилась и ушла на кухню, ничего не сказав.

– Я сейчас! – сообщила она. – Только переоденусь.

У Светы сегодня выдался нелегкий день, и она попросила Григория побыть немного папой. То есть забрать из садика Пашку и посидеть с ним часок-другой. Гриша все выполнил, как образцовый глава семейства, и роль ему даже понравилась. Сегодня они со Светланой собирались поехать на водохранилище и взять лодку напрокат.

Пашка нехотя сгребал игрушки, а Григорий перекладывал из холодильника в сумку лимонад и печенье, когда в прихожей тренькнул телефон. Через минуту в дверях показалась расстроенная Светлана.

– Это Катя. Она не сможет сегодня взять Пашку.

– Ну ладно, – пожал плечами Григорий. – Возьмем его с собой.

– Нет. Ты же знаешь, он только после ангины, ему нельзя долго у воды.

– Почему?

– Врач сказал.

– А я – не врач? – улыбнулся Григорий.

– Нет, с собой нельзя, – вздохнула Светлана. – Может, просто пойдем погуляем?

– У меня другое предложение. При нашей гостинице есть детская комната. Специально для посетителей с детьми. Там и присмотрят, и даже накормят.

– Ему там без нас скучно будет.

– Обещаю, как только он увидит, какие там игрушки, он про нас с тобой и не вспомнит. Сейчас все устроим, я только позвоню и вызову машину.

Через несколько минут они стояли втроем на остановке и ждали, когда подкатит дежурный автомобиль. Пашка, уже прознавший, что его ждет полная новых игрушек комната, беспокойно переминался с ноги на ногу.

Гриша вдруг заметил, что невзрачный светлый «жигуленок», местами забрызганный грязью, мигнул поворотником и уверенно остановился рядом.

– Какие люди! – раздался знакомый голос. – Почетный член-корреспондент медицинских наук – и без охраны!

Это оказался Валек Толстопятов, про которого Гриша давным-давно уже не вспоминал. Ритка была с ним – она выглянула в окно и стала так беззастенчиво оглядывать Светлану, словно приценивалась к пальто на рынке.

– Ну, привет! – Валек вышел из машины и пожал Григорию руку. Затем окинул его взглядом с головы до ног. – Ты все такой же.

Было не очень ясно, что он имеет в виду. Возможно, отметил «пляжный» наряд Григория – не слишком новые джинсы и футболку.

– Ты все в больнице в своей? – поинтересовался Валек, искоса поглядывая на Светлану.

– В больнице, – кивнул Григорий.

– Ну, ясно... А мы с Риткой решили сегодня проветриться – едем в бильярд играть. А вы?

– Ну и мы проветриться.

– Как живешь-то? Грызешь гранит? В смысле, науки. Давай ко мне. Я еще три места на рынке открываю – малярными красками будем торговать. Не хочешь?

– Не хочу, – чистосердечно ответил Гриша.

– А зря. У меня ребята нормально получают. Чего, всю жизнь в больнице просидеть хочешь?

– Каждому свое, – развел руками Гриша, и тут появилась дежурная машина.

Темно-серый, только что вымытый «Лексус» бесшумно притормозил у кромки тротуара, водитель в форменном пиджаке и фуражке вышел и открыл перед Светланой дверь.

– Ну, пока. – Гриша пожал приятелю руку и закрыл за собой дверцу.

У того слова застряли в горле. Он стал похож на парашютиста, уже в воздухе обнаружившего, что вместо ранца надел чей-то рюкзак с картошкой. С выпученными глазами и пунцовыми ушами Валек проводил взглядом отъезжающий автомобиль и лишь затем плюхнулся за руль своей машины.

– Кто это? – спросила Светлана.

– Один мой горячий почитатель, – пробормотал Гриша.

Он предложил доверить Пашку водителю, но Светлана настояла ехать с ним до конца.

– Я должна видеть, где оставляю ребенка, – сказала она.

У крыльца клиники Гриша увидел Карину. На ней был потрясающий кремовый костюм, в руках она держала огромный букет. Гриша помахал ей рукой и улыбнулся, но вдруг заметил, что Карина чуть не плачет.

– Гриша, ну ты посмотри, что они со мной сделали! – воскликнула она и потрясла головой.

– Кто? – не сообразил Гриша. – Постой, ты прическу, что ли, сменила?

– Собралась к подруге на годовщину свадьбы, заехала в салон, а там... – Карина со злостью щелкнула каблучком об асфальт. – На компьютере все красиво смотрелось, а как сделали – плеваться хочется. И что теперь – в другой салон ехать, переделывать?

– А по-моему, у тебя все хорошо, – ответил Гриша, не понимая причины гнева.

– Хватит надо мной издеваться, я сейчас выкину этот букет и никуда не поеду! Не могу я в таком виде...

– Нормальный вид, – проговорил Гриша вполголоса.

– А вы не пробовали распустить вот здесь? – деликатно поинтересовалась Светлана.

– Что? – Карина уставилась на незнакомку. – Нет, ничего я не пробовала. Я вообще боюсь это трогать, чтоб еще хуже не сделать. Хоть парик надевай!

– Ну зачем парик? Разрешите? – Светлана подошла и неуловимым движением поменяла что-то в прическе Карины. – Вот так ничего?

Та взглянула на свое отражение в стекле машины.

– Кажется, ничего... – пробормотала она.

– А теперь так, – продолжала Светлана. – И здесь отпустим. Можно я заколочку уберу? У вас нет с собой расчески?

– Девушка, а вы... вы кто? – пробормотала Карина и перевела взгляд на Григория.

– Не волнуйтесь, я профессиональный парикмахер.

– Гриша, ты должен был меня с ней раньше познакомить!

– Как насчет расчески? – напомнила Светлана.

– Конечно, конечно, есть, сейчас... Ой, девушка, пойдемте лучше ко мне, только быстрее, я вас умоляю, за мной сейчас уже приедут...

Света вернулась через несколько минут, при этом она смущенно улыбалась.

– Вот, – сказала она и показала на ладони несколько смятых купюр. – Учти, я не хотела брать, она силой дала.

– Ну, возьми, – рассмеялся Григорий. – Заработала ведь.

– Все равно я не собиралась брать с нее деньги. Она сказала, что будет приводить ко мне подруг.

– Ну вот! У нее все подруги богатые. Сдирай с них деньги, а работу бросай.

* * *

Очень скоро они были вдвоем на берегу и медленно шли к лодочной станции. Стояла хорошая погода, дул теплый ветерок, вода чуть слышно плескалась у самых ног.

– Почему людям так нравится бывать у воды? – задумчиво произнесла Светлана. – Ты не замечал, что можно долго-долго смотреть, как течет река или волнуется море, и не надоест?

– Потому что река и море постоянно меняются. Наверно, когда стоишь на твердом и постоянном берегу, вечно движущаяся вода имеет особый смысл. Вода утекает – берег остается. Человеческая жизнь – как вода, она тоже утекает, а эти берега еще долго будут такими же. Это трудно постигнуть сердцем, ведь человеку кажется, что с его смертью исчезает весь мир.

– Посмотри, как красиво. – Светлана остановилась между двух старых ракит и повернулась к глади озера. Стволы деревьев, словно рама картины, выделяли простой законченный пейзаж – солнечные блики на воде, лодка, дальний берег, чуть затуманенный вечерней дымкой.

– Ну, вот опять, – сказала она через минуту. – Стоим и смотрим. А знаешь, мне кажется, дело не в том, что вода утекает и жизнь утекает. Мне всегда казалось, что море живое. И реки тоже живые. И на них можно смотреть, как на играющих котят.

– Да, наверно, – согласился Гриша. – Ведь есть мертвые реки, и наблюдать за ними совсем неинтересно.

– Что ты все о смерти? – капризно нахмурилась Светлана. – Не надо. Нет, теперь я точно знаю, что море живое. Это самое большое, самое мудрое и сильное существо на свете. Оно все знает, ведь вода есть везде. Реки тянутся к морю со всего света и все ему рассказывают.

– Ты это чувствуешь?

– Да. Да, когда стою на берегу и смотрю, и... И ни о чем не думаю. Как давно я не была на море, Гриша. А я так люблю смотреть на него и ни о чем не думать. Оно думает за тебя.

– Как можно ни о чем не думать?

– А ты попробуй. Вместо твоих мыслей и тревог должно быть что-то... какая-то музыка. Нет, здесь у тебя не получится, для этого нужно море. Там ты сам почувствуешь, что оно живое. Лежит перед тобой, дышит, и его можно погладить. Ты ведь врач, ты должен уметь чувствовать жизнь. Ну, пойдем...

Оторвавшись от пейзажа, они вновь побрели вдоль берега.

– А все-таки, Гриша, ты умеешь чувствовать жизнь?

– В каком смысле?

– Ну... Как художник чувствует краску. Нет, я не знаю. Мне просто одна подруга говорила, что все врачи немножко психи. И что человек для них – просто рабочий материал.

– Откуда ей знать? Некоторые люди черствеют, некоторые – нет. Врачи они, или чиновники, или учителя – не имеет большого значения, хотя да, есть такое понятие – профессиональная деформация. А что касается жизни... Нет, я не согласен. Видишь ли, Света, когда человеческое тело перестает быть для тебя тайной, когда ты понимаешь, что это лишь груда мокрых слипшихся кусков, жизнь видится как-то отдельно. И ценить ее начинаешь по-особенному.

– А мне иногда кажется, что некоторым врачам нравится мучить людей. Вот скажи, зачем зубной врач тычет в больной зуб своими иголками? Я ему и так могу сказать, что больно. А еще когда вы оживляете людей электричеством... С таким зловещим видом трете друг о друга эти штуки на проводах, будто нравится.

– «Штуки» трут только для того, чтоб ровнее размазать контактную пасту. И сомневаюсь, что это кому-то нравится. Хотя, признаюсь, иногда людей помучить приходится. Помню, наркоманы в ломке повадились звонить, в день по полсотне вызовов. Нравилось им, когда колют реланиум, – бесплатное удовольствие. Так у нас ребята изобрели «гарпунный укол». Иголку перед использованием тыкали во что-нибудь твердое, чтоб она загнулась, чтоб кусочек задницы с собой вырывала. А если при этом шприц вводить вращая, да еще и рывками, то удовольствие выходит незабываемое.

– И что, перестали звонить наркоманы?

– Звонить-то давно перестали, их ведь с реланиума на анальгин с димедролом перевели.

– Говорила же, вам нравится людей мучить... Гриша, а ты не боишься, что какой-нибудь твой пациент умрет и тебя в тюрьму посадят?

Григорий рассмеялся:

– За пациентов я всегда боюсь, но вот тюрьма – это вряд ли. Тюрьма бывает, когда, например, пьяная медсестра в капельницу вместо глюкозы жидкость для мытья стекол зальет. Да и то может отмазаться. В тюрьму меня раньше надо было сажать, еще в институте, когда я знакомым ребятам липовые справки делал.

– Какие справки?

– Ну, чтоб в колхоз не ехать, или на физкультуру не ходить, или лекции пропускать. Многие делали – за бутылку, за сигареты. Один студент у нас на потоке очень веселый был, так он мужикам диагнозы затейливые ставил – ушиб матки, например, или вагинальный кашель.

– И сходило с рук?

– Сходило, пока в политехническом не попался преподаватель, который латынь знал.

– И что было?

– Ничего особенного не было. Просто перед каждой лекцией этот профессор интересовался у парня, который со справкой попался: «Как ваша матка, не беспокоит? Придатки в порядке? Могу посодействовать в покупке утепленных трусиков».

Светлана засмеялась было, но тут же согнала улыбку с губ.

– Ну вот, – укоризненно сказала она. – Начали разговор с живого и мудрого моря, а перешли на такие гадости. Это я виновата. Я как все – с врачом разговариваю о болячках и думаю, что ему только это интересно. Часто, Гриша, к тебе незнакомые пристают со своими болячками?

– Бывает. Но Донской научил, как с этим бороться.

– Интересно... Опять какая-нибудь гадость?

– Еще какая! Если разговаривать не хочется, а вокруг много людей, то надо погромче спросить: «А под себя часто мочитесь? А зловонный гной из пупка выделяется?» Ну и все, больше не пристают.

– Действительно гадость. Хватит о гадостях. Давай помолчим.

Пройдя несколько десятков шагов, Светлана вдруг тихо засмеялась.

– Вот смотрю я на тебя, – сказала она, – и вижу: не умеешь ты ни о чем не думать. Идешь, нос в землю опустил, а в голове так и бродит что-то, так и бродит.

– А почему бы нет?

– А потому, что надо расслабиться и отдохнуть. Вот смотри на меня – я иду свободно, в землю не смотрю. И в голове у меня сейчас легко и чисто.

– Я так не умею. Научишь?

– Научу, Гриша! Обязательно научу.

* * *

Наступил день, когда Ивану Сергеевичу Лукову дали наконец полноценно прийти в сознание.

До этого он просыпался лишь однажды, когда, после извлечения из ванны, его поместили в комнату с белыми стенами и гудящими газоразрядными лампами. Это был страшный день.

Он помнил, как тогда дрожали и отдавались болью его мышцы, как странно чувствовались органы, словно бы оказавшиеся не на своем месте. Он помнил и то ощущение, когда, с трудом повернув голову, увидел вдруг свою руку. Не руку, вернее, а уродливую клешню, покрытую шипами и шишками, обтянутую шершавой желтой кожей, из которой торчала грубая щетина.

И как глаза затянула желтая пелена ужаса, как он скатился со стола, обрывая какие-то трубки и обрушивая на пол аппаратуру, как катался по комнате, терся о стены, стремясь избавиться от этой безобразной оболочки, как кричал, кричал, кричал...

Луков не знал, сколько времени прошло с того дня, ибо время превратилось для него в белый мутный кисель, из которого он лишь иногда выплывал, чтоб снова утонуть. Да, были и другие пробуждения – зыбкие и неверные, когда в сознание робко пробивался дрожащий свет ламп, мир снова обретал форму той же тесной комнаты, доносились какие-то приглушенные звуки. И опять проступал тот первобытный ужас...

Но всякий раз Лукову не давали осознать его до конца. Обязательно появлялся человек в чистом зеленоватом комбинезоне, что-то делал, открывал какие-то краники, звенел посудой и инструментами... И снова наступал покой.

Сегодня все было иначе. Человек в комбинезоне так и не появился, когда Луков открыл глаза и аппаратура принялась тревожно сигналить. Он лежал, пристегнутый ремнями по рукам и ногам. Он ясно различал каждую деталь в этой крошечной комнате со стеклянной стеной, он слышал и осознавал каждый звук. А главное – он все помнил.

Муки, перенесенные в то первое пробуждение, казались пределом того, что может выдержать человек. И тем не менее каждую минуту Луков ждал новых мучений, еще более страшных. Он не знал, чего именно боится, страх жил сам по себе, как может жить в человеке чувство голода. Он готовился перенести еще много нестерпимых минут, каждая из которых являлась новым шагом в пропасть, где рождаются и живут страдания.

Обычный человек от всего этого за час сошел бы с ума. Но Луков не был теперь обычным человеком.

Наконец появился все тот же человек в комбинезоне, но на этот раз не стал ничего делать. Он лишь обошел кушетку вокруг, постоял с минуту перед шкалами приборов, не спеша тронул какие-то переключатели. Потом приподнял одну из прозрачных трубочек, уходивших под пластырь на теле Лукова, и что-то влил в нее, вставив в пластмассовый переходник шприц без иголки.

Через несколько минут пришла необычная легкость. Она была во всем – в дыхании, в мышцах, в мыслях. Словно бы действовало чудесное лекарство, моментально исцеляющее и телесные, и душевные раны. Было только жаль, что его не давали раньше. Впрочем, Луков не знал, что к этому лекарству очень быстро привыкают, как и к любому сильному наркотику.

А затем открылась дверь, и в комнату медленно вошел другой доктор – высокий, русоволосый, с удивительно спокойным и добродушным лицом.

Он подвинул стул и сел рядом с кушеткой. Некоторое время молчал, быстро водя взглядом по сторонам и вращая в пальцах авторучку.

– Здравствуйте, Иван Сергеевич, – сказал он наконец.

Луков даже вздрогнул. Он и представить не мог, что ему – косматой клыкастой образине – вдруг так просто скажут: «Здравствуйте, Иван Сергеевич». Он считал, что все это в невозвратном прошлом.

– Если вы слышите и понимаете меня, – продолжал доктор, – дайте знать. Кивните или пошевелите пальцами. Или, – осторожно добавил он, – попробуйте что-то сказать.

Луков начал сжимать кулак, отчего по всей руке прошла судорога. Доктор заметил его движение.

– Хорошо, – кивнул он. – А теперь все-таки попытайтесь что-нибудь сказать. Если не получится – не пугайтесь, потому что рано или поздно вы все равно заговорите.

Луков не поверил. Он не думал, что способен теперь на что-то, кроме мерзкого крика и воя. Как еще может подавать голос существо с его обликом? Но доктор просил попробовать. И его спокойствие, манера говорить внушали веру в хорошее.

Луков напрягся, выдохнул воздух и тут же зашелся в удушающем кашле, от которого едва не разрывалась грудь. Во рту и в горле заклокотала какая-то слизь. От нее никак нельзя было избавиться лежа на спине.

Доктор невольно отстранился, когда Луков начал кашлять.

– Может, освободить вам руки? – предложил он. И незаметно скосил на мгновение глаза в сторону стеклянной стены.

Почти сразу в комнату прошли два здоровенных санитара. Опасливо поглядывая на пациента, один из них защелкал пряжками. Второй стоял рядом наготове.

– Поднимите, – тихо скомандовал доктор.

Лукову помогли сесть, при этом он заметил, как брезгливо к нему прикасаются руками. Тут его тело начал сотрясать новый приступ кашля, и теперь клочки слизи, местами окрашенные кровью, полетели на кушетку и простыню. Санитары отпрянули, однако затем взяли салфетки и принялись чистить испачканное – осторожно, боясь прикоснуться голой рукой.

– Сидеть удобнее? – спросил доктор, внимательно заглядывая пациенту в узкие желтые глаза. Тот несколько раз осторожно кивнул, не решаясь опять пробовать голос.

Доктор подстроил кушетку под его спину. Затем щелкнул авторучкой и открыл блокнот.

– Меня зовут Григорий Михайлович Пшеницын, с сегодняшнего дня я ваш лечащий врач...

Он запнулся, заметив, как Луков осматривает свои мощные когтистые лапы, грудь с роговыми пластинами, суставчатый хвост с шипом на конце.

– Будьте мужественны, – тихо сказал он, – и постарайтесь принять все сказанное спокойно. У вас был сердечный приступ, мозг пробыл без кислорода несколько часов. Наши врачи смогли вернуть вас к жизни, но произошло непредсказуемое. В результате глобального хромосомного сбоя в организме началось ураганное деление антигенных клеток, и...

Доктор вдруг шумно вздохнул и вытер платком вспотевший лоб. Видать, спокойствие давалось ему не так уж легко.

– Одним словом, лечение дало побочный эффект, нуклеотиды в клетках потеряли свой обычный порядок. Скорее всего проявились какие-то особенности вашего организма. Я не оправдываюсь, поскольку в своих действиях мы ошибок не нашли. Сейчас мы ищем причину и, думаю, найдем ее. А пока вам придется принимать все как есть. Советую относиться к этой ситуации просто как к необычному заболеванию. В любом случае мы не оставим вас без помощи и заботы...

Луков очень внимательно слушал его. Одни слова были знакомы, другие он слышал впервые. Но той цельной мысли, что пытались до него довести, он уловить никак не мог. И поэтому ему казалось, что перед ним разыгрывают спектакль. Клетки, болезни, хромосомы... Лукову не нужно было знать и слышать это, поскольку он еще в первое свое пробуждение сделал единственно верный вывод.

Он сам объяснил себе те перемены, что произошли с его телом и, видимо, душой. Молодой доктор напрасно играл словами и подводил подо все платформу своего наивного медицинского учения. Все гораздо сложнее, хуже, страшнее. Может, стоит сказать ему, может, нужно предупредить этих людей, предостеречь их?

Луков невольно выдавил несколько звуков, похожих на воронье карканье, которое опять перешло в кашель. Доктор сразу же замолчал, прислушиваясь.

– Ничего, – сказал он. – Чаще пробуйте, и в конце концов все получится. Ведь у вас есть и легкие, и голосовые связки. Нужно лишь заново научиться владеть ими. С сегодняшнего дня вы начинаете жить активно. Вас освободят от ремней. Вы сможете двигаться. Вы начнете питаться нормальной пищей, а не через капельницу. Я буду за вами наблюдать. Еще раз прошу: старайтесь сохранять мужество. Десятки людей ищут способ вас спасти.

«Я дьявол, и меня уже не спасти, – напряженно думал Луков. – Меня послал к вам Сатана. Я был по ту сторону жизни, я видел последний круг ада и стал там одним из адских чудовищ. Держитесь от меня подальше. Убейте меня, если сможете. Я делаю нечистым все, к чему прикасаюсь. Как сказать вам это? Как сделать, чтобы вы поверили?»

Лукову было мучительно осознавать, что он не может предостеречь и спасти этих добрых людей, пока не поздно. А может, уже поздно? Может, мир уже начал наводняться такими же чудовищами и они только ждут, когда под землей завоют трубы, призывающие к сатанинской смуте?

Молодой доктор попрощался и ушел. Опять явились санитары, которые с теми же недоверчивыми взглядами освободили Лукова от остальных ремней. Он даже не пошевелился, оставшись полулежать на кушетке. Санитары ушли, гулко грохнул запор на двери.

«Они меня все-таки боятся, – подумал Луков. – Это хорошо. Это их единственный шанс».

За дверями Григория встретил Донской и дружески похлопал по плечу.

– Ну, молодец, – с облегчением сказал он. – Ты будто всю жизнь прожил среди мутантов.

– Да уж... – пробормотал Гриша, вытирая лоб платком. – До сих пор поджилки трясутся. Ну, ничего. Привыкну.

Двое охранников, что были поставлены у дверей наблюдать за первыми переговорами, расслабились, спрятали оружие и подошли.

– Воняет от него? – спросил один.

– Не больше, чем от тебя, – ответил Гриша.

– Ладно, обуздай свои эмоции, – сказал Донской, – и снова иди к нему в апартаменты. Заходи почаще, под любым предлогом. Будь с ним просто человеком, а не очкастым умником. Говори о чем угодно, подружись. Пусть он тоже почувствует себя человеком.

– Беда в том, что я сам не вижу в нем человека. Разговариваю словно с чучелом в музее, ужасно глупое чувство.

– Чувства глупыми не бывают, глупыми бывают только слова и мысли. Тебе придется увидеть в нем человека. Перечитай его дело, поставь на стол его фотографию.

– Ух ты! – с усмешкой покачал головой Гриша. – И с мамой познакомить?

– И в кино не забудь сводить.

– Я не знаю, как себя с ним вести. Здесь нужен психолог. А то и психиатр.

– Психиатр с ним наедине свихнется самым первым, – возразил Донской.

– А я? Думаешь, я не свихнусь?

– Ты – нет, – без улыбки ответил Донской. – Я уже говорил, ты здесь единственный, кому это не грозит.

Назад: ЧАСТЬ 1 КОРОЛЬ РЕАНИМАЦИИ

Дальше: ЭПИЛОГ

ЧАСТЬ 2 ОБОЖЖЕННЫЙ АДОМ

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

ЧАСТЬ 2
ОБОЖЖЕННЫЙ АДОМ