Вот таким образом я сделался Второстепенным Персонажем. Я выпал из фокуса. Вам, читателям, трудно понять, что это значит, — я превратился во Второстепенного Персонажа, поскольку: 1) для вас, кроме вас самих, других Главных Персонажей и не бывает, следовательно, то, что я сделался Второстепенным, в глубокий шок вас не повергнет; 2) вы не поверите, что истинному Второстепенному Персонажу могут быть свойственны такая мука, такое страдание, такое занудство. Это столь же нелепо, как нелепо ожидать гневных выступлений от белых лабораторных мышек.

И тем не менее я, Ричард Эверетт, стал Второстепенным Персонажем. Состояние, обратное шизофрении, однако, если верить доктору Сэскэтуну, имеющее с последней тесную связь; раздвоения или растроения личности не наблюдается, но налицо любопытный пример ее исчезновения, как если бы змея заглотила самое себя или если наизнанку выворачивается карман, при том что даже и кармана нет в помине. (Мои отступления принимают все более отчаянный характер: мне приходится бороться с собственным желанием воспроизвести перечень всего того, что я в тот вечер съел, и вы можете судить о глубине моей деградации. Ну кому интересно читать про «Уонг», баночную отбивную с жирком, про тушеные помидоры по-тевтонски, про спагетти из жестянки, про рассыпчатое печенье, пропитанный жиром хрустящий картофель… ну и… что там еще? Издалека выкрик Нады, полный изумления!)

Но если бы мне пришлось начать писать все снова, что, слава Богу, невозможно, я бы больше внимания уделил описанию еды. Совет Хэнли Стюарта Хайнема весьма удачен: пусть эта книга и не плод художественного вымысла, но все, что пишется, проходит определенный отбор, а мною отобраны не лучшие детали. Уж лучше бы я рассказал вам про тортики, как свежайшие, так и из холодильника, про стаканчики со сладким кремом, про рожки с мороженым, тартинки с клубникой и сливками, про шоколадки, мятные конфетки, про чудный сладкий пирог, который Нада иногда пекла (из пакетика), про десятки бутылок всяческих напитков, которыми похваляются загорелые подростки с рекламных плакатов, про мясо, картошку, про подливку, про омаров, про креветок, про курочек (жареных, пареных, тушеных, на вертеле, кусочками, четвертинками и в соусе фрикассе), про все — про все, чем я набивал свою ненасытную пасть с момента своего Распада вплоть до момента моей Смерти. Мне бы следовало воспроизвести здесь меню самых изысканных ресторанов Седар-Гроув, а также местных загородных клубов, а также Надиной кухни — не столько для того, чтобы создать картину моего скатывания в болото обжорства, сколько для того, чтобы вы представили себе также и соответствующие социальные условия.

Но все подобные отступления бессмысленны. Мое время на исходе. Я принадлежу к числу тех, у кого по мере нарастания внутренней боли речь все учащается, учащается. Сначала вы ощутите шок, потом сострадание, а затем зевнете, а дальше вам и зевнуть будет лень.

Слушайте же…