– Сидите здесь, Александр Николаевич, в одном из секторов сработала сигнализация. Возможно, ничего серьезного, но до выяснения пределы комнаты прошу не покидать, – голос чекиста был ровным, как гудение пылесоса.

Муза! Она оставалась на лужайке за домом. Как я мог сидеть в комнате, когда ее сейчас будут убивать проклятые азиаты? В который раз мне снилась эта сцена? Сотый? Тысячный?

Я сплю? Нет, это что-то другое. Если бы я спал, то не смог оценить увиденный сон. Я просыпаюсь, вот в чем дело. Жарковато. Потею, как в сауне, льется прямо ручьем. Только бы не в глаза! А, черт, защипало. Где там мои ручки-ножки? Какая слабость! Семь месяцев спячки, шутка ли? Так, надо сосредоточиться и поднести правую руку к глазам. Вот-вот, почти получается. Где эта чертова автоматика?! Мне полагается порция усиленного питания и стимуляторы, уколют меня сегодня или нет?! Ага, зашипело, так-то лучше.

Когда откинулся колпак «саркофага», я увидел перед собой незнакомое лицо красивой шатенки, которая с участием смотрела на меня, протягивая стакан с «гейзером». Чуть поодаль стоял крепкий, высокий парень в униформе пилота и стройная блондинка с пультом управления камерами в руках. Я вновь посмотрел на шатенку и вдруг вспомнил ее имя. Галя. Точно, это же Галя Соболева – одна из лучших аспиранток нашего с Гошей заведения. Стоп. Ее мы единогласно определили в первую тройку, а будить меня должна тройка номер семь. Следовательно, что-то произошло. Причем с «саркофагами» или здоровьем вахтенных, раз будят не Сомова или Ермакова, а меня. Настроение мое резко упало до нуля и продолжило бы спуск еще ниже, если бы не тонизирующее действие «гейзера». Это и называется встать не с той ноги.

Галя протянула мне роскошный махровый халат, и я осознал, что сижу в открытом «гробике», мягко говоря, голым. Накинув одежду, я выбрался из камеры и, шлепая босыми пятками по теплому полу, прошелся, разминаясь, вдоль рядов анабиозной аппаратуры Красной Зоны. Внешне все было в порядке. Я допил свой «коктейль» и, возвращая Соболевой стакан, спросил:

– Что стряслось?

– Человеческий фактор, Александр Николаевич… – в глазах Галины блеснули слезы, – причем почти тотально…

Я не понимал, что за смысл вкладывала она в столь загадочную формулировку, но видел, что нервишки у закаленного лично мной бойца не выдержали. Это представлялось невероятным. Ничего, разберемся…

– Все будет нормально, Галя, – я погладил ее по прохладной руке. – Придется вам разбудить всю мою смену, раз уж так сложилось.

Я обернулся к пилоту и, строго глядя ему в глаза, спросил:

– День полета?

– Двадцать седьмой, – вытянувшись в струнку, ответил парень.

– Смена, если не ошибаюсь, первая?

– Так точно.

– Двадцать седьмой, – я почесал кончик носа. – Не так уж плохо. Будите Кольченко и Бахареву. Потом, не медля, начинайте подготовку к сдаче вахты. Сдавать будете мне лично. В книге приема-передачи дежурств отметку я сделаю сам. И еще, напишите подробный рапорт о причинах нарушения последовательности смен. То же касается и вас, госпожа бортинженер.

Я обернулся к блондинке. Та в ответ натянуто улыбнулась и кивнула. Она. Нет вопросов, она этот самый «человеческий фактор». По глазам вижу. Вон как испуганно смотрит. В зрачках страх не спрячешь, закоулков там нет. Приревновала пилотика, принцесса? Если так, то тысяч тридцать с тебя снимут, можешь не сомневаться. По червонцу за каждые досрочные сутки. А ты, командир сопливый, с двумя бабами разобраться не смог! В будущем так и останешься придатком штурвала, в капитаны слабоват!

– Рассказывай, – приказал я Соболевой спустя полчаса, когда, переодевшись и сбрив трехдневную щетину, вошел к ней в каюту.

– Все началось с путаницы в списках экипажа…

Путаница? Я призадумался. С этим я столкнулся еще на Земле: несуществующая девушка-пилот по имени Лена, например.

– Инженер из шестнадцатой смены оказался в камере восемнадцатого пилота, а тот в свою очередь – в двадцатой вместо их биолога.

– А биолог?

– Его вообще нет на борту.

– Что значит, нет?! – Я недоверчиво наклонил голову. – Может быть, он в камере «шестнадцатого» инженера или в «зеленой зоне»?

– Нет, я ввела его данные в программу поиска и получила отрицательный результат. Потом проверила визуально. Его нет нигде, даже в черном списке.

– Тогда кто его заменил?

– Не знаю, так же, как не знаю ничего о шести дополнительных «саркофагах» в «красной зоне» и двадцати в зоне черного списка. Они не подключены к общей системе, и компьютер их просто не видит. Если бы я не пошла проверять в связи с путаницей обстановку лично, то обнаружить бы их не смогла. Крышки камер затонированы, лиц я не разглядела, может быть, биолог там… Только навряд ли, параметры на автономных дисплеях этих камер соответствуют очень тренированным спортсменам, а пропавший был самым обычным парнем. Здоровым, конечно, но не мастером спорта.

– Очень интересно, а количество подключенных к системе камер осталось прежним?

– Компьютер отвечает, что да, но кого-нибудь незнакомого не видит.

– Еще интереснее. Значит, или наш коллега никуда не исчезал, или его заменили кем-то компьютеру известным, но упрятанным в какой-то скрытый файл. Эту версию вы отрабатывали?

– Да, Ирина, бортинженер, перевернула всю программу. Никаких скрытых файлов. Биолога нет, шестнадцатая камера не пуста, но в двух экземплярах тоже никто не числится. Но, главное, она утверждает, что автономные «саркофаги» запрограммированы на одновременное включение в двести пятый день полета… Это ваша смена…

– Я уже подсчитал, – я начал понимать, что дело не в блондинке. – С Землей связывались?

– Да, но сначала они очень долго проверяли свои бумаги, потом отказывались верить, а теперь – сигнал идет так долго, что мы решили не медлить, чтобы не опоздать, если Ира ошибается в расчетах. Через десять дней связь вообще прервется, так что решать все вопросы придется вам.

– Не мне, а Сомову…

– Нет, Александр Николаевич, вам, – Галя нервно смяла промокший носовой платок. – На двадцать пятый день в системе проявился вирус. Все смены после десятой и все колонисты, кроме черного списка, от программы «побудки» отключены… только поддержание жизнедеятельности… Мы везем шесть тысяч банок с человеческими консервами…

Она снова расплакалась, на этот раз навзрыд. Я почувствовал, что бледнею, в глазах потемнело, но через секунду самочувствие вернулось в норму. Меня били и не так, ничего, выжил. Сейчас надо осмыслить ситуацию, побеседовать с остальными, и решение отыщется само собой.

Через пару минут мы уже вчетвером сидели в рубке. Я, невозмутимо попивая крепкий чай, слушал доклад Мишина. Переживающая больше всех Ирина сидела, опустив голову и то и дело шмыгая покрасневшим носиком, дополняла слова пилота профессиональными репликами. Что и говорить, ее братия напортачила, однако, брать на себя вину всего цеха ей не следовало. Не рационально. Впрочем, пусть прочувствует ответственность. Утешать ее я не собирался.

– Навигационный, управляющий и резервный компьютеры работают нормально, – Игорь говорил немного срывающимся голосом, но в целом выглядел спокойным и деловитым. – Проблемы только в системе жизнеобеспечения. С самим вирусом Ирина справилась, но ликвидировать последствия его деятельности без переключения системы на дублирующий аппарат не представляется возможным. Придется переустанавливать большую часть программы. Продублировать медицинский компьютер способен лишь «Навигатор», но это означает, что его придется отвлечь от основного дела, а до прибытия на планету это невозможно. Мы не сможем никого разбудить, пока не приземлимся, кроме…

– Кроме тридцати членов экипажа, двухсот осужденных и двадцати шести неизвестных спортивного телосложения, – закончил я за Мишина. – Причем неизвестные проснутся сами.

– Веселые перспективы, – поддержал беседу вошедший в рубку Павел. Он уже оправился от анабиоза и выглядел вполне сносно.

– Где Алевтина? – поинтересовался я.

– Прихорашивается, – Паша махнул рукой в сторону кают. – Нас, как я понял, слегка подставили?

– Эт-точно… – протянул я, массируя виски. – Подождем Алю и начнем дебаты, готовьтесь.

Я налил себе еще чаю и жестом пригласил остальных присоединяться. Паша с энтузиазмом поддержал мою инициативу. После «холодного сна» нас мучила постоянная жажда. И голод, кстати, тоже. Мы запили чаем добрую порцию пищевых таблеток, но пока они не растворились, пришлось изрядно поволноваться. Несколько позже к нам присоединилась Аля и, удовлетворив гастрономические потребности, мы начали обсуждение ситуации.

– Первый вариант – вернуться, – выкатил я на поле пробный шар.

– Нет, – запротестовал Игорь, – это не имеет смысла. Раз камеры работают, людям ничто не угрожает. Надо долететь. Даже если в конечной точке не окажется подходящих условий для жизни колонии, то приземлившись, мы сможем отключить навигацию и перезагрузить медпрограмму, а потом спокойно вернуться.

– Хорошо, а если всплывет еще какой-нибудь вирус? – возразила Галя.

– Продублируем часть наиболее важных функций «медика» с дистрибутивов на резервной машине и накажем ей включаться в экстренных случаях. На минимум там свободной памяти хватит, – предложила Ирина. – Правда, не на всех…

– Что значит не на всех? – спросил я.

– Возможности резервного компьютера ограничены. Примерно двести камер придется оставить подключенными только к основному. В случае возникновения неисправности мы их потеряем…

– Скверно, – я посмотрел на экипаж, – но выхода нет. Надеюсь, вы понимаете, какие двести камер останутся без подстраховки?

Все потупились и промолчали.

– Мы постараемся не допустить новых сбоев, – поспешно заверила Ирина.

Аля, соглашаясь, кивнула. Она пока не до конца разобралась в ситуации, но отставала уже лишь на шаг. Она-то и побеспокоилась о главном:

– А как быть с этими двадцатью шестью здоровячками?

Все обеспокоенно повернулись ко мне. Как быть, как быть, неужели не ясно?

– Это вам, девочки, призовая игра. Придется взломать управляющие панели этих загадочных «саркофагов» и подключить спящих ребят к нашей общей системе отдельным файлом. Потом разбудим одного, на выбор, и побеседуем.

– Боюсь, такой вариант они предусмотрели, – покачал головой Паша. – Или экстренная «разморозка» сработает, или панель неразборной окажется. Будь по-вашему, все бы оказалось слишком просто.

– Не попробуешь – не узнаешь, – поддержал меня Мишин. – Незнакомцы – пока наша главная проблема. Слишком уж они грозные для мирного созидания. Как говорили древние римляне: хочешь мира – имей «парабеллум»! Плохие это парни, я спиной чувствую, так что подготовиться нам стоит.

– Не пойман – не вор. Что ты на них так взъелся? – возмутилась Галя. – Может, это какой-нибудь отряд охраны на случай непредвиденных обстоятельств. У нас на борту две сотни головорезов! Вдруг компьютер замкнуло бы не на сбой, а на полную «разморозку», кто бы тогда осужденных контролировал? Ты?

– Нет, сударыня, не он, – вмешался Павел. – Только в версию с охраной мне тоже не верится. Я могу понять затемнение стекол: законнички любят «пофорсить», я понимаю, хотя и с трудом, причины автономности их камер, а тот факт, что большинство из них находится рядом с черным списком, вообще говорит за ваше предположение. Не стыкуется только одно – почему они должны проснуться именно на двести пятый день?

– В то время, как осужденные просыпаться не должны совсем… – добавил Игорь.

– Не знаю, но прошу принять во внимание и мою версию тоже, – упрямо хмурясь, ответила Галя, обращаясь больше ко мне.

– Безусловно, – заверил я. – Итак, у нас появились неотложные дела. Первое – создать резервную копию медпрограммы, второе – переподчинить камеры «шпионов». За дело. Только учтите еще одно соображение. Если случай с вирусом может быть случайностью, то появление на борту «безбилетников» – действие умышленное. Как член руководства и, по сути, глава экспедиции, о таком изменении штатов я не знать не мог. Будь оно официальным, конечно. Вот вам «задание на дом»: поразмыслите на досуге о мотивах, которые могли подтолкнуть кого-то на закладку этих «мин» с часовым механизмом. Пригрезится что-нибудь дельное – сразу сообщайте, не тяните. Теперь все по местам.

Мотивы. Ничего путного от своих помощников я не ждал. О реальном положении дел вокруг проекта «Ермак» они могли только догадываться. Но уста младенцев довольно часто глаголют истину, и при жестком дефиците хорошей аналитической команды я был вынужден прибегнуть к такому сомнительному способу. Сомов, вот кто мог бы мне реально помочь, да пойди разбуди его теперь. Придется думать самому.

Начнем с того, что вирус отсек от экипажа два неравных «хвоста»: наш и криминальный. Случайно ли? В рапорте Ирины написано, что такое поведение «вредителя» было предопределено. Если поверить ее опыту, то отсечение первой тридцатки обосновано. Чем? Возможно, моим присутствием, а может быть, злоумышленикам нужны дееспособные смены для продолжения полета, но в количестве, легко поддающемся контролю. В любом случае – это осознанное деяние. Зачем отсекали висельников – страшно и подумать. Дай таким свободу, и они пойдут за тобой на край света. Надолго задора у них, конечно, не хватит, следовательно, в планах врага одно-, двухэтапная операция. Операция, похоже, не бескровная, с полным расходованием «штрафного батальона» к тому моменту, когда кто-нибудь из них догадается взбунтоваться. Теперь, связаны ли с вирусным поражением «шпионы»? Логично предположить, что связаны. Но никаких фактов, это подтверждающих, у меня нет. Наконец, «двести пятый день». Он стыкует версию отсечения первой тридцатки в связи с моим присутствием и контрабандные «саркофаги», но не объясняет отсечение уголовников. Да, для качественных размышлений все пока очень зыбко и неопределенно.

– Александр Николаевич, идите к нам, скорее! – раздался в интеркоме голос Галины.

Волнуется она или нет, я определить не смог.

В «красной зоне» царило гробовое молчание. Игорь при моем появлении растерянно развел руками и указал на затемненные камеры. Все шесть были открыты. Внутри никем и не пахло. На полу перед «саркофагами» валялись баночки из-под «гейзера», обертки от стимуляторов и раздавленная пищевая таблетка. Я отстранил с пути застывшего пилота и присел на корточки рядом с Пашей, который буквально лежа рассматривал следы деятельности пробудившихся незнакомцев.

– В «черном…» – начал я, но Ирина меня перебила:

– В зоне «черного списка» нет ни одного лишнего «гроба». Они исчезли, даже без таких следов, как здесь.

– Что, совсем без следов?

– Нет, не совсем, – Паша оторвался от созерцания мусора. – Пыль сбита на всем протяжении коридора, ведущего к двигательному модулю.

– Пыль, – фыркнула Галина. – И как ты ее рассмотрел в стерильном корабле?

– Выходит, не такой уж он и стерильный, – спокойно ответил Паша и протянул мне банку из-под «гейзера». – Алюминий не наш.

– Ты уверен? – я повертел в руках сосуд.

Банка как банка, надписи обычные, русские, хотя, на ощупь она возможно пожестче, чем обычно. Вот тебе и Паша, прямо Шерлок Холмс!

– И еще, – Кольченко постучал согнутым пальцем по дисплею одного из «саркофагов», – их кто-то разбудил.

Пораженный его последней фразой, я быстро окинул взглядом присутствующих. Игорь удивленно приоткрыл рот и выпучил голубые глаза. Галина, как всегда, нахмурилась, глядя внутрь пустой камеры. Ирина и Аля переглянулись и почти одновременно замотали головами. Понятно, что незнакомцы не могли проснуться сами, но могла ошибаться в прогнозах Ира. Автоматика сработала не на двести пятый, а на двадцать седьмой день полета. При чем здесь кто-то?

– Это серьезное предположение, Павел. Надеюсь, ты хорошо подумал, прежде чем сказать?

Паша вздохнул и твердо повторил:

– Кто-то, знающий код доступа, активировал программу «побудки» этих шести «саркофагов». Повторить еще раз?

– Нет, – я примирительно поднял руки. – Теперь просто скажи, кто?

– Скажу через полчаса, но при условии, что сейчас все, не обижаясь и не упрямясь, вывернут карманы, а затем медленно разденутся и хорошенько встряхнут одежду.

– Зачем?

– Вы прикажете это сделать?

– Да, только объясни, зачем?

– Чтобы убедиться в том, что никто не прячет резиновых перчаток, флакончик с «жидкими перчатками» или нечто в том же духе. В этом случае я принесу свой походный наборчик и сниму с клавиш на камерах отпечатки пальцев.

– Ну, ты даешь, – вырвалось у Игоря. – Мы же свои, буржуинские, зачем ты пытаешься нас обидеть?!

– Больно надо, – Паша медленно вывернул свои карманы и принялся расстегивать куртку, – вас обижать. Я, наоборот, хочу, чтобы мы не сомневались друг в друге ни на йоту. Делайте, что я сказал!

Я мысленно поаплодировал своему пилоту и вывернул карманы, подавая пример остальным. Дольше всех колебалась Галина. Наконец, сдалась и она. Со стороны процедура должна была выглядеть удручающе. Или смешно. Зависит от заинтересованности наблюдателя. Шестеро взрослых и совершенно раздетых космонавтов вытряхивают тонкие хлопчатобумажные комбинезоны, не отрывая взглядов от пола.

Вжикнула последняя застегнутая «молния», и мы подняли глаза на Павла.

– Теперь попрошу всех оставаться на месте и ни к чему не прикасаться, – он двинулся к выходу из отсека, но в дверях остановился и, обращаясь к Игорю, сказал:

– Присмотри за межмодульным коридором. Если появятся чужаки – задраивай на уровне среднего шлюза.

Игорь козырнул и подошел к застекленной консоли экстренной блокировки дверей. Я поискал глазами что-нибудь похожее на оружие. Заметив это, Мишин усмехнулся.

– Не волнуйтесь, Александр Николаевич, я думаю, пара часов у нас в запасе есть. Им ведь тоже надо прийти в себя. Какими бы тренированными они ни были.

– Ты все еще уверен, что они опасны? – спросила Галя, присаживаясь на край «саркофага».

– Не «все еще», а как раз теперь. На все сто!

Ира уселась, обхватив руками колени, прямо на пол и с интересом посмотрела на Алевтину.

– Занятный у тебя пилотик. Его не Джеймсом Бондом зовут?

– Сама удивляюсь, – Аля улыбнулась и уселась рядом. – Может, товарищ академик что-то прояснит?

– Пас, – сказал я совершенно искренне.

То, что в экипаже есть сотрудники всяких разных ведомств, я, конечно, знал, но лично был знаком только с одним – офицером ФСБ, на время полета – биологом тридцать второй смены.

– Вам, девочки, следует побольше времени уделять предварительному знакомству, чтобы потом не удивляться, что посвятили лучшие годы жизни человеку, этого не достойному или не оценившему вашей жертвенности.

– Кто в наше время говорит о годах? – Аля вздохнула. – Пара месяцев – уже рекорд.

– Вам этого мало? – вмешался, обернувшись, Игорь.

– Для интимных отношений или прочной связи? – вопросом на вопрос ответила Аля.

– Ясно, – выдохнул пилот и вернулся к наблюдению за коридором.

– Вот в ваше время, Александр Николаевич, как относились к подобным проблемам? – поддержала разговор Ира.

Я не то чтобы рассмеялся, я совершенно неприлично «заржал», как гвардейский рысак. Девушка покраснела и вопросительно покосилась на Галю. Соболева прыснула в кулачок, но быстро справилась со смехом и спросила:

– Вам, Ира, сколько лет?

– Двадцать семь.

На этот раз не выдержал даже мужественно крепившийся Мишин. Аля уже давно утирала размывающие тушь потоки веселых слез. Ира начала сердиться, и я, пожалев ее, усилием воли прекратил заливаться.

– Дело в том… сударыня, что в мое время все было точно так же, как и сейчас. Я, конечно, выгляжу лет на девяносто пять, но это следствие нервных перегрузок. На самом деле мне тридцать шесть.

Несколько секунд она осмысливала мое заявление молча, а затем рассмеялась не менее громко, чем остальные. В таком приподнятом настроении нас и застал Паша. Мы разом смолкли и приготовились к вынесению приговора.

– Даже не знаю, что сказать, – Кольченко развернул белый листок.

– Что есть, то и говори, – подбодрил его Игорь.

– Получается, что открыл «саркофаги» господин Афанасьев…

Вот так шуточка! С ума сошел, эксперт доморощенный, что ли?! Я часто заморгал и, взяв из его рук листок с данными дактилоскопии, взглянул сам. В самом деле – отпечатки мои. Только здесь ли они сняты?

Угадав мои мысли, Паша поднес лист с фотографией отпечатков к припудренной мельчайшим порошком кнопке.

– Убедитесь…

Один к одному. Я задохнулся от возмущения. Впрочем, возмущение здесь не поможет. Думай, академик, думай. И не в такие игры тебя вовлекали, конечно, не в замкнутом пространстве и не на нейтральной территории, но противники были – закачаешься! Один достойнее другого. Включай мозги или грош цена твоей гениальности!