Часть II
ВОИН
– Умеешь обращаться? – спросил дежурный офицер, возвращая мне огнемет, который я на ночь сдал в оружейку.
Я неопределенно повел плечами. Я, конечно, не умел.
– Смотри... Баллон сюда. До щелчка, понял? Потом закручиваешь эту штуку, пока не пшикнет. Крутится тяжело, но ничего, привыкнешь. Сдвигаешь рамку – освобождается вот эта тяга. Все, готов к бою. Аккуратней. Рамку на место поставь, а то шмальнешь сейчас...
Я принял огнемет в свои не очень твердые руки и встал в строй. Пехотная команда «Крысолов» в количестве двадцати одного бойца выстроилась у ворот и вот-вот должна была выйти под враждебное небо. На меня поглядывали. Я старался не замечать.
У меня побаливала голова – ночь выдалась тяжелая. Казарма размещалась в огромном длинном помещении, где, кроме меня, было еще человек триста. Всю ночь стоял шум – кто-то кашлял, кто-то вскрикивал, некоторые слезали с кроватей и ходили туда-сюда. Вдобавок до самого утра по крыше молотил дождь.
Затем был подъем под вой сирены, огромные очереди в туалеты и умывальники, сутолока у кормушек в столовой. Сейчас мне ужасно не хватало чашки крепкого кофе.
– Зачем эту ерунду взял? – шепнул мне сосед слева.
– Какую? – Я не без труда повернул свою больную голову.
На меня смотрел рыжий боец с бледной кожей и неестественно широко поставленными глазами. Брови и ресницы у него тоже были рыжими, почти незаметными. Он походил на грустного лягушонка.
– Вот эту. – Он постучал пальцем по батарее разрядника, которая висела у меня на ремне. – Намучаешься с ней. А применять нельзя – кругом свои, все в воде. Зря.
– Так ведь гидрокостюмы... – растерялся я.
– Почти все дырявые. И у тебя будет дырявый. Зря взял.
– Не знаю... – Я еще больше растерялся. – Может, пока оставлю в казарме?
– Ты что! Пропадет – вычтут уцим из выслуги. Таскайся теперь с ней. Вечером сдай обратно на склад.
– Ага. Слушай, а...
– Тихо! – шикнул рыжий. – Сейчас накачка будет.
Перед строем появился офицер в серой форме, без шлема и оружия. Он мне сразу очень понравился – пожилой, благородный, с хорошей классической сединой на висках. У него было честное лицо, оно располагало к душевному разговору.
Наверно, мы тоже ему нравились. Он смотрел на нас по-отцовски. Нет, скорее, как смотрит учитель на повзрослевших учеников. Смотрел без суеты, без спешки, успев каждому заглянуть в глаза.
– Вижу, есть новички, – произнес он с легкой грустью. Я невольно подобрался, но он глядел куда-то мимо.
– Цивилизаторы! – сказал он громко, веско, чуть с хрипотцой. – Не ваша вина в том, что вы тратите лучшие силы тут, на роковой земле, погрязшей в подлой крови, злобной жестокости и несправедливом угнетении наций друг другом! Вы могли бы сейчас возводить огромные и разнообразные города! Или конструировать автоматические машины и приборы! Или гениально создавать всякие талантливые шедевры, чтобы счастливая радость рождалась на глазах наших дружеских собратьев!
Только что был добрый душевный папочка – и вдруг туповатый докладчик, профессиональный метатель лозунгов. Не очень, впрочем, профессиональный. Я с удивлением посмотрел на седого офицера. И сразу заметил – в глазах у него появилось что-то деревянное, несгибаемое, дебильное.
– ...Но пришло суровое время, и оно живет по своим законам, – продолжал «папочка». – Вам нашлась смертоносно опасная работа в водавийских болотах, чтобы и тут засияло солнце разумной человечности. Этот непосильно суровый труд вы осилите на пределе нечеловеческих возможностей, потому что больше некому это совершать. Вы вернете мирное счастье этой трагической земле, задыхающейся в невинной крови умирающих жертв...
Пожилой и благородный, похоже, сам плохо понимал, что говорил. Зато экспрессии в его голосе было выше крыши. Я вспомнил – мой сосед назвал это представление «накачкой».
Офицер тем временем сделал паузу и прошелся перед строем, красиво склонив седую голову.
– Наши братья ульдры – эти чистые и восторженные дети природы – кричат от боли и ужаса перед натиском злобного коварства ивенков. Их невинные глаза плачут под колесами смертоносных боевых машин, их погибающие младенцы тонут в кровавой мясорубке несправедливой войны. Наше оружие требует отомстить за справедливость!
Тут, наверно, нам полагалось крикнуть «ура», офицер даже примолк, чтобы нам не мешать. Но никто не кричал. Пехотинцы смотрели кто куда, терпеливо дожидаясь окончания речи.
– Вы уходите, – с горечью проговорил докладчик. – Уходите, чтобы защищать великие ценности Цивилизации от жестокости коварных замыслов. Я – фельд-мастер Фими-То – тоже когда-то стоял в строю и готовил свои мысли к решительной борьбе. Но сегодня я должен провожать вас – сильных, юных, полных замыслов и надежд, – провожать в коварные водавийские болота, навстречу кровавым жестокостям...
Я не выдержал и тихо спросил соседа:
– У нас такая лекция будет каждый день?
– Нет, – помотал головой «лягушонок». – Просто сегодня в команде много новичков.
– ...Сотни миров еще ждут применения наших несгибаемых рук! – прогремел торжественный голос фельд-мастера, и на этом, к счастью, все кончилось. Он склонил голову и отошел в сторонку.
Надо думать, после такой речи новобранцы должны были со всех ног бежать в болота, чтобы рвать и метать, не щадя живота, презрев опасность и так далее. Но у меня никаких порывов не возникло. Прежде всего я еще плохо знал, кого именно я должен рвать и куда затем метать. А главное – за что, за какие «кровавые жестокости».
И вообще, меня удивило, что могучая Цивилизация пользуется такими дешевыми методами пропаганды. Могли бы хоть актера профессионального нанять... или поэта, чтоб придумал хороший текст.
Командиром нашей группы, как я вчера выяснил, был кавалер-мастер Рафин-Е – человек совсем молодой, но очень резкий и постоянно сердитый. Он вышел к нам и моментально рассеял патриотические чары, витавшие после выступления седого фельд-мастера.
– Работаем в оцеплении космопорта, – сказал он, пристально разглядывая какую-то ссадину на своей ладони. – Как всегда, стоим в первой линии после автоматики. Новички!
Я и еще несколько бойцов вздрогнули и невольно расправили плечи.
– Учить вас, как видите, некогда, – сообщил кавалер-мастер. – Смотрите на других и учитесь сами. И не фокусничать. Все, бегом к машинам!
Он пошел первым. Группа смешалась и, обгоняя командира, бросилась к выходу. Я видел, что все спешат, и тоже поторапливался. Вдруг в машинах не хватает мест и мне придется всю дорогу стоять?
Я пробежал всего несколько шагов, когда полностью осознал свою ошибку насчет электрошокера. Батарея так молотила по ноге и так мешала бежать, что хотелось ее отшвырнуть подальше – пусть потом вычитают сколько угодно уцим.
Нас ждали вездеходы на больших – в человеческий рост – колесах. Раздрызганный двигатель тарахтел, отравляя воздух. Цивилизации явно не было дела до экологических проблем. Перед тем как втиснуться в небольшой квадратный люк, я успел немного оглядеться. Однако смотреть было не на что – поблизости имелся лишь длинный высокий забор, а также несколько ангаров, тонущих в тумане. Дождь прошел, мир был насквозь мокрым.
Машина пошла, мягко качаясь. Дутые колеса хорошо пружинили. В узеньких щелях-окошках мелькала бледно-зеленая растительность, иногда виднелись просветы пасмурного неба.
Вскоре у меня начала уставать шея. Шлем оказался не таким уж и легким, особенно без привычки. Я взял да и снял его, положив на колено. Тут же рыжий сосед толкнул в бок.
– Ты что! – воскликнул он. – Расшибешь голову на первой же яме. Надень обратно!
По счастью, нам не попалось ни одной приличной ямы. Однако шлем я надел и покорно мучился в нем. Вообще, неудобств хватало. Гидрокостюм был, само собой, без вентиляции, и я весь взмок. И вдобавок отбил зад о жесткую скамейку. «Ничего, привыкну, – думал я, – со временем и в резиновых штанах дырки появятся, и задница ороговеет...»
Машина встала, сильно качнувшись. Мы высыпали на бескрайнее бетонное поле космопорта. Вокруг было полно бойцов, все куда-то торопились. Команды разбегались по позициям.
– Стоим, – объявил наш командир и ушел.
Сзади прогрохотали железные ноги – четыре антротанка, сотрясая бетон, топали согласно назначению. Потом я увидел Щербатина. Его группа тоже куда-то бежала, бежал и Щербатин, обхватив обеими руками свое диковинное оружие. Он был запыханным, красным, его лицо выражало полную обескураженность. Видать, давненько никуда не бегал – обычно за него бегали другие.
Очень далеко сквозь туманную дымку просматривались несколько серых куполообразных зданий. Я искал глазами боевые звездолеты – все-таки мы на военно-космической базе, – однако так и не увидел ни одного. Вообще, поле было пустынным. Лишь где-то перекатывались машины, похожие отсюда на игрушки, да копошились люди-муравьи.
– Построились! – скомандовал Рафин-Е, неизвестно откуда взявшийся. – По одному с интервалом, встали, быстро!
Он подозвал жестом какого-то человека в серой форме, с круглым баком за спиной и коротким шлангом в руках.
– Поднимите руки и закройте глаза, – без выражения произнес человек и пошевелил шлангом.
Я еще не очень-то доверял здешним традициям, поэтому остерегся закрывать глаза. А если сейчас он этим шлангом меня по физиономии?..
– Зажмурься, а то глаза заболят, – посоветовал рыжий «лягушонок». – Это брызги от мошек.
Нас опрыскали едким пахучим раствором, от которого у меня немного защипало кожу. После этого командир скомандовал «Бегом!» и, как всегда, двинулся первым.
Прямо от края бетонного поля начиналось болото. Группа немного сбавила ход на границе жижи и тверди. Рафин-Е обернулся и крикнул:
– Шилу, живо ко мне!
Самый здоровый из нашей команды боец подбежал к кавалер-мастеру, закинул огнемет за спину и затем присел на корточки. Командир проворно запрыгнул ему на плечи.
– Прямо! – скомандовал наездник.
Перед нами лежало болото – такое же ровное, как поле космопорта. Небольшой бережок порос блеклыми кустами. За ним простиралась желто-зеленая, тонущая в дымке бесконечность. Ее однообразие нарушали низкорослые кривые деревца, темные бока старых полугнилых древесных стволов, комки спутанных веток, а также всякий мусор, брошенный с территории порта.
Едва мы сошли с покрытия поля, под ногами зачавкало. Мы углублялись, и я почувствовал холод сквозь ткань гидрокостюма. Вскоре мы перестали видеть порт – его прикрыла дымка, стелющаяся над гнилой водой.
Я начал проваливаться – сначала по колено, затем по пояс. Несколько раз рыжий знакомец помогал мне выбраться, но потом потерял терпение.
– Не ходи по ровному, – сказал он. – Где ровное – там топь. Прыгай по островкам.
Деревья здесь долго не жили. Они росли, пока корни могли держать вес ствола. Потом заваливались, а на их остатках цеплялись новые побеги. Таким образом получались островки-кочки, спутанные комки растительности, массивные и упругие. По ним хорошо было прыгать, но требовалась осторожность, чтобы не запутаться и не рухнуть во весь рост в жижу.
Ногам было прохладно от постоянного контакта с водой, верх же окончательно взмок. Батарея на поясе уже просто бесила.
В тумане обрисовалась неказистая фигура антротанка, застывшего враскорячку посреди обширной булькающей заводи.
– Стой! – крикнул Рафин-Е, который с комфортом ехал на плечах подчиненного. – Разбиваемся в цепь! Десять шагов интервал, по одному в линию, живо!
Я поспешил занять самое удобное место – на куче прочных, сплетенных намертво стеблей. Там было совершенно сухо и вдобавок мягко. Можно было сидеть, свесив ножки.
Но стоило спокойно перевести дух, как меня окликнул рыжий «лягушонок».
– Так нельзя! – с тревогой заговорил он. – Тебя же отовсюду видно. Спрячься за кучей!
Я оглянулся. За кучей вяло шевелилась желтоватая блестящая трясина.
– Да-да! – закивал «лягушонок». – Прямо туда.
Я вспомнил рекомендацию кавалер-мастера: брать пример со старожилов. Наверно, в этом был резон. Я сполз с облюбованной кучи и почувствовал, как болото обхватило мои ноги.
– А не засосет?
– Нет, – почему-то засмеялся боец. – Никто не засосет.
Он отправился выбирать место для себя, а я задумался: «никто не засосет» – это достаточная гарантия безопасности?
– Эй, новенький! – раздался из-за спины голос кавалер-мастера. – Как там тебя...
– Пехотинец Беня, – отозвался я, содрогаясь от отвращения к собственной кличке. Надо будет узнать, нельзя ли ее поменять.
– Беня... – Командир хмыкнул с высоты чужих плеч. – Если увидишь чего – просто крикни, понял? Других позови. Сам не стреляй, а то своих спалишь сдуру. Понял, нет?
Я сдержанно кивнул.
– И это еще... Вернешься на базу – волосы сними с лица. У тебя паста в рюкзаке есть.
Я невольно потрогал щетину. После обезвоживания она росла медленно, но все же росла.
«Лошадка» Шилу повез Рафина-Е дальше, а я подумал, что неплохо бы как-нибудь, проявляя чудеса героизма, вынести раненого кавалер-мастера из-под огня. Чтоб он не называл меня «эй, новенький» и не говорил, что я действую сдуру.
Мое погружение в трясину тем временем остановилось на уровне пояса, за край гидрокостюма вода пока не затекала. Ноги уперлись во что-то плотное, и я чувствовал, как это плотное тихонько ходит вверх-вниз, словно дышит. Видимо, это было не дно, а слой перегнившей растительности.
Я начал устраиваться, переступать с ноги на ногу, искать надежные опоры. Дождался того, что рыжий сосед сердито зашипел на меня:
– Тихо! Не шевелись, замри. Сейчас всех змей и жуков сюда соберешь своим шумом.
Я как стоял – так и застыл. Ни про каких жуков я, естественно, и не слышал. Мало нам кровожадных и подлых ивенков, так еще и жуки со змеями! Немедленно мне стало казаться, что кто-то тихонько шевелится у самых ног, обвивает, цепляет резиновые штанины острыми жвалами. Лучше бы он мне ничего не говорил!
Я украдкой взглянул на соседа. Он устроился за небольшим гнилым стволом, став почти невидимым на фоне зеленой слизи. Он лежал, и я удивился, как он еще не промок до нитки. А может, и промок. Может, нужно промокнуть насквозь и обваляться в грязи, чтобы стать незаметным и выжить.
– Эй, – тихо позвал я. Сосед тут же навел на меня свои широко расставленые глаза. Кивнул вопросительно. – Что делать теперь?
– Ничего не делай. Гляди туда – и все.
– И долго? Это на весь день, что ли?
– Нет, не очень долго. Командующий кого-то встречает в порту. Как он уедет, так нас и отзовут.
– Ладно. Как тебя зовут-то?
– Нуй.
– А я – Беня, – вздохнул я.
– Да знаю...
«Он знает. Все знают. Еще денек-другой, и сменить имя будет уже невозможно».
* * *
Довольно скоро меня начала одолевать хандра. Время шло, ничего не происходило, а желто-зеленая болотная страна была молчалива и однообразна. Откуда-то стала появляться уверенность, что эту гниющую зелень мне нюхать до конца жизни. Очень короткой, быть может, жизни.
Сонная булькающая равнина сама по себе взгляд не радовала. Хотя и говорят, что в болотах есть своя красота, что даже ими можно любоваться. Я бы с удовольствием полюбовался из окна теплого сухого домика или хотя бы из машины. Но когда стоишь по пояс в грязи, а где-то рядом копошатся невидимые твари... Что тут говорить?
Сначала я пытался себя убедить, что участвую в захватывающем приключении. Старый, в общем-то, прием. Допустим, едешь в поезде, скучно. Начинаешь играть с собственной фантазией – представлять, что это не поезд, а трюм старого сухогруза, который, например, перевозит на другой континент нелегальных эмигрантов. Или что ты везешь секретный микрочип, а за тобой охотится мафия. Такой тренинг помогает бороться с унылостью.
Однако на этот раз моя фантазия меня предала. Почему-то стали представляться мозаики, много лет украшавшие стены нашей школы. Там мускулистые героические космонавты держали в руках какие-то кристаллы, а рядом не менее мускулистые колхозницы гордо увязывали снопы. Реально я был сейчас героическим космонавтом, однако ощущал себя колхозницей. Все получалось шиворот-навыворот – почему?
Наверно, для любого ощущения нужен свой возраст. Было бы мне лет шестнадцать – с какой радостью плавал бы в этих болотах! Глаз бы не сводил с пузырьков и разводов на воде. Огнемет бы свой затискал до блеска. Но сейчас... Нет, в жизни уже был этап, когда я понял – ну не стать мне героем, хоть ты тресни.
А сильных чувств ох как хотелось! И выход нашелся сам собой – творить! Искать чувства в самом себе, внутри, в душе – это точно такие же чувства. Только без физического напряжения, без риска, без выбитых зубов и без цинкового гроба на нежданном повороте судьбы.
И вот, когда я убедил себя, что моя доля – синтезировать эмоции и не собирать их по свету, – именно тогда меня и занесло на проклятые окраины Цивилизации. Эмоций хоть отбавляй, только счастливым они меня уже не сделают. Произошло очередное дурацкое недоразумение – я попал не в свою тарелку. Одно радовало – умник Щербатин, самоуверенный, высокомерный, все знающий наперед, – оказался не лучше меня и тоже месит грязь где-то неподалеку.
И тут я услышал тихий осторожный свист. Меня звал мой сосед Нуй. Его лягушачьи глаза вдруг задорно блеснули, и он кивком указал вперед. Как раз туда, куда я должен был сейчас смотреть, не смыкая глаз.
Сначала я ничего не увидел, кроме обычного вялого шевеления на осклизлой поверхности болота. И наконец понял: что-то в этом шевелении было посторонним. Что-то целенаправленно двигалось, раздвигая плавучий мусор.
Я еще не успел разглядеть, что именно побеспокоило застоявшуюся воду, а сердечко уже принялось колотиться в скоростном режиме. Сгоряча я решил, что проглядел вражескую вылазку на своем секторе, что сейчас завяжется бой, в котором я буду, естественно, дурак-дураком.
Наконец, я разглядел. С расстояния в полтора десятка метров был виден округлый предмет, выступающий над водой. Словно бы перевернутый бельевой тазик плыл себе по своим делам.
«Тазик» двигался по сложной траектории. То подплывал к кустам и замирал возле них, то начинал кружиться на одном месте, а то вдруг разгонялся на просторе и тыкался затем в кучу перегнившей растительности.
Боковым зрением я заметил, что Нуй тихонько зашевелился. Он осторожно приподнялся над бревном, перекинул на него свой огнемет, что-то подкрутил в нем. И, выждав момент, врезал ревущей огненной струей прямо по неопознанному плывущему объекту!
На поверхности тут же взметнулось коптящее огненное облако. «Тазик» выпрыгнул из него, махая десятком толстеньких мохнатых ножек, раздался жутковатый визг, который, впрочем, быстро оборвался.
Существо гибло, но пыталось выбраться из смертельного жара. Это было бесполезно – огонь окружил его кольцом. Сама вода полыхала, и над рваными языками пламени шевелилась кромка черного дыма.
Меньше чем за минуту все закончилось. Огонь еще немного полизал потревоженную воду и выдохся.
– Жук! – сказал Нуй. – Видел, какой?
– Да... – еле шевеля губами, выдавил я. – Видел.
А потом подумал: неужели здесь каждый день вот так торчат сотни человек и для развлечения поджаривают обитателей болота? Неужели нельзя заменить живые цепи какой-нибудь сигнализацией, а людям поручить более живое и нужное дело?
«Не твое собачье дело, Беня», – сказал мне внутренний голос.
Нуй безмятежно вытряхивал воду из своего огнемета. Я тихо свистнул ему.
– Долго мы тут еще будем?
– Так ведь транспорт еще не пришел, – ответил он. – Как сядет, значит, недолго осталось. А когда, никто точно не знает.
– Как это – не знает? А если он только завтра прилетит?
– Нет. – Нуй весело рассмеялся. – До обеда должен сесть.
«Кажется, неплохой парнишка, – подумал я. – Веселый, открытый, общительный. Надо бы сойтись с ним поближе. Все лучше, чем слушать ходячую язву по фамилии Щербатин».
– А вот! – воскликнул вдруг Нуй. – Слышишь?
Я еще не слышал, но уже чувствовал, как начал тихонько дрожать воздух. Потом стал нарастать тяжелый угрожающий гул. Дрожь перешла на воду, по которой даже пошла мелкая рябь.
Гул перешел в рев, становящийся с каждой секундой все оглушительнее. Болото отозвалось на него, выпустив целые тучи пузырьков. И наконец, из дымки показался край здоровенной махины, плывущей по воздуху прямо на нас.
Она прошла низко-низко, казалось, до нее можно докинуть камень. Вся в струях дыма, в мареве дрожащего воздуха. Мне удалось разглядеть неровный, словно обглоданный низ космического судна, хотя в те минуты, честно сказать, было не до любования. Дрожащий рев двигателей заполнил мир, и в этом мире стало так тесно, что не осталось места для того, чтобы выпрямиться и вдохнуть полной грудью. У меня было такое чувство, словно меня на пару минут придавило бетонной плитой.
Часовой в те минуты из меня был, прямо скажу, никудышный. Целое стадо ревущих слонов могло пройти мимо – я бы ничего не заметил. Я зажмурился, съежился и ждал, когда небесный тяжеловоз пройдет наконец дальше.
Шум ослаб, зато сверху начала оседать какая-то едкая влага, скорее всего отработанное топливо. Все, кого я видел, начали чихать и вытирать слезящиеся глаза.
– Теперь смотри внимательно, – сказал Нуй, когда мы наконец пришли в себя.
– Куда? – не понял я, решив, что он хочет показать очередного плавучего жука.
– В болота смотри. От шума что угодно может быть – коровы из берлог побегут или дно провалится.
– О господи... – пробормотал я. – Какие еще коровы...
– И на воду смотри. Ивенки под водой с трубочками плавают. Что заметишь – говори мне.
От такой новости я на мгновение потерял бдительность, и холодная вода затекла-таки в мой гидрокостюм. Но я даже не обратил на это внимания, я во все глаза принялся смотреть на воду, под которой, согласно новым данным, могли плавать ивенки с трубочками.
Никогда еще я не был так внимателен и насторожен. Служил не за страх, а за совесть. Впрочем, нет. Все-таки за страх.
– Нуй, – позвал я дрогнувшим голосом, – а какое у них оружие?
– Тихо, – сказал он. – Потом.
«А если не замечу, – бродили в голове панические мысли. – А если не соображу вовремя...»
В этот момент неподалеку полыхнула огненная струя. Тут же к ней присоединилась еще одна – на левом фланге кого-то жгли. Послышались крики. Я весь сжался и подобрался, готовясь к отражению атаки. Но пока рядом было тихо, да и Нуй не проявлял особого беспокойства.
Огнеметы замолчали, однако там, на поверхности болота, продолжало коптить зловещее пламя. Как оказалось, это было последнее происшествие за день. Ничего так и не произошло, на меня никто не бросился, и Ную не пришлось спешить мне на помощь.
Я был этому ужасно рад и в то же время разочарован. Нет, больше все-таки рад. Для первого раза все сложилось неплохо. Я прошел через боевую, можно так сказать, операцию и остался жив. Значит, смогу жить и дальше.
Прошло какое-то время, и за нашими спинами раздалось лязганье и скрежет – по болоту шлепал антротанк. Устроившись на каком-то выступе, к нам добирался наш командир, кавалер-мастер Рафин-Е. Он объявил отбой, и мы с радостными возгласами принялись выползать из грязищи на твердь земную.
Голый бетон космопорта показался мне уютным и комфортным, как бархатный покров на царской кровати. Усталые команды, стряхивая грязь и воду, собирались в кучки и гутарили. Вдалеке, возле куполообразных зданий, возвышался корпус прибывшего транспорта. Это был поистине огромный корабль – он, пожалуй, мог накрыть своей тенью небольшой городской район. Правда, очертания он имел какие-то неопределенные. Нечто среднее между чайником и хлебным батоном.
Нас быстро и энергично построили по командам, затем подошли наши броневички, моментально загадив воздух выхлопами. Рассевшись по машинам, мы наконец перевели дух, но, как вскоре выяснилось, зря.
Поездка к дому продолжалась не более двух минут. Колонна неожиданно встала, в люк заглянул неизвестный офицер и в решительной форме предложил нам покинуть машины. Пехотинцы недовольно загудели, но поползли наружу.
Выбравшись, мы оказались практически под брюхом гигантского космического грузовика. Воняло какой-то химией, на поле все еще осыпалась мелкая гарь. Из чрева космолета тянулось десятка два трапов и транспортеров, бегали туда-сюда люди, шли непрерывной чередой тюки, ящики, контейнеры.
– Штурмовые команды, – сказал Нуй. – Пополнение.
В его голосе была и зависть, и легкое почтение, и та малая капля враждебности, которая почти всегда сопутствует и почтению, и зависти. Я тоже обратил внимание на новоприбывших – они как раз спускались по широкому трапу.
Штурмовики ничуть не походили на то пришибленное, испуганное, на все готовое стадо, в котором я находился последние дни. Каждый шел важно и неторопливо, у каждого в глазах светилось достоинство. Все обвешаны оружием, а также разными сумочками и футлярчиками, все мощные, массивные, угловатые. Даже жутковатые антротанки в сравнении с ними казались ходячими примусами.
– У каждого не меньше четвертого холо, – негромко сообщил Нуй. – А сюда приехали за пятым или шестым.
– А я недавно был в их жилом секторе, – заявил вдруг какой-то боец. – Класс! Комнатки на четыре койки. Еду девочки приносят. Экран с десятью интерактивными программами.
– А я еще слышал, – подключился другой, – у них сушилка микроволновая на входе. Пришел с дождя, прошел через рамку – и уже сухой.
– Ну, это брехня, – заметил всезнающий Нуй.
– А карабины видели? – сказал еще кто-то. – С локаторами через воду насквозь смотреть можно. И стреляют сами, как только кого почуют.
– А как, интересно, они знают, что не своего почуяли? – усмехнулись слушатели.
– Ну, надо специальную кнопку нажать... – Боец понял, что гонит чушь, и примолк.
Однако бойцы продолжали отпускать завистливые и восхищенные замечания, наблюдая, как штурмовики занимают их вездеходы и уезжают в свой замечательный жилой сектор. Я не стал им завидовать. Может, у них служба трудная, может, они там гибнут через одного...
Появились наши офицеры, полетели команды, беспорядочная толпа пехотинцев сразу пришла в движение.
– Построились... встали по трое... подровнялись... – слышалось с разных сторон.
Нас поспешно сбили в длинную колонну. Командиры ходили взад-вперед и ровняли строй криками и пинками. Бойцы и не пытались выглядеть бравыми – всех удручало, что в казарму придется плестись пешком.
Наконец тронулись. Команда «Маятник» тут же въехала в замыкающих нашей команды, подобное произошло и с другими. Снова возник бардак, снова послышались крики офицеров. Над ухом прозвенел голос Рафина-Е:
– Живо, живо, не задерживайте колонну!
Машинально он подогнал меня шлепком по каске. Прошел вперед и на кого-то наорал. Потом сказал, что за строй отвечает здоровяк Шилу, и куда-то исчез. Кажется, запрыгнул в проезжавший мимо вездеход.
– Как становятся офицерами? – спросил я у Нуя.
– Получишь холо – можешь стать офицером, если захочешь учиться. Но мало кто остается. Все спешат в Цивилизацию. А ты хочешь быть офицером?
– Нет-нет, просто спросил.
Оставшись без начальства, колонна сбавила темп, а затем потеряла вид колонны. Наш бедный Шилу, который отвечал за строй, только вздыхал, с тоской поглядывая на образовавшуюся толпу.
Мы тем временем вышли за пределы порта и оказались на дороге, пересекающей болота. Здесь было посуше, чем на той стороне бетонированного поля, даже росли крупные деревья. Команды брели вперед, бойцы вяло переговаривались. Некоторые останавливались, снимали гидрокостюмы и, слив из них воду, вешали на плечо. Я же мечтал поскорей избавиться от разрядника, который за это утро меня просто доконал.
Местность, судя по грудам самого разнообразного мусора, была обжитая. Параллельно дороге тянулись трубы и пучки кабелей, стояли невысокие решетчатые мачты, какие-то строения, подъемники. Потом я увидел на обочине сгоревший вездеход. Чуть позже – пехотный шлем, заботливо установленный на невысоком столбике.
– ...И под его усталыми шагами дрожит политая кровью земля, – раздался вдруг знакомый голос. Естественно, это был Щербатин. – И в глазах его печаль и усталость, и отметины давних схваток иссекли тело и душу, – продолжал глумиться он. – Но потемневший меч еще остер, взгляд суров, а начищенный щит блестит, как солнце. И пленные варвары ежатся под его взглядом, и десятки волов тянут упряжи, полные чужеземных сокровищ. И крепкие объятия темноокой красавицы встретят его у крыльца, и страстные губы сомкнутся на устах...
– На себя лучше посмотри, – безразлично отмахнулся я.
– Я уже смотрел. – Щербатин был в грязи по самую макушку и к тому же успел где-то разорвать новый гидрокостюм – здоровенный клок свисал на коленке.
– Где ты лазил, Щербатин? – спросил я.
– Где и был – на передовых рубежах Цивилизации. Слышал, шум стоял?
– Да неужели ты отличился?
– Больно надо! Там и без меня дураков хватало на амбразуры кидаться. Зато видел живого ивенка. Вернее, уже неживого. Вернее, то, что от него осталось.
– Что?! – Я даже остановился. – Значит, было нападение?
– И опять обошлись без тебя. Ах, какая досада!
– Да нет... Я просто думал, что...
– Вот-вот, пока некоторые думали, другие отстреливались изо всех сил.
– А третьи так драпали, что штаны порвали, – сказал я и бросил взгляд на разорванную штанину Щербатина.
– Ну, знаешь, у военного имущества жизнь короткая. А чем, интересно, ты занимался? Дай угадаю – предавался самоанализу? Или продумывал конспекты будущих трудов: «Рядовой Беня и раскол в повстанческом движении», «Поэт на войне: факты и воспоминания», «Моя война: заметки фронтового сочинителя»?
– Как же от тебя много болтовни, – разозлился я. – Вот пока тебя не было – хорошо, тихо...
– Не стоит хамить самому близкому другу, Беня. Я ведь знаю, тебе всегда требуются слушатели. Наверняка созрела очередная печаль. Кто, как не я, выслушает и поймет?
– Ты не поймешь.
– А ты хорошо объясни. Если толково объяснить, то и конь поймет. Ну, говори, чего тебе не хватает. Кофе в постель? Или романтики?
– Романтики. И кофе тоже.
– Ну-у... Кофе, быть может, со временем раздобудем. А романтики и так полно. Мы же покорители новых миров, Беня!
– Сошки мы мелкие. И романтики тут никакой.
– А она где-то есть? – ухмыльнулся Щербатин, который подобные эфирные понятия не признавал в принципе. – Ты ее видел?
– Есть. Обязательно есть, в том числе и военная. Потому что сочиняют песни про парашюты и голубые береты, потому что обвешивают значками солдатские хэбэшки, потому что... Потому что есть. Что, не так?
– Продолжай.
– А что продолжать? Ты можешь представить солдатскую песню о том, как важно защитить ульдров от ивенков? Или как здорово утвердить нетленные принципы Цивилизации?
– А вот и займись! Ты же тут поэт.
– Не буду. Знаю, что не получится. Потому что мы не на войне, а на ярмарке. И нужно нам только одно – побыстрей и подешевле заполучить свое холо.
– А как же наемники, Беня? Они тоже воюют за деньги, а тем не менее у них есть самобытная романтика. Читал «Солдат удачи»?
– Да что наемники? У нас там даже зэки, подыхающие от туберкулеза, поют о себе лирические песни. У нас, Щербатин, чем людям хуже, тем больше они этим гордятся!
– Что тебе надо, Беня? – не выдержал он. – Не хватает солдатских песен у костра? Или нечего записать в дембельский альбом?
– Не знаю... – сдался я. – Все какое-то ненастоящее. Нет стимула терпеть трудности, даже будущее холо не греет.
– Просто ты не знаешь, что даст тебе это холо. Посмотри программы – в казарме стоит большой экран...
– Да видел я. Не греет. Примитив. Нужны настоящие эмоции, а их словно специально вытравливают. У тебя была сегодня утренняя накачка? После того, чем нас пичкали, я хотел бросить свой огнемет и не поддаваться больше всеобщей глупости.
– Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, Беня, – поставил диагноз Щербатин. – Не надо поддаваться, надо бороться. Бороться за себя.
– Щербатин, ты же сам говорил, что Цивилизация – предел совершенства. Но живому человеку не нужно математическое совершенство. Нам разлиновали жизнь по клеточкам, и теперь мы должны ходить по ним, собирая в каждой клеточке по зернышку...
– Не по клеточкам, Беня, – тихо, но твердо поправил Щербатин. – Не по клеточкам, а по линиям. По желтым линиям. Или по синим, по красным – смотря какое у тебя холо.
Я все ждал, когда он начнет глумиться. Однако он слушал и, кажется, понимал меня. Возможно, я наконец задел его за живое.
– М-да, что-то в этом есть... – пробормотал он. – Знаешь, что я еще заметил? Никто не знает имени императора.
– Какого императора?
– Вот, ты тоже не знаешь. Ну не императора, а, скажем, президента. Или царя всея Цивилизации. Самого большого человека, одним словом.
– А мне это и неинтересно.
– С одной стороны, это объяснимо, – продолжал Щербатин. – Хорошее правительство никого не интересует, его не замечают.
– А оно здесь хорошее? – тут же усомнился я.
– А что, у тебя есть к нему конкретные претензии?
– Конечно! Людей используют в качестве ограды, а техника...
– Стоп. У тебя есть претензии к правительству? Не к командованию, не к военной администрации, а к высшему правительству?
– Не знаю, – растерялся я. – Ни хорошего, ни плохого сказать не могу. Я его и в глаза-то не видел.
– Верно. Вообще, нет ощущения, что за всей этой Цивилизацией стоит личность или даже группа личностей. Кажется, что нами движет само общество. И не на кого злиться, если что не так.
– Но и славить тоже некого!
– Да-да! А это не кажется тебе странным? Все-таки на войне имя правителя должно что-то значить, однако его даже не знают. И вообще, пропаганда здесь в зачаточном состоянии. Идеи цивилизаторства никого не вдохновляют. Пропагандистский лозунг тут простой – заслужи себе лучшую жизнь. Выплыви из серой массы. Стань выше, чем сосед.
– Но мне этого мало! Я же человек, я не живу хлебом единым. Порядок не может держаться только на кормушке, нужно еще что-то. Патриотизм, например.
– А вот посмотришь, – пообещал Щербатин. – Поживешь, полетаешь, поглядишь на людей. И сам убедишься, крепкая ли это штука – Цивилизация. А если беспокоишься, что твоя нежная душа деградирует, то... Что ж, значит, такая хреновая у тебя душа.
* * *
Перед обедом было построение, сдача анализов медикам, ругань и неразбериха – в общем, все то, что мы уже видели. Командир наш так и не появился, никаких планов на послеобеденное время объявлено не было.
Я с чистой совестью отправился в казарму, чтобы отдохнуть и подсушить вымокшую одежду. Неутомимый Щербатин звал меня осмотреть местные достопримечательности, но я уже вытянулся на кровати и ничего больше не желал.
В казарме стоял гомон и шорох. Пехота занималась в основном тем, что латала одежонку, потрепанную в ратных трудах. Многие разбрелись по территории базы. Некоторые уселись возле большого экрана, по которому с утра до вечера передавали картинки из разных уголков Цивилизации.
«Интересно, есть здесь развлечения, кроме этого экрана? – подумал я. – Обязательно должны быть развлечения, иначе люди охренеют. А может, так и надо, чтобы мы охренели?»
И тут ко мне подошел Нуй. Он присел на край кровати и протянул небольшую коричневую бутылочку.
– Выпей, я больше не хочу.
– Что это?
– Тебе понравится. – Он безмятежно улыбнулся.
Я сделал глоток. Это было что-то сладковатое, слегка щиплющее язык. Впрочем, вкус мне понравился.
– Пей еще, сейчас подействует.
– Что подействует? Это спиртное?
– Ага, вроде того, – кивнул Нуй и снова рассмеялся. Мне и раньше следовало заметить, что он подошел ко мне уже подозрительно веселый.
Я пил маленькими глотками. После однообразного комбикорма любой новый вкус казался наслаждением. Наконец, прикончив бутылочку, поставил ее на пол. Нуй тут же ее подобрал, сунув за пазуху.
Вместо знакомого опьянения пришла какая-то дурашливая веселость. Мы переглянулись с Нуем, не выдержали и рассмеялись.
– Откуда это у тебя? – спросил я. – Тут можно это достать?
– Мне полагается, – сказал Нуй, продолжая улыбаться. – Все-таки второе холо.
– У тебя второе холо? – Я привстал на кровати. – Так какого черта ты еще здесь? Любишь трудности?
Тут я не выдержал и снова рассмеялся, как последний идиот. Глядя на меня, засмеялся и Нуй.
– Побуду еще чуть, – сказал он наконец. – Подкоплю уцим. Там ведь со вторым холо тоже не очень здорово.
– Ну не знаю, – вздохнул я. – Я тут только пару дней сижу, а уже мечтаю поскорей убраться.
– Привыкнешь, – беспечно махнул рукой Нуй. – Тебе просто скучно. Ты еще ничего тут не знаешь, тебе ничего нельзя.
– А тебе что можно, кроме этого? – Я изобразил руками бутылочку, и от этого меня снова пробило на смешок.
– Я посвободней. Могу в гражданский сектор заходить. Могу другую одежду надевать. Могу с женщинами знакомиться.
– А меня познакомишь? – Тут я просто заржал. Сам от себя не ожидал такого – даже слезы выступили.
– Тебе нельзя, – ответил Нуй, тоже давясь от смеха. – С нулевым холо можешь только смотреть через забор.
Мы просто повалились друг на друга – так нас душил смех.
– Ну ладно, – произнес я, успокоившись. – Женщины – это хорошо, а не боишься, что без головы тут останешься?
– В любом месте можно без головы остаться, – заметил Нуй, перестав улыбаться. – И даже быстрей, чем здесь. Без головы останутся те, кому она ни к чему. Нужно всегда хорошо думать. – Он потыкал себя пальцем в лоб. – Я тут уже давно, я знаю.
– Давно – это сколько?
– Два периода. – Он скромно потупил глаза. – То есть не очень давно. Но долго.
– Нуй, а как ты вообще сюда попал? Где был раньше, чем занимался?
– Дома был, как все. – Он вздохнул и закатил свои лягушачьи глазки. – Не очень далеко, четвертое удаление. Там хорошо, там нет этих чертовых болот.
– Скучаешь? – с пониманием проговорил я.
– Нет-нет! – Он даже замахал руками. – Совсем не скучаю. Я же сам согласился.
– На что согласился?
– Уйти на Обонаху.
– Куда? Какая еще Обонаха?
– Не Обонаха, а Обонаху. Так надо правильно говорить. Это страна, которая за облаками.
– Вот оно что...
– Сюда хотят все, но боятся, потому что попадают только везучие. Даже тех, кто ловит пышь над черными ямами, Обонаху не всегда принимает.
– Расскажи мне про тех, кто ловит пышь, – попросил я.
– Зачем? – Нуй искренне удивился.
– Мне всегда хотелось узнать, как ловят пышь над ямами. Мне это жутко интересно, Нуй. Правда.
Не говорить же, что мне просто скучно и охота послушать что-нибудь из межгалактического фольклора?
– Ну ладно. – Он перевел дыхание и задумался, положив руки на колени. – Есть черные ямы. Вообще их много, а около нашей деревни было две. Они такие глубокие, что не видно дна – только одна чернота внизу. Если в ямку бросить камень – он не упадет, а подпрыгнет и улетит. А если прыгнуть самому – тоже полетишь наверх.
– Почему? Оттуда дует ветер?
– Нет, ничего не дует. Я же говорю – это черные ямы. Всем известно, что в них нельзя упасть. А еще над ними летает пышь, и ее можно есть. Она большая. Целую улицу можно накормить одной пышью. Но только ее трудно поймать...
– Пышь – это птица?
– Нет, пышь – она серая и круглая. Глаз у нее нет, но она все равно тебя видит. У нас в деревне только я и еще трое не боялись ее ловить.
– А она опасная?
– Она – нет. А летать за ней опасно. Охотника привязывают к длинной веревке, и он прыгает на яму. И я прыгал. Иногда целый день приходилось летать, пока увидишь пышь. Нужно не шевелиться и не смотреть, тогда она подлетит близко. Вот тут в нее нужно скорей втыкать гарпун и поворачивать его, чтоб не соскочила. А потом – дергаешь за веревку, и тебя тянут вниз вместе с пышью.
– Нуй, а страшно было летать над ямой?
– Конечно! Летишь высоко-высоко, домики под тобой, как ноготки. Я надевал на руки холщовые мешки, чтобы ими грести. Потому что, если ветер отнесет от ямы – упадешь и обязательно расшибешься. А еще бывает, что веревка старая. Порвется – улетишь высоко-высоко, на Обонаху.
– И ты улетел прямо из ямы – сюда?
– Нет, что ты! Обонаху не всех принимает. В одной деревне человек так улетел... Он не виноват, ему веревку срубили. Из города ведь тоже за пышью прилетают, только они на машинах. Вот такой машиной ему и перебило веревку. Улетел наверх, два дня не было. Родные радовались, что его приняло Обонаху. А потом вдруг упал – прямо на свой дом. И крышу пробил, и пол – прямо в землю ушел.
– Не приняло его, значит, Обонаху?
– Не приняло. А однажды в деревню пришел человек и сказал, что может увести самых молодых и сильных на Обонаху. Только за это он взял мой дом и другие вещи. Мне и не жалко – зачем оно мне здесь?
– И что, пришлось прыгать в яму без веревки?
– Нет, мы долго шли по степи, потом поднялись в горы. Нас много там собралось – тысячи. Люди текли и текли по дороге, как река. Там была деревня, вся из железа. Нам сказали, что нужно только уснуть, а проснешься уже на Обонаху.
– А если б обманули? Вот уснул бы, а потом проснулся – ни железной деревни, ни Обонаху. И дом с имуществом уже отдал.
– Нас же тысячи! – сверкнул глазами Нуй. – Нельзя обмануть столько людей.
– Можно, – тихо усмехнулся я.
– Вот и все. – Нуй улыбнулся. – Вот я и здесь.
– Нравится?
– Конечно! – Он рассмеялся. – Дома я, бывало, кушал не каждый день. А тут – только и знай, к кормушке подходи за добавкой.
– А знаешь, я тоже отдал и дом, и все вещи, чтобы попасть на Обонаху. Вернее, не отдал, а... просто у меня теперь ничего нет. Совсем ничего.
– Будет, – убежденно изрек Нуй. – Тут у всех сначала ничего нет, а потом все есть.
– Прямо у всех? – усомнился я.
– У всех. Ты честно служишь Обонаху, а Обонаху без обмана служит тебе. Больше служишь – больше получаешь. Я проверял, так и есть.
«Хорошо ему, – с тоской подумал я. – Для него Цивилизация – всемогущий и заботливый бог. И можно ни о чем не волноваться».
– Спасибо, что помог на болотах, – сказал я. – Я ведь в первый раз, меня никто этому не учил.
– Учат только тех, у кого есть холо. Но ты не волнуйся, я буду тебе все объяснять и показывать.
– Спасибо, Нуй. И за это тоже спасибо. – Я снова изобразил бутылку, и мы опять рассмеялись. Хотя смеяться уже не хотелось, действие напитка иссякло.
– Завтра еще принесу. – Было видно, что ему в удовольствие меня радовать. Да и мне было приятно, что наконец-то среди серого стада выделился симпатичный парень, с которым хорошо просто дружить. Не то что Щербатин, который только и знает, что посмеиваться и унижать.
Тут вдруг появился и он сам, легок на помине. Глаза беспокойно бегали, под курткой что-то топорщилось.
Увидев Щербатина, Нуй почему-то смутился, спрятал глаза и тихонько удалился. Щербатин сел на его место и перевел дух.
– Гляди, – сказал он. – Выцыганил обратно.
Он извлек на свет свой шитый золотом халат. Вернее, конечно, не свой, а пропавшего без вести Дядюшки Лу, нашего незабвенного капитана.
– Поздравляю, – кисло усмехнулся я. – Можно сказать, вещь первой необходимости достал. Будешь на парады надевать.
– Что смог, то и достал, – отмахнулся Щербатин. – А про необходимость мы потом поговорим. Кто это тут был сейчас?
– Так, знакомый. Вина мне, между прочим, принес.
– Откуда? – деловито поинтересовался Щербатин.
– Оттуда. У него второе холо. Говорит, за два периода нажил.
– Н-да? – Мой приятель удивленно пошевелил бровями. – Может, он какой-нибудь герой войны? Второе холо, говоришь, и не офицер?
– Не всем хочется быть начальниками.
– Да, не всем. А некоторые, – он выразительно бросил на меня взгляд, – просто неспособны. Ладно, позже познакомишь меня с этим суперсолдатом. Как, говоришь, его зовут?
– Нуй. Просто Нуй.
– Просто Нуй, надо же. Даже не двойное имя. Ты знаешь, Беня, что после второго холо можно брать двойное имя?
– Не знаю. А зачем?
– Тебе виднее, зачем. Ты у нас любитель мелких внешних эффектов.
– Если это так, верну себя прежнее имя – Борис Еникеев. И никаких эффектов.
– Слишком длинно. Как вашего командира зовут – Мафин-Е?
– Рафин-Е.
– Ну вот, видишь? Коротко и ясно. И ты, Беня, себе буковку «е» приставь. Только не в конце, а спереди...
– Щербатин!.. – рассердился я.
– Тихо, тихо... Главное, чтобы было коротко и звучно. Почему молодежь любит переделывать имена на американский манер? Потому что они звучные! Максим – Макс, Денис – Ден. Ну а Беня – это, конечно, Бен...
Мне захотелось, чтобы он ушел, а вместо него вернулся добросердечный Нуй. Я бы с удовольствием еще послушал, как он ловил пышь над черной ямой, как порхал в солнечных лучах на простых холщовых крыльях. Его открытая чистая улыбка помогала мне жить.
– А зря ты со мной гулять не пошел, – сказал Щербатин. – Побродил бы, поглядел, как народ тут живет.
– И как он живет?
– А вот пошли в следующий раз, увидишь. Тут, кстати, есть гражданский сектор. Там всякие специалисты живут – строители, энергетики. Я через забор глянул – город как город, дома, улицы. Не то что наша промзона.
– А пивбар там есть?
– Не спрашивал. Но говорят, там автоматы выдают напитки. Без всяких денег, сколько хочешь.
– Хорошо, в следующий раз идем вместе.
– Губу-то не раскатывай. Тут для тебя желтая линия нарисована, чтоб куда не надо не совался. Только по ней никуда не придешь. Гараж, авиабаза, склад барахла да еще пара мест не лучше.
– Завтра посмотрим.
– Сегодня надо было смотреть. Завтра загонят на весь день в болото – и смотри на лягушек.
– Кстати, Щербатин, ты не выяснил, есть ли на планете что-нибудь, кроме болот?
– Что конкретно тебя интересует, Беня?
– Уютные леса и веселые лужайки. А также живописные склоны гор и песчаные морские пляжи. Неужели нельзя было это чертову базу устроить в каком-нибудь другом месте?
– Пока не знаю. Завтра спроси на политзанятиях у героического дедушки.
Мне надоела кровать, надоел Щербатин, и я отправился к экрану, чтобы увидеть наконец обещанную мне счастливую цивилизованную жизнь.
Там сидело уже человек пятьдесят бойцов. Одни дремали, другие болтали, а третьи, напротив, во все глаза смотрели на экран.
Изображение было довольно паршивым – зернистым, нечетким, с размазанными цветами. Для нас – людей начального уровня – поставили самый дрянной экран, который сыскался на военных складах. Глупо обижаться, понимал я, ведь качественные картинки должны доставаться людям более почтенным, набравшим достаточное количество уцим.
Собственно, ничего захватывающего я увидеть не надеялся. Сначала показывали разноцветные многоэтажные города на берегах лазурных заливов, счастливых граждан, качающихся на волнах. Все, как дома. Прав Щербатин – люди везде одинаковые.
Потом какая-то тетка с неимоверно пухлыми губами долго и натужно рассказывала о своей судьбе: как теряла она здоровье в шахтах на исторической родине, как решила стать гражданкой Цивилизации и начала с заготовки растительной массы на жарких плантациях. И вот теперь она живет в одном из внутренних миров, почти в самом центре, занимается дизайнерским оформлением поселений на вновь открытых форпостах Цивилизации. Наверно, есть шанс встретить ее здесь, на Водавии. Только где тут ее дизайн?
Затем был репортаж с отдаленной планеты, где целый материк отдали под гигантский пансионат для стариков. Нам показывали кудрявые рощи, извилистые дорожки на холмах, хорошенькие, как игрушки, домики с балкончиками. Счастливые дедушки и бабушки прогуливались, играли в большие яркие мячи, катались на маленьких машинках, совершали воздушные экскурсии над ущельями.
Я вскоре начал зевать, и не только я. Человек пятнадцать уснули, скорчившись на стульях. А на экране уже другой счастливый гражданин вспоминал этапы своего становления и накопления уцим.
«Ну и ладно, – подумал я. – Помучаюсь, как все, скоплю на спокойную жизнь в каком-нибудь райском уголке. А там уж займусь спокойно творчеством. И плевать мне на все...»
* * *
Снова сирена, снова грохот кроватей, влажная одежда и очереди к умывальникам. Потом – построение перед выходом, где к нам подошел героический дедушка-агитатор. Теперь он ничего не сказал, лишь посмотрел с тревожным родительским сочувствием, пожевал губами и пошел себе дальше.
Свой электрошокер я сдать, конечно, забыл. Прошло уже несколько дней, но я так уставал, что каждый вечер эта мысль вылетала из головы. И вновь тяжеленная батарея перетягивала меня набок. Кавалер-мастер Рафин-Е прошелся вдоль строя, недовольно поджимая губы. В руках он крутил какую-то черную палочку. Наконец остановился возле бойца по имени Арах и ткнул ему в живот пальцем.
– Нож где? А?
– Нож?.. – Арах растерялся. – Э-э... Там он. – Он нелепо махнул рукой. – Обронил в болотах.
Арах был щуплым, сутулым и вечно каким-то растрепанным. Редко случалось, чтобы он поутру вспомнил о том, что нужно поменять одноразовые носки. Над ним смеялись практически все. Все, кроме меня. Не я ли частенько бывал таким же чудиком и растеряхой?
– Обронил в болотах? – Рафин-Е свирепо зашевелил ноздрями, начав постукивать своей черной палочкой по ладони. – А за каким чертом ты его там доставал? Кого ты, интересно, собирался там резать? А может, ты остановил им десяток-другой ивенков, когда я отвернулся?
В строю промелькнули ухмылки. Смешно было представить, как пришибленный, вечно испуганный Арах дерется с десятком ивенков.
– Э-э... – Арах поник. – Так получилось... – Он испуганно заморгал.
– Минус двадцать уцим за утрату имущества, – холодно процедил кавалер-мастер. – Вечером получишь на складе новый нож.
Он снова двинулся вдоль строя. Я молил, чтобы он прошел мимо, однако он остановился как раз рядом. Оглядел меня, недовольно морщась, коснулся своей палочкой батареи разрядника. Потом что-то пробурчал и, наконец, пошел дальше.
– Арах уже столько потерял, – шепнул мне Нуй, – что, наверно, только за долги и служит. Следил бы за вещами – давно бы получил холо.
Мне не хотелось повторить судьбу Араха, и я невольно положил руку на батарею. Не хватало только потерять ее, а потом неизвестно сколько отрабатывать.
– Сегодня работаем за пределами внешнего периметра, – объявил наконец командир. – Добираемся воздухом. Стоим в оцеплении на монтаже энергетической вышки. Как всегда, за безопасность гражданских лиц отвечаем... вернее, вы отвечаете собственным заработком. Если пострадает хоть один специалист – с группы снимается две тысячи уцим. А теперь откройте ранцы.
Мы зашевелились, выползая из ремней, защелкали пряжками.
– У каждого, – продолжал Рафин-Е, – должен быть комплект для ремонта гидрокостюма, носовые фильтры и полный набор средств от насекомых.
Я, как и все остальные, перебрал все коробочки и флакончики, которые лежали у меня нетронутыми.
– Там сухо, вышка ставится на острове, – наставлял командир, – однако высаживаться из реапланов будем в болоте, чтобы заранее осмотреть прилегающую территорию. Монтажники начнут прибывать только после того, как все команды встанут на посты. И предупреждаю – женщин там не будет. Только попробуйте кто-нибудь убежать с поста! А теперь – по желтой линии на авиабазу – бегом!
Я подхватил батарею под мышку и ринулся вслед за командой. На аэробазе я оказался впервые. Это была длинная бетонированная площадка, вся обожженная реактивными выхлопами. В дальнем ее конце серыми буграми поднимались ангары и вышка корректировщиков.
Я поразмышлял, почему бы не разместить базу на поле космопорта – там было полно места. Уже позже я узнал, что малую авиацию специально убрали подальше от космических кораблей из-за частых аварий.
Мы топали по плитам, и они заметно дрожали. Чувствовалось, что все здесь поставлено на болоте. Нас ждали реапланы, выстроившиеся в ровную линейку. Заостренный нос и массивная корма делали их похожими на утюги.
В тот момент, когда мы подбегали к раскрытым люкам, команда «Заслон» уже погрузилась. Их машины медленно поднимались в клубах пыли. От свиста двигателей закладывало уши, каменная крошка мела по бетону, словно колючая вьюга.
Едва успели разместиться на скамейках и накинуть ремни, как машина пошла на взлет. Внутри шум двигателей не так давил на уши, можно было даже поговорить. Машина тряслась и качалась, набирая высоту, потом перешла в режим планирования.
Я очутился в компании малознакомых людей. Их было двенадцать – столько вмещает кабина реаплана. Конечно, я их знал – они все были бойцами команды «Крысолов». Но тем не менее они оставались посторонними. Когда попадаешь в новую компанию, все поначалу кажутся чужими и на одно лицо. Но вот начинаешь замечать индивидуальности, выделяешь то одного, то другого. С одним поговоришь, с другим пошутишь – и вот уже завязались отношения.
Здесь так не получалось. Соратники так и остались для меня людьми малознакомыми, ничем не примечательными. Некоторых я, правда, уже знал по именам, но даже их иногда путал между собой. Разве что Шилу, самый здоровый и потому заметный. И, конечно, Нуй... Но он летел в другой машине.
– Слыхали, вчера два реаплана столкнулись? – подал голос один из бойцов. – Полные баки горючего, всех в клочья порвало. Даже, говорят, остатки до земли не долетели.
– Часто что-то они стали падать, – горестно вздохнул другой боец. – Я сам видел, как реаплан ангар протаранил. Огонь до неба. Даже обломки разбирать не стали, заровняли место вездеходами.
– Сегодня много машин в воздухе, – заметил боец, которого я знал под именем Ояз. – Даю гарантию, опять кто-нибудь расшибется.
– Не каркай! На себя накличешь...
– Ой! – встрепенулся кто-то в дальнем конце кабины. – Слышите? Трещит, слышите? Хвост отваливается!!!
– Авария! – крикнули над ухом.
Я готов был завопить, заметаться по кабине, но вдруг заметил, что бойцы сидят на своих местах и смотрят только на меня. В следующий момент все заржали.
Понятно. Юморок. Прописка новобранца. Я ухмыльнулся и сделал вид, что ни капельки не обиделся. А сам начал думать, как бы отомстить. Может, громким голосом потребовать предъявить билетики? Погляжу, какие у них будут рожи. Впрочем, нет, не поймут...
Машина летела, чуть покачиваясь, под ногами каталась какая-то железка. Я пробовал выглядывать в окна, но еще было утро – все внизу закрывал плотный туман.
Неожиданно стало больно ушам. Все как-то сразу зашевелились, потянулись к ранцам и огнеметам. Мы снижались, окунаясь прямо в туман. Машина, покачиваясь, как на волнах, зависла над разбуженной поверхностью болота. Реактивные струи поднимали в воздух огромные грязные фонтаны, и мы один за другим прыгали, окунаясь сразу по пояс.
Неподалеку болтался еще один реаплан, из него точно так же в фонтанах грязи вываливались пехотинцы. В тумане они казались размытыми, быстро исчезающими пятнами.
– В цепь! В цепь! – орал наш командир, яростно оттирая капли грязи с лица. Потом поднес к лицу черную коробочку радиостанции и некоторое время вел с кем-то переговоры. Наконец, поднял обеими руками белую трубочку ракетницы и выстрелил. Рубиновая звезда, прожигая туман, поднялась, притормозила и зависла на одном месте.
– Движемся на ориентир! – крикнул Рафин-Е, подгоняя бойцов шлепками по спине.
Реапланы натужно завыли и ушли вверх, растворившись в белом молоке. Мы остались одни в белом безмолвии, и лишь красная ракета указывала путь, но и она скоро должна была погаснуть. Отовсюду слышалось чавканье грязи, бормотание недовольных пехотинцев да еще утробное бульканье из чрева болот.
Мы пошли. Меньше всего это напоминало прочесывание местности. Посмотреть со стороны – кучка грязных, уставших и злых людей пытается выбраться из трясины. Рафин-Е уже охрип, пытаясь выстроить нас в цепь, однако попытки эти выглядели наивно. Не мы выбирали себе путь – болото решало, где мы можем пройти, а где лучше сделать крюк.
Я все пытался высмотреть Нуя. Наконец увидел, окликнул. Нуй улыбнулся, помахал рукой, и мы начали сближаться. Он шел умело – не загребал грязь ногами, а высоко поднимал их, медленно и тщательно переставляя. Я попробовал – действительно, так легче.
– Ничего, скоро будет сухо, – пообещал Нуй, оказавшись рядом. – Я эти места знаю.
– Вот и надо было высаживаться, где сухо, – высказал я наивное и заведомо невыполнимое пожелание.
– Ты же слышал, – смиренно вздохнул Нуй, – нужно просмотреть окрестности. Если кто прячется – спугнуть.
– А если не испугаются?
– Что? Нет, не бойся, нападать не станут. Вон нас сколько...
И в самом деле, голоса и шлепанье солдатских ног доносились отовсюду. Кое-где сквозь туман мелькали округлости пехотных шлемов – там шли другие команды. Было, в общем-то, почти не страшно.
Потом над головой с ревом промчалось звено реапланов, которые выглядели сквозь дымку стремительными летящими призраками. А еще через пару минут низко над нами прошел довольно странный аппарат. Кабина и корма располагались как бы отдельно, а между ними – ажурная решетчатая конструкция. Нуй пояснил, что это машина для переброски антротанков.
– Не вижу ориентир, – услышал я голос Рафина-Е. Он забрался на островок и вглядывался в туман, держа перед лицом рацию. – Дайте общий ориентир на нашу сторону. Повторяю, дайте ориентир «Крысолову»...
«Вот сожрет его какой-нибудь местный крокодил, – подумал я, – останемся и без командира, и без ориентира. Так и будем блуждать в тумане до скончания веков».
– Гляди, – сказал Нуй, вытягивая руку вперед. – Это ориентир.
Действительно, где-то за туманом поднялся в небо тусклый желтый луч. Он то прибавлял яркости, то вдруг совсем пропадал. Упругое дно болота тем временем становилось выше, грязь уже не доставала до колен. Чаще стали попадаться островки с пышными кустами и толстыми корявыми деревьями. Редел и туман.
По всему было видно, что скоро под ногами станет сухо, мы приободрились. Наконец первый из нашей команды ступил на твердую землю и попрыгал на месте, стряхивая с себя комки грязи. Это было просто счастье – не больше и не меньше. Мне казалось, что все кончилось и осталось только отдыхать.
На самом деле ничего еще не начиналось.
– В цепь! – скомандовал Рафин-Е, уже в который раз за сегодня. – И замолчали. Движемся быстро, но тихо. Ориентир прежний.
Берег поднимался пологим склоном, на котором произрастал довольно жиденький и блеклый лесок. Луч света по-прежнему упирался в небо, так что опасность заблудиться нам не грозила. «Как там Щербатин? – с легкой грустью подумалось мне. – Проклинает день, когда родился? Или, наоборот, пристроился где-нибудь в обозе?»
Под ногами пружинила перепревшая растительность. Идти было, в общем, нетрудно, хотя по-прежнему чертовски хотелось сорвать с ремня батарею, раскрутить ее на ремне и забросить далеко-далеко. В лесу стояла тишина, возгласы и ругательства стихли. Появилось тревожное чувство угрозы, глядящей на нас из-за неплотной стены деревьев.
Я заметил, что и командир побаивается. Он шел и невольно горбился, его глаза беспокойно бегали. Почему-то совсем не было видно и слышно смежных команд, «Крысолов» двигался в одиночестве.
И вдруг боец, шедший впереди всех, остановился, предостерегающе расставив руки в стороны. Мы тут же застыли, тревожно переглядываясь.
– Что там, Улса? – спросил командир.
– Машины стоят. – У бойца было волнение в голосе. – Их машины.
– Я знаю, там дорога. – Рафин-Е небрежно махнул рукой. – Пошли, там чисто.
Бойцы нерешительно сдвинулись с места. Сквозь деревья уже были видны черные пятна – кузова сгоревших машин. Через минуту мы вышли на дорогу – неширокую хорошо утоптанную полосу, змеящуюся среди деревьев.
Остатки машин стояли в цепочку. Видимо, они шли караваном, пока их не уничтожили... кто?
– Нуй, это наши вездеходы? – спросил я.
– Нет, это их боевые колесницы.
– Чьи?
– Ивенков.
Это были все-таки машины, а не колесницы и не повозки. Хотя и неуклюжие, как поделки неумелого ребенка. Я видел почерневшие от огня зубчатые колеса, цепи, тяги.
На дороге все невольно задержались, примолкли. Даже наш кавалер-мастер со скептической миной прошелся вдоль обугленных остовов и наклонился, что-то разглядывая.
– Вон они, – шепотом произнес Нуй. – Видишь? Вон ивенки.
– Где? – Я чуть не подскочил.
– За обочиной. Вон там...
Я увидел. Мне не стоило бояться, поскольку ивенками Нуй назвал несколько скорченных головешек, лежащих вповалку на траве. Их обугленные руки тянулись к небесам, вместо глаз зияли черные провалы.
– Кто это сделал? – спросил я. – Это штурмовики?
– Думаю, это ульдры, – сказал Нуй. – Штурмовики занимаются совсем другими делами.
Тихий, словно вымерший лес, груда обугленных трупов, замершие навечно машины – все это настроило меня на тревожный лад. Я думал, каково это – по лесу движется вереница машин, вдруг волна огня обрушивается из-за деревьев, люди кричат, мечутся и неотвратимо гибнут. Пусть даже враги – все равно люди. Мне мерещился разбойничий свист и какой-то дьявольский хохот, отраженный эхом из прошлого.
– Они здесь были! – воскликнул вдруг Улса.
Он стоял на обочине рядом с невысоким гладко оструганным столбиком из темного дерева. Столбик был расщеплен у вершины, в развилку вставили палку. Получилось что-то вроде треугольника на подставке, внутри его была закреплена мертвая птица с черными крыльями и белой головой.
– Это их знак скорби, – сказал Нуй. – Он всегда появляется там, где убивают ивенка. Их находят даже на самой базе, внутри периметра.
Меня прошибло холодом. Оказывается, по базе вовсю гуляют ивенки, ставят свои надгробные столбики.
– Что, тоже поскорбеть решили?! – рявкнул из-за спины Рафин-Е. – А ну, отошли отсюда быстренько! Дай-ка сюда... – Он взял у Нуя огнемет.
Огненный плевок жарко обнял траурный столбик, оставив на его месте небольшой догорающий костер. Я подумал, что и человеческое тело, должно быть, горит так же быстро. Я уже знал, что наши огнеметы заряжены каким-то особым высокотемпературным составом.
– Пусть теперь побесятся, – ухмыльнулся Рафин-Е, возвращая оружие хозяину. И тут его взгляд упал на меня. – Ну что, новичок! – Он неприятно рассмеялся. – Посмотрел в лицо врага?
Я еще долго раздумывал, что он такое имел в виду и стоит ли на него обижаться. Нуй как-то потух, замолчал, потом сказал мне:
– Зря он это сделал. Нельзя трогать чужие памятники. Плохо будет...
Стоило нам пройти еще полсотни шагов, как впередиидущий Улса снова всех остановил.
– Капуста, – сказал он, многозначительно переглянувшись с командиром.
– Вижу, – процедил тот, затем тихо выругался и достал из-за ремня свою рацию. Никто не слышал, о чем Рафин-Е договаривался – он отошел в сторону. Вскоре вернулся и сухо объявил: – Все сжечь – и продолжать движение.
Бойцы защелкали предохранителями огнеметов и разошлись в широкую цепь, в которой нашлось место и мне. Я наконец увидел то, что называли капустой. Мне эти растения больше напомнили кактусы – высокие, в человеческий рост, продолговатые мясистые стебли и заостренные листья с бордовой каемкой.
Капуста росла среди леса широким пышным островом и смотрелась вполне живописно. Я пока не знал, зачем ее жечь. Я волновался, потому что еще ни разу не пользовался огнеметом.
Оказалось, ничего сложного. Наша огнедышащая команда начала наступление. Лавина пламени выплеснулась на заросли капусты, мгновенно сожрав немалую ее часть. От алчных вздохов огнеметов дрожал воздух. Стоял ощутимый жар, дождем летели горящие капли. Пламя на земле выдыхалось, едва проглотив очередной куст, мы шли, не останавливаясь, а под ногами плясали злобные красные язычки.
У меня как-то быстро вышел весь баллончик, я вставил новый и хотел продолжать, но Нуй меня остановил:
– Побереги. Без тебя справимся.
– Нуй, – меня потянуло на разговоры, – а зачем это?
– Это капустный сад ивенков. Когда капуста созревает, обязательно кто-то из них находится рядом, чтобы отгонять диких коров. Или просто поесть. Где капуста – там всегда ивенки. Они без нее жить не могут, они ее едят с утра до ночи.
Я на это только присвистнул. Оказывается, мы идем по самой что ни на есть вражеской территории.
После нас на зеленом теле леса осталась дымящаяся черная полоса. Деревья сгорать отказывались, они только корчились под огнем, скрипели и щелкали. Казалось, что они кричат, как живые. Я мимоходом обернулся, чтобы взглянуть напоследок на картину опустошения и сохранить ее в памяти. И в тот же миг моя нога за что-то зацепилась.
Я едва не грохнулся, хорошо, что Шилу успел схватить меня за плечо.
– Ну-ка, ну-ка... – к нам подошел командир.
В первую секунду мне показалось, что это кусок обгоревшего дерева, просто коряга. Но это был человек. Огонь сделал из него обугленную колоду. Труп еще дымился и слегка потрескивал.
– Надо же, – покачал головой Шилу. – Даже не пикнул, пока горел.
– Он просто не успел, – фыркнул командир, переворачивая тело ногой. – Он даже не понял, что поджарился. Ну все! – Рафин-Е сердито посмотрел на нас. – Продолжайте движение.
– Ты чего? – спросил Нуй, взглянув на мое лицо.
– Ничего, просто так...
– Испугался, что ли? Не бойся! – Он похлопал меня по плечу, глаза его весело блеснули. – Никто тебя не тронет, здесь вообще наша земля.
– Наша? – с сомнением проговорил я. – А что ж они на нашей земле огороды свои разводят?
– Ивенки всегда сажают капусту, где мы побывали. Они думают, что капуста после нас землю очищает. Здесь раньше вышка стояла, скоро увидишь.
– А почему теперь не стоит? Враги снесли?
– Нет, в нее реаплан врезался.
Действительно, через пару минут я увидел вышку. Ржавая изломанная труба валялась на склоне холма, вся оплетенная растениями. У надломленного основания торчала такая же ржавая заросшая будка с черными провалами окон. Шилу на всякий случай прожарил ее из огнемета.
– Если заблудишься, отобьешься от своих в болоте, – продолжал поучать меня Нуй, – тоже можешь есть капусту. На вкус – как трава, но прокормиться пару дней можно. И сочная – не придется пить из болота.
Я был согласен обойтись без капусты и никогда в жизни ее не пробовать, лишь бы не отбиваться от своих в болотах. И не шарить по огородам ивенков, где в любой момент можно наткнуться на хозяев.
Световой ориентир уже нависал над нами, однако я так и не увидел, откуда бьет луч. Нас окликнули с поста-секрета, Рафин-Е пошел договариваться. Потом вернулся и сказал, что именно здесь мы и встанем в оцепление. Вернее, ляжем или сядем.
Мне досталась ямка, в которой я вполне удобно расположился, подложив под себя ранец. Огромной удачей было то, что нас не заставили сегодня плавать в болоте и нюхать испарения. Одним словом, не служба, а курорт. Лежи себе, слушай птичек.
Впрочем, птичек слышно не было. Вместо них то и дело проносились реапланы. Наконец доставили монтажников, закипела работа. Мне было слышно, как за деревьями перекликаются люди, гудят или визжат инструменты, звенят железяки. Рабочая обстановка бодрила куда больше, чем сонные вздохи болота. Нет, сегодня определенно удачный день.
Единственное, что портило настроение, – это образ сгоревшего ивенка, то и дело всплывающий в памяти. «Вот так сидишь в капусте, хрумкаешь листики, – думал я, – и ничего не надо. И вдруг – на тебе! Сыпятся на голову какие-то легионеры, штурмовики, цивилизаторы с разными нетленными идеями. И осталась от тебя головешка с недожеванным листиком во рту. А тебе ведь только листики нужны были, а не идеи...»
А впрочем, за просто так никому листики не достаются. Хочешь не хочешь, а надо чьим-то идеям поддакивать. Хотя бы делать вид. А то останешься вообще без листиков.
В награду за мою мудрость объявили обед. Сначала вроде бы нас хотели поднять и куда-то организованно отвести, но планы поменялись. Картонную тарелку с разогретым комбикормом мне подали прямо на пост. Ушастый толстяк в серой тыловой форме покатил тележку с едой дальше, а двое бойцов, которые его сопровождали, задержались.
– Как дела-то? – спросил один.
– А что? – удивился я.
– Ничего. Ушами не хлопай, – отозвался второй. – На той стороне одного уже утащили.
– Кто утащил? – Я удивился еще больше. – Куда?
– В болото, куда еще? Был – теперь нет.
– В болото... – Я растерянно заморгал. И предположил, желая самого себя успокоить: – А может, он в туалет отошел?
Бойцы переглянулись, рассмеялись и пошли догонять толстяка с тележкой. Новость почти не повлияла на мой аппетит, но в корне изменила ход мыслей. «Утащили, – думал я. – И что дальше? Что с ним там делают?» От предположений мороз шел по коже.
Не успел я прикончить порцию, как рядом плюхнулся Нуй.
– Держи. – Он протянул горсть мелких желтых плодов, чем-то напоминающих вишню. – Я больше не хочу.
– Спасибо, – механически кивнул я. – Откуда это?
– Там... – Он махнул рукой. – Я целое дерево нашел.
Я уже хотел разгрызть одну ягодку, но тут же в памяти нарисовалась команда санитаров, собирающих все наши плевки после каждого выхода на природу.
– Это точно можно есть?
Нуй взял одну ягоду из моей ладони, подкинул и, ловко поймав губами, разжевал.
– Их все едят, – сказал он. – После обеда хорошо их пожевать, они и кислые, и сладкие, и пить не хочется.
Сзади послышались неторопливые шаги. Наш кавалер-мастер не спеша прогуливался вдоль постов, прикладываясь к маленькой коричневой бутылочке. Проходя, он лишь скользнул по нам равнодушным взглядом.
– Ничего, что ты ушел с поста?
– Нет. – Нуй помотал головой. – Мне можно отдохнуть немножко. Как тут у тебя, тихо?
– Вроде нормально.
– Слышал, на той стороне один пропал?
– Да, мне сказали. Как это могло случиться?
– Их там очень близко к болоту поставили. Ивенк проползет по дну, прыгнет на тебя – ничего сделать не успеешь. У них ножи – во! – Он растопырил руки в стороны. – Один раз ткнет – пополам развалишься.
– У них только ножи?
– Есть еще ружья пороховые. Только они плохие, от них грохота и дыма больше. А еще огнеметы – наши.
– Трофейные?
– Всякие. Бывает, с убитых снимают. Или отнимают у ульдров. Один раз чуть не угнали реаплан, только ничего не вышло. Подняли над деревьями, а там энерголуч. На землю одни черные обломки посыпались.
– Нуй, а что такое энерголуч?
– По нему передается энергия в разные места. Вот здесь тоже пройдет энерголуч. – Нуй потыкал пальцем вверх. – Для этого и вышку ставят.
– Куда передавать?
– Не знаю еще. Может, на какой-нибудь аванпост. Старая вышка, которая здесь стояла, передавала на копи, но теперь там свой генератор. А луч – он красивый, только его не всегда видно. В дождь или туман он такой... красный с белыми звездочками.
– Ориентир! – сообразил я.
– Да, это был он. А знаешь, когда птица на него налетает, вспыхивает, как солнце!
– Нуй, ты говорил про какие-то копи...
– Да, наверно, скоро сам увидишь. Нас часто туда приписывают, бывает, много дней не вылезаем. Наверняка скоро опять загонят.
– Что там копают – золото?
– Там белый уголь. – Нуй пошевелил пальцами, словно пробовал этот уголь на ощупь. – Такая штука... скользкая и ломается в руках.
– И зачем нужна эта скользкая штука?
– А, не знаю. Говорят, большая ценность. Наше-то дело маленькое – стой да стереги.
«Ну вот и разобрались с нетленными ценностями Цивилизации, – со вздохом подумал я. – Следовало догадаться, что за любыми моральными ценностями обязательно стоит ценность материальная. Надо будет обсудить со Щербатиным...»
В этот момент по всей линии постов вдруг пробежало какое-то оживление. Бойцы начали перекликаться и махать друг другу. Наконец, мой сосед повернулся и крикнул:
– Крылатые жуки! Обливайся скорей составом, они близко!
– О, черт! – Нуй вскочил, затравленно озираясь. – Мой баллончик в ранце остался. Я побежал...
Он действительно побежал, но тут же остановился, словно ткнувшись в невидимую стену. Я увидел странную вещь: зеленая стена леса вдруг как-то поблекла, словно ее покрыло пылью. И воздух – он как будто зашевелился...
Нуй одним прыжком оказался возле меня.
– Есть баллончик? Ищи скорей, надеюсь, ты не забыл его на кровати.
Я начал судорожно ворошить рюкзак. Там было несколько пузырьков, которые от неловкого движения раскатились у меня под ногами.
– Вот! – Нуй схватил продолговатый сосуд с поперечной оранжевой полосой. – Должно хватить на двоих. Сначала ты – подними руки и закрой глаза.
– Нас же опрыскивают от мошек, – попытался спорить я.
– Это не мошки! – заорал Нуй. – Закрывай глаза!
Я услышал шипение и ощутил, как на кожу оседает прохладная влага. Завоняло чем-то вроде уксуса или аммиака. Защипало в тех местах, где имелись прыщики или царапины.
– Теперь ты. – Нуй надвинул большие защитные очки и расставил руки. – Жми!
Я уже понял, что все очень серьезно. К нам приближалась огромная стая каких-то насекомых, я слышал мощный низкий гул. Казалось, сам воздух дрожит от взмахов миллионов маленьких жестких крыльев.
Баллончик пшикнул несколько раз и выдохся. Я успел обработать только голову и руки Нуя.
– Потряси его! – в отчаянии закричал Нуй. – Потряси и попробуй еще.
Помогло – мне удалось опрыскать товарища со всех сторон. Я поднимал воротник и прятал кисти в рукава, когда на нас обрушилась стая.
– Закрывайся! – успел крикнуть Нуй.
Вам в лоб попадал когда-нибудь с лету большой майский жук? Все равно что камень из рогатки, верно? Вот такие же жуки-камни, только большие и колючие, заполнили весь мир. Мне казалось, что спецсостав ни черта не действует – насекомые налетали с такой скоростью и силой, будто меня с разных сторон расстреливали из автоматов.
Впрочем, изобретение Цивилизации все же действовало. На какое-то мгновение я убрал руки от лица и увидел, что Нуй и мой сосед справа словно окружены светлой сферой. Лишь небольшое число жуков прорывалось сквозь химическую завесу.
Стая проходила сквозь наши посты недолго, минуты полторы. Но после этих минут я чувствовал себя, как собака, побитая палками.
Потом основная стая ушла, хотя отдельные насекомые еще продолжали метаться в воздухе и ползать по траве. Первое, что я увидел, открыв глаза, – это два жука, которые доедали третьего у моих ног.
Теперь мне стало ясно, почему их удары причиняли столько боли. Жуки оказались размером с крупную сливу. У каждого были короткие толстые рожки, а их изогнутые мощные лапы напоминали какие-то изуверские больничные инструменты.
Я поразился, когда взглянул на Нуя. Вся его одежда была изодрана, как будто по ней прошлись колючей железной щеткой. Впрочем, в таком же виде оказался и я сам.
Нуй оглядел свои разлохмаченные рукава и горестно вздохнул.
– Это потому, что только один баллон на двоих, – сказал он. – Одного мало, они почти не боятся.
– А если вообще ни одного? – осторожно спросил я.
– Лучше молчи. – Нуй потряс головой. – Одни кости бы остались.
Вокруг нас все как-то неуловимо изменилось. Мир стал похож на человека, сменившего прическу – вроде бы то же лицо, но не совсем. Впрочем, я быстро догадался – именно в «прическе» и было дело. А вернее, в «стрижке». Стая объела и кусты, и деревья, и траву. Мир просто немного облысел.
– Нуй, а как же аборигены от жуков спасаются? – спросил я.
– А кто как, – сказал Нуй, продолжая разглядывать свой пострадавший наряд. – Под воду, например, прячутся.
– А если вода далеко? У них же нет баллончиков с веществами...
– Баллончиков нет, а вещества есть. Мы же у ивенков научились, как жуков отпугивать. Эти брызги – они с запахом болотной коровы, которую жуки никогда не трогают. Она для них ядовитая. Ты еще не видел болотную корову?
Я покачал головой. А Нуй вдруг выпрямился и торжественно посмотрел на меня.
– Ты спас мою жизнь, – сказал он.
– Да ладно...
– Нет-нет, ты дал мне свой баллон, хотя тебе самому был нужен.
– Ничего особенного, – скромно потупился я.
– Нет, я этого тебе не забуду, – поклялся Нуй. – Я тоже тебе помогу. Ладно, пора мне на пост.
– Постой! А если жуки опять полетят? У меня больше нет баллончика.
– Ни у кого нет, – развел руками Нуй. – Но стая не вернется. Она никогда не возвращается.
