– Удивительное хладнокровие, – Галина говорила негромко, но так, чтобы слышала вся смена. – Паша исчез, Алевтина куда-то сбежала, парней, избитых диверсантами в машинном отделении, пришлось погрузить в анабиоз до лучших времен, а он экспериментирует себе, сидя в каюте…

– Вы плохо знаете своего шефа, – возразила Скорохватова. – Если в такой обстановке он решил сосредоточиться на работе, значит, на то есть веские причины. Мне он вкратце объяснил, что четвертый агрегат работает не совсем так, как надо, и от того, успеет он его доработать в ближайшие восемь часов или нет, зависит успех экспедиции.

– А что он сказал вам о наваждениях, которые нас якобы будут одолевать все это время?

– То же, что и вам. Личные тайные страхи, пороки и амбиции могут переплестись с аналогичными переживаниями других и вылиться в безобразные сцены. Поскольку в момент затмения в роли врага может выступать любой из членов экипажа, калечить друг друга не рекомендуется. Суть всех наваждений будет сводиться к одному: удержанию испытуемого в состоянии ступора. По-моему, все ясно, как божий день.

– Повтори-ка, Ириша, эту инструкцию еще разок, – негромко вмешался Игорь. – Чувствую, что это будет кстати.

Девушки повернулись к пилоту и увидели, как вместо главного экрана по стене растекается незатейливый летний пейзаж средней полосы. Картина плавно обступила Мишина, проглотила Ирину и, дернувшись, застыла, так и не дойдя до Соболевой. При виде наступающего миража Галя невольно вскрикнула, и на звук мгновенно отреагировал дежуривший по другую сторону двери в рубку Герман, рослый инженер третьей смены.

– Что происходит, Галя? – спросил он. – Где ребята?

Вместо ответа Соболева указала на главный экран, по которому проплывало изображение хищной стайки мертвых туманностей. Герман пожал плечами и внимательно осмотрел рубку. Ни пилота, ни бортинженера на месте не было, а Галина сидела, зачарованно уставившись в одной ей видимую точку.

– Шеф, – панибратски обратился Герман через интерком к Афанасьеву, – не знаю, как должно выглядеть ваше знаменитое наваждение, но похоже, что это весьма серьезно. Пропали вахтенные.

– Ты бредишь! Куда они могли пропасть? – раздраженно отозвался академик. – Не чистое же поле вокруг, а вообще – я занят, разберись без меня, ладно?

– Грубиян какой, – прошептал за спиной у Германа чей-то вкрадчивый голос. – Вообразил о себе невесть что и командует, не правда ли?

Герман обернулся и хмуро взглянул на шептуна. Перед ним стоял маленький, морщинистый как французский киногерой, старичок и, подслеповато щурясь, заглядывал инженеру в глаза. Седой пух на голове старичка разметался, словно в помещении гуляли сквозняки, а дрожащие сухие ручонки судорожно сжимали корявый деревянный посох. Герман скептически осмотрел визитера с головы до ног и отметил про себя, что ко всему прочему дедушка одет в многократно заштопанное рубище и не обут. Такого пассажира не могло быть даже среди колонистов. Инженер сложил на груди сильные руки и строго спросил:

– Вы как сюда попали, уважаемый?

– Так, по тропинке, сынок, той, что возле старицы, – охотно ответил дедушка. – Девки наши давно всей деревне уши прожужжали: так, мол, и так, вернулись ребята, которые к звездам триста лет назад улетали, отдыхают в нашем лесочке, что за околицей. Не хотят в столицу пока возвращаться. Пресса там, ученые, отчеты, доклады, а после такой дороги кому передохнуть не хочется? Я ведь тоже сразу-то не побежал, пусть, думаю, отдохнут космонавтики, но гляжу – ваши двое гуляют по селу. Не сдюжил, расспросил, как к «Тимофеичу» пройти. Папенька мой тута должон быть…

Герман, не понимая, как мог вляпаться в такой идиотизм, покачал головой.

– Папенька… должон, – он задумчиво поскреб недельную щетину.

Недельную?! После утреннего бритья? Инженер всегда относился к внешнему виду с особой серьезностью и пропустить бритье был просто не в состоянии.

– Короче, так, уважаемый Порядок, через триста лет нас будут встречать по крайней мере четырежды праправнуки, а не дети. С грамматикой у них тоже, надеюсь, не будет столь серьезных затруднений, и последнее – тайных страхов у меня нет, поэтому подсылать мне наваждения смысла не имеет. Не поддаюсь я на финты.

– Ага, – ухмыльнулся внезапно выросший и окрепший старик, – не имеет… Ну, я подожду здесь твоих друзей, не возражаешь?

– Возражаю, – Герман расправил плечи и легко толкнул гостя в грудь. – Вали отсюда…

– Как неинтеллигентно, – улыбаясь, сказал старик, уворачиваясь от толчка, – бить слабого и беззащитного пенсионера.

Герман попытался зацепить деда приличным свингом с левой, но тот снова увернулся. Распаляясь, инженер провел серию ударов почти в полную силу, но ни один из них не достиг цели. Трофимов перешел к ближнему бою и подшагнув к старику вплотную попытался провести мощный апперкот, однако снова промазал и, потеряв равновесие, оступился. Острая боль в ступне бросила Германа на пол. Он согнулся и, лежа на боку, подтянул ногу к животу. Из подошвы символического корабельного тапочка торчал огромный черный шип, напоминающий по форме шип обычной розы, только раз в двадцать крупнее. Острие торчало из тыла стопы, под ногой инженера стремительно растекалась лужа крови. Старик, изрядно помолодевший, теперь уже одетый в полувоенную униформу и отнюдь не утомленный разминкой, присел рядом с Германом на корточки и поинтересовался:

– Продолжим бокс или вызвать санитаров?

Вместо ответа инженер внезапно выбросил вперед руку и сжал в железных пальцах горло ненавистного «старика». Враг ухватился за кисть Германа обеими руками, но так и не смог разжать его мертвую хватку. Слабея, «старик» пошарил под собой и, выудив откуда-то еще один шип, с размаху вонзил его в шею Трофимова. Горячая упругая струя артериальной крови хлестнула в монитор медкомпьютера и на колени неподвижной Гале. Так и не разжав пальцы, Герман медленно завалился на бок, а Соболева, выйдя от запаха крови из оцепенения, ошарашено уставилась на бойню.

– Черт возьми, Ира, это не поляна, – донеслось от главного экрана.

Соболева обернулась. Ирина восседала на Игоре в недвусмысленно сексуальной позе и ритмично двигалась, прикрыв глаза и постанывая. Пилот, уже сообразивший, что иллюзия леса исчезла, пытался ее остановить, но пока безуспешно. С позиции Мишина не было видно ни тел, ни крови, но по выражению лица Галины он понял, что случилось нечто пострашнее прелюбодеяния в рабочее время.

– Да слезь ты с меня наконец! – заорал пилот и рывком сбросил Иру на пол. – Галя, что случилось?!

Не отвечая, Соболева опустилась на колени и попыталась перевернуть грузное тело Германа, чтобы чем-нибудь ему помочь, но в этот момент по телу Трофимова пробежала судорога и он неестественно обмяк. Второй лежащий на полу человек Галине знаком не был.

– Кто это? – спросила она у подбежавшего Мишина, указывая на незнакомца.

– Судя по одежде, один из шпионов, – ответил пилот, в спешке никак не попадая в рукав комбинезона. – Чем он продырявил Геру?

– Не знаю, ничего не видно, – на глаза Соболевой навернулись слезы. – Он умер, Игорь.

– Вижу, – Мишин уныло кивнул. – Ира, одевайся и вызывай начальство, быстро!

Едва пришедшая в себя Скорохватова так резво бросилась выполнять приказ, что Игорь удивился. «Сила любви…» – мелькнула никчемная и не соответствующая ситуации мысль. Он присел рядом с телами и попытался прощупать пульс на вспухшей шее диверсанта.