Конечно же, описывая наши с Мишкой мытарства, я начал было рассказывать о том, как я устраивался на работу, но отвлекся. А случилось это обыденно и просто. Однажды, причем в один и тот же вечер, я встретил двух своих сокурсников. Один шел с работы усталый и несчастный. Он рассказал, что работает на заводе «Нептун» мастером. Но далеко не всегда может позволить себе посещать работу в белой рубашке и при галстуке, ибо в авральные дни (а 70 % рабочих дней — авральные) он ничем не отличается от подчиненных ему слесарей. Вот и сегодня ему пришлось авралить, и, пробивая в стене дырку для крепления, он стукнул себя молотком по кисти левой руки, которой сжимал шлямбур. Он вынул из кармана и показал опухшую кисть. Я, конечно, ему посочувствовал, спросил, сколько он получает, и узнал, что оклад у него 125 рублей в месяц. Маловато! А где платят больше?

Буквально через двести метров я наткнулся на второго однокашника. Он шел нарядный, с бабочкой под горлом и с папкой под мышкой, в дорогом костюме и светлой рубашке. На мой вопрос о работе сказал, что устроился в проектный институт. Получает 125 рэ за то, что сидит там с девяти до шести, и тяжелее карандаша пока еще ничего не поднимал. Если я хочу, то могу устроиться к ним, как раз есть свободная инженерная должность, на те же 125 рэ. Я поинтересовался куда.

— «Ставропольсельхозтехпроект». Знаешь, на площади 200-летия Ставрополя.

Я знал, это было минутах в десяти, если идти пешком, от моего дома. А если идти напрямую и быстро, то и за шесть минут успеть можно.

— Хорошо, — сказал я. — Завтра же и приду.

Вот так я нашел себе работу.

Проектная работа меня не очень обременяла. Сводилась она в основном к привязке типовых проектов. Привязка — это подгонка типового, разработанного для чего-то вообще, проекта к реально существующим условиям: вычеркиваешь из альбома лишние листы с «ненужными» чертежами, а на «нужных» ставишь штамп: «Привязку произвел…» — и расписываешься. Вот и вся работа. Естественно, у меня оставалось много времени на себя. А уж в «личное время» я составлял программу, описывая дурмашину, для последующих просчетов ее на компьютере. Программа получалась громоздкая. Я сомневался, правильно ли у меня написано, но соваться за советом к кому-либо не хотелось. Не всякий разберется в той мешанине деталей, которые Мишка засунул в дурмашину. Я не раз забирал расчеты домой, но разве выкроишь минутку, когда у Мишки каждый день новые проблемы?

После его отъезда часть программы я ввел в компьютер. Он долго переваривал задание, затем наконец заработал принтер. Я остановил его, дал команду вывести данные на дисплей. К моей радости, дисплей показал половину дурмашины в разрезе. Значит, пока что описание я вел верно. С новыми силами я засел за программу. Примерно через неделю после Мишкиного отъезда закончил с программой и решил проверить расчеты. Сразу же стали выплывать ошибки, допущенные мной в самом начале. Вообще говоря, еще тогда меня посетила мысль, что здесь, видимо, отыщутся еще погрешности, но не сразу. Сразу они в глаза бросаются только тогда, когда программа уляжется в голове, воспримется сердцем, а сейчас это — дело бесполезное, почти безнадежное. И правда, ошибки выискивались только в начале программы, к концу они исчезли. Либо я их пока не воспринимал, либо их действительно не было. В конце концов, не мне же самому считать! Я решил пустить программу как есть. Когда компьютер закончил расчеты, я попытался получить живую картинку взаимодействия полей. Выходило черт-те что, но только не полусфера.

Хорошо, что я себя и не настраивал сразу же на решение проблемы, хотя, конечно, некоторую долю досады я все же ощущал. Но что делать? К тому же меня никак не покидало чувство, что простой принцип суперпозиции здесь вряд ли применим, ибо в конце концов видно же, что количество переходит в иное качество. Успокоив себя тем, что по приезде Мишки я объясню ему на пальцах приемы программирования и засажу за поиск ошибок, я забросил программу на книжный шкаф и решил, не тратя зря время, доскональнее ознакомиться с работами Планка, Дирака и Гейзенберга, а заодно и Эйнштейна, для чего подался в краевую библиотеку. К сожалению, не все книги принадлежали абонементному фонду, процентов семьдесят были в фонде читального зала. Ну что же, придется посидеть в библиотеке, не все же дома шиковать.

А на дворе занималось жаркое лето 1981 года. Мне всего-то исполнился недавно двадцать один, и меня, если честно, сильно волновали девушки. Как предмет обожания я уже не держал в сердце Галку Звягинцеву, наверное, прав был Мишка: если бы мы, то есть я, ее интересовали, она написала бы мне в армию, во всяком случае, я знал бы, где ее найти сейчас. Если же она предпочла исчезнуть, наверное, для нее так лучше. И что же, мне теперь любить ее как память? Вечную память? Но в мире столько девушек! Иван Иванович говорил, что для любого мужчины на земле есть созданная словно специально для него женщина. Пусть она не знает об этом, судьба рано или поздно все равно сведет их, — хоть перед самой смертью, но они непременно встретятся. Первое чувство обычно бывает обманчиво. Подсознание, по опыту предыдущей жизни, обычно улавливает в случайных встречных какие-то запомнившиеся черты любимого человека, и ты неосознанно ищешь их, вдруг в ком-то находишь и решаешь: вот она, твоя судьба. Но проходит какое-то время, и ты однажды просыпаешься рядом с чужим человеком, которому тоже что-то показалось. Дальнейшее совместное проживание становится похожим на холодную войну, иногда — на горячую, но нужно найти в себе решимость, признать поражение и уйти, пока не случилось непоправимое… То есть лучше бы гармонию чувств заранее поверить алгеброй…

Ну-ка, вычислим: Галина — 8, Антоновна — 3, Звягинцева — 9. Итого: сексуальность — сумма имени и отчества = 8 + 3 = 11 = 1 + 1 = 2, средняя. Принадлежность к стихии 9 + 11 = 20 = 2. Женщина активного огня со средней сексуальностью… А я?

Юрий — 8, Антонович — 4, Карпов — 4. Сексуальность — 8 + 4 = 12 = 1 + 2 = 3, стихия = 12 + 4 = 16 = 1+6 = 7 — тоже активный огонь, но с пониженной сексуальностью.

Оба мы принадлежим к стихии огня, оба — активные. Есть небольшая разница в сексуальности, ну и что? Пара из нас получилась бы идеальная… Жаль. Ей-Богу, жаль… Ну, может быть, Мишка ее отыщет…

Ладно, Бог с ней, есть полусфера, есть учебники физики. И я с головой погрузился в науку, проглатывая книги с жадностью изголодавшегося по чтиву фанатика. При этом во мне все более укреплялось мнение, что Эйнштейн неверно истолковал наше… как бы это назвать? Нашу Вселенную. За трудами ученых чувствовалось, что хотя они и согласны с теорией Эйнштейна, однако с большим удовольствием заменили бы ее на более свежую, больше отвечающую вновь открываемым факторам. Не для трехмерного, как у нас, пространства, а n-мерного, которое существует на самом деле; время в принципе не является основным фактором и может рассматриваться там как частный случай, некая производная от более общего понятия, завуалированного у нас под словом «энергия». В нашем же пространстве и время, и гравитация рассматриваются отдельно, хотя надо понимать их как две стороны одной и той же медали. Этакое обобщение, пришедшее мне в голову, потащило за собой целый клубок мыслей, на распутывание которого могла уйти вся жизнь… Но хорошо то, что в нашем трехмерном пространстве энергия четко разграничена двумя основными проявлениями.

Не хотелось бы здесь обильно засорять повествование научными размышлениями, интересными сами по себе, но неуместными на этих страницах. Скажу только, что в результате моих бдений в читальном зале, постоянных домысливаний чужих работ по физике пространства и по физике вообще у меня все более укреплялась идея, что дурмашина, вероятно, так закрутила электромагнитные поля, что они каким-то образом, где-то, в какой-то точке образовали вихрь, который стал взаимодействовать с мировой энергией, или абсолютным вакуумом, преобразуя часть мировой энергии в искомую полусферу.

Придя к этой мысли, я снова вернулся к программе, штудируя формулу за формулой, выискивая возможные ошибки, и нашел-таки их наконец! Ай да я! Ай да сукин сын! Вскоре дисплей подтвердил мою догадку: именно в том месте, которое я и подозревал, происходил вихрь закручивания электромагнитных полей. В результате ускорения и сложения при этом суммарной мощности полей, при толщине жгута в сотые доли микрона, происходила таинственная для меня (пока) картина взаимодействия энергии жгута с мировой энергией, результатом которой становилась полусфера. Где там мой Мишка?! Утерли мы нос профессору Никитину! На-кась, выкуси, гражданин Никитин! Вот тебе и «явление, давно известное и интереса не представляющее…».

Ну, и что теперь с этим делать? Какая нам с Мишкой польза? Разгадали загадку или всего лишь распахнули дверь в новую? Теоретически вихревой жгут должен был достигать высоты примерно девяти метров, после чего начинать рассеиваться, однако я сильно подозревал, что уже за пределами полусферы ничего не обнаружится. Так оно, собственно, и вышло. Оставалось распахнуть новую дверь: узнать, что же, вообще говоря, представляет собой полусфера, какое именно беспокойство доставляет энергетический вихрь абсолютному вакууму. У меня было такое подозрение, что в полусфере замедляется поток времени, а полусфера — результат пограничного трения разнозамедленных потоков времени. Может быть, неуместная аналогия, но так и хочется сравнить это явление с пузырем воздуха под водой. Да… Тут было о чем подумать. Но объявился Мишка. Без костылей и со здоровыми ногами. Это было нечто! Когда у меня прошел первый шок, он рассказал мне самую удивительную историю из всех, какие я когда-нибудь слышал. Эту историю я приведу здесь со всеми подробностями, ибо она непосредственно связана и со мной.