Якуб сидел за рулем, а рядом, по соседству, — Бобеш, который поминутно поворачивал к нему голову и облизывал его. За последними низкими домиками курортного местечка высилась многоэтажка — год назад ее здесь еще не было. Она стояла среди зеленого пейзажа, точно веник в вазоне, и казалась Якубу отвратительной. Он погладил Бобеша, удовлетворенно смотревшего на пейзаж, и подумал, что Господь был милостив к собакам, не вложив в их головки чувства красоты.

Пес снова лизнул Якуба (верно, чувствовал, что Якуб все время думает о нем), и Якубу пришло на ум, что его отечество будет развиваться не в лучшую и не в худшую, а во все более смешную сторону: здесь он когда-то пережил охоту на людей, а вчера стал свидетелем охоты на собак, словно это был один и тот же спектакль, только с другими исполнителями. Вместо следователей и охранников в нем выступали пенсионеры, а вместо заключенных политиков боксер, дворняжка и такса.

Он вспомнил, как несколько лет назад его столичные соседи у двери квартиры нашли своего кота, у которого в оба глаза были вбиты гвозди, вырезан язык и связаны лапки. Дети с их улицы играли во взрослых. Якуб снова погладил Бобеша по голове и припарковал машину у трактира.

Выходя из машины, Якуб предполагал, что пес радостно бросится к двери своего дома. Но вместо этого Бобеш стал прыгать на Якуба, приглашая его поиграть. Вдруг раздалось «Бобеш!» — и пес побежал к женщине, стоявшей на завалинке.

— Ты неисправимый бродяжка, — сказала она и, извиняясь, спросила Якуба, долго ли ему пришлось возиться с Бобешом.

Когда он ответил ей, что провел с ним ночь, а сейчас привез на машине, женщина осыпала его шумными благодарностями и сразу же пригласила в дом. Она усадила его в особое помещение, где, по всей вероятности, устраивались банкеты для узкого круга, и побежала звать мужа.

Вскоре она вернулась в сопровождении молодого человека, который, подсев к Якубу, протянул ему руку:

— Вы, несомненно, прекрасный человек, если приехали сюда только ради Бобеша. Он ужасный балбес и вечно бродяжничает. Но мы его любим. Не откажите пообедать с нами!

— С удовольствием, — сказал Якуб, и женщина поспешила в кухню. Тем временем Якуб рассказал, как он спас Бобеша от удавки пенсионеров.

— Вот подонки! — вскричал молодой человек и следом — в сторону кухни: — Вера! Поди сюда! Ты слышала, что эти подонки вытворяют?

Вера вошла в комнату с подносом, на котором дымился суп. Она села, и Якубу снова пришлось рассказать вчерашнюю историю. Пес сидел под столом, позволяя чесать себя за ушами.

Когда Якуб покончил с супом, молодой человек принес из кухни свинину с кнедликами.

Якуб сидел у окна, ему было хорошо. Молодой человек проклинал тех внизу (Якуба очаровывало, что трактирщик свое заведение считает местом наверху, Олимпом, точкой, откуда все видно на расстоянии и с высоты птичьего полета), а его жена привела за руку двухлетнего мальчика:

— Поблагодари дядю, он привез тебе Бобешка.

Мальчик пробормотал несколько невнятных слов и засмеялся, глядя на Якуба. Снаружи светило солнце, и желтеющая листва миролюбиво склонялась к окнам. Стояла тишина. Трактир был высоко над миром, и в нем царил покой.

Хотя Якуб и не горел желанием размножаться, детей он любил.

— У вас симпатичный мальчуган, — сказал он.

— Потешный, — сказала женщина. — Не пойму, в кого он такой носастый.

Якубу вспомнился нос его друга, и он сказал:

— Доктор Шкрета говорил мне, что вы у него лечились.

— Вы знаете пана доктора? — радостно спросил молодой человек.

— Это мой товарищ, — ответил Якуб.

— Мы ему страшно благодарны, — сказала молодая мамочка, и Якуб подумал, что этот ребенок, вероятно, одна из удач евгенического проекта Шкреты.

— Это не врач, а чародей, — с восхищением сказал молодой человек.

Якуба осенила мысль, что эти трое здесь в этом по-вифлеемски тихом уголке не что иное как святое семейство и что их дитя происходит не от отца человеческого, а от Бога — Шкреты.

Носатый мальчик снова пробубнил несколько невнятных слов, и молодой отец любовно посмотрел на него.

— Откуда тебе знать, — сказал он своей жене, — кто из твоих далеких предков был носачом.

Якуб рассмеялся. Ибо на ум ему пришел странный вопрос: пользовался ли доктор Шкрета шприцем, чтобы оплодотворить свою дорогую Зузи?

— Разве я не прав? — засмеялся молодой отец.

— Несомненно правы, — сказал Якуб. — Великое утешение в том, что мы уже давно будем почивать в могиле, а по свету станет расхаживать наш нос.

Все засмеялись, и мысль, что Шкрета может быть отцом мальчика, представилась теперь Якубу всего лишь забавной выдумкой.